Текст книги "Гарри Поттер. Полная коллекция"

– О-о-о-о-о! – воскликнули Парвати и Лаванда, чем ужасно раздражили Гарри. Можно подумать, Огрид не показывал им ничего интересного! Разумеется, скучечервей занимательными не назовешь, зато саламандры и гиппогрифы!.. Не говоря уже про взрывастых драклов.

– Девочки, пожалуйста, потише! – прикрикнула профессор Гниллер-Планк и разбросала между палочными человечками горстку какого-то бурого риса. Человечки тотчас набросились на еду. – Итак… Кто знает, как называются эти существа? Мисс Грейнджер?

– Лечурки, – ответила Гермиона. – Они хранители леса и обычно живут на деревьях, которые подходят для изготовления волшебных палочек.

– Пять баллов «Гриффиндору», – объявила профессор Гниллер-Планк. – Совершенно верно, это лечурки. Они, как справедливо сказала мисс Грейнджер, обитают в основном на деревьях, древесина которых подходит для волшебных палочек. Кто знает, чем питаются лечурки?

– Мокрицами, – быстро ответила Гермиона; это объясняло, почему шевелились зерна, которые Гарри принял за бурый рис. – Но больше всего они любят яйца фей.

– Умница девочка, еще пять баллов. Итак. Если вам нужна листва или древесина дерева, на котором обитает лечурка, разумно, чтобы отвлечь его и успокоить, принести с собой мокриц. На вид лечурки неопасны, однако, если их разозлить, они пытаются выцарапать человеку глаза – как видите, пальцы у них очень острые, и их соседство с глазным яблоком в высшей степени нежелательно. Теперь подойдите поближе, возьмите мокриц и лечурку – здесь хватит по одному на троих – и подробно рассмотрите. К концу урока каждый должен его зарисовать и обозначить на рисунке все части его тела.

Ребята устремились к деревянным козлам. Гарри их обогнул и оказался рядом с профессором Гниллер-Планк.

– А где Огрид? – спросил он, пока остальные выбирали лечурок.

– Вас не касается, – безапелляционно заявила профессор Гниллер-Планк. Точно так же она ответила и в прошлый раз, когда Огрид не появился на уроке. Драко Малфой, во весь рот улыбаясь, перегнулся через Гарри и схватил самого большого лечурку.

– Не исключено, – сказал он вполголоса, чтобы слышал только Гарри, – что наша бестолковая громадина попала в большую беду.

– Не исключено, что и ты попадешь в большую беду, если вовремя не заткнешься, – процедил Гарри.

– Не исключено, что бестолковая громадина ввязалась в такие дела, которые для нее слишком велики… если ты меня понимаешь.

Малфой отошел, мерзко ухмыляясь через плечо. Гарри внезапно сильно затошнило. Неужели Малфой что-то знает? А что, ведь его отец – Упивающийся Смертью… Вдруг он знает о судьбе Огрида то, чего еще не знают в Ордене? Гарри направился к Рону и Гермионе. Те сидели на корточках чуть поодаль и пытались зарисовать лечурку, который никак не хотел стоять смирно. Гарри достал перо и пергамент, тоже опустился на корточки и шепотом изложил свой разговор с Малфоем.

– Если бы с Огридом что-то случилось, Думбльдор бы знал, – сразу сказала Гермиона. – А ты не показывай, что дергаешься. Нечего играть Малфою на руку. Так он догадается, что нам ничего толком не известно. Не обращай на него внимания, Гарри. На-ка подержи лечурку, а то я никак мордочку не могу нарисовать…

– Да, кстати, – неподалеку отчетливо и тягуче сообщил Малфой своим прихлебателям, – папа буквально пару дней назад беседовал с министром, и, похоже, министерство решило наконец покончить с безобразиями, которые творятся в нашей магодельне. Сколько можно терпеть, что нам дают второсортное образование! Так что не беспокойтесь – если раздутый дурак снова объявится, его сразу отправят паковать вещички.

– ОЙ!

Гарри так крепко сжал лечурку, что чуть бедняжку не переломил, и тот в отместку хлестнул остренькими пальчиками по руке, оставив два длинных глубоких пореза. Гарри выронил лечурку. Тот со всех ног припустил к лесу и вскоре бесследно растворился среди корней. От этого зрелища Краббе с Гойлом, и без того пребывавшие в телячьем восторге по поводу неминуемого увольнения Огрида, развеселились еще пуще. Когда по двору эхом разнесся удар колокола, Гарри скатал в трубочку заляпанный кровью портрет лечурки и, перевязав руку носовым платком Гермионы, по-прежнему слыша издевательский смех Малфоя, решительно зашагал на гербологию.

– Если Малфой еще хоть раз назовет Огрида дураком… – сквозь зубы прошипел он.

– Гарри, не ссорься с ним – не забывай, он староста, он может сильно осложнить тебе жизнь…

– Вот беда-то! Интересно, каково это – сложная жизнь, – с сарказмом сказал Гарри.

Рон засмеялся, а Гермиона нахмурилась. Они вяло брели через огород. Тучи с самого утра так и не могли решить, пролиться дождем или нет.

– Я хочу одного: чтобы Огрид поскорее вернулся, – тихо проговорил Гарри на подходе к теплицам. – И не вздумай говорить, что Гниллер-Планк преподает лучше! – угрожающе добавил он.

– Я и не собиралась, – невозмутимо откликнулась Гермиона.

– Потому что ей до Огрида как до неба, – твердо заявил Гарри. Он прекрасно понимал, что ему только что довелось присутствовать на образцовом уроке ухода за магическими существами, и был страшно этим раздосадован.

Дверь ближайшей теплицы распахнулась, и оттуда вывалилась стайка четвероклассников, в том числе и Джинни.

– Привет, – весело поздоровалась она, проходя мимо.

Спустя пару секунд, последней в дверях показалась Луна. Ее волосы были стянуты в узел на макушке, а на носу красовалось земляное пятно. При виде Гарри она пришла в невероятное возбуждение. Выпуклые глаза почти выкатились из орбит, и Луна ринулась ему навстречу. Многие ее одноклассники обернулись, желая узнать, в чем дело. Луна набрала в легкие побольше воздуха и, даже не поздоровавшись, выпалила:

– Я верю, что Тот-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут вернулся, и верю, что ты дрался с ним и сумел спастись.

– Э-э-э… ну да, – неловко ответил Гарри. В ушах у Луны вместо серег болтались какие-то оранжевые редиски. На это, конечно, обратили внимание Лаванда с Парвати – они хихикали и показывали пальцами на уши Луны.

– Смейтесь-смейтесь, – повысила голос Луна, видимо решив, что Лаванда и Парвати смеются не над ее видом, а над ее словами. – Вот раньше люди не верили, что существуют балабольный вотэтодавр и складкорогий стеклоп.

– И правильно делали! – нетерпеливо перебила Гермиона. – Балабольных вотэтодавров и складкорогих стеклопов не бывает.

Луна окинула ее уничижительным взглядом и, гневно раскачивая редисками, зашагала прочь. Теперь уже от хохота взвыли не только Парвати с Лавандой.

– Она чуть ли не единственная, кто мне верит, – обязательно было ее обижать? – укорил Гарри Гермиону, когда они отправились на урок.

– Гарри, я тебя умоляю! Ты можешь найти сторонников и получше, – ответила она. – Джинни мне про нее рассказывала. Луна верит только в то, чему нет доказательств. Правда, чего и ждать, если ее папа – редактор «Правдобора».

Гарри вспомнил жутких крылатых коней и заверения Луны, что она тоже их видит, и настроение у него слегка упало. Она что, наврала? Но не успел он всерьез об этом задуматься, подошел Эрни Макмиллан.

– Я хочу, чтобы ты знал, Поттер, – зычно возвестил Эрни, – на твоей стороне не только чокнутые. Я лично верю тебе на все сто. Вся моя семья твердо стоит на стороне Думбльдора, и я сам – тоже.

– Э-э… спасибо большое, Эрни, – ответил Гарри. Он удивился, но в то же время был тронут. Эрни порой бывал высокопарен, зато в ушах у него не висели редиски, и Гарри ценил поддержку такого человека. От слов Эрни Лаванда Браун перестала улыбаться, а Гарри краем глаза заметил, что на лице Шеймаса написано смущение пополам с вызовом.

Никто не удивился, что свой урок профессор Спарж начала с лекции о важности экзаменов на С.О.В.У. Сколько же можно об этом говорить! У Гарри и так сосало под ложечкой всякий раз, когда он вспоминал о накопившихся домашних заданиях, и засосало лишь сильнее, когда в конце урока профессор Спарж тоже задала на дом письменную работу. После этого усталые гриффиндорцы, источая сильный запах драконьего навоза – любимого удобрения профессора Спарж, – отправились обратно в замок; никто особо не разговаривал: день выдался долгий и трудный.

Гарри умирал от голода, а в пять часов ему предстояло идти к Кхембридж отбывать наказание, поэтому он не понес вещи в гриффиндорскую башню, а пошел прямо на ужин, чтобы успеть хоть немного перекусить. Однако не успел он добраться до дверей Большого зала, за его спиной раздался громкий и сердитый голос:

– Эй, Поттер!

– Ну что еще? – устало пробормотал Гарри, оборачиваясь к Ангелине Джонсон. Та, похоже, кипела.

– Я тебе скажу, что еще, – выпалила она, приблизившись и больно тыча пальцем ему в грудь. – Как ты умудрился заработать наказание на пять часов в пятницу?

– Что? – не понял Гарри. – А что?.. А! Испытания Охранников!

– Скажите пожалуйста, вспомнил! – рявкнула Ангелина. – Я же сказала, что хочу, чтобы присутствовала вся команда? Чтобы новый человек устраивал всех? Я же сказала, что специально заказала время на стадионе? А ты взял и решил не присутствовать!

– Я решил?! – вскричал Гарри, задетый несправедливостью ее слов. – Меня Кхембридж наказала! За правду о Сама-Знаешь-Ком!

– Ну так пойди и добейся, чтобы на пятницу она тебя отпустила, – приказала Ангелина. – Как угодно – мне все равно. Скажи, что Сам-Знаешь-Кто – плод твоего больного воображения! Но чтобы ты был на поле!

Она круто развернулась и в ярости удалилась.

– Знаете что? – сказал Гарри Рону и Гермионе, когда они вошли в Большой зал. – Надо бы спросить в «Малолетстон Юнайтед», не умер ли Древ на тренировке. Потому что его дух явно вселился в Ангелину.

– Ну и каковы, по-твоему, шансы, что тетка Кхембридж отпустит тебя на пятницу? – скептически спросил Рон, когда они уселись за гриффиндорский стол.

– Меньше нуля, – мрачно изрек Гарри, положил себе на тарелку бараньи котлеты и начал есть. – Но… ладно, попытка не пытка. Я ей предложу отработать два дня вместо пятницы или… ну, я не знаю… – Он проглотил картошку, которая была у него во рту, и добавил: – Надеюсь, сегодня это ненадолго. Вы понимаете, сколько нам уже задали? Три сочинения, выучить исчезальное заклинание для Макгонаголл, найти контрзаклятие для Флитвика, дорисовать лечурку и еще начать этот идиотский дневник для Трелони!

Рон застонал и неизвестно почему глянул на потолок.

– И к тому же, кажется, будет дождь.

– А уроки тут при чем? – удивленно подняла брови Гермиона.

– Ни при чем, – быстро ответил Рон, и его уши покраснели.

Без пяти пять Гарри попрощался с друзьями и отправился на третий этаж в кабинет Кхембридж. Он постучал в дверь и услышал в ответ сладкое и певучее: «Войдите». Гарри опасливо вошел и огляделся.

Он бывал в этом кабинете при трех разных хозяевах. При Сверкароле Чаруальде стены были сплошь увешаны лучезарно улыбающимися портретами хозяина. При Люпине здесь стояли клетки и аквариумы с удивительными злыми существами. А в дни самозваного Хмури кабинет был забит всевозможными радарами и детекторами обмана и дурных помыслов.

Сейчас комната изменилась до неузнаваемости. Все вокруг было устлано кружевными скатертями, салфетками, покрывалами. На отдельных салфеточках стояли вазы с сухими цветами. На стене висела коллекция расписных тарелочек – на них ярко раскрашенные котята с бантами разных цветов. Котята были настолько тошнотворные, что Гарри оторопело смотрел на них, пока профессор Кхембридж не сказала:

– Добрый вечер, мистер Поттер.

Гарри вздрогнул и повернулся к ней. Вначале он ее не заметил – в своей ужасной цветастой мантии Кхембридж сливалась со скатертью.

– Добрый вечер, профессор, – напряженно поздоровался он.

– Садитесь, – профессор Кхембридж показала на покрытый кружевом столик и жесткий стул. На столе лежал чистый лист пергамента, очевидно, предназначенный для Гарри.

– Эмм, – не тронувшись с места, промычал Гарри. – Профессор Кхембридж… Э-э… до того, как начать, я… хотел попросить вас об… одолжении.

Она сощурила выпуклые глаза:

– Вот как?

– Да… В общем… Я играю в гриффиндорской квидишной команде. А в пятницу у нас испытания нового Охранника, и я должен был на них присутствовать. И я хотел узнать… нельзя ли мне пропустить пятницу и… вместо этого… прийти в другой день…

Задолго до того, как Гарри закончил свою речь, он понял, что ничего не выйдет.

– Ах нет, – профессор Кхембридж заулыбалась, словно ей посчастливилось проглотить особенно вкусную муху. – Ах нет-нет-нет. Вы, мистер Поттер, наказаны за злостное распространение отвратительных слухов, за попытки привлечь к себе внимание, а виновный, разумеется, не может отбывать наказание, когда ему удобно. Нет, вы придете сюда в пять часов и завтра, и послезавтра, и в пятницу тоже. Мы ничего менять не будем. И очень хорошо, что вы пропустите нечто важное для вас. Так вы лучше усвоите урок, который я хочу вам преподать.

Кровь бросилась Гарри в голову, в ушах застучало. Стало быть, вот как? Он злостно распространяет отвратительные слухи и привлекает к себе внимание?

Профессор Кхембридж, чуть склонив голову набок, спокойно за ним наблюдала. Казалось, она знает, о чем он думает, и ждет, что он снова разорется. Усилием воли Гарри отвел взгляд, бросил рюкзак на пол рядом со стулом и сел.

– Вот и славно, – сахарным голоском пропела профессор Кхембридж, – мы уже учимся сдерживаться, не так ли? А сейчас, мистер Поттер, я попрошу вас кое-что для меня написать. Нет, не вашим пером, – добавила она, увидев, что Гарри потянулся к рюкзаку. – Я дам вам свое, особое. Прошу.

Она дала ему длинное тонкое перо с необычайно острым кончиком.

– Я хочу, чтобы вы написали: «Я никогда не должен лгать», – ласково произнесла Кхембридж.

– Сколько раз? – спросил Гарри с почти правдоподобной любезностью.

– О, сколько потребуется, чтобы эта прописная истина до вас дошла, – промурлыкала она. – Начинайте.

Профессор Кхембридж отошла к своему столу, села и склонилась над стопкой пергаментов – видимо, проверяла сочинения. Гарри занес перо над листом и понял, чего ему недостает.

– Вы мне не дали чернил, – сказал он.

– О, чернила не понадобятся, – чуть насмешливо ответила профессор Кхембридж.

Острым кончиком черного пера Гарри прикоснулся к бумаге и приступил: «Я никогда не должен лгать».

И ахнул от боли. На пергаменте проступила фраза, написанная как будто блестящими красными чернилами. Та же фраза проступила на тыльной стороне ладони Гарри, будто вырезанная скальпелем, – однако, пока он в изумлении смотрел на свежий порез, кожа затянулась и снова стала гладкой, хотя и чуть покраснела.

Гарри обернулся к Кхембридж. Та в упор смотрела на него, растянув в улыбке жабий рот.

– Да?

– Ничего, – тихо сказал Гарри.

Он перевел взгляд на пергамент, снова поднес перо к бумаге, снова вывел: «Я никогда не должен лгать» – и снова ощутил сильнейшую боль, когда невидимый скальпель вырезал эти слова на его руке; как и в прошлый раз, через несколько секунд они исчезли.

Так оно и продолжалось: Гарри опять и опять писал «я никогда не должен лгать» – не чернилами, как он вскоре догадался, а собственной кровью, – и невидимый скальпель неустанно вырезал эту сентенцию у него на руке, потом кожа затягивалась, но, стоило поднести перо к пергаменту, слова появлялись вновь.

За окном сгустились сумерки. Гарри не спрашивал, когда его отпустят. Он даже не смотрел на часы. Он понимал, что Кхембридж только и ждет от него проявлений слабости, и не собирался доставлять ей такое удовольствие – пусть даже придется просидеть здесь всю ночь, занимаясь резьбой по своей руке…

Когда миновала вечность, Кхембридж велела:

– Подойдите ко мне.

Гарри встал. Рука жутко саднила. Рана затянулась, но кожа воспаленно краснела.

– Руку, – приказала Кхембридж.

Гарри протянул руку. Кхембридж взяла ее и потрогала больное место жирными пальцами-обрубками, сплошь унизанными старинными уродливыми кольцами. Гарри с трудом подавил дрожь отвращения.

– Ц-ц-ц, кажется, урок пока не слишком запечатлелся, – улыбнулась Кхембридж. – Что же, у нас еще будет время на повторение, не так ли? Завтра вечером, в то же время. А сейчас можете идти.

Гарри ушел, не сказав ни слова. В школе царили пустота и безмолвие; очевидно, было уже за полночь. Он медленно побрел по коридору, а затем, завернув за угол, где Кхембридж больше не слышала его шагов, припустил бегом.

У Гарри не нашлось времени поупражняться в исчезальном заклинании, он не внес в дневник ни единого сновидения, не дорисовал лечурку и не написал сочинений. Утром он пропустил завтрак – надо было спешно накатать хотя бы парочку снов, поскольку прорицание в тот день стояло первым уроком. Он вошел в гостиную и крайне удивился, обнаружив за тем же занятием всклокоченного Рона. В надежде на озарение тот ошалело водил глазами по стенам.

– Что ж ты этого вчера не сделал? – спросил Гарри. Рон, которого Гарри, вернувшись ночью в спальню, застал крепко спящим, неопределенно пробормотал, что у него «были другие дела», а потом низко склонился над пергаментом и нацарапал еще несколько слов.

– Ну и хватит с нее, – он захлопнул дневник. – Я написал, что покупал во сне новые ботинки. Надеюсь, она в этом не углядит ничего трагического.

Вдвоем они торопливо направились в Северную башню.

– Как все прошло с Кхембридж? Что ты там у нее делал?

Гарри, мгновение поколебавшись, ответил:

– Писал.

– Ну, это не смертельно, – сказал Рон.

– Угу, – отозвался Гарри.

– Слушай! Я и забыл… Она отпустила тебя на пятницу?

– Нет, – мотнул головой Гарри.

Рон сочувственно застонал.

Для Гарри начался еще один отвратительный день. На превращениях он оказался хуже всех, поскольку не успел отработать исчезальное заклинание, а лечурку пришлось дорисовывать вместо обеда. Между тем профессора Макгонаголл, Гниллер-Планк и Синистра дали новые домашние задания, и выполнить их вечером не было никакой надежды – из-за наказания. В довершение ко всему за ужином на него опять напала Ангелина Джонсон. Узнав, что он не придет на отборочные испытания, она сказала, что не в восторге от его отношения к делу и что игроки, которые рассчитывают остаться в команде, должны ставить тренировки превыше прочих занятий.

– Я что, виноват, что меня наказали?! – заорал Гарри ей вслед. – Думаешь, мне больше нравится сидеть с этой старой жабой?

– Зато тебе приходится всего-навсего писать, – утешила Гермиона, когда Гарри без сил опустился на место и уже без аппетита посмотрел на пирог с мясом и почками, – могло быть гораздо хуже…

Гарри открыл было рот, потом закрыл и кивнул. Он сам толком не понимал, почему не хочет рассказать друзьям, что на самом деле произошло в кабинете Кхембридж, но точно знал, что не желает прочесть ужас на их лицах: от их сострадания станет только хуже и труднее будет встретить новое испытание. Кроме того, он чувствовал, что это их с Кхембридж личное дело, тайное состязание характеров, и та будет рада, если выяснится, что он кому-то пожаловался.

– Просто слов нет, сколько нам всего назадавали, – несчастным голосом сказал Рон.

– Что ж ты вчера ничего не делал? – спросила Гермиона. – И вообще, где ты был?

– Я… Да так… Погулять захотелось, – уклончиво ответил Рон.

И Гарри понял, что он здесь не единственный, у кого есть секреты.

Второй вечер у Кхембридж был ничуть не лучше первого. Кожа на руке стала гораздо чувствительнее и вскоре сильно воспалилась. Едва ли она и дальше будет заживать быстро, как и вначале. Наверное, вскоре порез перестанет исчезать, и тогда, надо надеяться, Кхембридж будет удовлетворена. Гарри не позволял себе вскрикивать от боли и за все время пребывания в кабинете не произнес ни слова, за исключением «добрый вечер» и «доброй ночи». Как и вчера, отпустили его уже после полуночи.

Но положение с домашними заданиями становилось отчаянным, поэтому, вернувшись в гриффиндорскую башню, Гарри, невзирая на смертельную усталость, не пошел спать, а взял книжки и сел за сочинение о лунном камне. Когда закончил, было уже полтретьего ночи. Он знал, что выполнил работу из рук вон плохо, но что поделаешь: если вообще ничего не сдать, на него наложит взыскание еще и Злей. После сочинения Гарри наспех ответил на вопросы, которые задала профессор Макгонаголл, настрочил что-то о правилах обращения с лечурками и, шатаясь, побрел в спальню. Там он, не раздеваясь, повалился поверх покрывала и мгновенно заснул.

Четверг прошел в усталом дурмане. Рон тоже был как сонная муха, хотя Гарри и не понимал, с какой стати. Третий день наказания отличался лишь тем, что спустя два часа слова «я никогда не должен лгать» перестали пропадать и сочились кровью. Когда в равномерном скрипении пера возникла пауза, профессор Кхембридж подняла глаза.

– Ах, – мягко сказала она и подошла осмотреть руку Гарри. – Чудесно. Это послужит тебе хорошим напоминанием, верно? На сегодня достаточно.

– А завтра все равно приходить? – спросил Гарри, левой рукой поднимая с полу рюкзак, – правая уж очень болела.

– О да. – Рот профессора Кхембридж расползся в улыбке до ушей. – Да. По-моему, для неизгладимости впечатления просто необходим еще один вечер усердного труда.

Раньше Гарри и помыслить не мог, что будет ненавидеть кого-то больше, чем Злея, однако, возвращаясь в гриффиндорскую башню, был вынужден признать, что нашел достойного кандидата ему на замену. Она – исчадие ада, думал он, взбираясь по лестнице на седьмой этаж, злая, извращенная, сумасшедшая старая…

– Рон?

Свернув направо на верхней площадке, Гарри чуть не столкнулся с Роном, который с метлой в руке прятался за статуей Лохлана Ломкого. Увидев Гарри, Рон подпрыгнул и попытался спрятать новенькую «Чистую победу 11» за спиной.

– Ты что здесь делаешь?

– Я?.. Ничего. А ты что?

Гарри нахмурился:

– Брось, мне-то можешь сказать! От кого ты тут прячешься?

– Я… от Фреда с Джорджем, если уж ты хочешь знать, – сказал Рон. – Они только что прошли с целой толпой первоклашек – по-моему, они опять проводят на них испытания. В смысле в общей гостиной теперь нельзя, там же Гермиона…

Он говорил очень быстро, захлебываясь словами как в лихорадке.

– А почему ты с метлой? Ты что, летал? – спросил Гарри.

– Я… ну… ладно, так и быть, скажу, только не смейся, хорошо? – набычился Рон, краснея все гуще. – Я… подумал, что, может, попробуюсь в команду, раз у меня теперь есть приличная метла. Вот. Все. Можешь смеяться.

– Зачем мне смеяться? – удивился Гарри. Рон моргнул. – Это отличная мысль! Если тебя возьмут в команду, будет круто! А я никогда не видел, как ты играешь за Охранника, – хорошо играешь?

– Неплохо, – ответил Рон, явно с огромным облегчением переводя дух. – Чарли, Фред и Джордж всегда ставят меня Охранником, когда играют на каникулах.

– И сегодня ты тренировался?

– Каждый вечер, со вторника… правда, один. Пробовал заколдовать Кваффл, чтобы он на меня нападал, но это непросто – уж не знаю, что толку от таких тренировок. – Рон сильно занервничал. – Фред с Джорджем со смеху умрут. С тех пор, как я стал старостой, они меня совсем заклевали.

– Жаль, что меня не будет, – огорченно проговорил Гарри, когда они вместе пошли к гриффиндорской башне.

– Да уж, мне… Что у тебя с рукой?

Гарри, правой рукой только что почесавший нос, попытался ее спрятать, но преуспел не больше, чем Рон с метлой.

– Порезался… ерунда… просто…

Но Рон уже схватил Гарри за предплечье и поднес его руку к глазам. Последовала пауза – Рон в изумлении читал вырезанную на коже фразу. Потом отпустил руку. Кажется, его замутило.

– Ты же говорил, что она заставляет тебя писать?

Гарри помолчал, но потом решился: раз Рон был с ним честен, то и он должен рассказать всю правду.

– Старая карга! – воскликнул Рон возмущенным шепотом. Они остановились перед портретом Толстой Тети, которая мирно дремала, прислонив голову к раме. – Да она больная! Иди к Макгонаголл, расскажи ей!

– Нет, – возразил Гарри. – Я не доставлю Кхембридж такого удовольствия. А то получится, что она меня победила.

– Победила? Нельзя это так оставлять!

– А что, собственно, ей сделает Макгонаголл? – с сомнением произнес Гарри.

– Тогда иди к Думбльдору!

– Нет, – отрезал Гарри.

– Почему?

– У него и так забот хватает, – сказал Гарри. Однако истинная причина была в другом: Гарри не пойдет за помощью к человеку, который не разговаривает с ним с самого июня.

– А по-моему, ты должен… – начал Рон, но его перебила сонная Толстая Тетя, которая давно уже раздраженно смотрела на них и теперь взорвалась:

– Вы пароль говорить собираетесь? Или я так и буду всю ночь слушать ваши глупости?

Наступила пятница, тоже унылая и дождливая. Входя в Большой зал, Гарри автоматически посмотрел на учительский стол. Впрочем, он почти уже не питал надежды увидеть Огрида и сразу переключился на более насущные проблемы: на растущую день ото дня гору невыполненных домашних заданий и маячившее впереди последнее наказание.

В тот день Гарри помогали держаться две вещи: во-первых, почти уже наступили выходные, а во-вторых, хотя вечер предстоит чудовищный, из окна кабинета Кхембридж немножко видно квидишное поле, и, если повезет, он краем глаза посмотрит выступление Рона. Утешение, конечно, слабое, но Гарри был благодарен за все, что помогало хоть чуть-чуть рассеять сгустившуюся тьму. Такой кошмарной первой недели учебного года у него еще не бывало.

В пять вечера он постучал в кабинет профессора Кхембридж, надеясь, что это в последний раз, и получил разрешение войти. На покрытом кружевом столике его ждали чистый лист пергамента и заостренное перо.

– Вы знаете, что делать, мистер Поттер, – сладко улыбнулась Кхембридж.

Гарри взял перо и бросил взгляд в окно. Если хотя бы на дюйм подвинуться вправо… Он притворился, что хочет усесться поудобнее, и ему удалось переместить стул. Теперь он видел гриффиндорскую команду над стадионом, а у подножия трех высоких шестов – черные фигуры, очевидно, ждущие своей очереди. Кто из них Рон, не поймешь – слишком далеко.

Я никогда не должен лгать, – написал Гарри. Порез на руке открылся, выступила кровь.

Я никогда не должен лгать. Порез стал глубже, начал саднить.

Я никогда не должен лгать. Кровь потекла по запястью.

Он еще раз глянул в окно. Тот, кто сейчас защищал кольца, делал это поистине бездарно. За те несколько секунд, на которые Гарри осмелился отвлечься, Кэти Белл забила два гола. Искренне надеясь, что Охранник – не Рон, Гарри вновь опустил глаза к пергаменту в кровавых кляксах.

Я никогда не должен лгать.

Я никогда не должен лгать.

При каждой удобной возможности, услышав, что Кхембридж скрипит пером или открывает ящик стола, Гарри смотрел в окно. Третий претендент был очень хорош, четвертый, наоборот, ужасен, пятый ловко увернулся от Нападалы, но затем проворонил простейший гол. Небо стремительно темнело, и Гарри сомневался, что разглядит шестого и седьмого претендента.

Я никогда не должен лгать.

Я никогда не должен лгать.

Пергамент был закапан кровью, рука очень сильно болела. Когда Гарри в следующий раз оторвал взгляд от пергамента, уже наступила ночь, и квидишного поля больше не было видно.

– Что же, давайте посмотрим, дошел ли до вас смысл написанного, – раздался ласковый голос Кхембридж полчаса спустя.

Она подошла и потянулась к его ладони, чтобы внимательнее рассмотреть результат. И тогда, стоило ее коротеньким пальцам прикоснуться к его руке, Гарри почувствовал пронзительную боль, но не в свежей ране, а в шраме на лбу. И очень-очень странное ощущение под ложечкой.

Он отдернул руку и, вытаращившись на Кхембридж, вскочил. Не отводя взгляда, она широко улыбнулась обвисшим ртом.

– Больно, да? – мягко произнесла она.

Он не ответил. Сердце колотилось как ненормальное. Что она имеет в виду, руку или шрам?

– Ну-с, полагаю, я сумела донести до вас то, что хотела, мистер Поттер. Можете идти.

Он схватил рюкзак и поспешно вышел.

Спокойно, – говорил он себе, взбегая по лестнице. – Спокойно, это вовсе не обязательно то, что ты думаешь…

– Мимбулюс мимблетония! – еле переводя дыхание, выпалил он, обращаясь к Толстой Тете. Портрет открылся.

Гарри мгновенно оглушил рев. С кубком в руке, проливая на себя усладэль, к нему ринулся абсолютно счастливый Рон.

– Гарри! Меня взяли! Я – Охранник!

– Что? О-о! Отлично! – Гарри изо всех пытался изобразить радость, но сердце его по-прежнему колотилось как бешеное, а рука страшно болела и кровоточила.

– Выпей усладэля. – Рон протянул ему бутылку. – Слушай… Самому не верится… Кстати, а куда делась Гермиона?

– Вон она. – Фред, потягивая усладэль, показал на кресло у камина; Гермиона дремала, и кубок у нее в руке опасно кренился.

– Вообще-то, когда я ей сказал, она обрадовалась, – немного обескураженно пробормотал Рон.

– Пусть поспит, – торопливо вставил Джордж. Гарри не сразу заметил на лицах первоклашек, толпившихся вокруг близнецов, очевидные следы недавнего носового кровотечения.

– Иди-ка сюда, Рон, посмотрим, годится ли тебе старая мантия Оливера, – позвала Кэти Белл, – тогда надо будет только имя поменять, и все…

Рон удалился, а к Гарри подошла Ангелина.

– Извини, Поттер, что я резко с тобой разговаривала, – начала она. – Но, сам понимаешь, быть капитаном – это такой стресс. Я уже думаю, что бывала несправедлива к Древу. – Поверх своего кубка Ангелина внимательно следила за Роном. – Слушай, я знаю, что он твой лучший друг, но он не блестящ, – без обиняков заявила она. – Хотя, если как следует потренируется, я думаю, все будет в порядке. У них в семье прекрасно играют в квидиш. Я сильно рассчитываю, что он проявит себя лучше. Сегодня и Викки Фробишер, и Джеффри Хупер выступили удачнее, но Хупер жуткий нытик, вечно стонет, то одно ему не так, то другое, а у Викки куча занятий, всякие собрания и общества. Она сама сказала, что если тренировки будут пересекаться с кружком заклинаний, то кружок для нее важнее. Ладно, короче, завтра в два тренировка, ты уж будь любезен явиться. И, очень тебя прошу, помоги Рону чем сможешь, хорошо?

Гарри кивнул. Ангелина отошла к Алисии Спиннет. Гарри же направился к Гермионе, сел рядом и положил рюкзак на пол. Гермиона вздрогнула и проснулась.

– Ой, Гарри, это ты… Слышал про Рона? Здорово, да? – промямлила она, а потом зевнула: – Я так ужа… ужа… ужасно устала… Не спала до часу, вязала шапочки. Они исчезают со страшной скоростью!

Гарри огляделся. Повсюду лежали вязаные шапочки, замаскированные так, чтобы домовые эльфы могли нечаянно взять их в руки.

– Классно, – рассеянно отозвался Гарри. Он чувствовал, что если сию минуту кому-нибудь не расскажет, то, наверное, лопнет. – Слушай, я только что был у Кхембридж, она взяла меня за руку и…

Гермиона выслушала его очень внимательно. Когда Гарри закончил, она медленно сказала:

– Думаешь, ею управляет Сам-Знаешь-Кто? Как Страунсом?

– Ну, – Гарри понизил голос, – это ведь не исключено, правда?