Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 306
Два слова о свободе вероисповедании

I

Если молодой епископ делится своими мыслями с пастырями своей епархии о свободе вероисповеданий, то позволительно и старику-архиепископу сказать свое слово на ту же, ныне столь излюбленную газетами тему.

“Я, говорит преосвящ. Андрей Уфимский, всегда был и буду сторонником свободы вероисповеданий, потому что иначе свет Христовой истины при “покровительстве” ей со стороны приставов вполне меркнет… Вероисповедная свобода одна только может поставить наше духовенство на высоте его пастырскаго учительства и заставить его сознать этим свой долг в полной мере. Охранительная система создала у нас ту пустыню, среди которой мы сейчас живем: никто из христиан не считает для себя обязательною защиту Христовой правды… Даже боятся говорить правду Христову, если она противоречит последнему полицейскому распоряжению. И выходит, что эти полицейския распоряжения стали истинной русской правдой. И наши дряблые безхарактерные либералы боятся говорить о Боге и о Христе, чтобы как-нибудь не оказаться солидарными с полицией, хотя бы в словах. Все смешалось в сознании русских людей, все перепуталось до невозможности”.

Ныне в моде разныя резиновыя слова, к числу коих принадлежит и слово “свобода вероисповеданий”. Надо бы прежде точно установить: что следует разуметь под этим словом? Помню, в комиссии Гос. Совета, обсуждавшей законопроект о свободе вероисповеданий, происходили большия прения по этому вопросу. Одни разумели в собственном смысле только свободу неправославным молиться каждому по своему исповеданию, а другие – левые – отстаивали под свободой вероисповедания и свободу веропроповедания. До сего времени, по нашим законам, только православная Церковь имеет право в России распространять свободно свое вероучение; другим же вероисповеданиям сего права не предоставлено. Вот наши либералы, проще говоря – левые, коим претит святое православие, и добиваются всеми мерами, чтоб всем неправославным было предоставлено право свободно пропагандировать свое лжеучение, совращать православных в разныя секты, особенно модныя в последние годы – штунду, баптизм, адвентизм и прочия немецкия ереси. Ужели этого желает уфимский святитель? А если он говорит о свободе для инославных в первом смысле, так ведь она уже существует, и он хочет только войти в открытую, как говорится, дверь. Кто же, после законов 17 апреля и 17 октября, мешает иноверцам молиться по-своему? Что может сделать полиция, как скоро губернатор признал ту или другую общину законом дозволенною? А что “наши дряблые либералы боятся быть солидарными с полицией” – стоит ли об этом заботиться? Кому же не известно, что это такой народ, который жить не может без протеста против законной власти! Запретите уряднику препятствовать сектанту-пропагандисту совращать православных простецов в какую-нибудь нелепую секту – наш либерал будет протестовать против миссионера или священника, который не может же не принимать мер против такого совращения. Уж такова душа у наших “либералов”, что она только и дышит протестом.

“Нужна чистая атмосфера свободы, восклицает преосв. Андрей, чтобы все стало на свое место, а главное, чтобы свет Христов светло сиял в сознании лучших чистых совестью и восприял всю силу и влияние на совести немощныя”.

Какия все хорошия слова! Но вот беда: слова-то, – простите, владыко, – все “резиновыя”. Такого же свойства и слова, приводимыя вами из сочинений “гения” русскаго – Владимира Соловьева. В самом деле, что значат его слова: “Именно потому, что истина веры стала исключительно предметом благочестиваго (а иногда и неблагочестиваго) охранения, она потеряла живую и действительную силу, отделившись от действительности, перестала быть жизненною правдою?” Что значит, что “наша беда в той охранительной системе, которая всячески старается внутри самой России похоронить ея веру, угасить ея дух, заглушить ея слово?”

Ужели, чтобы пробудить духовенство, зажечь дух веры в народе, надо исполнить по слову пророка: “отниму у виноградника Моего ограду, и будет он опустошаем, разрушу стены его, и будет попираем, и оставлю его в запустении, и зарастет он тернами и волчцами?” (Исаии, 5, 5–6). Ведь этого-то и хотят все враги Церкви, об этом только и мечтают. Ужели же надо идти к ним навстречу? Недавно в бюджетных суждениях Гос. Думы и слышались подобныя речи, конечно, прикрытыя тоже резиновыми словами. Так ужели вы, владыко, с ними согласны?

Как будто, нет. Вы пишите: “Я желаю, я стремлюсь охранить свободу святаго православия. Я – епископ православной Церкви и забочусь о ея процветании. О сектантах, о всяком разноверии заботятся наши либералы, всегда готовые на всякое оскорбление святой Церкви, а я забочусь только о св. Церкви, о ея свободе прежде всего”.

Так, но в том-то и дело, что либералы готовы воспользоваться всякой свободой, чтоб только повредить Церкви; в этом они единомысленны со всеми сектантами и раскольниками; а вы толкуете о какой-то свободе для них, чтобы “заставить наше духовенство сознать свой долг в полной мере”. Выходит: пустить волков во двор овчий, чтоб разбудить пастуха. Плохой же это пастух, который спит так крепко, что надо волку будить его. А в думских кругах говорили еще прямолинейнее: надо поставить Церковь в положение гонимаго, чтоб пробудить в ней дух жизни… В теории все будто выходит хорошо, а на деле вот… не всегда-το так.

И враги Церкви, как сыны века сего, являются и тут мудрейшими нас, мнящихся быти сынами света Христова: они зорко следят за всем, что мы пишем и говорим, и как только можно истолковать наше неосторожное “резиновое” слово, так и спешат использовать его. Заметьте, ведь вот они поняли ваше слово о “свободе вероисповеданий” в смысле полной свободы пропаганды ересей и перепечатали отрывок ваших слов в самой распространенной своей газете. Они нашли ваши слова “глубоко интересными”. Да и как не интересно им, когда архиерей заговорил о свободе вероисповеданий, то есть, по их пониманию, о том, чтоб допустить повсюду волков в овечьих шкурах для расхищения стада Христова? Какая заманчивая-де перспектива: разбудить спящее духовенство, оно волей-неволей должно будет выступить в защиту православия, самый ленивый батюшка вынужден будет заняться изучением ересей, чтоб не быть осмеянным сектантскими пропагандистами, православные заинтересуются религиозными спорами, а наши “интеллигенты”, наши либералы всех покроев будут исподтишка посмеиваться над батюшкой, над его неумением отражать софизмы сектанта. Батюшку будут обижать, над православием будут издеваться, а полиция не смей подходить, потому – свобода!..

Эх, владыко святый! Да ведь эта старая теория: сотворим злая, да приидут благая. Сколько душ погибнет, которыя теперь, под прикрытием закона, спасаются в простоте сердца, не подозревая даже, что есть какие-то баптисты, адвентисты и т. п. И вот их станут совращать… Что же, ужели не жаль этих погибающих? Ведь надо же сознаться, что мы, архиереи, не в силах посещать каждое село несколько раз в год (в епархии ведь бывает несколько сот, а иногда и тысяч церквей), надо же признать, что наши пастыри в большинстве не достаточно подготовлены к такой открытой борьбе с врагами православия, что мы, православные, несмотря ни на какую свободу, всегда будем связаны в своей совести нравственным законом, а враги наши всякое средство считают дозволенным, а наша паства далеко не всегда все это понимает, не всегда способна оценить дух кротости и смирения, которым должен руководиться пастырь; иногда наглость сектанта будет возвеличена как голос твердаго убеждения в истине, а священник будет поруган, осмеян, под покровом “свободы исповеданий…” Если не принимают это во внимание разные либералы-теоретики, то мы-то, архиереи, должны все это иметь в суждении.

Истина, конечно, света не боится. Но вот именно те “немощныя совести”, о коих и вы говорите, требуют особаго попечения. Нельзя играть с огнем. Нельзя пускать волков в стадо. Бывают обстоятельства, когда одними хорошими словами не оградить от соблазна: Сам Господь наш иногда употреблял бич от вервий, чтоб изгнать оскорбителей святыни. Простительно и нам, грешным, иногда прибегнуть к власти полицейской, чтоб оберечь простых сердцем овечек Христовых от волков хищных.

II

Признаюсь: с грустью читал я выдержки из письма к пастырям Уфимскаго святителя, помещенныя в “Новом Времени”. Под их впечатлением и написал вышеприведенныя строки. Не верилось, чтобы владыка так и думал, как и выходило из приведенных газетой слов. Между тем, мне подали “Уф. Еп. Ведомости”, в которых письмо помещено целиком. Прочитал. Оказывается, что газета, приводя слова преосвященнаго, остановилась именно на том месте, где он разъясняет свою мысль о свободе вероисповеданий выдержкой из речи члена Государственной Думы В. Н. Львова в бюджетной комиссии Г. Думы. Выходит, что преосвящ. Андрей говорит, собственно, о свободе православнаго вероисповедания, а до других ему дела нет: он не хочет говорить о них как православный архиерей. Он повторяет вслед за В. Н. Львовым: “Дайте нам, православным, хотя права старообрядцев”. Газета таким образом, по-видимому, исказила настоящий смысл слов преосв. Андрея. Так хочется думать, потому что сам он не говорит прямо, что нельзя допускать полной свободы вероисповеданий для всех неправославных. Он как будто только подчеркнул принцип, не оговорив его применение в отношении к той и другой стороне, а это и подало газете повод записать его в ряды тех же либералов, которые, по его словам, заботятся о всяком разноверии. Вот как опасно ныне говорить, да не договаривать до конца. “Я защитник свободы совести, говорит он, а не противник ея; я защитник прежде всего свободы святой Церкви и не могу, не должен молчать при виде ея поругания. Великое счастье мое заключается в том, что народ православный и сейчас еще на моей стороне и не мирится с предателями Христовой веры”. Ясно, думаю, что такая постановка вопроса требует сама по себе ограничений для свободы других вероисповеданий, дабы не была нарушена свобода господствующей православной Церкви. Вот в том-то и опасность, что стоит дать так называемую свободу веропроповедания, как ею овладеют всякие “предатели Христовой веры”, то есть Церкви. И тогда начнется то “поругание”, о коем говорит, котораго боится владыка. И предан будет виноградник православия расхищению и попранию. Нам, архиереям, нечего считаться с разными либеральными воззрениями относительно всяких свобод; мы должны прямо говорить то, что думаем, чему учит нас совесть наша. Не о насилиях над чужою свободою совести (хотя самый термин этот крайне неточен: ведь самое понятие совести как внутренняго закона уже говорит об ограничении свободы) говорим мы, а об ограждении такой свободы для православных верующих от покушений на нее со стороны инаковерующих – вот о чем наша забота. Мыслимо ли допустить, чтоб в православном государстве каждый еретик-пропагандист свободно отторгал от православной Церкви в простоте верующия души? Либералы нам скажут: вы хотите полицейскими мерами охранять православие. – Да, хотя бы и полицейскими – в том смысле, что вот этих совратителей привлекать к строгой ответственности, не взирая на их вопли о “свободе их совести”. Пусть они веруют в своей, иногда сожженной, совести как хотят, но не смей касаться чужой совести, не смей смущать православнаго. Это, конечно, не исключает мер воздействия на сектантов со стороны пастырей Церкви и на православных в смысле предостережения, вразумления, охранения и духовнаго окормления. Но в нашей обширной России, при разбросанности селений, при недостатке достаточно подготовленных пастырей, при невежестве в учении веры нашего простаго народа, при любви его ко всему, что говорит о спасении души, о вечности, при убеждении его, наконец, в том, что все, что законом дозволено, то не грешно, – закон должен строго запретить всякую пропаганду ересей и так называемаго “иноверия”, прикрывается ли оно флагом христианства или же прямо – есть учение нехристианское. А запретив, должен чрез свои органы и наблюдать, чтоб закон исполнялся. Тут не может быть никаких рассуждений “о свободе совести”. Руки прочь и – конец. Знай свою молельню, и будет с тебя. А будешь заманивать туда православнаго – отвечай строго пред законом, как совратитель из православия. И закон должен это делать не потому, что вера православная сама по себе нуждается в такой охране, а просто потому, что православие есть основа жизни Русскаго народа, есть душа души народной, что православию обязан народ всеми теми сокровищами духа, которыми восхищаются даже другие народы, – сокровищами, которым обязана Русь своим величием, духовною красою, своим единством, могуществом и без которых оно – погибнет, исчезнет с лица земли… Так должна веровать государственная власть, потому что так верует сам народ. Тут уж надобно отложить в сторону всякия либеральныя теории о свободе совести, о веротерпимости, которой и без того достаточно в наших законах. Когда ребенку грозит опасность попасть под влияние вредных в отношении его нравственности людей, то родители не рассуждают о какой бы то ни было свободе совести, а решительно удаляют этих вредных людей. Простой народ, да и не простой только, большею частию, в вопросах веры – ребенок: как же не оберечь его законом от влияния разных еретиков и лжеучителей? И странное дело, в отношении вредных государственных лжеучителей принимаются меры для охраны народа от заблуждений, а в вопросах веры проповедуется какая-то лживая свобода: кому угодно – проповедуй что хочешь. Кто бы что ни говорил, а пока люди живут на земле, пока их душа способна веровать, дотоле неиспорченный, неисковерканный нравственно человек, искренно относящийся к совершающимся событиям, к жизни, кипящей вокруг него, будет в основу своих отношений к этим событиям полагать свои верования. Закон православнаго государства не может не иметь этого всегда в виду. Есть понятие, есть целое мировоззрение, веками воспитанное, народом воспринятое в свою душу как родное, как единое истинное, как основа его жизни, и это мировоззрение народа закон должен не только охранять, но и воспитывать в сынах народа, если хочет быть родным народу, священным для него. Тут должны все либеральныя “всечеловеческия” соображения и теории быть отложены в сторону. Разве мы не видим, что все зло последних десятилетий происходит, главным образом, оттого, что наше законодательство пустилось в безпочвенный либерализм, внушаемый откуда-то извне, не из недр народной души, народнаго миросозерцания? Разве мы не чувствуем, как народная душа тоскует об этом уклонении, как бы безсознательно, полусознательно, а иногда и прямо сознательно понимая, к чему ведет это уклонение? Но, увы, наши верхи, наши “сливки” общества этого как будто не хотят замечать. Ну что обращать внимание на мнения мужика, попа, архиерея? Известное дело – отсталые люди! Вот мы дадим такие законы, что всем будет просторно на Руси. Да, будет просторно и жиду, и немцу, и всякому иноверцу и инородцу, только русскому-то православному человеку – ох, как придется тесно! Ведь душа болит, когда в высшем государственном учреждении слушаешь болтовню либеральнаго профессора, не хотящаго знать духа народнаго. А он с таким апломбом говорит о свободе вероисповеданий, отстаивает свободу проповеди, пропаганды, свободу печати, теперь почти в массе захваченной жидами… Как радуются этому наши враги! Им только этого и нужно: остальное само придет в руки.

И это отлично понимают немцы и миллионов не жалеют на разрушение православия в России, а наши либералы, по внушению гипноза иудомасонов, безсмысленно повторяют одне и те же речи о “свободе вероисповедания”, разумея свободу пропаганды всяких ересей.

Вот мои мысли по поводу письма Уфимскаго святителя. Если он признает их дополнением своих мыслей, то я буду рад, что досказал то, чего он не досказал. Я охотно подписался бы и под тем, что сказал В. Н. Львов в бюджетной комиссии, но боюсь, что в его слова вложу свой смысл, а он, может быть, имеет в виду другое. Конечно, правда, что “православная Церковь, которую называют господствующей, находится в положении худшем, нежели старообрядцы и сектанты”. Но какого рода нужна свобода ей, чтобы поправить дело, об этом можно спорить, и понимать это – каждый может по-своему. А у нас ведь дело дошло до того, что архиерейския статьи испещряются красным карандашом мирянина-цензора, а лет пять-семь назад была уничтожена брошюрка “Кто такое Лев Толстой?”, напечатанная предварительно в синодских “Церк. Ведомостях”, и автор едва не подвергся строжайшей каре закона – за богохульство! Вот вам и свобода…

№ 308
Духовныя аптечки

Больные ждут времени, благоприятнаго для лечения у целебных источников: православные ждут Великаго поста, как времени самаго благоприятнаго для исцеления своих немощей духовных. “Пост – весна душам”, – поучает св. Церковь в своих великопостных песнопениях: в посте так легко дышится, как бы весною; вся церковная обстановка, все службы Божии благоухают Божией благодатью, а в Таинствах Церкви, в Таинстве покаяния и Божественнаго причащения тела и крови Спасителя нашего, душа обретает и желанное исцеление от болезней духовных, от тех страстей, которыя воюют на душу и от коих изнемогает наш духовный человек. И сколько истинно материнской любви и заботливости проявляет святая Церковь в это воистину благодатное время! Как мудро расположила она свои службы, свои историческия воспоминания и памяти святых Божиих на эти дни! Зная свойства души человеческой, она действует не только на ум, но и на сердце грешника, не только дает пищу для благочестивых размышлений, но и питает сердце, чувство неподражаемою поэзией своих стихир, канонов и других песнопений. Почти за месяц начинает она готовить к посту своих чад; за три недели уже слышатся трогательныя покаянныя песни: “Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче”, за две недели – песнь пленников вавилонских, оплакивающих свое потерянное отечество, а в евангельских чтениях дает образцы покаяния в Закхее, в мытаре, в блудном сыне… И везде – смирение как основной фон христианской жизни, везде детская простота сердца и готовность в слезах изливать свое сердце… Настает пост, и открывается чудная панорама Ветхаго и Новаго Завета в великом творении святителя Андрея Критскаго, в Великом каноне. Умилительная молитва преподобнаго Ефрема Сирина слышится многократно на всех службах, и верующие повергаются пред Господом в покаянных воздыханиях, умоляя милосердаго и всемогущаго Господа удалить от них дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия, даровать же им дух целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви, а паче всего – зреть свои согрешения и не осуждать ближняго. Настает день покаяния – канун Божественнаго причащения, и верующие открывают свою совесть пред милосердым Господом, исповедуя своему духовному отцу все, что тяготит их, чем они прогневляли Господа, и получают, по вере своей, отпущение согрешений, полагая обет больше не служить греху. Поистине – чудное время, поистине весна и обновление душ у источников спасения – под сению храмов Божиих…

Всякое лечение требует врача, его указаний относительно диеты и пользования целебными водами. Так и в духовном врачевании нужен врач, нужна диета, руководство духовнаго отца. Всякое и доброе дело только тогда спасительно, когда оно делается добре, с рассуждением. Можно и поститься, и молиться, класть поклоны без счета, а пользы не иметь, если все это будет сопровождаться фарисейским настроением, будет питаться духом тщеславия, будет чуждо мытарева злата – смиренномудрия. Ведь и в телесном лечении бывает то же: иной будет пить воду, в известных случаях целебную, а в других прямо вредную. Чем опытнее врач, тем больше у него пациентов; так и тут, чем опытнее духовник, тем больше стремятся к нему все, кто истомился душою, кто страдает тою или иною духовною болезнию, обуревается страстью, томится малодушием в скорбях своих, ищет поддержки, утешения, духовнаго врачевания. Вот почему те обители, в коих есть более или менее опытные старцы, бывают во дни поста – да и не поста только – переполнены верующими, ищущими духовнаго руководства и облегчения тяготы душевной. И никогда так не раскрывается грешная, но смиряющаяся пред Богом и кающаяся душа, как при исповеди, никогда так благотворно и плодоносно не бывает сеяние заповедей на ниве сердца человеческаго, как во дни поста, особенно Великаго. Как велика ответственность пред Богом отцов духовных за эти раскрытыя сердца, если они не воспользуются в это святое время духовнаго обновления и возрождения православных чад Божиих, чтоб помочь им в деле сего обновления!

Но как помочь, что делать духовнику, когда в один день ему приходится исповедать несколько сот человек? Ведь на каждаго приходится иногда всего две-три минуты: иначе другие останутся без исповеди…

Многие добрые пастыри заранее приглашают своих прихожан исповедаться за два-три дня, если хотят повнимательнее заглянуть в свое грешное сердце. К сожалению, это не входит в обычай: исповедники как будто боятся нагрешить после исповеди до святаго причащения. Иные стараются даже исповедаться в самый день причащения, забывая, что ведь если так станут делать все, то духовник будет лишен уж всякой возможности исповедовать желающих… Напрасно духовник предлагает потом дополнять исповедь, если кого что-нибудь смущает: делать это стесняются и предпочитают в канун причащения выстаивать по несколько часов в ожидании очереди подойти к аналогию духовника. При таких условиях и бывает часто, что от исповеди, из духовной врачебницы, отходят неисцеленными. Как же быть? Как и чем, хотя в некоей малой мере, помочь горю?

Из житий святых, из наблюдений пастырских, из постояннаго опыта духовной жизни известно, что благодать Божия как бы стоит на страже человеческаго сердца и всегда готова привлечь его на путь спасения, как только произволение человека склонится к сознанию своей греховности и поищет ея всесильной помощи. Известны, например, случаи могущественнаго воздействия благодати при чтении не только слова Божия, но и писаний святоотеческих, житий святых и даже простых назидательных листков. Печатное слово, таким образом, является на помощь отцам духовным в их святом деле духовнаго водительства их чад. И духовники должны им широко пользоваться. Мне известны многие пастыри, которые предлагают говельщикам, ожидающим очереди при исповеди, назидательные листки, располагающие к покаянию и помогающие кающемуся в исповедании грехов. Таковы “Троицкие листки”: “Пред исповедию и об исповеди” (№ 712 и 207), “Исповедь” (97), “Без исповеди не полно покаяние” (209), “И Бог требует, и душа просит исповеди” (262), “Что нужно для спасительной исповеди” (410), “Прежде сам прости” (177), “Прежде долг уплати” (235), “Возстани, спящий” (543), “Воротись, куда идешь” (285), “Осмотрись” (218), “Пока не поздно” (307), “Пора одуматься” (237), “Почему не сегодня” (714), “Покаемся” (358), “Стыдно мне пред Тобою, Господи” (526) и под. В некоторых церквах такие листки громко прочитывались псаломщиками или грамотными из говельщиков; читались и листки о Божественном причащении: “Не уклоняйся от причастия св. Христовых Таин” (156), “Не лишай себя чаши Христовой” (308), “Величие Таинства св. причащения” (210), “Хлеб небесный” (361), “Что нужно для достойнаго причащения св. Тайн” (411), “Причастникам пред св. причащением” (458).

Но этого мало. Надобно, хотя отчасти, восполнить то, что должен бы дать духовник устно, чего ждет от него духовный сын: это – совет, что ему делать, как отстать от привычнаго греха, как направить свою волю к добру, как переменить свою жизнь: ведь Таинство покаяния есть только благое начало этой спасительной перемены – начало новой – во благодати – жизни, которая должна продолжаться до конечнаго исхода отсюда, которая будет целожизненным подвигом борьбы с привычными страстями, свившими себе гнездо в сердце, подвигом очищения сердца от этих зловонных исчадий ада. Тут уже нужна целая “духовная аптечка”, смотря по духовной болезни пациента-исповедника. Некоторые духовники дают исповеднику на память листок, какой придется. Но это не только безцельно, но и иногда может быть и вредно, отвлекая мысль говельщика от единаго для него на потребу в сторону ненужнаго. Несравненно большую пользу могла бы принести в руках опытнаго духовника, как умелаго врача, целая “аптечка-библиотечка”, которую следовало бы иметь под руками каждому духовнику. В ея состав должны входить листки по нескольким отделам и подразделениям. Можно иметь три главных отдела, по указанному Апостолом Иоанном Богословом делению грехов: похоть плоти, похоть очес и гордость житейская. В первом отделе два главных подразделения: грехи плотские и чревоугодие в его разных видах. Смотря по виду таких грехов, духовник может дать исповеднику листки, вроде таких: “Борьба с плотию” (№ 197), “Не прелюбы сотвори” (707), “Положи, как Иов, завет очам твоим” (598), “До чего ослепляет распутство” (149), “Слово к распутному сыну” (652), “Кому подобен распутно живущий” (406) и под. Против пьянства: “Десять горьких гроздов пьянства” (8), “Благодатное врачевство против пьянства” (150), “До чего доводит пьянство” (454), “Как помочь нашему общерусскому горю” (492), “Непобежденный враг Русской земли” (563), “Слово покаявшагося пьяницы” (564), “О том, как изобретательны пьяницы” (619), “В чем корень пьянства” (696), “Грозное слово св. Василия Великаго на упивающихся” (727), “Доброе слово жене, у которой муж пьяница” (728) и другие листки, которые имеются собранными и в одной книжке, под заглавием “Всем пьющим и непьющим душеполезная книжица о погибельном пьянстве”. Против чревоугодия – все листки о посте и воздержании; против “похоти очес” – о любостяжании, богатстве и бедности, как например: “Можно ли спастись богатому” (779), “Слово к богатым и убогим” (257), “Ничто не наше на земле” (487), “Не суди бедняка, а подай ему” (695), “Что лучше: богатство или бедность” (427), “Кому можно, а кому грешно жить подаянием” (603), “Бедностью не оправдаешься пред Богом” (179), “Доброе слово Христа ради нищему” (339), о картежной игре (532), о женских нарядах и уборах (295), зависть – “Первородное исчадие греха” (693), “Завистник – человеконенавистник” (248), “Не завидуй и зависть незлобием побеждай” (32); о гордости и смирении: “До чего доводит гордость” (547), “Я – не твой брат” (494), “Смирись, гордый человек” (582), “Смирение – матерь всех добродетелей” (645), “Смирение святых” (612), “Христов пример смирения” (663) и др. Родителям: “Мудрые советы” (14), “Родители, берегите детей своих” (352), “Страшное дело – клятва родительская” (386), “Молитесь, матери, за детей своих” (495), “Счастье родителей” (490), “Всегда ли должно следовать благословению родителей” (520); детям: “Дети, помните пятую заповедь” (75), “Дорожите благословением родительским” (230), “Нива, слезами орошенная” (725), “Храните, дети, завет родительский” (311), “В поучение взрослым детям” (442). Листки для детей есть и в одной книжке “Троицкий подарок для русских детей”. О семье: “Семейные раздоры” (82), “Братья и сестры” (393), “Невестки и свекрови” (684), “Снохи в семье” (146), “Мужья и жены” (118, 753). В утешение скорбящим имеется более 50 названий листков, которые есть и в одной книжке “Всем скорбящим во утешение”. Есть листки о сквернословии (88 и 719), о “дымной привычке” (540), “земледельцу” (27), “воину” (138,143, 407), “наемному человеку” (453), “нищему” (339), “торговцу” (77 и 303). Много листков о храме Божием, о молитве, о праздновании святых дней (25,144), о покаянии, о смерти (15 названий), о поминовении усопших (5 названий), о Церкви православной и послушании ей (до 15 названий), о расколе и сектах (до 30 названий), о почитании Матери Божией и Ея икон (до 35 названий), Святых Божиих, Креста Господня (более 20 названий). Не стану перечислять их: общее число “Троицких листков” доходит теперь до 1350 номеров. К ним есть систематический указатель и оглавления к выпускам (каждый выпуск состоит из 40 номеров). “Аптекарский склад”, если угодно так назвать это издание, как видите, очень богатый.

Я позволил себе остановиться на “Троицких листках” потому, что многие из них мною и составлены, и все – редактированы, а потому их содержание мне хорошо известно. Но ведь есть, кроме Троицких, и другие листки: Афонские, Киевские, Почаевские, Синодальные… Есть из чего составить духовную аптечку.

Эту мысль мне подал один почтенный отец игумен, в обители у котораго такия аптечки уже имеются и приносят большую пользу богомольцам. Он, между прочим, пишет: “Необходимо, чтобы в аптечке были листки и для раздачи не только во время исповеди, но и при совершении треб, особенно при крещении, браке, погребении. Известно, что при таких случаях сердце бывает более восприимчиво. Для образца можно выписать хотя по одному листку (впрочем, не менее сотни, хотя бы и разных, ибо пересылка почтой в противном случае обходится дорого, а сотня с пересылкой стоит 60 к.; налож. платежом – 80 к.), затем, по усмотрению духовника можно уже требовать больше, указывая номера листков. Из нашей монастырской библиотечки-аптечки всего более требуется листков в утешении скорбящим: особенно теперь, да и всегда, скорбящих немало, они-то больше и обращаются к Богу, но скорби бывают разныя: об умерших, по случаю болезни, бедности, обиды, дурной жизни мужа, детей или других несчастий. Часто просят листков о примирении враждующих, против пьянства, ругани и пр. Батюшки и прихожане оценят духовное врачевство, получая пользу от его своевременнаго употребления. А два-три рубля на выписку батюшка найдет у себя же, из тех лепт, какия кладут ему за исповедь в кружечку”.

Кто желал бы получить такую “духовную аптечку”, тот может в своем требовании обозначать просто: такого-то № листка, столько-то экземпляров. Получив, распределить их или пакетами, по содержанию, или бандеролями, чтобы не рыться при самой исповеди. У о. игумена, о коем я упомянул, сделан даже особый шкаф, с клеточками для каждой темы – духовнаго врачевства. А на створах шкафа – список имеющихся тут листков.