Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 257
Подвигом поста и покаяния поможем на брани подвизающимся!

Господь милует нашу Русь Православную, милуя наказует и наказуя зовет к покаянию и духовному обновлению. В последние полгода мы пережили столько чудес милости Божией, сколько не видели в полсотни лет. Не видели, потому только, что в нерадении своем глаза закрывали, а они, чудеса эти, не прекращались у нас никогда. Гром небесный пробудил нашу дремлющую совесть, и очи наши открылись. Бог положил на сердце Своему избраннику, Царю нашему, великое, воистину спасительное дело – положить конец народному развращению пьянством, и народ, как освобождаемый пленник, когда с него снимают оковы, свободно вздохнул, благословляя Помазанника Божия за это святое дело. А трезвость, видимо, привлекла к народу нашему и Божие благословение.

Но великое Божие испытание далеко еще не кончилось. Наш враг собирает все новыя и новыя силы: объявляя войну, он надеялся, что поможет ему наша внутренняя смута, наш исторический порок – пьянство; милостью Божией этого не случилось. Смута исчезла, пьянства как не бывало, Русь встала за свои святыни как один человек. Но и в духовной жизни бывает то же, что в жизни телесной: болезнь иногда возвращается с удвоенной силой… Есть опасность, после благополучнаго окончания войны, возвращения и наших недугов духовных; эту опасность надо иметь в виду, надо принимать меры к ея предупреждению. А для этого – не должно успокаиваться на мысли, будто мы стали лучше, будто мы заслуживаем милости Божией, будто мы уже застрахованы от тех искушений, которыми, – скажем откровенно, – позорилась доселе Русская земля… И вот – новая к нам милость Божия: чтобы закрепить в нас благое произволение, Бог так расположил в нынешнем году события современной жизни и дни церковных воспоминаний, что Великий пост, это время духовнаго обновления по преимуществу, приблизился к началу года на самое краткое расстояние: тотчас же после праздника Крещения Господня, в первое же воскресенье, Церковь уже запела: Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче… Раскрылась Триодь постная, и Церковь ввела нас сначала в преддверие, а затем и в самое поприще святаго поста. Пусть говорят, что это случайное совпадение: нет, это – дело Божия о нас промышления, Божией милости к нам, грешным. Для христианина ничего нет случайнаго, он во всем видит руку Божию, ибо и по учению Церкви, и по личному опыту знает, что и волос с головы нашей не падает без воли Отца нашего Небеснаго, тем паче не бывает ничего случайнаго в жизни целаго народа. Между тем, известно и наукою доказано, как, милостию Божией, еще велико значение поста для русскаго православнаго человека: статистика говорит, что число преступлений значительно сокращается именно в те месяцы, когда бывает святой Великий пост. Значит, русские люди еще помнят святые дни, еще стараются, даже самые слабые из них, самые склонные к пьянству и всем порокам, от него истекающим, елико сила, воздерживаться от сих пороков. Вот Господь и зовет нас закрепить в себе доброе изволение наше подвигом поста и покаяния. Ведь вся жизнь христианина есть непрестанный подвиг в борьбе с самим собою, с своими страстями, с врагом нашего спасения и его союзником – миром лукавым и прелюбодейным. Всю жизнь мы должны стоять на страже собственнаго своего сердца, оберегать его чистоту, а если появилась некая нечистота, то скорее очищать ее, дабы не лишиться благодати Божией, преподаваемой нам в таинствах святой матери нашей Церкви. Но есть времена в течение года, когда Церковь, как заботливая мать, заставляет своих чад внимательнее заглянуть в свое сердце, в свою совесть, очистить себя благодатию таинств, подышать чистым воздухом жизни небесной, церковной, и обновиться духом. Если для телеснаго нашего состава от времени до времени необходимо отдохнуть на свежем, чистом воздухе, выдержать ту или другую предписанную врачей диету, то тем паче все это необходимо для нашей души. Тело мы питаем и греем, заботимся о нем каждый день; а бедная наша душа так часто остается в пренебрежении, остается без сродной ей духовной пищи, дышит смрадом страстей, болеет и страдает от этих страстей… Вот святая Церковь, водимая Духом Божиим, и ввела святые посты, чтобы волею-неволею ея чада могли позаботиться о своей безсмертной душе. И как благодетельны эти святыя дни! Как освежают они душу вернаго сына Церкви! Воистину это – весна душам! Весна, благоухающая райскими ароматами!

Постом и молитвою наши предки готовились к великим подвигам борьбы за землю родную. Вспомним Димитрия Иоанновича Донскаго, который нарочито предпринял со своею избранной дружиной путешествие к преподобному Сергию, чтобы испросить его молитв и благословения на великий подвиг. Покаянием и причащением Божественных Таин Христовых готовили себя на битву его воины. Мы знаем, что и ныне русские воистину христолюбивые воины так же готовятся к битве ввиду смертной опасности. Надо, чтобы и весь православный русский народ слился со своими сынами, на поле брани подвизающимися, – слился в единении веры, молитвы, а наипаче – в соединении со Христом в величайшем Таинстве Причащения тела и крови Его. Дивная сила сего Таинства! Оно объединяет всех верующих во едино тело – Церковь; оно делает нас членами единаго тела Христова, возглавляемаго Самим Христом Спасителем: един Хлеб – едино тело есмы мнози, еси бо от единаго Хлеба причащаемся, говорит Апостол Павел. А если так, то – прямой выход из сего будет такой: когда страждет один член, то с ним страждет и все тело; когда ощущает прилив сил благодатных один член Церкви, то этот прилив сил благодатных ощущается и другими членами того же таинственнаго тела Христова – Церкви, если только они живут в недрах Церкви, считают себя сынами ея и повинуются ей, яко матери. Опасность смерти пробуждает веру и в тех, кто был дотоле равнодушен к вере; недаром говорится: кто на море не бывал, тот Богу не маливался. И мы читаем в сообщениях из армии, что наши православные воины идут в битву с крестным знамением, несут на своей груди родительское или иерейское благословение, умирают, целуя свой нагрудный крест… Да, это – истинные сыны Церкви Православной, смиренные и послушные ей, предающие себя ея молитвам и ходатайству пред Богом. И вот, когда мы, их братья, отцы, матери, сестры, их жены и дети, – мы, православные Русские люди, не только возносим вместе с Церковию за них горячия молитвы, но и входим с ними в благодатное общение чрез святейшее Таинство Божественнаго Причащения Тела и Крови Христа Спасителя нашего, – тогда благодать Божия достигает их, и укрепляет их силы в борьбе с врагами нашей матери-Церкви. Ведь и они – члены того же тела Христова, именуемаго Церковью, к коему принадлежим и мы. Они – с нами едино тело, и когда мы вкушаем Тела Христова в святейшем Таинстве Причащения, когда мы пием от чаши Крови Господней, и на них в некоей мере простирается действие благодати Божией, обновляющей наши силы…

Очищая себя Таинствами покаяния и святаго Причащения, мы становимся и к молитве за ближних наших более расположенными, более способными. А в такой молитве наиболее других нуждаются наши подвижники-воины. И если святая Церковь учит нас, что Господь, по неизреченной благости Своей, приемлет молитвы за усопших, даже за “иже во аде держимых”, то тем дерзновеннее будет молитва души, соединившейся с Господом в Таинстве Причащения, за тех братий наших, которые подвизаются на брани за Веру, Царя и Отечество. Ведь молитва за ближних, молитва за тех, которые и сами вопиют к Богу от сердца, есть в сущности дыхание любви. А Бог есть весь благость, весь – любовь. Он ли не услышит молитвы любви, возносимой от чистаго сердца, от лица всей Церкви, которая есть тело Его, Христа Спасителя, есть мать наша, молитвы, возносимой миллионами уст и сердец Русскаго народа, приступающаго в святые дни поста к святейшей Чаше Христовой?

Мы не ведаем путей Божиих. Мы не знаем, что будет завтра. Не знаем, что ждет наше христолюбивое воинство в ближайшее время его великаго подвига. Вся наша надежда на молитвы Церкви, на милость Божию. Сии на колесницах и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем. Не на пушки наши, не на оружие наше надеемся мы. Господь знает, что не мы вызвали великую и страшную, в истории еще небывалую войну. Господь знает, что мы за правое дело стали грудью, стали из любви к братьям нашим, которым грозило не только порабощение, но, как видно на примере других, порабощенных теми же немцами славян, и похищение из их сердец святой Веры Православной. На сию правду нашу мы ни уповаем.

Мы знаем, что много согрешили пред Богом и заслужили праведный гнев Его своими беззакониями. А потому поспешим к Нему в чувстве сердечнаго раскаяния во грехах наших, поспешим соединиться с Христом Спасителем нашим в Таинствах покаяния и Божественнаго Причащения. И – веруем, что Он не оставит Своею милостию нас, грешных, Он пошлет победу и одоление христолюбивому воинству нашему на врагов наших, и как бы ни велики были силы этих врагов – Он, Всесильный Господь воинств, покорит их под ноги нашего Боголюбиваго и Богом хранимаго Самодержца. Ей, буди, буди, аминь!..

№ 258
Олово – серебро, молчание – золото

Хорошо было в старое доброе время: слова имели определенный смысл, добро и называлось добром, зло – злом; наши старики любили точность в выражении своих мыслей и не терпели неопределенности. Ныне не то: ныне пущено в ход множество слов, смысл которых предоставляется определять кому как угодно. Таковы столь любимыя ныне слова: “свобода”, “равенство”, “братство”, “любовь”; таково же и слово “гласность”. Обыкновенно о смысле этих слов не спорят: все признают их словами хорошими, безспорными, и если бы кто усомнился в этом, такого сочли бы отсталым, ретроградом, а то и человеконенавистником. Между тем как все подобныя слова требуют себе непременно дополнения: свобода – кому и для чего? Разбойнику грабить и убивать? Равенство в чем и кому? Безталанному лентяю и безсовестному обманщику – с честным человеком, трудолюбивым и талантливым? Братство – в каком отношении и опять кому? Заведомому эксплоататору-иудею с честнейшим христианином? Тоже и о гласности: говорят и хотят всех уверить, будто это уж такая полезная и хорошая вещь, что и спора быть не может. Однако же мы на деле видим, что она способна входить в союз с ложью, обманом, клеветой и тогда, конечно, уж ни в каком случае не может быть признана полезною.

В наши дни именно гласность стала орудием обмана целых народов, как это ни казалось бы невозможным. На наших глазах миллионныя массы простого народа в Германии, Австрии и Турции находятся в состоянии обманутых, верят тому, что находят нужным печатать во всеобщее сведение правительства этих народов, и нет средств разубедить их дотоле, пока самое дело, а не слова, не печатные листы, покажет, как их обманывали руководители народной жизни. И горько будет тогда народное разочарование!

Гласность считается каким-то благом. На самом деле она может быть благом, но – увы – чаще бывает величайшим злом. И особенно много зла вносит в нашу жизнь гласность в наше время, когда печатью – надо в этом сознаться – завладели в громадном большинстве иудеи, которые еще во времена пророка Исаии отличались искусством зло называть добром, а добро злом, черное представлять белым и обратно. Они больше всех кричат о свободе гласности и больше всех злоупотребляют этою свободой. Но и не одни иудеи, – наши интеллигенты либеральнаго лагеря не уступают иудеям в злоупотреблении гласностью. Скажу больше: понятие о гласности, как о каком-то безспорном благе, проникает даже туда, где ему уж никак не подобало бы быть. Я говорю о духовной печати, о той гласности, которой хотят пользоваться некоторые духовные писатели. Если кому, то им-то уж во всяком случае подобало бы помнить слово Спасителя: всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный. Печатное слово есть то же, даже больше, чем проповедь на площади, среди улицы, в миллионной толпе. Прежде чем выйти на такую проповедь, оратор должен заглянуть в свою совесть, проверить себя: составляет ли задуманная им проповедь – его долг пред совестью, пред Богом, или же он хочет только использовать свободу слова, предоставленную всякому гражданским законом? Тем паче служитель алтаря Христова должен проверить себя, да не только своею совестью, но и совестью другаго, кого он считает стоящим выше себя в духовном отношении, должен ли, обязан ли он выступить с словом обличения в печати? Откуда идет к нему помысл, желание такого выступления? С какой стороны: справа или слева? Я говорю, что ему следует проверить себя совестью другаго, кто опытнее его в духовной жизни, потому, что наша совесть, потемненная страстями, нередко позволяет, вернее сказать – насилуема бывает допускать нашему уму, который почти всегда находится на послугах у грешнаго сердца, лукавновать в решении таких вопросов и слушаться не ея, совести, а пришедшаго от страсти помысла слева…Объясню примером. В церковной жизни замечается тот или иной недостаток, остановивший на себе внимание мирян. Для них правило, о коем я только что упомянул – проверять свою совесть советом другаго, – к сожалению, неведомо: разве из тысячи один вспомнит о нем. Обычно, под видом ревности о Церкви, о ея канонах, уставах и дисциплине, миряне начинают обсуждать в газетах этот недостаток, обвиняя в нем, по обычаю, власть церковную. С своей точки зрения, пользуясь в известных пределах свободою печатнаго слова, они внешне, юридически, правы. По крайней мере, если бы им напомнили вышесказанное правило, они с изумлением посмотрели бы на напоминающаго или же прямо сказали бы: “Вот чего вы захотели! А где же свобода слова, свобода совести?” и под. Но вот со словом критики выступает священник. Прежде всего, он должен вопросить свою совесть, призван ли он своим званием, своим пастырским долгом к такому выступлению? Затем, откуда: справа или слева явился у него помысл, побуждение к этому выступлению? Не было ли в его прошлом так называемаго на языке аскетов “приражения” к церковной власти? Не немирствовало ли его сердце по отношению к этой власти по какому-либо поводу, хотя бы самому ничтожному, а тем более – не ничтожному? Если он строг к голосу своей совести, если прислушивается к нему как подобает пастырю Церкви, то он не станет решать этих вопросов сам, не проверив себя совестью другаго пастыря. Он предпочтет отказаться от своего мнения по данному вопросу, если оно будет расходиться с образом действий церковной власти, дабы не внести соблазна в души верующих своим выступлением. К сожалению, ныне не те времена. Я опасаюсь, что меня даже не поймут такие любители печатных выступлений: “Как? – скажут они – Миряне могут, а нам нельзя? Да кто же больше понимает дело церковное, мы или миряне?” – Таким я сказал бы: успокойтесь, отцы, никто не запрещает вам, не отнимает у вас свободы печатно высказывать свои мнения в известных, законом указанных пределах; я и не говорю о вашем гражданском праве на этот счет. Я напоминаю вам ваш долг как служителей Церкви. Да, вы нравственно обязаны всенепременно сверять свои действия с законом совести, и не просто только действовать, как вам ваш разум подскажет, хотя бы он и сослался в этом случае на вашу “спокойную” совесть, а непременно – проверить ея голос мнением и советом лица, которому вы доверяетесь как духовному отцу. Так будет несомненно лучше и безопаснее. Не подумайте, что я говорю о внешней опасности для вас со стороны той же власти, – нет, а опасность есть погрешить праздным, для верующих вредным словом, если будете критиковать действия своей власти. Ведь очень возможно, что помысл ваш идет слева, хотя бы вы и не приражены лично к своей власти. Враг хитер и подсказывает нам иногда под благовидным предлогом ревности о Церкви сеять недоверие к авторитету церковной власти критикою ея действий. Известно, что у хлыстов, спиритов, баптистов и всех еретиков и раскольников правило: искать недостатки в духовенстве Православной Церкви и критиковать их. То же прикровенно бывает и с мирянами, и с иереями, критикующими власть церковную. Не говорю – бывает сознательно, но враг пользуется всяким случаем, чтоб подрывать доверие к духовенству, к власти церковной, чтоб мало-помалу расшатывать веру в самую Церковь и охлаждать любовь к ней в лице ея власти и ея служителей. Можно ли допустить, чтоб этому содействовал, хотя косвенно, хотя безсознательно, служитель самой Церкви?

Не все то золото, что блестит, говорит народная мудрость. Не все то добро, что кажется добром. Не всякая “правда” имеет право на всеобщее оглашение. И если иезуит говорит, что “цель оправдывает средства”, а потому и все средства хороши, если ведут к доброй цели, то православный иерей, как служитель своей Церкви, не может так думать, так говорить, тем менее так действовать. Если он видит зло, видит непорядок, требующий исправления, то его долг – сказать об этом тому, кто может исправить этот непорядок. и довольно с него. Он сложил со своей совести на совесть того, кому поведал о зле и непорядке, и может быть спокоен. Другое дело, если он сам должен исправить зло и непорядок, если это – долг его служения Церкви. Тогда пусть он – не говорит только, но и действует. А если сам он исправить не может, если это выше его меры, то довольно с него, если скажет власти свою мысль. А выходить на улицу и кричать пред толпою, жаловаться толпе на бездействие власти – это уже само по себе составляет непорядок, предвосхищение не принадлежащаго ему права. “Ты кто еси, говорит Апостол, судяй чуждему рабу?” И кто такое эта толпа, улица, то есть масса неведомых тебе читателей печатных листов, на которых ты выступаешь с своими обличениями, кто они, чтоб быть судиями властей? В громадном большинстве они и дела-то не понимают, и пускаются вслед за тобою судить вкривь и вкось о деле, и возбуждают друг в друге неудовольствие на власть…

Обычно нетерпеливые критики действий власти в своих печатных выступлениях легкомысленно нападают на лиц, стоящих близко к власти, имеющих возможность воздействовать на власть. Поучительно в этом отношении то, что говорил великий мудрец прошлаго века, святитель Филарет Московский. В 1856 году А. А. Пороховщиков, сообщая ему впечатления своей первой встречи с представителями славянофильскаго учения, выразил изумление, что такие даровитые и просвещенные сторонники Самодержавия, как славянофилы, не только не пользуются у нас доверием правительства, но еще отмечены каким-то неопределенным пятном политический неблагонадежности. Было высказано г. Пороховщиковым и предположение о том, что если бы представить этим славянофилам открыто исповедовать свое учение, то одним изданием людской массе доступного изложения своего мировоззрения они вызвали бы в народе такой отклик, который рассеял все подозрения и взамен Царя недоумевающаго увидели бы Царя-единомышленника и заступника.

“Быть может вы и правы в своих предположениях, – сказал святитель, – да только время не пришло. С годами убедитесь, что законы роста не допускают исключений. Посеянному зерну для всхода нужно время. Так и тут”.

“Но разве люди в таком исключительном положении, как настоящее положение Московскаго митрополита, не могут своим участием приблизить это время”, – возразил Пороховщиков.

“Не могут, сказал митрополит, – потому что ныне и митрополиту могут сказать: не твое дело. Я не доживу до того дня, когда рассеются недоразумения в этом вопросе, когда в защиту его заговорят не одни митрополиты, когда сами славяне потянутся к нам сознательно; но вы, Бог даст, доживете… доживете, пожалуй, и до Царя-единомышленника”.

Святитель действительно не дожил до того дня: он умер в 1867 году, а уже в 1875 году созрела мысль о своевременности приступить к окончательному решению так называемаго “восточнаго вопроса”.

Так рассуждал мудрый святитель и был глубоко прав в своих суждениях. Он зорко следил за событиями, бодро стоял на страже Церкви и Отечества, выступал там, где повелевал ему долг, но когда не видел пользы от своих выступлений, то умолкал, предоставляя Богу сотворить потребное в свое время.

Помню, поведал мне покойный мой авва, отец Леонид, наместник Сергиевы Лавры, как он, будучи еще молодым иеромонахом, в беседе с великим святителем Московским Филаретом, говоря о непорядках того времени, – дело было в средине шестидесятых годов, – дерзнул сказать святителю: “Владыко святый, все ждут вашего слова высшей власти: кто же дерзнет, кроме вас, сказать правду власти, да и кого же ей слушать, как не вас?” И услышал о. Леонид ответ святителя, сказанный со вздохом: “Говорил, да не слушают”. Значит, что требовала совесть святителя Божия, то он говорил, не молчал, но пока дело касалось земных порядков, пока не касалось догматов веры, святыни сей неприкосновенной, дотоле и его совесть была спокойна: “Говорил, но не слушают”. А ныне какой-нибудь либерал-батюшка, усмотрев какой-нибудь непорядок в церковной жизни, выступает уже с резкими обличениями его в каком-нибудь не всегда чистоплотном органе, не замечая того, что тут же, рядом с ним, стоят со своими статьями открытые враги Церкви, иудеи или иудействующие кадеки, имже несть числа… И вступает такой иерей на наклонную плоскость дешевой популярности, и попадает в сети вражьи, и постепенно катится по этой плоскости, забывая печальные примеры Григориев Петровых, Михаилов Семеновых, Илиодоров Труфановых и им подобных. Спириты говорят, что лицам духовным особенно опасно заниматься вызыванием духов, и тем сами обличают того, кто руководит ими. Нечто подобное можно сказать и в отношении обличительных выступлений: в духовном отношении они опаснее для лиц духовных, чем для мирян: кому много дано, с того много и взыщется, и если своими неразумными, может быть, слишком дерзновенными выступлениями иерей оскорбит носимую им благодать священства, требующую от него особенной чистоты совести и строгаго отношения к своим поступкам, то враг скорее найдет доступ к его душе и возобладает ею, как это мы и видели на примере выше упомянутых несчастных расстриг…

Да, повторю: не всякую и правду можно оглашать, выходя на газетную улицу. Не всякую “правду” обязана выслушивать и обличаемая власть. Вспомним, как относились к “правде”, высказываемой сатаною, Сам Христос Спаситель и Его Апостолы. Разве не правду говорили нечистые духи, взывая Господу: “Знаю, Кто Ты – Святый Божий!” Разве лгал дух пытливый в несчастной отроковице, о которой говорится в Деяниях Апостольских (16, 17), когда ея устами взывал во след Апостолов: это – рабы Божии, они возвещают нам путь спасения? Но принял ли во внимание Апостол Христов такое непрошеное свидетельство о его Божественном посланничестве? Напротив, он с негодованием отверг его и заставил молчать злаго духа, не допуская даже мысли о том, чтобы использовать такое свидетельство, казавшееся даже благоприятным для него.

Само собою разумеется, я говорю о тех обличительных выступлениях иереев в печати (слава Богу – немногочисленных), в которых звучит голос недовольства, критики, раздражения против власти. Тут нет сомнения, что все таковыя выступления – слева и от лукаваго. И слушать их не стоит. Должно обращать внимание на самих авторов, на их духовное настроение; надо пожалеть их и позаботиться об их вразумлении и отрезвлении. Ибо что такое их выступления, как не плод некоего опьянения самомнением н немирным чувством к своей власти?..

Есть другаго рода выступления, в коих о недостатках церковной и государственной жизни говорится без раздражения, спокойно, даже благожелательно. Но и тут я советовал бы пастырям Церкви держаться построже правила: пользуйся своим правом только тогда, когда оно станет твоим долгом. Всякое право налагает обязанности, а такою и является исполнение долга. Хочешь использовать свое право? Спроси свою совесть: требует ли от тебя этого долг? Если – да, то исполни этот долг. Если – нет, то вспомни пословицу: слово – серебро, молчание – золото, и посоветуйся с теми, кто опытнее тебя в духовной жизни. Может быть, опытный человек скажет тебе, что использование тобою права наложит на тебя тяжелую обязанность, которой ты не имел в виду принимать на себя.

Ныне так много охотников “писать”, что не беда, если одним будет меньше. Всякому хочется сказать свое слово “на пользу общую”, а нередко выходит одно празднословие из этого. Говорят нередко то, что давно уже сказано и сказано умнее, дельнее, а пишущий думает, что никто еще не говорил того, что он хочет сказать… Так не лучше ли и в самом деле иной раз помолчать?..