Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Берегите основныя начала церковной жизни

Много говорят ныне об “оживлении, обновлении” церковной жизни. Говорят все, кому вздумалось, хотя бы говорящий вовсе не жил сам церковной жизнью и не принадлежал не только к православному, но даже и вообще к христианскому исповеданию. И все эти разговоры сводятся к каким-то реформам в Церкви, к “выборному началу”, к “большинству голосов”, к перестройке всего строя церковной жизни. Но никто не ставит вопроса о том: имеют ли нравственное право говорить о жизни Церкви те, кто сам не живет в Церкви, не хочет знать ея уставов и канонов, всего ея уклада и основного начала ея жизни?

В последнее время, заразившись модою на всякия преобразования, мы слишком замудрствовались и в самой Церкви стали прилагать мерку своих мудрований, забывая, что она – царство не от мира сего, как сказал Господь Пилату, что основныя начала ея жизни непреложны, что касаться их преступно, что они вечны, как сама Церковь, и тот, кто отречется их, уже вышел из Церкви, перестал быть христианином. Господь основал Свою Церковь на твердом камени веры в Свое Божество, обещал, что врата адовы не одолеют ее, и заповедал повиноваться ей, как матери, под угрозою: аще и Церковь преслушает брат твой, буди тебе яко язычник и мытарь. И для православно верующего нет нужды вопрошать: что же есть Церковь? Он знает, что глава ея – Сам Господь наш Иисус Христос, члены ея – святые апостолы и все в вере и благочестии совершившие свой земной путь и к Богу отшедшие отцы и братия наши, все святые Божии, – это Церковь небесная, на небесах уже торжествующая победу над адом и его слугами, а на земле – все православно верующие, объединяемые верою, руководимые благо да-тию таинства, чрез богоучрежденную иерархию или священноначалие и смиренно внимающие голосу Церкви веков минувших в священном предании, изъясняемом пастырями Церкви по духу Церкви. Основная стихия церковной жизни есть христоподражательное смирение, отсечение своего мудрования пред авторитетом слова Божия и предания церковнаго. Слова “сын Церкви”, “чада Церкви” – не пустой звук, а самое дело: дети Церкви и должны быть детьми, по слову Христову: аще не будете яко дети, не внидете в царство небесное, а преддверие сего царства и есть Церковь Христова. Научая Своих учеников основному свойству церковной жизни, Господь показал наглядно, чем должен быть верный Его последователь, сын Церкви: Он призвал дитя, поставил его посреди учеников и сказал вышеприведенныя слова. Дитя, прежде всего, не доверяется своему смышлению, а всецело отдает себя воле родителей. Он всегда взором своей души обращен к тому, кто стоит выше его: для него родители и наставники суть верные, несомненные руководители. Таков должен быть и сын Церкви. Он верит, что Господь знает его лучше, чем сам он знает себя; если он дозреет в меру руководителя других к Царству Божию, то и позовет его Сам Господь ими же ведает путями, а отнюдь не путем самозванства. Он помнит слово апостола: никто сам собою не приемлет этой чести (священства), но призываемый Богом, как и Аарон (Евр. 5, 4). Что сказал апостол о священстве, то должно разуметь и о церковном учительстве, о церковном управлении. У Бога много путей к тому, чтобы призвать благопотребных по Его усмотрению к делу учительства, как и к подвигу священства, но все эти пути лежат вне собственнаго произволения избираемых, по крайней мере, не от них зависит окончательное решение вопроса: пригодны они или нет к такому важному и ответственному пред Богом служению? А восприяв от власти церковной полномочие на это служение, они уже тем самым свидетельствуют, что не свое учение, не от своего смышления будут они преподавать, а только восприятое от Церкви же, в полном с нею единомыслии, и не только с Церковию, зде пребывающею, но и с Церковию, на небесах сущею. Вот почему другой апостол и предупреждает с отеческой любовию: Братия мои! не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению, ибо все мы много согрешаем (Иак. 3, 1–2).

Велика ответственность учителя, и горе тому, кто самочинно берет на себя это великое дело. Богом избранному – Бог и помогает, а признак Божия избрания в том и состоит, что человек в глубоком смирении уклоняется от чести учительства и нелицемерно просит освободить его, указывая на все свои немощи. Он хочет быть и оставаться в положении “дитяти” в недрах Церкви и только за святое послушание власти, Богом в Церкви поставленной, решается принять на себя звание и подвиг учителя, часто соединенное со званием Божия иерея и пастыря Церкви. И это потому, что он верует в силу благодати Божией, немощная врачующей и оскудевающая восполняющей в великом Таинстве Священства. Благоговейные иереи свидетельствуют, что благодать сия особенно помогает им в деле проповедания слова Божия после совершения ими святейшаго Таинства Евхаристии, когда они ощущают в себе благодатный прилив силы Божией после общения с Господом в Божественном причащении. В Церкви постоянно действует Дух Божий чрез ея святыя таинства, совершаемыя священнослужителями и приемлемыя верующими во смирении и детской простоте сердца. Но Дух Божий действует в земной Церкви только тогда и дотоле, пока она находится в непрерывном общении с Церковию небесной, общении молитвы, учения, Божественной Евхаристии.

Вот почему, кто хочет говорить об оживлении (как будто Церковь может умереть, имея вечною своею главою Самого Господа Иисуса Христа!) или об обновлении церковной жизни, тот непременно должен вопросить самую Церковь: как она думала и учила от веков Апостольских и даже до нашего времени о том, что благопотребно для ея процветания и в настоящее время? Иначе он вступит на путь Лютера и его единомышленников, которые, как теперь стало несомненно известно, были под сильным влиянием врагов Церкви – масонов – и потому порвали с древней Церковию все, что еще служило, хотя бы только видимым образом, в латинской Церкви связью с небесной Церковию. Вот чего должны бояться все наши “обновители”, “оживители”, “преобразователи” церковной жизни, если хотят оставаться верными сынами Православной Церкви. Если они – сыны ея, то от них прежде всего и требуется сыновнее ей послушание. Иначе они окажутся самозванцами, которые способны будут вызвать раскол в недрах церковных. Непокорный сын уже перестает быть сыном; он даже и не наемник, а, по слову Христову, человек, совсем чуждый Церкви: аще Церковь преслушает брат твой, буди тебе яко язычник и мытарь…

Тоска детей по храме Божием

Тяжело живется, тяжело чувствуется, особенно нам, пастырям Церкви. Куда ни оглянешься, с кем ни поговоришь, все только жалобы на тяготу жизни, не только в материальном отношении, но – что еще более тяжко – в отношении духовной жизни. Всюду материя заслоняет дух, и даже духовную жажду думают утолить мутною, заразительною водою всяких зловредных лжеучений, забывая о живоносном источнике благодатнаго учения православной веры.

Зато как отрадно бывает, когда как будто из-за туч блеснет отрадный луч чистой смиренной веры, ищущей путей к живоносному источнику благодати Христовой в Церкви Православной! И хочется поделиться своим радостным впечатлением, своими надеждами, хочется верить и других уверить, что еще жива наша Русь Православная, что неправду говорят, будто Церковь наша “замерла”, будто нужны какия-то новые средства к “оживлению” церковной жизни. Прислушайтесь к биению русскаго православнаго сердца, присмотритесь к тому, как кротко, смиренно, а потому – так хочется думать – и Богу приятно проявляется иногда любовь к родной Церкви, к ея уставам, ея храмам, любовь тем более трогательная, что она, так сказать, окрашивается в некую грусть, тоску, молитвенную скорбь пред Богом, когда не находит себе удовлетворения в окружающей среде, не видит вблизи себя той родной святыни, которая всегда являлась для русской православной души олицетворением ея нежной матери – Церкви Христовой, – словом, не видит храма Божия, который для верующего есть воистину дом Божий и врата небесные. Храм Божий – о, какое это милое, дорогое сердцу слово, как было бы пусто, скучно на Русской земле, если бы не было храмов Божиих, если бы они не сияли своими крестами, не звонили своими кампанами, не украшали грады и веси родной земли!.. Вот подъезжаете вы в ясное летнее утро к какому-нибудь старинному русскому городу и что прежде всего видите? Дома утопают в зелени садов и почти еще незаметны, а храмы Божии уже приветливо смотрят на вас, ярко блистая на солнце своими позолоченными крестами и куполами, и их так много, как будто весь город состоит из одних только церквей. Или путешествуете вы в ясный летний день по довольно населенной местности; вот вы поднялись на гору, с которой далеко-далеко видно во все четыре стороны: пред вами зеленеют поля и луга, виднеются рощи, по пригоркам раскинулись деревни, но чаще всего ваш взор опять останавливается на храмах Божиих, стоящих то далеко от вас на горе, то вблизи вас, где-нибудь за лесом, в уютной лощине… С одного места вы часто насчитываете их до десяти и более. И на душе становится так отрадно, так тепло, что невольно перекрестишься и подумаешь: “Хороша ты, наша Святая Русь-матушка! Благословенна ты, наша родная сторона православная!..”

Нельзя достаточно выразить чувства русскаго сердца к храмам Божиим. Понятно, почему добродетель храмоздания была исконною добродетелью русскаго человека: строили храмы и князья, и Цари, и бояре, и простые русские люди. Эта святая добродетель сама собою передавалась и тем детям природы, разным инородцам, которые обитали в пределах старой Руси: на угрюмом Севере, у зырян, высятся величественные храмы Божии, так же как и в коренной Руси, хотя, к сожалению, эти дети природы остановились только на внешности: храмы высоки, просторны, а внутри скудно украшены.

Да и теперь: ни на что так щедро не жертвуют православные русские люди, как на построение церквей. Не было, кажется, случая, чтобы храм Божий, начатый постройкою при скудных средствах, оставался недоконченным. Кто знает народное сердце, тот стремится, прежде всего, удовлетворить этой его потребности. А в ком самом вытравлена эта потребность, тот не хочет позаботиться об этом, хотя бы нравственно и был к тому обязан.

Я получил из одной школы письмо, которое и тронуло меня глубоко, и в то же время глубоко огорчило. Тронуло оно своей тоской целой школы православных детей по храме Божием, огорчило невниманием к этой потребности со стороны тех, кто мог бы и должен бы прежде всего удовлетворить этой духовной потребности сердца. Тронуло той формой, в какую вылилась эта тоска, тем средством, каким надеется школа иметь, наконец, вблизи себя Божий храм. Вот что пишет учительница:

“Простите мою смелость, что решилась лично обратиться к вам, но дело мое крайне важное, и я надеюсь, что вы, владыко, поможете мне. Я служу учительницей на руднике; школа наша большая, с каждым годом здесь все прибавляется и людей, и домов; нет только самаго главнаго, самаго необходимаго: нет церкви, и нет никакой надежды на помощь человеческую в этом деле. Администрация рудника выстроила уже клуб… выстроит еще что угодно, но только не церковь. Большинство служащих, особенно повыше, также никогда не будут об этом хлопотать. На рабочих же мало обращают внимания, да их и усиленно переделывают на свой лад. Но все же очень многие из хороших рабочих семейств, а также мои ученики и ученицы очень любят храм Божий и очень тоскуют о нем. В большие праздники, невзирая ни на какую погоду, бегают они в церковь на соседние рудники за три – пять верст.

Но иногда этого, даже и при всем желании, сделать нельзя: такая бывает ужасная грязь, и это особенно в Великий пост. Когда все православные в храмах Божиих, мы-то туда и не можем попасть. Десятую зиму я уже живу здесь и окончательно теперь потеряла надежду, что кто-нибудь придет к нам на помощь. Но когда на людей надежды нет, остается ведь еще надежда на всемогущего Бога. В Его святой воле помочь и нам, ничтожным рабам Своим, в нашей маленькой просьбе. А чем больше просителей, тем доходнее и молитва. Мне пришла мысль: каждый день в школе на общей молитве просить Господа о скорейшем построении храма. Так, например, мы молимся об обращении наших баптистов каждый день на общей молитве. Но молитву за баптистов мы берем из Помянника, а молитвы о построении храма Божия в книгах нет. Молитвы же самодельной, не освященной Церковию, мы не хотим.

Обращаюсь к вам, владыко, с усерднейшей просьбой: составьте нам такую молитву и благословите ее читать. Вы – архиерей Божий, и ваше благословение будет как благословение Церкви. Обращаюсь к вам потому, что я давняя читательница “Троицкаго Слова” и всех ваших изданий. Решаюсь думать, что не откажете в моей просьбе, и прошу благословения для себя и для всех детей моих”.

В глубокой скорби, что нет храма Божия, просят дать им молитву, которою они испрашивали бы у Бога дать им сию освящающую святыню… Можно ли отказать в такой просьбе? Ужели можно сомневаться, что молитва верующаго сердца будет услышана? Молитва детей, просящих Отца Небеснаго дать им храм Божий, когда их земные отцы не в состоянии сего сделать? Как трогательно, как поучительно это моление детей об обращении заблудших братий, как оно характерно именно для нашего святаго Православия! Как характерно и для нашей интеллигенции, тоже блуждающей по распутиям противоцерковных мудрований, моление детей об устроении храма Божия как дома Божия, где душа наша отдыхает от суеты земной, храма, который для нас, земнородных, есть уголок неба на земле, где присно обитают Ангелы Божии, где веет благодать Божия, нас просвещающая, освящающая, животворящая.

И я не мог отказать в такой просьбе. Я написал для сих детей Православия, как умел, краткую молитву, заимствовав ея содержание и даже выражения из священной Псалтири венценоснаго Песнопевца, котораго душа всегда стремилась в дом Божий, как к источникам водным стремится жаждущий олень… Вот эта молитва, которую я послал епархиальному святителю, дабы он, яко архипастырь той епархии, благословил ея употребление в подведомой ему школе:

“Коль возлюбленна селение Твоя, Господи Сил! Желает и истаевает душа наша, яко да внидем в дом Твой, поклонимся ко храму святому Твоему. Ибо птица обрете себе жилище и горлица гнездо, и деже положит птенцы своя под кровлею олтарей Твоих, Царю наш и Боже наш: мы же лишены есмы дома святыни Твоея, да обрящем тамо покой скорбящим душам нашим, да поведаем Тебе, Сердцеведче, печали наша, да покаемся тамо во грехах наших и причастники будем животворящих и спасительных Таин Твоих. Господи Боже, Спасителю наш! Ты рекл еси пречистыми усты Твоими: дом Мой дом молитвы есть, услыши молитву нашу, призри на скорбь нашу; вложи в сердца любящих благолепие дому Твоего, да созиждут и в сей веси храм во славу Твою, да возрадуется и наше сердце, егда услышим глас звона церковнаго, благовествующий и призывающий нас в дом Твой, воеже приносити Тебе, Богу нашему, молитвы, прошения, благодарения и славити пресвятое имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь”.

Слава Богу, есть у нас еще такия школы, есть такия учителя и учительницы, воспитывающия любовь к храму Божию в детских, еще не огрубевших сердцах. Пусть детки молятся Господу Богу, чтобы Он, имиже весть судьбами, создал им и их отцам храм. Не может быть, чтобы Он не услышал, не исполнил во благих желания их. Может быть, не скоро, может быть, не без скорбей дело будет, но оно совершится, непременно совершится, ибо Сам Господь сказал: просите, и дастся вам, ищите, и обрящете, толцыте, и отверзется. Замечательно: святые отцы, толкуя сии словеса Господни, говорят, что слово просите означает молитву, а толцыте – исполнение заповедей Господних: толкать, стучать можно руками, и как вера без дела мертва, так молитва без доброделания малосильна. И невольно приходит на мысль дать милым деткам добрый совет: теперь же положить начало сбора святых лепт на построение храма Божия из тех копеечек, которыя дают им отцы и матери на гостинцы, завести кружечку, скоплять копеечки и относить в сберегательную кассу. А если окажется возможным, получать эти копеечки от своих трудов, – ныне ведь, по недостатку рабочих рук, и дети зарабатывают по силам своим кое-что, – вот и уделят хоть десятую копеечку на Божий храм. Я знал псаломщика-старика, который задумал построить в селе каменный храм на месте ветхаго деревяннаго, сам стал делать кирпичи, – сначала над ним шутили, потом стали помогать соседи и прихожане, а в конце концов не в год, не в два храм Божий был построен… Кто знает? Господь, из уст младенцев свершивший Себе хвалу, силен из детской лепты создать храм. Ведь если отцы и матери православныя скорбят, что нет храма, то не может же быть, чтобы и они, смотря на детей, не приложили своего труда, своей лепты, и какое же будет это прекрасное, трогательное, поучительное дело Божией благости, когда на Руси будет построен святой храм трудами и лептами православных деток-школьников, которые расположили добрых людей к жертвам своим примером, которые положили начало святому делу построения храма Божия своими копеечками. А что почва для сеяния добраго дела в том населении есть, это подтверждает тоже письмо учительницы. “Я присоединяю, – пишет она, – еще усердную просьбу: один раб Божий, Николай, очень еще юный (следовательно, ученик той же школы), дал обещание жертвовать каждый месяц из своего перваго заработка на какой-нибудь бедный храм имени святителя Николая Чудотворца. Лучше бы всего в Сибирь, для поселенцев, но только имени Николая Угодника. Усердно прошу вас, владыко, отправить эту жертву туда с тем, чтобы там поминали о здравии и спасении раба Божия Николая”.

Доброе, святое, богоугодное дело. Благослови, Господи, добраго юношу. У евреев был обычай, установленный из их законов: из всех своих доходов жертвовать одну десятую долю, что и называлось десятиною. Когда наш святой просветитель князь Владимир построил в Киеве храм в честь Богоматери, то решил жертвовать на него тоже десятую часть своих доходов, почему и самая церковь та стала называться Десятинною. Я знал одного добраго отрока, который, читая еще в детстве в Священной истории о десятинах, тоже решил “делиться с Богом”, как он говорил, десятою частью всего, что Бог посылал ему от трудов его. И могу свидетельствовать, что не вотще была вера его: никогда и ни в чем он не нуждался, всем помогал, а когда увидел, что Бог видимо благословляет его за такое упражнение сердца в доброделании (он из своей десятины жертвовал туда, куда ему совесть повелевала: то – на храм, то – на бедных, то – на школы, на просвещение народа духовными изданиями), он сказал себе: “Грешно считаться с Богом, высчитывать какую-то десятину, ведь все Божье, все Бог же мне посылает, а я только Божий приказчик”. Рассудил он так и стал уже полною рукою благотворить по велению своей совести, внимая ея голосу, как гласу Ангела хранителя своего…

Может быть, попадут сии строки мои кому-либо из тех, которые не верят чудесам, а я крепко верую, что если дети, именно дети, только начнут во славу Божию святое дело, то оно, это чудо, совершится, храм будет построен близ их школы и если не сами они, школьники, то дети их непременно будут молиться в этом храме, будут читать и Бога воспевать при службе Божией. Надо и то помнить: ведь дети – такие же члены Церкви Божией, да еще более чистые, более живые, более ко Христу близкие, чем мы, взрослые; верую, что их молитва доходнее до Бога, и Господь, некогда ласкавший и обнимавший их с Божественной любовию во дни земной жизни Своей, указывавший на них нам, взрослым, как на образец чистоты, простоты и кротости, незлобия, силен и ныне чрез них совершить дело Свое, силен вразумить их, зажечь в их сердцах пламень любви к дому Божию, а через них и отцов их, и всех, их окружающих, подвигнуть на святое дело… Невозможная у человека, возможна суть у Бога.

Напечатал я эту статью в “Церковных Ведомостях”, издаваемых при Святейшем Синоде, и не прошло недели, как добрыя сердца стали откликаться. И начало положили детки. “Просим вас, – пишет один батюшка из Петрограда, – принять от нас малую лепту на постройку святаго храма на руднике, где живут учительница и школьники, молящиеся о построении у них храма Божия. Посылают: Боря семи лет, Женя шести лет, Кока двух с половиной лет, их няня Дуня и от отца с матерью – все по рублю, итого шесть рублей. Священник Сыренский”. Другой батюшка просит послать туда же двадцать два рубля с просьбою к детям, чтобы “они помолились чистыми детскими душами о здравии тяжко болящей рабы Божией Ольги”. (Я получил от него потом извещение, что болящая уже отошла ко Господу, а потому он просит молиться об упокоении ея души.) Третий священник (из Черкасс, Киевская губерния, отец В. Собкевич) прислал шестьдесят рублей с просьбой помолиться об убиенном на войне сыне его, воине Филарете. Беженец священник отец Яворский прислал из Харькова два рубля от своих детей Жени и Бори. “Сами изгнанники и странники, – пишет отец, – они сочувствуют горю детей, лишенных возможности молиться Господу Богу в своем храме. В Харькове много храмов, – замечает с грустью почтенный батюшка, – но очень мало детей, посещающих их”. Священник из села Дубровни, Могилевской губернии, посылая пять рублей на то же святое дело, пишет: “Счастлива школа, имеющая такую учительницу! Там скорбят без храма, а в Могилевской губернии пастыри скорбят в храме, что учеников нет в храме даже в первую неделю Великаго поста…” Из Усова, Волынской губернии, священник отец Н. Шеметило посылает двадцать рублей десять копеек. И с горечью замечает: “У меня двухклассное училище, но не таковы учащие и учащиеся… Желательно, чтобы храм строили в честь святаго Николая Чудотворца, спасавшаго в море плавающих: да спасет угодник Божий усердных молитвенников сего храма в их житейском плавании и введет в пристань вечнаго царства славы”. Из Забричан священник Е. Кухарский прислал от кровных и духовных своих детей двадцать рублей. Получено еще от священника Овсянкина из действующей армии семь рублей. Всего поступило таких пожертвований, без всякаго обращения к моим читателям, сто сорок два рубля. Освяти, Господи, любящая благолепие дому Твоего! Между тем Екатеринославский Епархиальный училищный совет известил меня, что Преосвященный Агапит благословил молитву к употреблению в школе, а училищный совет просит заведующаго священника взять на себя святое дело построения храма при школе. Кто ведает, может быть, Бог и благословил святое начинание детей, особенно благопотребное и знаменательное в наши скорбные для Церкви Божией и для нашего Отечества дни…

Я сказал, что дело это было бы знаменательно в наше время. Тяжело говорить о настроениях этого времени. Даже то, что говорится о Церкви, ея “оживлении”, “обновлении”, “свободе”, – даже и эти речи отзываются духом века сего себялюбиваго, а что творится в мире, именующем себя христианским, о том нет, кажется, нужды и распространяться: тут уже вовсе не видно смиреннаго духа Христова. Да, никогда не было так благопотребно обновить людей, как ныне, но никогда самим современным людям, без Божией благодатной помощи, без Святой Церкви, не обновиться. А начало этому обновлению указывет Сам Господь: аще не будете яко дети, не внидете в царствие небесное. Вот – общий, неизменный закон духовнаго обновления. И как бы люди внешним образом ни пытались объединиться, “организоваться”, без благодати Божией, привлекаемой простотой смирения, не будет из этого надлежащаго толку: что пользы, если люди грубые, невежественные объединятся? Будут ли они оттого умнее, нравственнее? Сколько бы ни было единиц ржаной муки в хлебе, и все же не будет пшеничным, а если попадут в него отруби, то и не будет годен для людей; так и всякия “организации”, союзы, общества от количества своих членов не будут еще способны дать новых, возрожденных людей: им нужна закваска Христова для такого возрождения, а это может дать только Церковь своими таинствами, духом Христова смирения, наипаче же в отсечении своего смышления в деле спасения, как спасения личнаго, так и общегосударственнаго. Теперь полагается в основу всяких обновлений принцип свободы, тогда как в Евангелии лежит начало именно послушания Церкви, ея уставам, канонам, которые суть не что иное, как раскрытие заповедей Христовых. Истинная свобода – в свободе нашего сердца от страстей: аще Сын вы свободит, глаголет Господь, воистину свободни будете. Этого стыдно не знать тому, кто называет себя христианином. Аще кто Церковь преслушает, буди тебе яко язычник – как чужой человек: вот закон, непреложный для христианина. И тут закон послушания, чрез который только и может быть достигнута свобода, свобода духа от того рабства, которому работает мир. Творяй грех – раб есть греха. В детях, по самой природе их, есть зачатки тех добрых настроений, которыя их приближают к Церкви, к Богу, ведут к послушанию, воспитывающему христоподражательное смирение. Если еще возможно ожидать духовнаго возрождения в нас, то только путем воспитания нашего в недрах Церкви, в воздухе церковности, начиная с детскаго возраста. Души детския иногда называются ангельскими; пусть же как можно дольше сохраняются в них и свойства ангельския: чистота, простота, незлобие, кротость, доверчивость к старшим, послушание и смирение, которое потом должно обратиться в смиренномудрие. Трудно сберечь эти сокровища в детских душах, когда сами мы их растеряли; но, по крайней мере, задатки, семена их живее заметны в детских душах, чем в наших, уже обветренных духом мира сего лукаваго и себялюбиваго. Чего сами не сможем сделать, то поможет и восполнит благодать Божия таинствами Церкви, руководством Ангелов Божиих, хранителей наших, лишь бы мы не гнали их от себя и от деток своих. Пусть с первых проблесков сознательной жизни дитя видит над своею колыбелью Крест Христов, пусть до глубокой старости помнит себя на руках матери в храме Божием, пусть в его душе отпечатлеется образ благословляющаго его иерея Божия. Его ручкою ставьте свечечку пред ликами Матери Божией и святых угодников; его ручкою подавайте нищему подаяние ваше у дверей церковных; пусть благовест церковный будет сладостнейшею музыкою для его слуха, благолепие дома Божия – высшею школою всего изящнаго, изображением красоты всего мира Божиего, лики святых Божиих – радостью его чистой души. Подстерегайте и оберегайте, всячески сами зажигайте всякую искорку добра, в чем бы она ни проявлялась. Один малютка, любя лик угодника Божия святителя Николая, клал ему на божничку кусочки лакомств, какия давала ему мать. “Это – дедуске”, – картавил он, и добрая мать радовалась такому его усердию, а потом раздавала эти гостинцы бедным деткам своих соседей. Любил ласкать малюток один старец и говаривал: “Они счастливы, а нам уже не видать такого счастья; они живут еще в раю Божием, а мы уже изгнаны оттуда”.

По мере подрастания дети должны принимать участие в церковной жизни, разумеется, чем могут. Главное, чтобы они чувствовали себя живыми членами Церкви, прихода, не в правовом каком-то смысле, а в нравственно-бытовом. Наступает, например, праздник: дети должны без всяких понуждений, по собственному усердию, приготовиться к чтению и пению в храме; должны украсить храм зеленью, выстлать пол травою, убрать иконы цветами… Если будет крестный ход – принять в нем участие по указанию старших, какое могут. Предложено прихожанам сделать что-либо для храма; и тут дети не должны оставаться без возможнаго для них участия: помочь в сборе пожертвований, сами должны придумать, как бы собрать и собственную лепту от какого-либо посильнаго труда. Встретилась нужда у больных детей, у больной безприютной старушки, у калеки, делают возможную помощь взрослые, – и дети должны не только не отставать, но хотя бы лаской, любовным отношением к несчастным проявить свою православно-христианскую настроенность… Надо всячески будить в них доброе чувство во имя Христа; надо, чтобы они, своим добрым сердцем, пока оно еще не очерствело от эгоизма, испытали закон добро делания: всякое добро само по себе уже доставляет христанскому сердцу благодатное утешение как свидетельство того, что в сердце человека вера не замерла, что она жива, что благодать Духа Божия живет и действует в нем и утешает его, ибо сам Господь сказал: без Мене не можете творити ничесоже; есть добро у человека, значит, он живет во Христе, а живущий во Христе всегда радуется, во всем предает себя в волю Божию. В ком вера живая, вера, являющая себя в доброделании, тот не может не ощущать, как близка к нему благодать Божия, – в его верующем сердце не могут найти себе место неверие, сомнение, колебание в истине исповедуемой им веры, ибо на самом деле, личным опытом он постоянно переживает водительство Божией благодати в себе. Так, посильное для детей добро делание есть лучшее ручательство даже их земнаго счастия, ибо такой человек как бы ощущает себя на руках матери – Божией благодати – и никакия катастрофы земныя ему не страшны, никакия угрозы его не могут устрашить. Как скорбно, что нынешние воспитатели совсем не знают этого, так сказать, секрета сделать детей счастливыми на всю жизнь! Увы, напротив: несчастные наши интеллигенты, сами покинув Церковь, прежде чем узнали ея благодатную силу, нарочито стараются удалить от нея и детей своих, да и не своих только, а и детей народа, лишают их того сокровища, которое одно может примирить всякаго бедняка с его участью внести мир между сословиями, воспитать совестливость в юных поколениях, словом, нравственным и благодатным воздействием хоть отчасти – ибо вполне это в грешном мире немыслимо, – осуществить тот идеал, какой хотят навязать насильственно, вопреки самой природе человека, современные мечтатели-социалисты и демократы.

Если верующие сыны Церкви станут ближе к святому делу церковнаго воспитания своих детей, то это не пройдет без благотворнаго воздействия и на них самих. Любя своих детей, они будут радоваться их радостями, скорбеть их печалями; они невольно, просто из любви к ним, станут помогать им в доброделании, а благодать-то Божия, говоря по-человечески, и уловит их на сем делании, и уделит им, по благости своей, некую искорку той теплоты добра, той радости о Дусе Святе, какою сопровождается добро делание детей. Достойно замечания, что педагоги, люди верующие, всю жизнь свою стоявшие около детей, носят на себе какую-то особую печать добродушия, духовной тишины, радости. Я знал таких немало: таков был известный педагог Сергей Александрович Рачинский, таков был мой покойный друг протоиерей Михаил Иванович Хитров, таков был незабвенный для меня да и для многих моих соучеников по духовному училищу – Александр Алексеевич Невский. От них так и веяло жизнерадостностью детей, сами-то они все были Божии дети. А так как они вели дело воспитания в духе православной церковности, то и сами жили в Церкви, готовили в своих питомцах и питомицах верных сынов Церкви. Царство им Небесное!..