Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Знал старец Божий сердце человеческое и умел воздействовать на него в духе кротости Христовой. Приходит к нему монах, подверженный пьянству, озлобленный, приходит с намерением оскорбить его, чтобы потом иметь причину уйти в мир… Видно, что совесть еще не совсем заглохла в нем, что он еще борется с помыслами самочиния. Старец ласково встречает его и, не давая ему заговорить, приказывает келейнику: “Отец Порфирий! угости о…”

То т подает стаканчик винограднаго вина.

– Еще угости!

– Отче, я уже пьян. – Говорит монах…

– Ничего, пусть говорят, что хотят, а ты еще выпей!

Монах пьет, но тут же “творит метание” старцу (кланяется в ноги) и кается: – Батюшка! я ведь хотел изругать тебя и уйти из обители: прости меня – ты победил! И действительно, исправляется в поведении.

– Уйти, может быть, и не ушел бы, а наглупил бы, это верно, – говорит о нем старец келейнику.

Отец Макарий в первое время своего управления держал братию строго. Часто заставлял виновных в нарушении порядков монашеской жизни “тянуть четки” в трапезе. Иногда недовольный таким решением инок идет к “старому батюшке”, отцу Иерониму, с жалобой на отца Макария. И старец идет к отцу Макарию.

– Вот на тебя жалуется такой-то: строго ты его наказываешь.

– Как же, батюшка, быть? Ведь распускаются, – оправдывается отец Макарий.

– А позови-ка его сюда. – Зовут монаха. Приходит.

– Вот видишь, – говорит ему старец, – ты сам виноват, нельзя так. Монах творит метание. – Простите, батюшка!

– Ну, Бог тебя простит, вперед не греши.

Монах уходит, а старец говорит отец Макарию: “Ведь вот если с ним спорить, то он будет оправдываться, прощения не попросит и будет так ходить несколько дней в смущении, а до этого доводить не следует: стал просить прощения, и довольно пока для его смирения. Сразу святым ведь не сделаешь!”

Замечательно было терпение старца. У него было четыре постоянных болезни: судороги в руках и ногах, замирание сердца, страдание желудка и грыжа. Он сам себя лечил. В болезненном состоянии никогда не слышно было ни малейшаго стона, ни вздоха от болей. Разве когда заснет – простонет. А спал он мало. Бывало, каешься ему, что проспал службу, а он шутя скажет: “Я вот и купил бы себе сна, да нельзя!”

Говорил о себе старец: “Во всю мою жизнь я предался унынию только раз: это – когда патриарх не принял к себе отца Макария, ездившаго в Царьград для объяснения всего дела, возникшаго по наветам греков. Полтора месяца жил отец Макарий в Царьграде, пока, наконец, патриарх его принял, дело выяснилось и милостью Божией прекратилось”.

Та к тяжело было это искушение для русских иноков в то время! Но об этом скажу ниже.

Говорил также достоблаженный старец отцу Иерону: “Строй обитель на таком месте и так, чтобы монахам было и светло, и тепло, чтобы не было близко болот, чтобы не было сильных вредных ветров из ущелий… Пусть монахи пользуются всеми дарами Божиими, дабы враг диавол не имел повода под видом неудобств переманивать их в другие монастыри, а потом и в мир. Довольно для нынешних слабых людей и тех скорбей, какия попустил Бог в общежитии”.

Вот отец Азария, тип ученаго подвижника-отшельника, безпощадно строгий к себе, удивительно снисходительный к другим. Он неопустительно посещал все богослужения, а в келье постоянно занят был всякаго рода письменными работами. Он и письмоводитель, он и переводчик, археолог, писатель. Кто бы ни вошел в его келью – первый вопрос: “Что скажете?” – Ответит, что нужно, и дает понять, что ему недосужно.

Под предлогом таких недосугов он стал ходить вместо первой на вторую трапезу, дабы подвергнуть себя некоторым лишениям. Дело в том, что в первой трапезе пища подается сполна, каждому монаху по потребности, а на второй приходится довольствоваться тем, что останется от первой. И вот придет отец Азария и начинает собирать кусочки со стола, сядет где-нибудь в укромном местечке и кушает их… Никогда ничего не попросит! А греки-монахи, служившие в трапезе, нарочито будто его не замечают… И нередко весь его обед состоял из кусочков хлеба и уксуса с водою, заменяющим на Афоне квас. Как-то заметили это русские старцы и доложили отцу игумену Макарию, что отец Азария томит себя голодом.

Отец Макарий сказал ему: “Зачем ты это делаешь?”

Старец ответил: “Может быть, Господь простит мне за это хоть нечто из грехов моих многих”.

Игумен с той поры приказал русским наблюдать, чтоб старцу Божию подавали пищу как следует.

Одежда его была вся заплатанная, такая, что если ее бросить – никто не польстится поднять. Белье такое же. Старец никогда ничего не просил у игумена: заметят сами, дадут – благодарит, не заметят – говорит: “Не стою я и того, что имею; может быть, Господь во что-нибудь вменит мне и это”.

Был в обители инок, по имени Селевкий, великий ревнитель – не всегда и по разуму – чинов и уставов монашеских. Он не мог утерпеть, чтоб не сделать замечания тому или другому из братии, и случалось, что говорил резкости и отцу Азарии. Братия, уважавшая отца Азарию, говорил игумену: “Селевкий обижает отца Азарию”.

Игумен отвечал: “Отец Азария – умный человек, не обидится”.

И действительно, на вопрос о. игумена, что у них произошло с отцом Селевкием, отец Азария добродушно отвечал: “Ничего, батюшка; он мне – спасибо ему – только правду ведь сказал: как же можно на это обижаться?”

Да и Селевкий часто раскаивался в своих резкостях и искал примирения.

Жил лет 25 под самою горою Афоном старец Иларион, близкий духовный друг отца Иеронима. С ним жил другой старец – Савва. Оба приходили в обитель обычно в пятницу, говели и в воскресенье возвращались в свою келью. Раз пришли они в постный день, когда не положено пищи с маслом. Их угостили, однако ж, с маслом. Говорит Савва Илариону: “Отче, сегодня день постен”. “Что дают, то и едим, – отвечает тот.”

Подают вино. Старец вкушает и от вина: “Велят – надо пить!” – говорит он.

После сего Савва, отозвав угощавшаго, сказал: “Напрасно вы угощаете старца: ведь он после одной чашицы вина не станет и воды пить два-три дня”.

Та к строг был к себе отец Иларион. И вот что поведал мне отец Иерон об этом старце. Это было пред великим искушением для всей обители их, когда греки восстали на русских и решили было изгнать их.

“Раз, во время всенощнаго бдения, какое-то необъяснимое чувство повлекло меня из церкви. Выхожу, прислушиваюсь – ничего не слышно. Иду около храма по направлению к Введенской церкви и вижу: идет старец Иларион.

Вдруг он остановился, как бы в созерцании чего-то, стал усиленно полагать поклоны и потом пошел ко мне навстречу. Увидев меня, он быстро сказал: “Позови геронта”, т. е. отца Иеронима.

Я повиновался и пошел в церковь сказать старцу.

Обычно отец Иларион никогда не вызывал старца из церкви. И на сей раз старец ответил мне: “Скоро кончится служба”.

Но я сказал, что отец Иларион почему-то желает немедля видеть его. Старец понял, что случилось что-то необычное: он тотчас приложился к чудотворной иконе Богоматери, перекрестился и вышел.

Отец Иларион ждал его и встретил словами: “Обитель вашу ждет великое искушение, но Царица Небесная покроет вас – не бойтесь!”

И тут же рассказал свое видение, только что ему бывшее. Он видел весь двор монастырский, наполненный бесами, сам князь тьмы был виден среди их; но в высоте небесной появилась Матерь Божия, Которая обошла весь монастырь, остановилась над храмом Введения и, покрыв обитель Своим покровом, стала невидима… Духи тьмы исчезли, яко исчезает дым.

Вскоре после сего и началось то великое искушение, которое всколыхнуло весь Афон и доставило столько скорбей русским инокам, но которое милостию Царицы Небесной послужило к славе Божией и дало первый толчок к основанию на Кавказе святой обители Ново-Афонской…

Был монах Антоний детски открытая душа. Раз было с ним искушение: уехал было в Россию. Но из Константинополя вернулся в обитель. “Ну, куда я гожусь в России? – говорил он, умоляя старцев принять его обратно. – Нет уж, буду жить здесь!”

Он редкий день не докучал старцам отцу Иерониму и отцу Макарию жалобами на самого себя. Придет, говорит:

– Отче, вот такой-то обозвал меня так-то…

– Ну, а ты что ему сказал?

– А я выбранил его так-то. Помири нас, отче! Иногда это бывало глубокой ночью.

– Подожди мало, отче: скоро заутреня, – говорит игумен. Но отец Антоний просит примирить теперь же.

– Ну, хорошо, поди, позови его сюда, – скажет старец.

Антоний бежит в келью обиженнаго, тот уже спать лег, но он будит его:

– Игумен зовет!

Идет инок к игумену, не зная, что случилось.

– Вот Антоний говорит, что обидел тебя – помиритесь! – говорит игумен.

– А я и забыл, батюшка, что он говорил мне, – скажет обиженный.

– А помнишь, мы встретились вот там-то, ты сказал то-то, а я тебе то-то, – напоминает Антоний.

То т припоминает. И оба кланяются друг другу в ноги и уходят умиротворенные.

Поистине малые детки Божии! Вот о таких-то и сказал Господь: аще не будете яко дети, не внидете в царствие небесное.

И умирают такие с детской преданностью воле Отца Небеснаго. Приходит отец Антоний к игумену, ждет его у дверей, не поднимаясь на лестницу:

– Благослови, отче, в больницу – умирать хочу!

– Бог благословит – поди отдохни; не отвезти ли тебя на больницу?

– Нет, отче: сам дойду, вот к тебе-то подняться было трудно, я тебя тут поэтому и ждал. Денька три полежу, а на четвертый и умереть благослови.

И идет в больницу, лежит там три дня, а на четвертый приходит игумен навестить больных, подходит к нему, и Антоний говорит:

– Отче! прочитай мне отходную!

– Что это ты надумал?

– Умереть благослови, батюшка!

Пристал, просит, отец игумен берет епитрахиль и требник, читает канон на исход души, благословляет старца и уходит. Но на лестнице его нагоняет послушник:

– Батюшка! отец Антоний умирает!

Игумен возвращается, но отец Антоний уже Богу душу отдал!.. Говаривал старец, отец Иероним, когда старцы ему говорили, что Антоний часто докучает ему разными мелочами:

– Если бы побольше было в братии таких, как Антоний, хорошо бы было! Да, хорошо бы было, теплее жилось бы на свете, если б люди, именующие себя христианами, помнили Христово слово о детской простоте веры, о детской кротости, незлобии и смирении! Тогда и Господь руководил бы нас ко спасению не яко мудрых и разумных, но яко младенцев, открывая нашей простоте тайны Своего небеснаго Царствия…

Обращаюсь паки к Новому Афону.

Вначале я уже упомянул о горе Иверской. Она лежит к северо-западу от монастыря. Вершина ея на высоте 150 сажен над уровнем моря; оттуда чудный вид на море, на окрестныя горы, на прибрежную узкую долину Абхазии. Подъем очень крутой: чтобы подняться в экипаже, надо сделать 17 поворотов, ибо дорога проложена зигзагами по уклону горы. На самой вершине – развалины древняго храма греческой постройки, как полагают, не позднее VI века. Уцелели стены храма, среди коих поставлена часовня. В алтарной абсиде по стене прикреплены цементом остатки древности, и какой древности! На одной плите стоит 437, а на другой 554 годы! Все кресты – греческие: нет и признаков восьмиконечия. На надгробных камнях читается имя архиепископа Михаила. Здесь предполагается построить храм в честь Иверской иконы Богоматери.

Я обошел все мастерские, осмотрел все храмы, стоял, сколько мог, службы Божии и прислушивался к пению иноков. Это – самое простое пение, но оно все проникнуто таким чувством веры и упования, что с ним не могут идти в сравнение никакия изысканныя напевы столичных хоров. Душа поет – вот что хочется сказать об этом пении!..

Очень сожалею, что по крайне болезненному состоянию не мог быть на утренних Богослужениях, которыя начинаются в 2 часа. В трапезе был и беседовал с братией. Не был я и в пещере, где, по преданию, уединялся св. Апостол Симон Кананит во время гонений. Но дважды посетил храм на месте его мученической кончины и отслужил тут панихиду о своем незабвенном евангельском старце Епископе Геннадии, здесь почивающем.

С теплым чувством расстаюсь я с этой тихой обителью, которая, как маяк на берегу житейскаго моря, ярко освещает жизненный путь для православных людей не только этого края, но и всей России. Восемь дней провел я здесь, в сравнительно глухое время, но видел тут православных людей и из холоднаго Петербурга, и с теплаго юга, и из центральной России. Все они видимо выносили отсюда добрыя впечатления, все освежались душой под сению еще юной, но уже величественной обители, которую по всей справедливости можно бы называть лаврою Закавказскаго края. Никогда не забуду я сердечнаго приема, оказаннаго мне достопочтенным отцом настоятелем, архимандритом Иероном, который встретил меня на пароходе с распростертыми объятиями, по-родному, и все время заботился о немощи моей, спаси его, Господи! Спасибо и добрым братиям, которые видели во мне родного им по духу человека и старались оказать мне всячески внимание.

Да цветет и благоукрашается святая обитель сия не только внешним благоукрашением, но – что несравненно важнее – духовною жизнию, подвигами самоотвержения и любви к Богу и ближним… Живо еще монашество на Руси, дышет еще дух христоподражательнаго смирения, дух истиннаго понимания его задач, а если так, то и Русь еще жива, еще не забыла заветов своих, и, Бог даст, молитвами смиренных иноков, а наипаче молитвами преподобных отцев, в подвиге иноческом просиявших, дух правый снова обновится в ней, и снова восстанет она в смиренном величии Православнаго Царства…

№ 94
Чем и как женщина может послужить Христовой Церкви?

В прошлом году “Колокол” посвятил прекрасную, сердечную статью женским богословским курсам в Москве. Газета говорит: “Когда поруганный, в терновом венце, Спаситель совершал Свой страстной путь и падал под тяжестью креста, все оставили Его, все разбежались страха испугавшись иудейскаго. Только жены иерусалимския, рыдая, шли за Ним, только оне без страха пошли ко гробу Его, чтобы помазать тело Его благовонными веществами… И ныне, когда снова наносятся язвы нашему Господу Иисусу, жены русския, оставите ли вы Его? Неужели не пойдете вослед Его, неужели не станете у креста Его? Неужели не принесете Ему в дар – не злато, смирну и ливан, а свое любящее сердце, свою душу, свою жизнь?”…

Газета справедливо заметила, что можно еще спорить, нужна ли женщина-врач, женщина-адвокат, женщина-чиновник, но нет сомнения, что в наше, особенно в наше время, нужнее всего женщина-христианка, “которая могла бы быть на страже своей семьи, чтобы оберечь своих детей от тлетворных учений, от развращения души и тела, которая могла бы нравственно поднять, очистить своего мужа, брата, могла бы бороться с потоком неверия, кощунства, разврата, которая высоко подняла бы ныне пререкаемое и попираемое знамя победы Христа над адом”…

Открытие в Москве новых богословских женских курсов дает мне основание повторить вышеприведенныя строки и сказать свое слово по поводу их.

Вера, но нашему православному катехизису, принадлежит собственно сердцу, хотя начинается в мыслях. Все мы это учим с детства, но понимаем ли сердцем, чувствуем ли своим внутренним человеком эту истину? А женщина, по преимуществу, живет сердцем: такова Богом данная ей природа. Она способнее мужчины беззаветно отдаться вере, целым сердцем усваивать истины веры и воспринимать благодатныя веяния из другого мира…

В области веры и домостроительстве нашего спасения судьбами Божиими женщина занимает особое место. Мы знаем, что женщина первая нарушила Божию заповедь, но, в посрамление врага Божия, семени Жены определено Богом стереть и главу сего змия. И мир грешный удостоился узреть среди своих дщерей преблагословенную в женах Деву-Матерь воплотившагося на спасение миру Сына Божия. Честнейшая Херувимов и славнейшая без сравнения Серафимов, Она стала святейшим идеалом для всех жен христианскаго мира. Богу было благоугодно, чтобы и воскресшаго из мертвых Христа Жизнодавца первыми узрели и самим Апостолам принесли первую весть воскресения тоже жены. И везде, где воссиявал свет Христова учения, почти всюду первыми благовестницами его являлись святые жены, потому и именуемыя равноапостольными. Женское сердце скорее воспринимало благодатныя семена евангельской истины и быстро приносило плод живой веры не только себе, но и другим во спасение. Имена Марии Магдалины, других евангельских Марий, Марии, сестры Лазаревой, равноапостольных: царицы Елены, Нины, нашей Ольги, Людмилы Чешской и многих других вечно будут сиять светлыми звездами на духовном небосклоне Церкви Христовой, а имена славных великомучениц, удививших языческий изнеженный мир своим терпением мук за имя Христово, будут вечным украшением Церкви Божией и ея похвалою. Как жаль, что наши женщины и девушки не читают жизнеописаний хотя бы только тех святых жен, имена коих оне сами носят! Как жаль, что ныне никто не заглядывает, разве кроме иноков, в чудныя, полныя духовной недосягаемой красоты и поэзии Четии-Минеи! Есть эти книги теперь и на русском языке, есть и отдельныя книги, посвященныя памяти святых жен, например, святой Павлы… Увы! Не там ныне ищут идеалов, где они блещут, как яркия звезды небесныя; не туда обращены взоры именующих себя пока еще христианами и христианками… Скоро, кажется, и совсем забудут все, чем возвеличило человека учение Христово, чем жив идеальный человек… В последнее время, точно туча откуда-то из-за леса, надвигается на нас язычество, и тот буддийский храм, что завершается постройкой на окраине Петербурга, в сущности, есть символ грядущаго язычества, и уже чувствуется смрад каждений пред идолами в оном, каждений, совершаемых не природными идолослужителями, а бывшими когда-то христианами… И вот в такое-то тяжелое для Церкви Божией время не пора ли вспомнить заслуги пред Церковию святых жен, не пора ли воскресить угасшее в истории Церкви учреждение диаконисс, верных служительниц Христовых, которыя явились бы незаменимыми помощницами пастырям Церкви в деле духовнаго просвещения преимущественно женщин и детей, которыя, целым сердцем отдавшись Господу Иисусу Христу, вложили бы всю свою любящую душу в святое дело, проникли бы туда, куда не всегда может проникнуть и пастырь Церкви – во святая святых чистаго женскаго сердца, и зажгли бы там чистый пламень беззаветной любви к Богу и святую ревность о Боге? Христианский мир еще раз обновился бы веянием Духа Божия чрез сих новых Трифен и Трофос, Фив и Персид, которых с такою любовию, с таким почтением приветствовал великий Апостол языков Павел в своем послании к Римлянам… Женщина как мать, жена и сестра в семье, женщина как воспитательница в христианской семье и наставница в школе, женщина как собеседница в больнице, в тюрьме, женщина как миссионерка-проповедница в среде заблудших, не говорю уже о служении болящим, утешении скорбящим, – какое необозримое поприще служения Христу в лице ближних открыто для любящаго сердца будущей диакониссы! Какая сильная проповедь о Христе, проповедь не столько словом, сколько самым делом, примером – в среде оязычивающагося нашего общества! Когда-то древние язычники, пораженные духовною красотою добродетельных христианок, восклицали: “Какие женщины у этих христиан!” Ужели современныя язычники – из бывших некогда христианами, будут менее чувствительны, менее справедливы к подвижницам Христовым – современным добрым христианкам? Ужели так и невозможны стали в наше время все эти Анфусы, Маркеллы, Макрины, Ионны или наши родныя – Анны Кашинския, Иулиании Ольшанския, Евфросинии Полоцкия и Московския?.. Ужели совсем погас идеал христианки-женщины в недрах родной нашей Церкви Православной? Нет! Верим, что еще тлеется искра Божия в сердцах русских женщин и девиц, еще может она вспыхнуть ярким пламенем и осветить сгущающийся над Русью мрак язычества, еретичества, безбожия и скотоподобия, и в тесном союзе с пастырями Церкви, под их руководством при содействии вседействующей благодати Божией, сотворить чудо перевоспитания, по крайней мере, лучшей части нашего поколения. Богословский курс для образованных женщин – это только малая часть, только начало того, что предстоит сделать Церкви Православной в деле воспитания современной русской женщины, в деле приготовления ея к служению целям небесным в ея земном подвиге; хотелось бы верить, что в самой постановке этого дела на курсах уже внесено нечто такое, чего нет во всяких других курсах – забота о том, чтобы слушательницы не умом только воспринимали, но и сердцем переживали те великия истины, которыя раскрывают им лекции богословския, чтобы в самих лекциях уже слышало чуткое женское сердце тихий призыв – послужить возлюбленному нашему Господу Иисусу, отдать Ему свое сердце, идти туда, куда Он позовет, делать, то, что Он повелит. Я сказал: женщина больше способна жить сердцем, чем умом, а ныне именно сердце-то и заражено, оно-то и нуждается в добром воздействии. Ум, научное знание пусть идут на помощь любящему сердцу в таком воздействии. Это поняли даже сектанты: в мистических сектах особенно ценят участие женщин. Церковь Божия имеет в тысячу раз больше средств привлечь себе на служение кого бы то ни было: ведь в ея руках благодатныя средства в таинствах и во всей церковности, которая так могуче действует на сердце своею даже художественною стороною, не говорю уже о благодатной…

Я сказал, что курсы – только начало. Что же потом? В ответ на это мне рисуется тихая обитель милосердия, еще не монастырь, а обитель, уже обитель, куда сошлись добрыя души русских православных женщин и девиц, пожелавших посвятить себя на служение Церкви сначала в делах милости телесной, а затем и в делах милости духовной. В труде и молитве, в поучении в слове Божием проходит их жизнь; где скорбь, где болезни, где несчастье и горе – там появляются и сии Божии служительницы, являются во имя Христово, как тихие ангелы-утешители, и с посильной помощью, и с словом утешения, и с тихою молитвой, читая болящим слово Божие, молитвы церковныя, акафисты и жития святых… Нужно ли наставить в вере обращающуюся язычницу, иудейку или магометанку – это святое дело оглашения в истинах веры поручается диакониссе; нужна ли восприемница у купели крещения сих новых дщерей Церкви – является диаконисса, в домах воспитательных становится у купели крещаемых безродных младенцев все та же ученица Христова – диаконисса. Ей вверяется потом хотя некое малое наблюдение за воспринятыми ею младенцами и взрослыми ея крестницами, для нея оне – Богом данныя детки, о духовном воспитании коих она печется, поскольку это для нея возможно. В больницах ей поручают врачи приготовление умирающих к последнему благодатному напутствию таинствами: ведь так тяжело и для врача, и для больного сказать решительное: “Нет больше надежды на выздоровление, надо готовиться к переходу в другую жизнь!” А доброе, любящее сердце диакониссы найдет и время, и подходящия слова для такого важнаго дела. Диаконисса занимается и с детьми, матери коих вынуждены покидать их на время, чтоб найти себе заработок для насущнаго куска хлеба; служительница Христова рассказывает малюткам Священную историю, жития святых, она – их незаменимый друг, к ней они бегут с радостью… Она же собирает вокруг себя и взрослых девушек в праздничный час, чтоб почитать им что-либо душеполезное, сообщить им знания коих нет у них, поднять уровень их образования и заронить в их сердца любовь к Богу, к Церкви, к добру, к Родине… Диаконисса появляется и в тюремных женских камерах и здесь пытается, при помощи Божией, зажечь светлый луч веры и добродетели в этих загрубелых от порока сердцах, пробудить в них совесть, расположить к раскаянию и добровольному несению креста заслуженнаго наказания. Диаконисса является и в частных домах у постели больного, не столько как сестра милосердия, сколько как ангел-утешитель, и не только для самого больного, но и для домашних его… Но в кратком слове не перечесть всех видов доброделання, во имя Христово, чем может послужить сия раба Христова и Церкви Божией и ближнему своему. В глубине веков минувших, за полторы тысячи лет до нашего времени, тихим светом светится в Риме, на Авентинском холме обитель дев и вдовиц, под руководством святой Павлы, руководимой в свою очередь блаженным подвижником Вифлеема – Иеронимом, а в наше время – в нашей первопрестольной столице, уже на наших глазах, возникла подобная обитель милосердия, руководимая одною из тех Божьих избранниц, которыя судьбами Божиими многоскорбным путем крестным из царских чертогов снисходили в смиренные кельи Богу себя предавших подвижниц…

Да! Мы переживаем такое тревожное для Церкви время, когда все искренно верующие должны крепко объединиться в своем служении нашей матери благодатной, когда не только мужеский, но и женский пол, каждый в меру Богом данных ему сил и способностей во всеоружии истины Христовой и Христоподражательнаго смирения, должны стать на страже Господней, чтоб отражать приступы врага, во всеоружии лжи и смраде гордыни нападающаго на твердыню Православия… Говорят: на что богословское знание женщине, если она не имеет права учительства? Какого “учительства”? Правда, Апостол говорит: жене учити в церкви не повелеваю. Но он же пишет в другом месте: что веси, жено, аще мужа спасеши? То есть, если обратишь мужа к истинной вере Христовой… Следовательно, женщина не только может, но и должна в кругу своей семьи быть проповедницей истины Христовой. А пример равноапостольных жен показывает, что оне являлись проповедницами веры не в семье только, а и среди народов… Магдалина, по преданию, дерзнула предстать даже пред лицем Римскаго Кесаря и возвестить ему истину Христова воскресения. Живя больше сердцем, чем умом, женщина может глубже восприять всю духовную красоту вселенскаго Православия и, проводя в жизнь его нравственныя начала, пленять других в послушание веры. И как не пожелать от всей души, чтоб те, кто будет читать лекции, обратили особенное внимание на эту именно сторону богословских знаний, а для этого, например – по нравственному богословию раскрыли бы именно святоотеческое учение о душе человеческой и о законах духовной жизни…

Идите же, добрыя христианки, на эти лекции! Имена лекторов ручаются, что пред вами раскроется сокровищница православнаго учения во всей ея красоте, что ваше сердце, ищущее Христовой истины, обретет сей бисер драгоценный, и в нем вы найдете несказанное удовлетворение духовному существу вашему – так, что будете способны утолить и жажду тех, с кем вы соприкасаетесь в жизни – ваших детей, ваших мужей, а если кого из вас Господь изберет на служение Церкви, то и других лиц… Бог вам на помощь и да благословит ваше благое начинание!