Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Митрополит Филарет о тайне искупления
Окончание

Но если Отец Небесный из любви к миру предает единороднаго Сына Своего, то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого: и как любовь распинает, так любовь же и распинается. Ибо хотя не может Сын творити о Себе ничесоже, но ничего также Он не может творить и вопреки Себе. Он не ищет Своей воли (см. Ин. 5, 30), но потому, что есть вечный наследник и обладатель воли Отца Своего. Пребывает в Его любви, но в ней и Сам восприемлет в Свою любовь все, Отцу любезное, как глаголет: возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас (Ин. 15, 9—10). И таким образом любовь Отца Небеснаго, чрез Сына, простирается к миру: любовь единосущнаго Сына Божия вместе и восходит к Отцу Небесному, и нисходит к миру. Здесь имеющий очи да видит глубочайшее основание и первоначальный внутренний состав Креста из любви Сына Божия ко Всесвятому Отцу Своему и любви их к человечеству согрешившему, одна другую пресекающих и одна другой при держащихся, по видимому разделяющих единое, но воистину соединяющих разделенное. Любовь к Богу ревнует по Боге, – любовь к человеку милует человека. Любовь к Богу требует, чтобы соблюден был закон правды Божией, – любовь к человеку не оставляет и нарушителя закона погибать в неправде своей. Любовь к Богу стремится поразить врага Божия, – любовь к человеку вочеловечивает Божество, дабы посредством любви к Богу обожить человечество, и, между тем как любовь к Богу возносит от земли Сына Человеческаго (см. Ин. 12, 32; 34), – любовь к человеку разверзает объятия Сына Божия к земнородным; сии противоположныя стремления любви соприкасаются, уравновешиваются и слагают из себя то дивное средокрестие, в котором прощающая милость и судящая истина сретостеся, правда Божества и мир человечества облобызастася, чрез которое небесная истина возсиявает от земли, и правда уже не грозным оком приникает с небеси; Господь даст благость земле, и земля… даст плод свой небу (Пс. 84, 11–13).

О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи (1 Ин. 3, 16). Углубляйтесь, христиане, в сие великое познание не одним словом и языком или слухом праздным, но и духом, и истиною, и вы придете, наконец, в то, если можно так сказать, содружество креста, что не будете находить сладчайшаго удовольствия, как в духе созерцания взывать с Богоносным мужем: Любовь моя рапялася… (Игнатий Богоносец. Слова и Речи. Т. I. С. 90–94).

Таково “немотствование”, то есть детский лепет, как в глубоком смирении пред тайной нашего искупления кровью Сына Божия именует свое, в сущности, глубокое богословствование наш великий учитель Церкви митрополит Филарет. Кто вчитается в слова его на Великий Пяток, на Крестопоклонную неделю, – а таких слов в собрании слов и речей до восьми, – тот должен видеть, что, кроме теорий искупления римско-католических и протестантских, есть у нас дивное учение православное. В то время когда латинский холодный юридизм, построяющий на началах человеческаго разума и Божественное учение, доводит его до “summa jus – summa injuria”, а протестантский гордый рационализм путается в непримиримых противоречиях, не будучи в состоянии отрешиться от того же римскаго юридизма, – православное учение раскрывает дивную гармонию свойств Божиих в сочетании требований безконечнаго правосудия Божия с безконечной любовию – в той же любви как основе всех свойств Божиих. Кто видел чудную картину нашего гениальнаго художника В. М. Васнецова во Владимирском соборе в Киеве, тот наглядно поймет сердцем, что значат слова Святаго Евангелия: Тако возлюби Бог мир. Бог Отец объемлет на лоне Своем Сына, страждущаго на кресте[93]93
  Это изображение встречается и на древних иконах о сотворении мира.


[Закрыть]. Так любовь сочетается с правосудием и правосудие как “облачение”, выражение той же любви, примиряется с любовию так, что, по выражению великаго святителя, “и начало, и середина, и конец Креста Христова – все одна любовь Божия. Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор, к востоку или западу, к югу или северу, всюду зрение упадет на неизмеримость неба: так в духовной области тайн, по всем измерениям Креста Христова, созерцание теряется в безпредельности любви Божией” (там же, с. 97). “Любовь Отца Небеснаго распинает за нас Сына Своего Единороднаго; любовь Сына Божия сама предает себя на распятие не токмо святейшей руке Отца Своего, но и рукам грешников; любовь Божия, изливающаяся Духом Святым, наполняет горняя и дольняя, объемлет время и вечность, дабы ожестевшее и омертвевшее враждою против Бога растворить в живоносную и блаженную любовь” (с. 98).

Теперь вопрошаю отца И. Димитриевскаго: ужели такое раскрытие догмата искупления митрополитом Филаретом в его Катехизисе, – он, конечно, не мог противоречить сам себе, – ужели это есть “искажение христианскаго представления о Боге и Сыне Божием”? Ужели “вносит путаницу во все христианское мировоззрение”? Ужели “безнадежно затемняет тайну”?..

Не есть ли, напротив, вот такая критика Катехизиса митрополита Филарета – искажение самаго Катехизиса под влиянием немецких богословов-юристов, при недостаточном ведении самаго православнаго учения?

Знаю, что критика смущают выражения: “удовлетворение”, “заслуги”, “право”, “цена”… Но ведь эти термины святитель берет из Слова Божия по их смыслу и отчасти даже по букве; ведь только пропитанные юридическими науками, построенными на языческом римском праве, будут понимать их в языческом смысле; ведь без этих терминов нельзя обойтись при изъяснении непостижимаго догмата искупления… Я сказал и повторяю: искупление есть тайна, в которую и Ангелы Божии желают проникнути, а потому, что бы ни говорили мы в объяснение ея, все же она не перестанет быть тайною, а потому надежнее положиться на объяснение, насколько возможно, такого авторитета, как наш Православный Катехизис. Ведь и святитель Филарет прибег к сравнению Иисуса Христа с Адамом не произвольно, а взял это сравнение у апостола Павла. Поэтому слишком неосторожно, скажу больше – кощунственно, делать выводы, что, по нашему Православному Катехизису, “Бог не есть Бог любви, а суровый повелитель, который не знает прощения, а только полностью ищет своего”, обвинять Бога в “безсердечии”; напротив, тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего дал есть… Будто, по Катехизису, “Сын уже не сын, а наемник, и Отец – не отец, а господин”: Сын, приявший зрак раба, в подобии человечестем бывший, яко человек, – и страдал не Божеством, а Своим человечеством в подобии плоти греха, будучи безгрешен; умер, будучи безсмертен, – почему не может быть применен к Нему термин заслуги по Его человечеству? “Ужасается” отец Димитриевский и применению понятия права к Искупителю мира. Но ведь Он же именуется Ходатаем Бога и человеков. Он же есть Агнец Божий, вземляй грехи мира, Он пришел отдать душу Свою для искупления многих, Он же есть умилостивление за грехи наши, жертва за наши грехи, Его Кровь есть цена, коею мы куплены… ведь все это выражения Божественнаго Откровения по отношению к Сыну Божию, воплотившемуся для нашего спасения, и притом как к Сыну человеческому: так почему же понятия “права”, “заслуга”, “удовлетворения”, “цена” – суть “странныя, порочащия имя Божие идеи”? В суждении об искуплении эти понятия и мыслятся по отношению к человечеству Христову, а поелику сие человечество нераздельно и неслиянно соединено с Божеством Его, то обычно говорится, что Сын Божий пострадал за нас, искупил нас кровию Своею и подобное. То, что соделала для нас любовь Божия, не может “порочить имя Божие”: напротив, это служит во славу Божию. И если Сын Божий, смирившийся до рабия образа, не стыдится нас братиями называти, то Он не осудит и нас, употребляющих термины человеческаго правосудия в отношении к Его Божественному Правосудию за недостатком на нашем человеческом языке слов для выражения всей полноты сей Божественной тайны. Святитель Филарет это и делает, опираясь на апостола Павла в сравнении Господа Иисуса Христа, яко новаго Адама, с ветхим Адамом. Ведь и сами апостолы, а за ними и святые отцы, постоянно употребляют термины юридическаго свойства: “ослушание”, “преступление”, “проклятие”, “жертва”, “умилостивление”, “выкуп” и подобные, на что справедливо указывает господин Левитов в своей статье “В защиту юридической теории искупления” (“Вера и Разум”, май 1916 г.). Почему же нельзя сих терминов вводить в Православный Катехизис?..

Вопрос этот невольно останавливает на себе внимание в простоте верующаго человека. В самом деле: откуда, из каких побуждений возникает это стремление перенести силу нашего внимания с Креста Господня на Его воплощение? Дело спасения нашего началось воплощением, а завершилось крестною смертию Господа [вспомните Его восклицание в минуту смерти: совершишася (Ин. 19, 30)]. Без воплощения, конечно, не было бы и смерти, не было бы того единения Его и нашей жизни, которое открывает нам тайну любви Божией; но без страданий и крестной смерти Господа не открылось бы всей полноты этой любви, не было бы Таинства Евхаристии, мы лишены были бы вкушения пречистаго Тела Христова, лишены были бы святейшей и животворящей Крови Его. В воплощении Он, так сказать, породнился с нами, а в Святейшей Евхаристии – нас роднит с Собою: так завершается страданиями и смертию крестною дело нашего спасения, открывается вся полнота любви Его Божественной. Но смерть не имела никакого права на Него, яко безгрешнаго: Он умер за нас, вместо нас, как это и Сам Он говорит, как это мы исповедуем и в Символе нашей веры.

Бог есть безконечная любовь: как же сия любовь попускает единому Безгрешному умереть, яко грешному? Где же правда Божия, если бы та же Божественная любовь, породнившись с человеками, приискренне приобщившись плоти и крови их, взяв на Себя грехи их, не стала между грешными людьми и Божией правдой, яко приносящая жертву и сама в жертву приносимая, яко приемлющая сию жертву и всех жертве сей приобщающая, как говорит иерей во время Херувимской песни: приносяй и приносимый, приемляй и раздаваемый… Крестный подвиг Господа Иисуса есть жертва за грехи всего мира, есть умилостивление правды Божией, есть завершение искупления нашего; воплощение Его есть начало сего искупительнаго подвига, без коего мы не могли бы вкушать Тела и Крови Его, а следовательно, не могли бы, по слову Его, быть и причастниками жизни вечной. Во всем величии открылась великая тайна искупления нашего в воскресении Господа нашего Иисуса Христа, в прославленной плоти Своей явившагося победителем смерти, которая была дотоле последствием греха, а с Его воскресением стала для верующих Пасхою, переходом от земли на небо, от смерти в жизнь. Вот почему Православная Церковь с такою светлою торжественностью празднует Воскресение Христово, тогда как западные христиане, как бы остановившись на воплощении Сына Божия, праздник Рождества Христова празднуют торжественнее, чем праздник Пасхи. Не оттого ли, не под влиянием ли западных богословов, появилось и у нас это стремление – дело нашего искупления полагать как бы все в воплощении Сына Божия, затемняя сим учение о Кресте Его, о Его страданиях и смерти как искупительной цене – скажем сие слово, следуя апостолу Павлу, который выражается: куплены есте ценою – пред Божиим правосудием? И, да простят мне новые богословы, приписывающие учение нашего Катехизиса влиянию римско-католических богословов, мне приходит мысль, что и их толкование догмата искупления не чуждо влияния западных богословов, только уже не католических, а противоположнаго лагеря: в этом толковании чувствуется какая-то безсознательная склонность замалчивать Божие правосудие, все объясняя одною любовию Божией. Как мы видели, так объясняет дело искупления и митрополит Филарет, но у него само правосудие является выражением любви, а тут о нем как бы замалчивают, а это может повести к выводам далеко не православным…

В заключение не могу не привести еще выдержки из другаго Слова митрополита Филарета на Великий Пяток: так оно вдохновенно, так художественно и поучительно! Оно не только раскрывает, в меру разумения нашего, тайну искупления, но и поучает, как должно относиться к ней, в каком духе и как позволительно говорить о ней…

“Может ли правосудный Бог без пламеннаго гнева взирать на ежеминутнаго преступника? Может ли благий Творец с хладным пренебрежением внимать стоны бедствующей твари? Правосудие пробуждает мстительные громы; благость удерживает руку, готовую пустить их. Милосердие хочет подать страдальцу чашу спасения; безчувственный сын погибели не терпит и напоминания о врачевании лютой болезни своей. Если бы неограниченная Премудрость не знала средства согласить непостижимыя сии противоречия, разрушающия гармонию создания и союз их с своим Создателем, если бы не умела примирить – да, скажем, человечески Бога с Богом и потом Бога с человеком, то бы никогда не было речено в предвечном совете: сотворим человека (Быт. 1, 26). В плане бытия мира должно быть назначено пакибытие нравственнаго ничтожества – человека”. Далее святитель раскрывает по Евангелию, что Иисус Христос “есть Сын Божий, сияние славы Отчи и образ Ипостаси Его (Евр. 1, 3); что Он есть Сын человеческий, приискренне приобщившийся плоти и крови (см. Евр. 2, 14); Он – Бог, чтоб иметь силу понести на Себе немощи человеческия; Он – человек, чтобы соделать человеков причастниками Божественнаго естества (2 Пет. 1, 4). Он – сын Адамов, дабы вторым быть Адамом новых чад Божиих, – Авраамов, чтобы по образу Исаака представить Себя чистейшею, совершеннейшею жертвою Господу; Давидов, чтобы наследовать и возстановить царство благодати; наконец, Он есть вечная любовь, несшедшая соединить с Собою отчужденных от нея грехом смертных, удовлетворить за них небесному Правосудию. Так самое рождение Иисуса указует на Его смерть. И какой величественный свет простирается над Крестом, из сей точки зрения рассматриваемым! Сие титло, содержащее вину Невиннаго, сии служители мстящих законов, сие орудие казни – все сие произвольный Страдалец собирает окрест Себя для того, чтобы напомнить нам определение Вышняго судилища, которое исполняет земное неправосудие, в слепом неведении водимое одною злобою. Сии простертая руки объемлют и поддерживают мир над бездною, изрытою под ним его развратом. Сей угасающий взор еще испускает луч милосердия и, будучи устремлен горе, тысящекратно повторяет молитву, не только за виновных мучителей, но и еще более за совиновный человеческий род воссылаемую: Огаче, отпусти им (Лк. 23, 34). Сия Божественная Кровь… О Любовь безконечная! Одной капли ея довольно было бы омыть наши беззакония и угасить геенну нашу, а Ты проливаешь ея потоками! О Милосердый даже до немилосердия! Прости упрекам изумленной благодарности!.. Довольно, довольно! – или нет: проливай до истощания сей неистощимый ток блаженства, сию воду жизни!.. Ах, я не знаю, что мне делать – плакать или радоваться?.. Плакать ли о Твоей смерти или радоваться о моем в ней безсмертии? Но уже довольно! У Креста Твоего милость и истина сретостеся, у гроба Твоего правда и мир облобызастася (Пс. 84, 11). Совершишася” (Слова и Речи. Т. I. С. 123–124).

Еще о тайне искупления

Когда моя статья “Митрополит Филарет о тайне искупления” появилась в “Церковных Ведомостях”, я получил несколько писем, свидетельствующих, что этот догматический вопрос и в наше скудное верою время занимает умы многих верующих. Меня благодарили за освещение сего вопроса благоговейною мыслею великаго богослова, столь благовременною ввиду современных шатаний в области богословской мысли. Но нашелся один, впрочем, трусливый, господин или отец – Бог его знает, который не имел мужества подписать свое имя, а все же хотел обличить меня едва ли не в богохульстве. Вероятно, для того, чтобы отвести мой взор от своей особы, он опустил свое письмо из деревенской глуши, откуда-то со станции Дольцы Тульской губернии, и, укрывшись, таким образом, отвел душу в довольно невежливом послании ко мне, которое привожу здесь целиком, чтобы читатели видели, до чего затуманены бывают мозги наших интеллигентов немецкими бреднями. Вот что он пишет:

“Архиепископ Никон! Никакого искупления не было да и быть не может. Пришествие на землю Спасителя есть только дело помощи праотцам в их успокоении после смерти. Распятие имеет только смысл вызваннаго необходимостью в мучениках и апостолах страдания за идею, также смысл помощи им в этом случае. Неужто так жесток Бог, как видно из вашей статьи? (Читатели знают, чьи мысли я излагал.) Разве вы забываете, что Он Бог? Да для чего все и заповеди-то, как не для самих людей? Христианство – монашество. Вы, епископы и русское монашество, спите!”

Вот и все письмо. Не буду останавливаться на последних фразах: в них не вижу ни смысла, ни связи с вопросом. При чем тут заповеди, монашество, какой-то сон епископов и монахов – не стоит говорить. Да и вообще, на анонимы я не отвечаю; но в этом письме так характерно отразился немецкий сумбур, коим заражаются наши даже духовные интеллигенты, что стоит отметить это явление. С какою самоуверенностью говорит этот якобы деревенский богослов! “Никакого, – видите ли, – искупления не было”. Мало того: “…И быть не может”. Что ему за дело, что и Сам Спаситель, и Его духоносные апостолы, и святые отцы, да и вся Церковь говорят об искуплении: господин аноним не хочет признавать сего догмата, и конец. “Помощь праотцам в их успокоении после смерти” – вот цель Пришествия Спасителя на землю. Выходит, что не нас ради человек, не нашего ради спасения сошел Господь с небес и воплотился. Не за нас распялся, как говорит вся Вселенская Церковь в своем Символе веры, – нет, а только… – заметьте: это слово “только” не мое, а автора письма: “только… помощи праотцам… после смерти”. О каких праотцах говорит автор, что разумеет под словом “помощь” – угадать трудно. “Распятие имеет только (опять “только”!) смысл вызваннаго необходимостью в мучениках и апостолах страдания за идею, также смысл помощи им в этом случае”. Это – еще туманнее… Что же: речь идет о том, что Господь Своими страданиями дал только пример им, что ли? Стало быть, они воодушевлялись только примером, а не благодатию Христовою? Видно, что автор слыхал о лжеучении Социна, Ричля и им подобных, впитывал в себя, как прогрессивный человек, их мудрования, но у него не дошло до яснаго сознания даже и то, что он старался воспринять из их ереси. А уж о том, что все это старыя ереси древних докетов, евеонитов и пелагеан – он, может быть, и не знает еще. А что он идет за Социном и Ричлем, это видно из его фразы: “…Неужто так жесток Бог?.. Разве вы забываете, что Он Бог?” Ну, что же, конечно, помню, что Бог есть Бог, и скажу вам, мой совопросник, что Бог есть Любовь, а из того, что говорит святитель Филарет о свойствах Божиих, вы должны были усмотреть, что и правосудие-то Божие есть само по себе только “одеяние любви”, проявление сей Божественной любви, как и все прочия свойства Божии. Да, Бог есть Любовь, и сия Любовь так возлюбила мир, что и Сына Своего дала для спасения мира. И о сей великой тайне любви поведала нам Сама же воплощенная Любовь – Сын Божий, давший Себя во искупление за всех, сей Агнец Божий, взявший на Себя грехи всего мира… Ведь вам же сказано, что не сухая юридическая правда человеческая лежит в основе теории искупления, принимаемой нашей Православною Церковию, а тайна Божественная, уму нашему недоступная и только приемлемая верою и выражаемая словами Божественнаго Писания как откровения Самого Господа, раскрытаго Его апостолами. Или ваши Социны да Ричли мудрее Самого Христа Спасителя? И вы, господа анонимы с своими единомышленниками, коих развелось немало, воображаете, что, посылая мне из деревенской глуши свои неприличныя письма и не желая выступать открыто в защиту своих немецких теорий, вы убедите меня? Напрасный труд! Со мною святитель Филарет, святые отцы и вся Православная Церковь. Поступать так, как вы поступаете, нечестно, недостойно православных людей… Стыдитесь!

Ныне словом любовь всюду злоупотребляют. Во имя любви требуют упразднения правды, тем самым и самую любовь обращая только в безмолвнаго и безсильнаго свидетеля всякаго насилия, вычеркивая из списка свойств Божиих правосудие, а по своей глупости забывая и Божию премудрость, всегда примиряющую Божию правду с Божественною любовию и свободою человека, ибо и премудрость, и правда, и всемогущество суть свойства все той же единой Любви, которая и есть первейшее свойство Божие. Да, Бог есть Любовь, Любовь праведная, всепремудрая, всемогущая. И она-то измыслила, выражаясь нашим несовершенным языком, спасение миру чрез искупление рода человеческаго воплотившимся Сыном Божиим. Слово жестокость прилагать к Богу – значит богохульствовать, но и любовь без правосудия может превратиться в оскорбление заложеннаго в совести даже преступника чувства правды, требующаго даже в падшем человеке удовлетворения. Как же можно допустить, чтобы суд правды Божией, произнесенный над человеком падшим: смертию умреши, – не был исполнен? И приговор сей совершается над нами доселе; но до искупления смерть царствовала, по выражению апостола Павла, в роде человеческом, как царица ужасов (так ее называет еще праведный Иов), простирая свою власть не только на тело, но и на душу, которая в Ветхом Завете, до сошествия во ад Спасителя мира, отводима была в область мрака, а ныне души праведных возносятся в селения небесныя да и самая телесная смерть превращается в сон, временное успение, а это совершил Господь Своею смертию крестною. На Его Кресте правда и мир сретились, милость и истина облобызались, проявив себя в тайне искупления. Как не воскликнуть после сего с великим апостолом-мудрецом в благоговейном изумлении: о глубина богатства, и премудрости, и разума Божия, яко не испыхани судове Его и неисследовани путие Его!..

Немецкие мудрователи воспрошают: “Ужели Бог жесток?” Но тот факт, который они называют “жестокостью”, как ни толковать его: по-нашему ли, как искупление, или по-ихнему, как помощь праотцам и страдальцам, все же остается, и обвинение в “жестокости” не устраняется. Бог Сына Своего не пощадил – это ведь Слово Самого Сына Божия. Безсмертный по природе Своей, яко чуждый греха, которому смерть служит оброком, данью, умер страшною смертью, не будучи ей подвластен… Ужели это не “жестокость”, если принимать теорию сих мудрователей? О суемудрые мудрецы! Не хотят покорить свой ум в послушании веры и запутываются в собственных мудрованиях. Воистину буде Божие премудрие человек есть и немощное Божие крепче человек есть! Они хотят и Божию любовь, и Божию премудрость измерять своим мерилом и готовы все дело спасения нашего перестроить по своему смышлению.

Искупление рода человеческаго честною Кровию Спасителя мира есть самый существенный, самый центральный догмат христианства. Велия благочестия тайна, что Бог явился во плоти; но самое воплощение есть лишь начальное деяние Божественной любви в деле нашего спасения, есть, по выражению Церкви, спасения нашего главизна, а искупление страданиями и смертию Господа – деяние завершительное. Вот почему и Спаситель, в последния минуты Своих страданий, с такою силою, как бы торжествуя завершение великаго Своего подвига, воскликнул в слух неба и земли: Совершишася. Только в этот момент, когда пролита Кровь Нового Завета, когда принесена жертва искупления, когда Он готов был предать дух Свой Богу Отцу, только теперь было закончено дело, порученное Ему Отцом: дело соверших, еже дал Ми еси, Отче, да сотворю. Эти слова Он изрек несколькими часами раньше, но все же только тогда, когда шел в Гефсиманию, уже близок был к Голгофе, которая началась для Его духа в муках Гефсиманскаго великаго всемирнаго подвига. Вот почему тот, кто отрицает тайну искупления, тайну крестной смерти Христовой, тот отрицает все христианство – тот не христианин. И враги христианства, прежде всего и паче всего, вооружаются против догмата искупления: отрицая его, они сводят все дело Христа Спасителя к человеческому делу учителя и смотрят на Господа нашего, в сущности, глазами язычников. Вот почему им так же, как и сатане, ненавистен Крест Господень и они поносят его как позорное оружие казни, гнушаются, а лучше сказать – боятся, знамения крестнаго как знамения нашего спасения. Вот почему и мы всех последователей учения Социна, Ричля и им подобных считаем язычниками, отступниками от Христа, Искупителя мира. Пусть это ведают и наши неразумные отрицатели догмата искупления.