Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 61
За святые дин

Вопрос о праздниках, поднятый тридцатью пятью членами Государственного Совета и столько нашумевший в прошлом году, снова выступил на очередь и 16 февраля рассматривался в общем собрании Г. Совета со стороны принципиальной: желательно ли провести этот закон? Нужен ли он, полезен ли? Не скрою и от самих почтенных членов Государственнаго Совета, людей, большею частию украшенных сединою, умудренных опытом жизни, что их решение произвело на меня тяжелое впечатление. Мне могут сказать, что в этом вопросе страдает мое личное самолюбие: я так много писал и печатал против этого законопроекта, а потому для меня лично неприятно решение большинства. Стою пред Богом в своей совести и спокойно говорю: нет! Самолюбие тут совсем в стороне; вопрос идет о значении голоса Церкви в русском законодательстве, не голоса епископа Вологодскаго, даже не голоса Святейшего Синода, а именно всей Православной Церкви. Если государство в союзе с Церковью, то оно – должно преклониться пред ея авторитетом в вопросе такого церковнаго значения, как вопрос о праздниках. Наша Православная Церковь не вмешивается в дела гражданския, политическия, когда сии дела не касаются духовной жизни народа, но она должна подавать свой голос, когда дело идет об исполнении ея детьми заповедей Божиих. Вот то, что говорил я в Г. Совете 16-го февраля:

Когда законодатель призывал нас, представителей монашествующаго и белаго духовенства к участию в трудах Г. Совета, то, смеем думать, он имел в виду возложить на нас заботу о духовных нуждах и пользах православнаго народа, об охранении заветных исторических святынь его сердца, тех основных начал его духовнаго миросозерцания, которыми живет наша православная русская народная душа. Вопрос о сокращении праздничных неприсутственных дней, т. е. праздников в их отношении к государственной и общественной жизни, без сомнения, близко касается церковнаго значения этих дней, как это признала и наша комиссия. К сожалению, большинство комиссии остановилось почти исключительно на экономическом, утилитарном значении этого вопроса, не приняв во внимание заключение С. Синода, т. е. голос представителей Церкви – иерархов. В основу своих суждений оно положило лишь те соображения практическаго характера, которыми руководились инициаторы предложения, 35 членов Г. Совета, и сущность которых сводится к признанию вреда, приносимаго культурному и экономическому развитию России чрезмерным количеством праздников, к тому же проводимых населением, к несчастию нашему, в пьянстве и разгуле. Между тем, комиссия сама же признает, что уклад трудовой жизни народа весьма слабо поддается воздействию законодательных определений, что, следовательно, эти определения относительно количества праздников безсильны сократить народную праздность и разгул. В самом деле: закон теперь знает только 91–95 праздников в году, а народ празднует от 120 до 150-ти. Не ясно ли, что закон безсилен регулировать свободный труд народа путем установления перечня праздников, что народ не хочет знать в этом отношении никаких официальных рамок, а потому, если уж говорить о культурном и экономическом развитии страны (а по мысли инициаторов, законопроект именно в этом и заключается), то не следовало ли несколько изменить самую постановку вопроса: вместо сокращения неприсутственных дней, говорить о мерах борьбы с народной праздностью и пьянством, имея притом в виду, что и то и другое зло имеет место и в будни? Что касается праздников, можно бы, например, установить, чтобы винныя лавки закрывались накануне праздников с четырех часов вечера и открывались только на другой день праздника, чтобы всякаго рода кормчество, теперь почти открыто всюду спаивающее народ, преследовалось и каралось безпощадно; чтобы преступления, совершаемыя в праздники, наказывались строже; чтобы опьянение закон признавал не заслуживающим снисхождения, а усиливающим вину обстоятельством. Вот те меры, которыя рано или поздно закон должен будет принять для борьбы с постоянно возрастающею распущенностью деревни, чтобы помочь Церкви в ея усилиях в борьбе с народными пороками. Этого просит сама народная жизнь. За это будет глубоко благодарна и Церковь.

К сожалению, наша комиссия, сознав почти полную безполезность борьбы с народною праздностью и пьянством путем сокращения числа дней неприсутственных, не отказалась от этого средства и, за невозможностью провести его в народную жизнь непосредственно, применяет его к той области народнаго труда, где менее всего проявляется праздность и пьянство – к занятиям в присутственных местах. Большинство комиссии надеется, что пример работы чиновников может воздействовать на народныя понятия о праздниках в смысле более разумнаго отношения к потере трудового времени, другими словами – перевоспитать эти понятия. Напрасная надежда! Да будет мне позволено напомнить то, что я говорил три года назад по вопросу о борьбе с пьянством. Я говорил, что только те законодательныя меры будут жизненны и привьются к совести народной, которыя согласны с народным миросозерцанием. Исходя из этой мысли, я позволяю себе утверждать, что тот путь, каким большинство нашей комиссии надеется перевоспитать народныя понятия о праздниках, совершенно не отвечает народному мировоззрению и, вместо пользы, может принести вред. Надо помнить, что масса народная, в сущности, глубоко религиозна. Пусть эта религиозность искажена неправильными, иногда даже противоцерковными воззрениями и предрассудками, но в основе своей всякая религиозность, так сказать, ревнива: скажу больше, чем она искаженнее, тем фанатичнее. Примите это во внимание и скажите: не послужит ли новый закон, требующий работы в присутственных местах даже в некоторые двунадесятые праздники, особенно благоговейно чтимые народом, поводом к недовольству, к критике действий правительства, к осуждению его намерений, а там, где этот закон вздумают насильственно применять меры к обязательному труду, например, на фабриках и заводах, – и к забастовкам, и к безпорядкам? Мы, служители Церкви, стоящие близко к духовной жизни уже слышим в народных массах глухое недовольство современным направлением законодательства. До деревни какими-то путями доходят слухи о законодательных предположениях, касающихся веры и Церкви, и доходят в окраске, враждебной вере и Церкви. Какими-то путями православный русский человек узнал, и уже подчеркнул, и в счет поставил инициаторам законопроекта о сокращении неприсутственных дней то, что сокращаются праздники исключительно православнаго и римо-католическаго месяцеслова. Мне лично пришлось это слышать от простых людей в Вологде на наших беседах с народом в праздники. Как угодно, а с этим явлением необходимо считаться. Нельзя перестроить миросозерцание восьмидесяти миллионов одним росчерком пера. Пытался это сделать великий преобразователь 200 лет назад в некоторых, дорогих русскому сердцу областях жизни народной, но народ и поныне в массе верен заветам седой старины в этих областях. Невелик будет авторитет в глазах народа того или другаго присутственнаго места, работающего в праздник, если совесть народная не может одобрить этой работы. Уже и теперь слышатся тревожные толки: “Что же это творится? Уж и праздники-то святые хотят отменить… Как им не грешно! Ведь мы не басурманы еще”… И в этих толках слышится, чувствуется тоскливая забота о будущем: “Что же дальше-то будет? Ныне отменили некоторые праздники, завтра сократят или вовсе отменят посты, а там дадут раскольникам и еретикам свободу издеваться над Церковию, а там будут судить нас и за исполнение заповедей Божиих”… Пора прислушаться к тому, что говорит народная совесть! Пора принять во внимание, что в массах народных уже образовалось и все растет предубеждение против законодательных учреждений, которыя будто бы подпали под влияние элементов, враждебно относящихся к вере и Церкви… И в самом деле, сознаемся: в последние годы так много сделано в либеральном духе для сектантов и раскольников и так мало, почти ничего – для Церкви! Чем мы, именующие себя представителями народа, порадовали православный Русский народ в этом отношении? Естественно ожидать, что и закон о сокращении праздников будет принят народом как новое оскорбление матери-Церкви. Полезно ли без крайней нужды увеличить эту подозрительность, это недоверие народное по отношению к государственным законодательным учреждениям? Да и много ли будет пользы из сего для самого государства?..

Но что я говорю о простом народе? Пусть простят мне г. члены комиссии, если откровенно скажу, что и на нас, не подписавших ея заключений, произвело тяжелое впечатление отношение комиссии к заключениям С. Синода. С. Синод определенно и точно высказался за невозможность исключения некоторых дней из числа неприсутственных и за необходимость сохранить их. Казалось бы, эта “невозможность исключения” и “необходимость сохранения” дней, указанных высшим авторитетом Церковной Власти, и должны были послужить для комиссии руководящим началом в решении вопроса о неприсутственных днях. По крайней мере то, что С. Синод признал необходимым или невозможным, должна была признать и комиссия, хотя бы по уважению к высшему авторитету господствующей Церкви. К глубокому сожалению, состоялось постановление большинства комиссии, совершенно обратное постановлению С. Синода. В некоторой уступке, сделанной С. Синодом касательно четырех пасхальных дней, комиссия усмотрела принципиальную возможность того, что С. Синод так решительно и определенно признал невозможным и недопустимым, а в определении С. Синода касательно 1 января усмотрела даже сочувствие к установлению полупраздников и на основании этого даже из двунадесятых праздников три обратила в полупраздники, руководясь исключительно утилитарными соображениями “необходимости и пользы государственной”. Я не буду касаться вопроса о “необходимости”. Церковь допускает необходимыя занятия и в праздники. Можно бы спорить о полезном, ибо понятия пользы слишком растяжимы: на них построен весь законопроект о неприсутственных днях. Я позволю себе только обратить внимание вот на что: с одной стороны, комиссия нашла необходимым обратиться к авторитету С. Синода, с другой, – не признала возможным принять указания сего авторитета. Мне кажется, нельзя в одно и то же время утверждать, что в основе праздников лежит их церковное значение и отвергать указания Церковной Власти. В вопросах церковнаго значения законодательство православной России должно с уважением прислушиваться к авторитетному для него голосу Православной Церкви и отнюдь не становиться с нею в противоречие.

А в данном случае и является именно такое противоречие: Церковная Власть говорит: невозможно исключать, необходимо сохранить известные праздники, а комиссия постановляет исключить их из числа дней неприсутственных, т. е. праздничных. Правда, комиссия говорит, что такое исключение не является умалением святости и достоинства праздников, что установления Церкви остаются неприкосновенными, но во-первых, если бы это было верно, то С. Синод не стал бы так решительно отстаивать праздники, а во-вторых, что такое Церковь? Ведь это – не одна только иерархия, ведь она объемлет в себе всех верующих во Христа, на которых она в дни праздничные возлагает известныя обязанности, например, верующие во Христа в праздники должны посещать богослужение, навещать больных и в скорбях сущих несчастных, поучаться слову Божию в своей семье, что особенно благопотребно в наше время; можно и работать, но как работать? Не ради корысти, не ради жалованья, не по принуждению, а свободно, по усердию, для того, чтобы исполнить заповедь милосердия. Я бы понял, если бы начальник учреждения в праздник пришел в канцелярию, чтобы исполнить работу за какого-нибудь больного писца: это было бы доброе дело, которое Бог ему вменил бы, как если бы он свечу поставил в храме Божием. Но обращать дни неприсутственные в присутственные значит лишать членов Церкви возможности исполнить свою обязанность. Как же можно говорить, что установления Церкви остаются “неприкосновенными”? Ныне так много говорят о свободе совести; нельзя же в православном государстве насиловать совесть православнаго человека и требовать от него принудительнаго труда в тот день, который его вера, его Церковь, его совесть повелительно требуют отдать Богу! Ведь будет совершенно последовательно, если чиновник, например, в день Казанской иконы Богоматери, покровительницы нашей столицы, пойдет в Казанский собор или в день Петра и Павла – в Петропавловский (прошу припомнить, что и столица-то наша посвящена Апостолу Петру, почему и называется Петроград), затем усталый вернется домой, а потому не явится в присутствие, то может быть подвергнут тому или другому взысканию: за что же будет наложено на него это взыскание, это наказание? Скажут: за опущение по службе. Нет, говорю я: за исполнение заповеди Божией, долга христианскаго.

В прошлом году здесь, в Петербурге, судили православную девушку – добрую христианку за то, что она будто бы похитила детей у иудейки, на деле же за то, что она проповедовала святое учение Христа Спасителя этим детям. Не потребуют ли к ответу и тех, кто в дни, будние по гражданскому, но праздничные по церковному закону, не явится в присутствие и пойдет в церковь? Но не будет ли это первым шагом к тому, что уже творится теперь в несчастной безбожной Франции? Ужели наше законодательство, возвещая свободу совести едва ли не до совращения в язычество, будет стеснять нашу христианскую православную совесть, привлекая к ответственности за исполнение заповеди Божией, за посещение храма Божия в признаваемый Церковию, но не признаваемый государством праздник? Ведь как это ни прискорбно, а надо признаться, что в наших различных управлениях немало развелось либералов-начальников, которые воспользуются этим случаем, чтобы добраго христианина-чиновника подвергнуть взысканию лишь для того, чтобы посмеяться над его религиозным чувством. Нет, этого быть не должно! Достоинство такого учреждения, как наш Государственный Совет, не должно допускать того.

Знаю, мне скажут, что желающий помолиться может сходить к ранней литургии, а в более важные праздники занятия в присутственных местах будут, по предположению комиссии, начинаться после богослужения.

Будем откровенны, станем перед Богом в своей совести, как добрые христиане, спросим себя: будет ли это на деле? Встанет ли чиновник к ранней обедне в праздник только потому, что во время поздней ему надо будет сидеть в канцелярии? Да, наконец, и то нужно сказать: ведь и Богу молиться в церкви – нелегкий труд, после котораго нужно и отдохнуть человеку. За что же люди, обязанные работать в праздники в канцеляриях и в то же время желающие по совести исполнять долг христианский, будут нести в эти дни двойной труд? Только за то, что они христиане, что они хотят почтить святой день молитвою? Разве это – не стеснение их совести? Разве это похвально в христианском законодательстве? И все это – из-за каких-нибудь десяти дней в году!..

Повторяю: законодательство православной страны должно охранять народ от соблазна противоречий закона гражданскаго с требованиями Церкви; оно не имеет нравственнаго права вторгаться в область, где действующим началом является народная совесть, руководимая Церковию. Находясь в союзе с Церковию, православное государство должно вносить в свои законы, соприкасающиеся с жизнию Церкви, только то, что признает возможным принять сама Церковь. Иначе оно станет на путь отделения от Церкви, путь, вредный для Церкви, но и гибельный для государства.

Протестовали, кроме меня, высокопреосвященнейший Арсений, Архиепископ Новгородский, известный миссионер – о. протоиерей Т. И. Буткевич и другие правые ораторы, но все оказалось напрасным: большинством голосов Г. Совет решил признать возможным и полезным сокращение праздничных неприсутственных дней, а так как правительство, в лице г. обер-прокурора С. Синода, отказалось от составления такого законопроекта, то это дело поручено особой комиссии в Г. Совете!..

Доселе православные русские люди с надеждою взирали на Г. Совет, видя в нем оплот от разрушительных в отношении Церкви замыслов левой половины Государственной Думы. Теперь эта надежда колеблется, ибо вот уже другое дело проходит в нем в духе либеральных веяний: первое было – о расстригах. Впрочем, может быть, Бог даст, широкий размах сократителей праздников сократится до минимума: ведь, и мы, чада Церкви, ничего не имеем, если Г. Совет поставит крест на широкой масленице…

№ 62
Наше духовное сиротство и бездерзновение веры

Еще на заре христианства один вдумчивый философ-христианин сказал, что душа человеческая по природе христианка. В самом деле, отчего так тоскливо живется на свете в наши смутные, безверные дни? Не оттого ли, что все дальше и дальше улетают от нашего сознания истинные христианские идеалы? Не от того ли, что мы все больше и больше духовно сиротеем? Оглянешься назад, вспомнишь сравнительно недавнее прошлое: митрополиты Филарет премудрый и Иннокентий препростый – Московские, Филарет милостивый, Филофей подвижник и другие – Киевские, святители-затворники Феофан и Иеремия, старцы-подвижники Макарий и Амвросий Оптинские, Варнава Гефсиманский, Иероним и Макарий Афонские, пастырь-молитвенник о. Иоанн Кронштадтский… и много-много других имен, с любовию произносимых православным народом русским. И тепло было на душе сознавать, что они с нами и мы с ними, что во всяком горе можно прибегнуть к ним, в простоте сердца поведать им свои думы, заботы и недоумения, в уверенности, что получишь у них и ответ, и успокоение. А теперь где они – сии светлые носители Духа Христова, сии светочи веры православной? К Богу ушли. А мы осиротели. Может быть, да, конечно, это так и есть: без праведников свет не стоит. Может быть, и теперь есть рабы Божии, за грешный мир молящиеся, но как-то мало слышно о них, будто не открывает их нам Господь за недостоинство наше… И грустно, и сиротливо себя чувствует православный русский человек. И душа просит общения с теми, которых уже не видно среди нас; и идешь в храм Божий, как в дом Отчий, чтобы согреть свою скорбящую, томящуюся духовным одиночеством душу: ведь в храме Божием небо всегда отверсто, ведь там – врата небесныя, там можно всегда войти в благодатное общение с теми, по ком грустит сердце.

И счастлив ты еще, русский православный человек, что там, на небе, у тебя столько родных тебе по плоти святых Божиих, которые с такою любовью смотрят на тебя с высоты небесной, молятся за тебя, с готовностью принимают твою слабую молитву и несут ее к Престолу Всевышняго! Только не оскудела бы твоя вера, а их любовь неоскудеваема! Счастлив ты, брат мой возлюбленный, что можешь не только взирать на святые лики их здесь, но в разных уголках твоей родной Руси можешь с любовию и детской простотой припадать и к нетленным останкам их, и у подножия их выплакивать горе твое, оплакивать духовное сиротство твое!

И царственный град святого Петра не лишен благодати сей: здесь почивает святыми костями своими один из величайших печальников за землю Русскую – благоверный великий князь Александр Невский. Подходишь к его блистающей сребром гробнице и невольно повторяешь этот чудный тропарь:

“Познай свою братию, Российский Иосифе, не в Египте, но на небеси царствующий, благоверный княже Александре, и приими моления их!..”

Повторяешь устами и сердцем, а совесть тихо шепчет тебе: но можем ли мы, теперешние русские люди, вправе ли называть себя его братиями? Познает ли он нас? Что осталось в нас сходнаго с ним и с теми русскими людьми, которые жили в его время и страдали с ним за родную землю? Та м – беззаветная любовь и сыновняя преданность родной Церкви Православной, здесь – холодное равнодушие к ея судьбам, непростительное пренебрежение к ея заветам и уставам; там – готовность умереть за святую веру православную, здесь – полный простор для всех ересей и расколов до безбожия и богохульства включительно; там – умилительно-трогательная любовь к родной матери-земле, здесь – возмутительное презрение к заветным святыням русскаго сердца – до измены Отечеству… И скорбно-безмолвно никнешь грешною главою у священной раки, и слово молитвы смолкает на грешных устах…

То, что творится теперь на Руси, лишает нас дерзновения веры. Как будто пришел к нам на святую когда-то Русь какой-то незримый враг всего святаго, враг Божий, и сначала обманом, лестью, а потом и насилием вырывает из нашей русской души все наше родное, заветное миросозерцание, подменивает там все прежния понятия новыми, им противоположными, отравляет нас, особенно же детей наших, каким-то страшным ядом, а мы до того обезсилели, стали до такой степени духовно дряблыми, что похожи на загипнотизированных, захлороформированных, с которыми – делай что хочешь – они не станут противиться… А все же – “душа наша христианка”: все же не может она не протестовать, и сбывается на нас слово Апостола Павла: Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу (Рим. 7, 18).

Опытные миссионеры говорят: надобно снисходительно относиться к тем заблуждающимся, которые начинают сознавать свое заблуждение, и не требовать от них немедленнаго формальнаго обращения к Церкви: внутренний процесс переубеждения, а главное – окончательное склонение сердца на сторону истины до решимости изменить старой вере совершается медленно, сердце не скоро и не без боли расстается с заблуждениями, которыя в него вросли глубоко своими корнями. Вот почему один приснопамятный наставник семинарии говорил нам, ученикам еще IV класса: “Каждый юноша переживает годы, когда его мучат вопросы: что, как и почему? Счастлив тот, у кого в сердце найдется прочное основание для решения этих вопросов, у кого заложены вечныя истины в его духовной природе. В минуту колебаний он опрется на это основание и выдержит напор сомнений”. Знают этот закон нашего духа и враги наши и всеми мерами стараются его использовать. Теперь все их усилия и направлены к отравлению юношества; они знают, что если мы еще тоскуем душою по старым заветам родной Руси, то именно потому, что в нас действует этот закон, имеющий себе опору в том, что душа наша по природе христианка: значит, надобно с детства вытравить из души этот закон, захватить в свои руки воспитание юношества, наполнить всю атмосферу русской жизни ядом неверия, безбожия, анархизма, внести путаницу понятий в область нравственную, а чтобы этот яд скорее принять к сердцу – источнику духовной жизни, надо всячески развращать нравственно и физически молодежь… Расчет верный, ибо от юности прилежит человеку помышление на злая по вся дни – сердце наше грехолюбиво и падко на всякую греховную приманку. А тут еще ему доказывают, что и греха-то вовсе нет ни в чем: все-де естественно! И вот окружает нас непроглядный туман: мы задыхаемся от проповеди всяческих лжесвобод и переоценок чрез якобы “свободную” печать, которая почти сплошь состоит в услужении у наших врагов; мы пережили сердцем когда-то лучшие дни, дни, когда так было тепло на душе, будто ясное весеннее солнышко согревало нас, будто небо было над нами открыто и Отец Небесный взирал на нас, как на детей Своих… А теперь?.. Какая-то темная сила нас пленила и хозяйничает на Руси! А мы, во имя каких-то принципов, в коих сами себе отчета не можем дать, не дерзаем противиться ей… Удивительное дело: на наших глазах расхищаются духовныя сокровища народной души, оскорбляются народныя святыни нашего русскаго сердца; это измученное сердце готово крикнуть: “Руки прочь, лицемеры, неверы, изменники!” Но что-то, как темное привидение, стоит пред нами и властно повелевает нам: “Молчать! это нелиберально! Ныне век свободы слова, свободы печати, свободы совести!” Совести, которой именно и нет свободы от безсовестности! И мы смиряемся и молчим… А если бы и вздумали поднять голос против этого привидения – бесполезно; нас остановят во имя тех же свобод. И вот наши цензурныя учреждения снимают даже наложенный уже арест с самых возмутительных книг, вроде толстовскаго “Учения Христа для детей”, А сколько духовнаго яда распространяется теперь по лицу родной земли, сколько кощунства, богохульства – сил нет говорить! Еще на днях “Земщина” сделала выписки из одного казеннаго издания столь кощунственныя, что я не решусь их здесь повторять. Скажите же ради Бога: какой смысл в такой терпимости? За что мучают наше сердце разрешением на все это? Кому нам жаловаться? Гд е искать защиты от этого – простите – прямо сквернословия? Изволь, русский православный человек, терпеть всю эту мерзость во имя “свободы”! Ты не хочешь видеть этого кощунства? Иудеи и их приспешники принесут тебе на дом и картинку, и газету, и брошюру, начиненныя этим ядом, под твоими окнами мальчишки прокричат об этой мерзости, всунут ее тебе в руки… Миллионы листков рассылаются по селам и деревням нашей простодушной России – кем, на какия средства – никто из нас не знает, да и знать как будто не хочет, а благодушные представители власти во имя той же свободы не смеют положить предел этому развращению народа. В школах народ развращается учителями-безбожниками, в войсках – агитаторами, в высших учебных заведениях – бессовестными профессорами, в судах – адвокатами. Да скажите: где еще нет пропаганды политического, религиознаго и нравственнаго развращения? И мы все это видим, видим и терпим – во имя “свободы”… Господи, да что же это за сумасшествие такое? На что же и власти? Куда мы идем?!

И тоскливо сжимается русское бедное сердце, а там, где-то в глубине этого сердца, в святилище совести, в нашем внутреннем человеке, – прислушайтесь – кто-то тихо, ласково, но настойчиво говорит: “Не вини других – на себя оглянись”. В самом деле: ведь, если бы все русские люди дали себе слово – не брать в руки ни одной газеты, издаваемой врагами Церкви и родного народа, то и печатать то, на что мы жалуемся, перестали бы. Если бы ни один русский человек не ходил на те зрелища, где проявляется кощунство и поругание всего святаго для нас, то и зрелища закрылись бы. Если бы русские люди не пускали детей в те школы, высшия и низшия, где их развращают, то и учащие свою безбожную и бунтарную проповедь прекратили бы. Если бы православные, любя свою веру, твердо знали учение своей Церкви и могли отражать всякую хулу на это учение, то ни один еретик, ни один раскольник не посмел бы являться к нам с своею проповедью. Истина – одна, и мы ею обладаем, она в учении нашей родной Церкви; мы виноваты, что не знаем этого учения, не заботимся вкоренять его в сердца – не в умы только, но и в сердца наших детей, отчего и происходит, что всякие лжеучители смущают их и от Церкви отторгают. Не знаешь своей веры, не можешь защитить ее, тогда, по крайней мере, смирись, сознайся в своем невежестве и не вступай в споры с врагом твоей веры. А у нас от проповеди своего батюшки из церкви бегут, а появится лжеучитель – все стремятся послушать его; а он и рад смущать слушателей своими хулами на Церковь Божию и ея служителей! Вот теперь на улицах Невской столицы на всех углах продают открытки с кощунственным изображением Христа Спасителя, обнимающаго еретика и богохульника Толстаго. Смысл понятен: Церковь отлучила еретика, а вот-де Сам Христос его принимает… Не насмешка ли это над нашею матерью-Церковию? А мы, ея дети, раскупаем эту открытку нарасхват. Что ж?

Жидам-издателям хорошая нажива, да и соблазн великий: врагам Церкви вдвойне выгодно. А мы только сетуем: почему власть не запретит? Да кто же нам-то запрещает гнать от своих домов таких продавцов, отплевываться от них, не брать в руки богохульной открытки?! Власть властью, но во имя той же препрославленной свободы мы и сами должны и можем ограждать себя от соблазна. Власть отвечает пред Богом за допускаемый соблазн, но и мы не безответны за наше равнодушие, за наше “непротивление злу”. Ныне в моде всякие бойкоты и забастовки: кто нам запрещает тоже “забастовать” против покупки развращающих изданий, “бойкотировать” всех этих лжеучителей, все эти развращающия зрелища, школы и т. п.? Вот – добрая задача для всех союзов, братств, обществ, поставивших себе целию охранение святынь нашего сердца! Этою мирною борьбою со злом, нас отравляющим, мы скорее оздоровили бы нашу родину, чем жалобами по начальству, хотя и это не воспрещается.

Но мне хотелось бы просить моих читателей еще поглубже заглянуть в свое – конечно – грешное сердце. Не кроется ли там, где-то на дне души, какая-то необъяснимая боязнь выступить на борьбу со злом самому, начать с себя самого? Вот пусть бы власть запретила: “тогда мне легче было бы с собою справиться… Запретите спектакли накануне праздников, и мы рады будем, мы-де на них не пойдем. А то – все идут, все во время всенощных устраивают балы и маскарады: как-то не ловко нам выставлять себя святошами, и негодуем, а идем… Вот запретили бы…” Та к и во всем. На улицах выкрикивают тенденциозное название новаго изделия масонской кухни, предназначенное для нашего отравления: все покупают, любопытство подстрекает и нас… Новое сочинение графа Толстаго – и все накидываются на новую отраву. А почувствовав в себе действие яда, одни, в ком еще не замерла совсем “душа-христианка”, негодуют на власть: зачем позволяют продавать такую дрянь? Другие, уже достаточно пропитанные ядом, смакуют новую его порцию и только потом, пресыщенные им, ощущают такую пустоту, такую безотрадную тоску, какая обычно свойственна всем ядам духовным. Вот это-то рабство греху и делает нас бездерзновенными пред Богом и святыми Его. Мы боимся заглянуть поглубже в свою совесть, а совесть все же будит нас, все же не молчит: мы слышим ея стоны, ея жалобы, и, безответные пред Богом пленники греха, мы не чувствуем в себе дерзновения молитвы. Мы обращаемся к нашим небесным собратиям: познайте нас, своих братий, небесные граждане! А сами в себе не видим ничего, по чему они познали бы нас… Как будто мы стали им чужие… Как будто перестали быть христианами. И давит сердце чувство тоски, сиротства, одиночества…

Но – ужели нет никакого исхода из этого чувства? Ужели все нити, соединяющия нас с небом, роднящия нас с Церковию небесною, оборваны? Ужели двери покаяния затворились, и Отец Небесный отвратил лицо Свое от нас? Нет и паки реку: нет! Живу Аз, глаголет Господь: не хощу смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Он ждет нашего покаяния. Только было бы оно искренно, чистосердечно, без лукавства и самооправдания, с решимостию начать новую жизнь и расстаться с прежнею навсегда! Ныне время к сему благоприятное: ныне поет – весна душам, время покаяния. Приидите – очистимся и возрадуются ангели Божии, видя нас, возвращающихся в объятия Отчи…