Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Прежде всего: а где и в чем ручательство, что ваш папа в своем решении непогрешим? И что, если этот ваш авторитет рухнет, что не раз и случалось в истории вашей церкви? Были ведь папы и еретики, “бывали времена, когда Рим был вместилищем всех ересей”, как говорит г. Колемин, ссылаясь на исторические факты. Как тогда?..

А мы веруем в Церковь, в ея непогрешимость, и вера наша оправдана историей: на пространстве 19-ти веков существования Церкви никогда не случалось, чтобы она вся погрешала: от сего хранит ее незримый Глава ея, Господь Спаситель наш. Еретики являлись в ней, но как чуждое духу любви, как чада гордыни, отпадают от нея, как отпадают омертвевшие члены от тела, отсекаемые или видимым судом самой Церкви, или невидимым судом Божиим, за тяжкий грех осуждения Церкви, а сама Церковь, ограждаемая христоподражательным смирением, оставалась провозвестницею истины, которая воссиявала в ней – чистая, как солнце. И дивное дело: в то время, как во главе всякаго еретическаго движения всегда становился вождь-ересеначальник, именем котораго и назывались потом его последователи (ариане, несториане, евтихиане, в позднейшее время – лютеране и многое множество других), в Церкви Божией провозвестники истины, пастыри и учители Церкви, поборая за истину веры во главе своих паств, так тесно сливались своим смиренномудрием с своими паствами, с сим телом Церкви, что никогда никому и на мысль не приходило их имена прилагать к самому исповеданию православной истины. Если являлась нужда для охраны самой истины свидетельствовать о ней в словесной форме, то это делалось на Соборах; если же такой нужды не было, то истина принималась безмолвным согласием всех частных церквей. Слышен был голос богомудрых учителей Церкви, но этот голос только тогда являлся голосом всей Церкви, когда он принимался всею Церковию или гласно, свидетельством Собора, или же безмолвно, как бесспорная истина. Ясно, что чада Церкви, как пастыри, так и миряне, в своем смирении не дерзали свое личное мнение выдавать за учение всей Церкви, пока сама Церковь так или иначе не одобряла его. И в этом сказывалось веяние духа Христовой любви, Христова смирения, веяние Духа Божия, присно живущаго в Церкви Божией и ею управляющаго.

Первый ставил себя последним – не на словах, как в папстве, а самым делом, и в жизни, и в мысли всемерно стремясь всецело слиться со всею Церковию, дабы, лично оставаясь как бы в тени, тем действеннее быть живым членом сего тела Христова. Паписты всегда и всюду требуют, чтоб истина была утверждаема так сказать, – протокольным путем, как нечто новое: Церковь принимала и принимает ее как изначала от Христа и Апостолов преданное сокровище, не придавая первенствующаго значения букве догмата, а проникая в его дух и преклоняясь пред его сущностью. И это совершалось как-то естественно: ложь отступала, а истина воссиявала и укреплялась в общецерковном сознании сама собою, или, лучше сказать, – действием Духа Божия.

Я сказал, что истинно православный сын Церкви и в мысли и в жизни постоянно стремится быть едино с Церковию – живым членом ея таинственнаго тела. Самые догматы веры он изучает опытом духовной жизни, в смиренном послушании Церкви, ища во всем единой воли Божией. В то время, как латинянин напрягает ум, чтобы усвоить истины веры в стройной логической системе, сын Церкви православной, всецело доверяясь своей матери-Церкви и свято храня то, что она приняла от Христа и Апостолов, твердо помнит, что вера и ея истины познаются не чрез книжное только учение, не умом только, но наипаче сердцем, чрез исполнение воли Божией в заповедях Христа Спасителя. Можно всю Библию, все богословския науки знать наизусть и в то же время не знать своей веры… Как это ни странно, но это верно! Говорят, что за границей, в наших русских православных храмах, за неимением певчих, приглашают немцев, французов и других иностранцев, которые и исполняют наши церковныя песнопения на славянском языке, не зная сего языка. Секрет в том, что они под нотами наши славянския слова подписывают своими буквами и потому воспроизводят их в пении. Само собою понятно, что смысла их они не понимают. Вот то же самое бывает и тут. Самый ученый профессор, изучающий православные догматы, хотя бы он даже по имени был и православным, но если он не проводит в жизнь то учение, какое изучает, если не живет общею жизнию с самою Церковию, если не проходит опытом хотя бы только самую азбучку духовной жизни, как она начертана в писаниях отцев Церкви, – он не может познать по духу Церкви и тех догматов, какие он изучает. В крайнем случае, этот недостаток опыта он должен восполнить смиренным сознанием немощи своего разума и довериться опыту святоотеческому, опыту тех, кто подвизается подвигом добрым в исполнении Господних заповедей, под руководством опыта всецерковнаго. На вопрос: кто узнает об учении Христовом, от Бога ли оно? – отвечает Сам Христос: тот, кто хочет творить волю Его (Ин. 7,17). Не сказал: исследуй умом, изучи по книгам, а просто: твори волю Божию и познаешь, что Мое учение от Бога, что оно истинно и спасительно. А воля Божия – в заповедях Его животворящих. И этот путь к познанию истин веры и пути спасения является в одно и то же время и кратчайшим, и вернейшим, и общедоступнейшим. Не требуется при том многолетняго изучения богословских наук, довольно знать заповеди Божии да то, чему учит Церковь Божия повседневно; довольно смиреннаго послушания Церкви, и самая безграмотная женщина познает то, что ей потребно для спасения, и, не умея в словах выразить свидетельство своей веры, сердцем будет чувствовать спасительность своей веры, и сего будет для нея достаточно, чтобы спастись. И как поразительно эта живая вера простецов иногда – так сказать – прорывается в их простых словах! Вот старушка идет из храма Божия, где почивают мощи угодника Божия, поклониться которому она пришла за сотни, может быть, – за тысячи верст… Тихия слезы умиления текут по ея старческим ланитам. “О чем ты плачешь, бабушка?” – спрашиваю ее. “С угодничком простилась”, – просто отвечает она… Вот, сгорбленный под тяжестью своей дорожной сумы, старичок не может проникнуть даже внутрь ограды Троицкой Лавры в день ея 500-летняго юбилея: он стоит на противоположной горе и горячо молится угоднику Божию. Ему говорят: “ Ты бы, дедушка, пришел в другое время: видишь, как ныне тесно, тебе не придется и увидеть мощей угодника Божия!” А он отвечает: “Я-то, грешный, его не увижу, да он-то меня видит!” Я спрашиваю ученых богословов: что это как не исповедание нашего православнаго догмата о ходатайстве святых, о благодатном нашем общении с Церковию небесною? А ведь ни этот старец Божий, ни та старица – конечно, ничего и не слышали о таком “догмате”, но вот посмейте сказать, что они не знают его! И думаю я, что они знают сей догмат получше, поглубже всех ученых догматистов, не исключая и многих из нас, пастырей Церкви! Чувством сердца знают они и, как видите, устами исповедают, что если мы не будем лицемерить, если некое горделивое сознание нашего умственнаго превосходства над простецами, в отношении нашего “научнаго” образования, не ослепляет нас, то мы должны признать, что Сам Дух Божий, живущий в Церкви, глаголет их смиренными устами, поучая и нас смирению и напоминая слова Спасителя: утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем – вот этим простецам, младенчествующим умом, но верою превосходящим нас!.. Церковь сказала сим младенцам: святые Божии любят нас, молятся за нас, Бог слышит и приемлет их молитвы: молитесь! призывайте их! И они стали молиться, доверившись матери-Церкви, что она не может погрешать, что она, любя их, заботится об их же спасении; и святые Божии слышат их молитвы, откликаются на них своими молитвами пред Богом. И вот их сердце опытно чувствует истину догмата о ходатайстве святых, сообщает это их младенчествующему уму, ум смиренно усматривает в сем чувстве оправдание слышаннаго им от Церкви догмата, и является исповедание догмата как сердцем, так и умом, хотя и не в той точной формуле, в какой он отливается школьной наукой. Та к жизнь по вере открывает разуму простеца сущность догмата, который для него становится живой истиной, ясною для него, может быть, более, чем для ума ученаго богослова, живущаго только умом, познающаго ту же истину только из книг… И если сей богослов обладает “мытаревым златом”, если в своей личной жизни и своем общественном служении руководится смирением, то он купит себе на это “злато” урок богословия у простеца, извлечет из его опыта духовную себе пользу, а любовь соделает то, что сей опыт простеца оплодотворит книжное знание мудреца. Та к ведь и всегда бывает в живом теле Церкви Христовой: будучи друг другу, по выражению Апостола, удове, члены, мы и должны восполнять духовные недостатки один другаго, вся же вам любовию да бывают!..

Вот, если угодно, в каком смысле мы с любовию принимаем положения, высказанныя г. Колеминым: “Вся Церковь Христова есть Церковь учащая и каждый член ея безпрерывно дает и получает поучение в вере благодатной и живой”. Самое учительство ея – есть дело любви, и совершается во имя любви, в духе смирения и все той же любви.

Смирение, как я сказал уже, есть стихия православной жизни. Инославные даже понять этого не могут. Пальмиери отнесся свысока, пренебрежительно к ответу простаго грека-иеромонаха на вопрос: признает ли сей грек его, Пальмиери, крещеным? Грек ответил: “Бог разберет!” Г. Колемин справедливо замечает, что “в этом простом ответе было больше смирения и мудрости, чем во всем человеческом мудровании Рима”. Если бы Пальмиери предложил тот же вопрос такому великому подвижнику и ученому богослову, как святитель Феофан Затворник, он и от него услышал бы тот же ответ. По крайней мере, на вопрос: спасутся ли католики, он отвечал в своих письмах: “Спасутся ли природные католики – не знаю; знаю только, что если я покину православие и уйду в католицизм, то, несомненно, погибну”…

Это напоминает мне рассказ из древних патериков об одном подвижнике, к которому привели бесноватую девушку и просили его помолиться об ея исцелении. Гонимый молитвою бес сказал подвижнику: “Уйду из нея, если ответишь мне на вопрос: кто овцы и кто козлища?” Старец Божий отвечал: “Кто овцы – Бог ведает, а козлище – это несомненно, – я!” И бес оставил девицу, опаленный пламенем смирения праведника…

В наше время, судьбами Божиими, русский народ является хранителем сокровища Православия, этого “залога счастия всего человечества; от того, что именно он сделает с этим залогом, зависит и его судьба” – говорит г. Колемин в заключение своего труда. “Таково призвание нашего народа, для этого он избран, и если он от этого своего призвания откажется, то будет выброшен за борт, как негодное орудие Божественнаго Промысла. Сия есть правда твоя, русский народ!” – восклицает почтенный автор. – “О, если бы это сознание историческаго долга проникло до глубины души всякаго русскаго! О, если бы оно укоренилось там и сделалось бы однозначущим чувством русскаго патриотизма!”

Целым сердцем присоединяемся к этому христианскому пожеланию автора и молим Бога, чтобы Он, имиже весть судьбами, рассеял те мрачныя тучи темных, враждебных Церкви сил, что все больше и больше сгущаются над нашею несчастною Русью, чтобы сыны Руси были искренними и любящими сынами и своей родной Церкви Православной, чтоб они не гордились своим великим призванием, – да избавит нас Господь Бог от всякой гордости! – но ценили и свято исполняли свой долг, со страхом вспоминая грозный приговор, произнесенный некогда Господом народу-изменнику: се оставляется дом ваш пуст!.. (Мф. 23, 38). Отымется от вас царствие Божие и дастся языку, творящему плоды его (21, 43).

№ 198
О настроениях современнаго юношества и доброе слово законоучителям

И гнилой хлеб иногда кажется свежим, но стоит только разломить его, как зеленая плесень покажет его негодность. Многое, – ах, как многое! – у нас на Руси теперь напоминает этот гнилой, заплесневелый хлеб! Но если преподобный Сергий, после целонедельнаго поста, с благодарением Богу вкушал такой хлеб от котораго летела пыль, то, несомненно, он глубоко скорбел бы душою, если бы жил в наше грешное время и был свидетелем того, что творится в дорогой ему родной Русской земле в наши дни. Да, всеконечно, и видит он, видят и все родные нам по духу угодники Божии, и возносят Богу свои теплыя, скорбныя молитвы о нашем вразумлении…

На сей раз я хочу сказать слова два-три о настроениях юношества в наших школах – не о тех глупых ребячествах, какия оно позволяет себе, например, по поводу Бейлиса, а о той почве, на какой растут все подобныя уродливыя явления русской школьной жизни.

Понадобился мне рисовальщик для моих народных изданий. В дорогом художнике не было надобности, ибо материал был готов: надо было только его использовать для цинкографа. Думаю: доставлю заработок кому-нибудь из учащихся в художественных школах: с готоваго рисунка перерисовать – дело не хитрое. Обращаюсь к начальнику одного такого училища. Он говорит, что рисовальщика найти можно: есть способные юноши. Только вопрос: какого содержания будут рисунки?

Отвечаю: рисунки к житиям святых, к евангельской истории и под.

– Ну, на это едва ли найдется охотник, – говорит начальник.

– Почему же? – спрашиваю я.

Он как-то многозначительно пожал плечами и улыбнулся.

– Да в чем дело? – спрашиваю я.

– А в том, – говорит, – что наша молодежь таких тем недолюбливает: ладаном пахнет.

Из дальнейшей беседы мне стало ясно, что большинство молодежи заражено неверием и стыдится Христа, что их наставники – конечно, за некоторыми исключениями, – не только не дают примера веры своим ученикам, но в своем поведении в отношении к вере дают печальный пример, а те, в коих еще не погасла вера, боятся и стыдятся напомнить о ней ученикам, чтоб те не считали их отсталыми, ретроградами, мракобесами… И это в так называемых “христианских” школах! Чувствуется, что если бы кто из учащих или начальствующих потребовал от учащихся исполнения христианских обязанностей, то, если не последовала бы немедленно вспышка протеста, то такой “ханжа” был бы подвергнут жестокому бойкоту…

Я представить себе не могу, если бы, например, в университете начальство потребовало бы формально, чтобы православные студенты университета или другого высшаго учебнаго заведения ходили в церковь по праздникам, – что бы произошло тогда. А за университетами потянутся и все средния учебныя заведения… “Нет, уж лучше предоставим-де это совести самих учащихся! Ведь религия есть дело совести: зачем в это дело вмешиваться?”…

Так, прикрывая себя выдуманным иудеями софизмом, руководители нашего юношества уклоняются от исполнения своего прямаго и первейшаго долга – воспитывать добрых христиан в лице вверенных им юношей и закрывают глаза, чтобы не видеть того, как на их глазах отравляется целое поколение будущих русских граждан неверием, как растут плевелы и заглушают последние ростки веры в юных душах…

Не правда ли: это похоже на то, если бы кто, зная, что хлеб заплесневел, не решался бы разломить его, чтобы гнилая пыль не полетела ему в нос или глаза? А ведь скоро или долго, а этого не избежать… Мы закрываем глаза на то, как растет наше молодое поколение; мы видим, чем и как его отравляют духовно, мы знаем, что оно идет на смену нам, а нам будто и горя мало! “После нас – хоть потоп!”… Страшно, непростительно!

Я представляю себе положение добросовестнаго законоучителя в среде таких учителей и воспитателей. На него смотрят как на какого-то юродиваго, как на полуидиота: на его счет сыплются всякия остроты и шутки, ему приходится слышать нередко кощунства, разумеется – лишь бы не вывести человека из терпения, лишь бы он не поднял дела формально. А за учителями туда же идут и мальчишки. Да, мальчишки, даже не юноши! Говорил мне один законоучитель гимназии, как один мальчуган низшаго класса, на уроке по священной истории, спросил его: “А правда ли, батюшка, что человек произошел от обезьяны?” Вопрос был сделан с несвойственной ребенку усмешечкой. Батюшка ответил ему: “Поздравляю вас с такой бабушкой”. Общий смех товарищей пристыдил вольнодумца, который хотел поставить законоучителя в тупик. А число таких вольнодумцев, с переходом в высшие классы, растет все больше и больше. Знал я добраго юношу-семинариста; учился он хорошо, был назначен в академию, но, увлеченный примером ветреных товарищей, захотел в университет. Чтобы не обижать отца-священника резким отказом от академии, он нарочито на приемном экзамене провалился по церковной истории, получил чуть ли не единицу и не был принят. А в университет, конечно, поступил безпрепятственно. Прошел год. Встречаюсь с ним. Мой малый начинает говорить не то, что было раньше. Спрашиваю: – Скажи откровенно: да в Бога-то ты веруешь? – Как же, верую, верую, только не по-казенному… – Что это значит? – Да там, в семинариях, многое от нас скрывали… – И понес такую чепуху, что я отказался слушать его бредни. Еще чрез год он был уже обработан совсем по-современному: в Бога не веровал, “режим” разносил, – словом, готов молодец для иудейских услуг. И это ведь не исключение, это – тип современных, ветром гонимых юношей. То же и среди девиц, если оне, несчастныя, тянутся на разные курсы, начиная с зубоврачебных и кончая философскими. Каких-каких мудростей не наслушаются оне там! А основной тон всех этих лекций не новый: их записал, еще задолго до Рождества Христова, мудрый творец книги Премудрости Соломона: “Случайно мы рождены и после будем как небывшие… тело наше обратится в прах и дух рассеется, как жидкий воздух; и имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших… Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностию… и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни” (Прем. Сол. 2, 2–7). И грустно бывает, когда встретишься с таким юношей или с такою девушкой: холодом веет от них, смотрят они на тебя как-то свысока, как на “отсталаго”, забрасывают мудреными, иностранными словами, а того и не подозревают, что эти слова давным-давно людьми умными изношены и брошены, как ни на что не годныя. Но эти несчастные ведь веруют в них, как в аксиомы!

Не знаешь, с какой стороны подойти к такой душе. Сердечно жаль их: случись какая-либо неудача в маленькой сфере их личных интересов, – и крушение готово: “не стоит жить”, “жизнь надоела” и подобныя посылки, а заключение – ужасная развязка, и погиб человек! Недавно в “Христианском Содружестве учащейся молодежи” был доклад о школьных самоубийствах: жалею, что не мог быть там.

Но само собою понятно, что все дело заключается в том: верует ли в Бога юноша или девица? Если верует, то есть опора против великаго искушения для юной души, если же вера утрачена, то разве особая милость Божия, за молитвы родителей или Церкви, может отвести несчастную душу от края погибели.

В последние месяцы по всей России были съезды законоучителей: нет сомнения, что почтенные отцы ставили и этот больной вопрос и обсуждали, как бороться с школьными самоубийствами. Но и помимо самоубийств, было о чем сговориться батюшкам. Но вот наше горе: поговорить-то мы любим, даже поспорить не прочь, а провести в жизнь то, что подсказал здравый разум и совесть, у нас, большею частию, недостает ни сил, ни уменья. Да, кроме того, необходимо еще и христианское терпенье. Словом – нужен подвиг, личный подвиг законоучителя, чтобы проводить в жизнь, сначала лично свою, а затем и питомцев своей школы, те животворящия начала, которыя положены в основе Христова Евангелия и проповедуются постоянно, на протяжении почти 20 веков, Церковию Христовою. Законоучитель как пастырь Церкви, облеченный благодатию священства, должен помнить, что он – не простой учитель, а продолжатель дела Христова на земле, что на это дело он уполномочен в Таинстве рукоположения, что изменять сему святому делу уступками духу времени, малодушничать пред слугами врага Божия, каковыми, в сущности, являются все эти либеральствующие кощуны-учителя, – страшно преступно; что наоборот: если он будет верен заветам Господним, то Сам Господь и будет чрез него делать Свое дело, вразумляя его, укрепляя силы его, посылая ему, иногда даже для него неожиданно, добрых сотрудников.

Благоговейно совершай службы Божии, не опускай случая сказать теплое, от души, хотя и краткое, слово назидания, к жизни учащихся приложимое, особенно же возбуждай в себе благоговение к Слову Божию (читай в классе выдержки из Слова Божия так, как бы ты сам учился у Христа, как бы слушал Его!) и, по мере сил, осуществляй завет любви, наипаче к “малым сим”, коих души тебе Христом вверены, – и ты увидишь, что к тебе потянутся сами собою эти души: сначала поодиночке, как бы украдкой от товарищей и подруг, а затем, Бог даст, эти Никодимы станут привлекать к тебе, лучше сказать – ко Христу, в тебе и чрез тебя действующему, и других… Ведь души юныя так отзывчивы!.. Не следует, впрочем, забывать и то, что нет на земле ни одного добраго дела, которое не сопровождалось бы скорбями. Скорби – проба, которую кладет Промысл Божий на все дела наши: чисты ли они, есть ли они чистое злато в очах Божиих? Эта проба и очищает наши добрыя дела от всякой пристающей к ним нечисти: тщеславия, самомнения, самоцена. Только подумаешь о себе: “вот я какой, – не то, что другие”, а скорбь-то, в том или другом виде, и тут как тут… Смиряйся скорее в таких случаях, считай себя негодным, немощным, сознавай скорее, что не ты дело-то доброе сделал, а Сам Господь чрез тебя – скорее, говорю, ныряй под набежавшую волну, как делает искусный пловец, и она, эта волна искушения, перекатится чрез тебя, ты снова вынырнешь из под нея, сильный и бодрый и более прежняго опытный – для новой борьбы, если это будет потребно. Кто бы что ни говорил, а юное сердце более нашего чутко к добру, к истине, к свету: твои слушатели, твои ученики, по крайней мере, лучшие из них, сердцем почуют в тебе Христова послушника и пойдут за тобою. И это совершится незаметно, силою Христовою, в тебе действующею. Надобно непременно надобно, чтобы каждый законоучитель воспитал в себе это мистическое чувство – я сказал бы – смиреннаго послушничества у Христа: не может быть, чтобы более чуткия души не почувствовали этого… А почувствуют и потянутся к тебе: сначала робко, а потом смелей и смелей. О, конечно, враг не оставит тебя в покое; он не простит тебе, если хотя одну душу привлечешь к Церкви, а чрез Церковь – ко Христу: в своей проклятой ревности он найдет себе сотрудников прежде всего в тех, кто должен бы помогать тебе в твоем святом служении. Но не смущайся, храни мир души, помни, что Христос сильнее врага, что они не ведают, что творят, исполняя волю врага, молись о них, чтоб отверзлись их очи душевныя и познали они, кому работают; молись о них, как о благодетелях своих, которые не дают тебе любоваться на себя, показывают тебе твои немощи, заставляют тебя почаще заглядывать в свое сердце: нет ли там, не притаилось ли что недоброе, в очах Божиих нечистое? А себя укоряй: не подаешь ли им сам ты повода к недобрым к тебе отношениям? Вини во всем себя самого и говори Господу в молитве своей: покажи мне, Господи, мои немощи, даруй ми зрети моя прегрешения; покажи мне, Господи, их добрыя качества, Тебе единому ведомыя, да возлюблю в них образ Твой, да познаю, сколько они выше меня в очах Твоих…

Слава Богу, еще есть на Руси такие идеальные законоучители. Гд е они? Кто они? Знаю некоторых, верую, что много их рассеяно по весям и градам родной земли, но о живых не подобает говорить, чтобы не навести на них искушения, ибо сказано: “Похвала человеческая хуже бесовской”. А из почивших более ярко рисуется мне светлый облик моего дорогого друга, незабвеннаго отца Михаила Ивановича Хитрова, бывшаго законоучителем в Николаевском институте в Москве. Кто хочет поближе познакомиться с этим законоучителем, этою кристально чистою душою, тому предлагаю прочитать составленный мною очерк его жизни, в предисловии к собранию его назидательных статей, под общим заглавием: “Голос пастырскаго сердца”. Недолго он был законоучителем в этом институте: его идеальное отношение к исполнению своего законоучительскаго долга возбудило зависть в тех, кто не думал об идеалах христианскаго воспитания, и святитель митрополит Сергий взял его оттуда, чтоб поручить ему Филаретовскос женское училище с 600 воспитанниц; но его ученицы-институтки приходили к нему и сюда, чтобы поверять ему свои скорби и искать руководства в христианской жизни. В 1898 году он был назначен руководителем курсов для учителей и учительниц второклассных школ. За время курсов, в каких-нибудь полтора месяца, он так привязал к себе курсистов, что они, даже учителя, не говорю уже об учительницах, плакали, прощаясь с ним. На прощанье они поднесли ему икону Спасителя, а его супруге – прекрасный его портрет, написанный одним из курсистов. К сожалению, не долго пожил этот пастырь-законоучитель…

Ныне говорят: надо “христианизировать” общество. Но древний апологет, семнадцать столетий назад, сказал, что “душа человеческая, по природе христианка”. Грех гипнотизирует душу, подчиняет себе волю человека, ослепляет его, порабощает. Надо освободить юную душу от этого гипноза, дать опытом сердца изведать, что такое Христово учение, как оно жизненно, животворно, какое счастие быть христианином, быть живым членом тела Христова – Церкви Православной. К несчастию, нынешние так называемые христиане живут вне Церкви и этого счастия не понимают. В их полухристианских – полуязыческих по духу семьях растет молодое поколение наше. И все дальше и дальше наше интеллигентное общество отходит от Церкви, проникается духом язычества, духовно слепнет и заражается духом непонятной, стихийной вражды к матери-Церкви. Наш святой долг, долг пастырей Церкви, долг законоучителей – уничтожить этот гипноз, вернуть в Церковь уходящих из нее, опытом сердца ввести их в общение с небом, сделать живыми членами тела церковнаго. А для этого, прежде всего, надо самим нам жить жизнию Церкви: тогда только наше слово будет живою водою, утоляющею жажду души, живым словом опыта духовнаго. И юныя сердца раньше других отзовутся на наш призыв, и начнется, Бог даст, обновление русской жизни на началах святаго Православия…