Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Не о том ныне говорят, не о том думают те, которые мнят себя быть педагогами. Не тот идеал себе ставят. Не внести им с своей стороны ни на йоту ничего в дело обновления, оживления и, как хотите еще там называйте, грядущее изменение церковной жизни! А начать сначала, поучиться у самих детей их ангелоподобным свойствам они уже не способны. Вот и думают ломать самые идеалы наши церковные, и отходят все дальше и дальше от Церкви… уводя за собою, себе же на горе, и детей… Господь строго заповедует: не браните детям приходити ко Мне, а они не хотят доверить Ему, Отцу нашему Небесному, свою надежду – детей. Горе этим воспитателям-развратителям! Не хотят они знать грознаго слова Господня: если кто соблазнит единаго от малых сих – лучше бы ему было, если бы повесили мельничный жернов на шею и потопили в пучине морской… Горе, горе такому!..

Станем добре, станем со страхом!
Доброе слово инокам в тяжкие наши дни

Проклят (человек), творяй дело Господне с небрежением.

Иер. 48, 10

Страшно (есть) еже впасти в руце Бога Живаго!

Евр. 10, 31

Из всех дел Божиих, дел, Богу посвящаемых, святейшее дело есть молитва и богослужение. Всякий христианин, а наипаче служитель Церкви, входя во храм Божий, должен со страхом повторять слова праотца Иакова: есть Господь на месте сем; несть сие обычное место, но дом Божий и сия врата небесная (Быт. 28, 16–17).

Когда помыслишь об этом да когда подумаешь и представишь себе, как мы, грешные, ведем себя в храме, как совершаем службу Божию, то невольный страх объемлет грешное сердце и совесть воспрошает: да будет ли нам прощение от Господа за наше небрежение, за нашу леность, за наше лукавство пред Богом?.. Бога ведь не обманешь, Он видит и мысли наши, и настроения… от Него никуда не укроешься. Боюсь судить других, потому что сам первый подлежу суду за сей грех; но, отцы и братия, сослужители Церкви Божией, присные мои сомолитвенники, уж лучше нам обвинить самих себя, чем ждать Страшнаго суда Божия за небрежение наше… Да уже и не совершается ли над нами сей суд праведный: разве это не вразумление нам – поругание святынь наших от врагов наших и Божиих – немцев и турок, разве не делаем и мы, в сущности, то же, что делают и открытые враги Церкви Божией, когда, зная святыню храма Божия, держим себя там как на стогнах и торжищах, когда языком бормочем псалмы и молитвы, а сердцем толчемся в суете житейской, когда сами не слышим своих слов, читая молитвы?.. Вовсе не понимая и даже не желая внимать словам читаемым, не хочет диакон подготовиться к чтению даже Евангелия дома, не разбирает, переиначивает священныя слова: вся его забота только о том, чтобы громче прокричать конец священнаго текста. Казалось бы, трудно ли дома приискать зачало, тщательно просмотреть: ведь не для себя будешь читать, а для всей церкви, будешь устами Церкви; казалось бы, надобно считать за счастие быть чтецом в церкви, быть сослужителем Ангелов Божиих в славословии, быть сопричастником молитв святых Божиих, своими грешными устами повторять эти молитвы и чрез то входить с угодниками Божиими в ближайшее как бы соприкосновение, а на деле что выходит?.. Как отвечать Богу за все это, братии мои?

Слышу: “Службы слишком долги, утомительны, непонятны, однообразны…”

Ужели даже это могут говорить нынешние иноки? Ведь они считают себя духовными потомками преподобных отцов наших, на Руси просиявших; так ужели, братие, мы так ослабели духом, что готовы отказаться от заветов отец наших, у гробов коих, в обителях коих имеем счастие пребывать? Ужели готовы, вслед за миром, требовать отмены древних уставов, святыми отцами составленных и нам завещанных? Или мы умнее их стали? Тогда незачем было бы нам и в монастыри идти. Но, конечно, вы так не думаете. Вы просто впали в искушение лености, нерадения, и уж лучше нам с вами каяться пред Богом, а отнюдь не оправдываться. Как бы ни были продолжительны службы в обителях наших, добрые миряне находят в них великое утешение и идут к нам за сотни и тысячи верст, чтобы насладиться душою у таких служб. Как же не стыдно нам-то предаваться духу уныния? Ведь это – явное от него искушение. Горе нам, если дадим ему волю над нами! Он и из обители нас погонит. И в рабство страстям безчестия отдаст. И покатимся мы как по наклонной плоскости, прямо во дно адово. Жесток и безжалостен враг, когда пленит душу унынием: безоружна она, несчастная, против его козней; смеется, издевается он над нею, как над безпомощною; возбуждает в ней досаду на самый устав церковный: зачем он так растягивает службу Божию, зачем удлиняет ее частыми повторениями ектений, тропарей и прочее. Только дай ему волю, а он уже научит и ропоту на церковь и на святых отцов, и погонит из храма Божия. Бороться с ним надо, возлюбленные! Понуждать себя надо к изучению устава церковнаго, песнопений церковных, обрядов службы Божией! Поменьше надо читать жидовских газет, которыми, как грязными хлопьями снега, весь мир теперь засыпан. Яд в них, духовная отрава: ужели этого не чувствует совесть ваша? А враги Церкви Божией переполняют эти грязные листы всяческими клеветами и на святых отцов, и на власть церковную, и на предания благочестивых предков наших… Монаху следует раз навсегда отказаться от этих газет. Пусть читают те, кому из нас ведать надлежит, кто может и должен ответить врагам словом обличения их лжи. Монашеское дело изучать писания богомудрых святых отцов, а не мирския бредни.

Ах, если бы мы заставили себя – хоть насильно – поглубже вникнуть в богослужебныя книги! Постарались бы получше изучить сладостный язык богослужебный! Какая в нем поэзия, какая глубина мысли и красота слова! Вы открыли бы в нашем богослужении такия красоты, что сами удивились бы, что доселе не замечали их. Ныне говорят, что надо переводить службы на русский язык: да это – преступление против Церкви, против даже родного языка! Менять священный язык Церкви, полный красот и благоухания, на обыденный, житейский, – не значит ли Церковь Божию обращать в торговую площадь? Не проще ли нам самим получше изучить язык церковный, чем делать этот промен? Монахам непростительно даже: идти в монастырь и не начать, если не знают, с перваго же дня монастырской жизни изучать славянский язык, церковный устав и службу Божию. В этом изучении открывается источник таких духовных утешений, что наши старики, даже не все понимая, находили особенное удовольствие в пении, например, праздничных ирмосов, в “загадках” из устава церковнаго, вроде того: как появился в великопостных изобразительных кондак Преображению Господню, когда читается на утрене два Евангелия и подобное. Многие ли иноки нашего времени знают, например, что каноны наших двунадесятых праздников расположены по порядку гласов: на Рождество Христово – глас 1-й, на Богоявление – 2-й, на Сретение – 3-й, на Вход Господень во Иерусалим – 4-й, на Вознесение Господне – 5-й. Только на 6-й глас нет праздника: может быть, потому, что каноны Страстной седмицы написаны большею частию на этот глас. Затем – Троицын день – глас 7-й и, как заключительный праздник – Воздвижение Креста Господня, – на 8-й. Выходит, что святые песнопевцы, авторы канонов, нарочито меняли гласы по праздникам, как бы воспевая их на восьмиструнной цевнице. И старые дьячки знали эти тонкости напевов и с наслаждением повторяли их в часы отдыха, где-нибудь в сарае, после трудов праведных. Любили устав церковный и наши старые иноки: помню, лет сорок назад, когда я был еще послушником, прогуливаясь по Гефсиманскому скиту, я сказал ходившему со мною послушнику, что песни пророческия положено, за немногими исключениями, исполнять круглый год, что в Октоихе потому и указан в первой песни канона припев: Слава, Господи, святому воскресению Твоему, что в песни Моисея недостает 14-го стиха, а канон положен со ирмосом на 14-й. В соседнем корпусе было открыто окно кельи, где жили покойный (ныне) старец-уставщик и регент иеромонах Осия. Услышав нашу беседу, старец не утерпел: выбежал из кельи к нам и, обнимая меня с какой-то особенной радостью, воскликнул: “А я думал, что семинаристы этого не знают!” Видимо, ему, как знатоку устава, это доставило особенное удовольствие. И бывало в старину, что сельский батюшка, даже старый дьячок, оказывался лучшим знатоком устава, чем сам его архиерей. Так случилось с покойным (ныне) архиепископом Ярославским Нилом. Он любил, объезжая по епархии, экзаменовать причты по уставу церковному. Вот и прибыл он в одно село, собрал окрестных священников, диаконов и псаломщиков и стал экзаменовать. Спросил что-то по уставу из редко бываемаго, священник ответил, но ему показалось, что тот ошибся. Потребовали устав: архиерей оказался не прав… Пришлось смириться святителю. “Я тебе это припомню”, – загадочно заметил на прощанье строгий владыка. Батюшка и не рад был, что сказал дело. Прошло месяца два. Архиерей вызывает священника. “Помнишь, как ты меня пристыдил в своем селе?” – спрашивает владыка трепещущаго иерея. “Как не помнить, владыко святый, простите Бога ради!” И кланяется в ноги. Милостиво поднял его святитель и ласково спросил: “Хочешь ли быть протопопом в Романово-Борисоглебске?” Иерей опешил от такого предложения: не во сне ли это? Но архиепископ сказал, что за хорошее знание устава и его пастырские труды он делает его протоиереем в упомянутый город. Припоминается мне и фамилия этого батюшки: кажется, Скворцов. Так вот как хорошо знали устав церковный простые священники, а монахам-то и подавно надо его знать и изучать: у них и времени больше на то, и службы отправляются в обителях уставнее, и людей больше в обителях, чтобы вести святое дело с большим порядком, да и руководителей больше. А у нас в святых обителях, особенно на ранних службах, на разных заказных всенощных и частных богослужениях, все делается механически, по-наемнически, без участия сердца, а иногда и должнаго внимания, только бы поскорее и покороче, нередко к большому соблазну богомольцев. И страшно становится, когда на мысль придут те священныя слова, которыя приведены мною в начале этого дневника. Забываем мы, пред кем в церкви предстоим. Его трепещут все Силы небесныя, страхом покрываются Херувимы и Серафимы, а мы… мы ведем себя так, как будто Его нет здесь. Пред своим игуменом, начальником, старшим собратом мы ведем себя приличнее, чем пред лицом Бога Вседержителя. Кто из нас в час молитвы, в святейшия минуты совершения величайшаго Таинства Тела и Крови Христовых, слышит сердцем приглашение священнослужителей: станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мир приносити! Горе имеем сердца! Мне страшно писать о том, что говорят иногда, что делают на клиросах так называемые певчие, от мала до велика. Тут и шутки неуместный, и остроты, и толчки, и щипки… И это – во храме Божием, пред лицом Самого Господа!.. Господи, не постави нам греха сего! Но ведь и Господь прощает только тем, кто кается, кто впредь грешить перестать твердо обещается.

Много значит наша привычка к святыне. Не воспитали свое сердце в чувстве благоговения к ней, обращаемся с нею постоянно, стала она для нас вещию обыкновенною, обыденною, как бы житейскою, – вот и потеряли мы к ней благоговение, тогда как должно бы это святое чувство возрастать в нас, а не утрачиваться… Горе нам, чтущим Бога только устами своими, сердцем же далече отстоящим от Него! И особенно нам, инокам по званию, нам, положившим особые обеты пред крестом и Евангелием, принятым в объятия Отца Небеснаго с отеческой любовию, но удаляющимся от Него на страну далече! На суде Божием аще и праведник едва спасается, мы, грешные, как устоим? Как отвечать будем, отцы и братия?!

Пора проснуться. Пора разбудить в себе совесть. Времена страшныя. Идет грозный суд Божий на нераскаянных. Близко он – при дверех. Жизнь наша и без особых обстоятельств слишком кратка, а теперь еще сокращается, как будто уже слышится труба Архангела, зовущая мертвых на суд… Вспомним свои обеты. Зажгем свои святильники. Будем готовиться навстречу Жениху – Господу. Уже близка полночь, уже слышится глас: се Жених грядет: исходите во сретение Ему Аминь.

Во имя свободы и правды!

Всем дана свобода, но далеко не все пользуются ею во славу Божию и на пользу ближнего. Необходимо принять меры, чтобы свободой не пользовалась ложь, клевета, смута, темныя вражьи силы для своих целей. Во имя не только свободы как принципа, но и правды да будет позволено мне, старику архиерею, в своих дневниках отмечать факты злоупотребления свободою в публичном слове и в печати, а читатели мои пусть судят сами, насколько возможно допускать такия злоупотребления свободою слова.

Начну с речи некоего священника Елатомцева, произнесенной на Минском съезде. Он предлагает “требовать, чтобы все церкви и монастыри отдали на святое дело окончательнаго закрепления свободы свои сосуды, кресты, Евангелия”. “Мы, – говорит гражданин иерей, – заменим их деревянными”. Не ясно, что тут он разумеет под словом “свобода”: какому рабству она противополагается, какое освобождение тут мыслится: от нашествия ли немецкаго или еще чего? “Я предлагаю, – говорит Елатомцев, – снять золотыя кованыя крыши соборов и заменить их черным железом, как траур, как вечная память павшим за свободу”. Мы вправе тоже потребовать от оратора-иерея самаго категорическаго ответа: где это он видел “золотыя кованыя крыши на соборах”? Не грешит ли он тяжким грехом лжи против родной Церкви, служителем коей именуется, против простецов-солдат, коих смущает небылицами? Ведь давно сказано: “Слово – не воробей: вылетит – не поймаешь”.

В голове простеца застрянет мысль о “золотых кованых крышах”, и он всюду будет искать их, будет всюду говорить о них, а люди нетвердые в нравственности будут в искушении просто украсть их, и так как нигде решительно их нет, то и будут красть вместо золота медь, подобно тому как Наполеон когда-то с немалым трудом снял крест с Ивана Великаго, приняв его за золотой, и потом бросил его с досадой как только позолоченный. Судите, читатель: честно ли так говорить, так смущать простецов, да и не простецов только? Даже знаменитая “бабушка русской революции” Брешко-Брешковская возмутилась этой ложью и нашла нужным успокоить крестьян в одном селе, что никто не думает о том, чтобы перечеканить золотые кресты на церквах в монеты… А священник, да еще военный, да еще представитель Брянскаго гарнизона, публично, на съезде, говорит о небывалых “золотых кованых крышах”!.. И не стыдно ему?..

“Я предлагаю, – говорит Елатомцев, – снять золотыя ризы и драгоценные камни с чудотворных икон. Чудотворных от этого не убавится, – кощунственно объясняет сей иерей, – а они, верно, сотворят чудо укрепления свободы”. Он допускает, чтобы эти драгоценности пошли даже “на украшение женщин”: “Пусть на жемчугах чудотворных икон выковывается свободная страна…” А спросил ли он, иерей, православный русский народ, тот благочестивый народ, который веками копил эти жемчуга и камни: согласен ли он на такое ограбление святынь? Знает ли он, что когда, во дни оны древние, в смутное на Руси время, троицкие иноки предлагали разбойничавшим казакам дорогия облачения из своей ризницы, то те разбойники сочли грехом брать их?.. Не говорю уже о том, что все эти сокровища, даже вместе сложенныя, будут ложкой воды на пламя пожара, а между тем религиозное чувство будет оскорблено и православный русский человек настойчивее Елатомцева будет спрашивать: почему же сокровища должны идти на “украшение женщин”, а не наоборот – украшения женщин на защиту Отечества? Мыслимо ли, чтобы священный убрус, украшавший главу Матери Божией на иконе, превратился в “украшение” какой-нибудь актрисы? Если бы это стало возможным, если бы с этим примирился верующий русский человек, тогда больше и говорить о свободе, об истинной христианской свободе, нечего: было бы честнее просто объявить гонение на христианство и торжество язычества.

Забыв свое звание, Елатомцев предлагает вынуть все святые мощи из рак, отдать раки на “дело свободы”, а “мощи пока полежат в деревянных гробах”; туда же, на то же дело, отдать все сокровища церквей и монастырей, все “саккосы, омофоры и мирты кованаго золота (опять кованаго золота!), с драгоценными камнями настолько (будто бы) тяжелыми, что их не в состоянии поднять современные иерархи” (в старину, видно, были богатыри более сильные!).

Слышат наши воины такия речи, читают их в газете, специально для них издаваемой (“Солдат-Гражданин”) и поражаются богатствами церковными, и является у простых людей искушение: а почему бы и не так, если эти богатства так несметны?.. А иерей-гражданин продолжает их еще и еще поджигать все новыми и новыми выдумками: он говорит, будто “годовые проценты – только проценты монастырей! – достигают до трехсот двадцати миллионов…” И откуда только он берет такие ужасающия цифры? И ведь глазом не моргнет, выкладывая такую безсовестную ложь пред съездом, такую новость, неслыханную никем и никогда!.. Даже “Церковный Общественный Вестник”, газета, как известно, близкая к центральной церковной власти, имеющая полную возможность знать более или менее точно цифру всех монастырских капиталов, а по своему направлению очень свободолюбивая, положительно говорит, что все монастырские капиталы, не проценты, а самые капиталы, едва достигают семидесяти миллионов, а проценты с них полагая последовательно не более двух миллионов восьмисот тысяч рублей на все монастыри, коих более тысячи, – сосчитайте, по сколько придется кругом на каждый монастырь! Во сколько же раз гражданин-иерей преувеличил капиталы святых обителей? Да не больше, как в сто пятнадцать раз, если только я знаю правила арифметики. Выходит, что если, как недавно говорил министр финансов, каждый день войны обходится в пятьдесят четыре миллиона, то, даже лишив монастыри всех капиталов, а не процентов, – этих денег достало бы только на полтора дня для покрытия расходов войны. Но этого мало. Ведь известно, что все капиталы монастырей, какие есть, уже давно состоят из процентных бумаг, то есть тех же правительственных займов; взять их значило бы просто только отказать монастырям в получении процентов, казне же только в этом и оказалась бы прибыль на войну…

Но я утомляю читателя суждениями о том, что само по себе очевидно: ложь, провокация, призыв к смуте – вот суть речи Елатомцева, а ведь “президиум съезда просил эту речь издать”, то есть всюду распространить… судите о последствиях… Выходит, как будто и поверили Елатомцеву…

А вот и последствия.

Та же газета “Солдат-Гражданин” печатает возмутительную статью против монастырей и монахов, в коей говорит, что участие монастырей в призрении раненых ничтожно, – конечно, если считать их капиталы в сто пятнадцать раз большими, чем они есть, – говорит, что “молодые, здоровые люди спасаются под рясами от своей службы”, тогда как вся молодежь давно уже на фронте, разумею послушников, а в монастырях приходится сокращать богослужение по недостатку людей; говорит, будто монахи занимаются сеянием какой-то смуты, тогда как наоборот: в монастырях сеется смута против властей лже-монахами, зараженными ложным понятием о свободе… Говорить ли дальше, к чему призывает газета, специально издаваемая кем-то для солдат? К чему зовут ея подголоски, издающиеся в провинции? Не больше, не меньше как к полному закрытию монастырей, к превращению их в “богоугодныя” заведения, школы, богадельни, воспитательные дома и пр…А провинциальныя отделения этих глашатаев всяких свобод уже совсем разнуздались и превратились в помойныя ямы, в коих купают монахов и монахинь, со злорадством ругая их всячески; например, сарапульская газета “Свободная Россия” называет монашествующих – простите, читатель, нечистоплотное слово, – “вшами”, “черной немочью”, а монастыри – “дрянью”, “погаными грибами”, решительно требует, чтобы “с этим добром”, то есть со святыми обителями и монашествующими, “раз и навсегда покончить”.

Мне тяжело делать выписки из этих газет, несомненно, издаваемых не русскими людьми (а кем – ныне небезопасно говорить вслух); святители поносятся как безпутные люди, их обвиняют в том, будто они “обязательно зарабатывают в день не меньше ста рублей”, носят шапки в двадцать тысяч рублей, что им принадлежат капиталы “гораздо богаче русскаго государственнаго казначейства”, и прочие безумные глаголы… Да всего, всей лжи, клеветы на монахов и архиереев и не перечтешь: все, что выдумывает в аду сатана, то все и пускается в ход его слугами и распространяется чрез газеты известнаго направления… Стараются его верные слуги!.. Даже кощунственную молитву сочинили: “Господи Иисусе Христе! Возьми еще раз в руки веревку, сделай хороший бич и помоги нам выгнать из монастырей и обителей (понимаете, читатель, тут сказался невольно автор – неправославный: ведь монастырь и обитель разве не одно и то же?) черную силу”.

Отцы и братия, православные иноки родных обителей русских! Мужайтесь! Готовьтесь к гонениям! Мы не боимся грабежа вещественных сокровищ, какия имеются в наших святых обителях: земное и без того – мы знаем – все сгорит с землею, а грабителей будет судить нелицемерный Судия. Его законы непреложны. Поругание святынь, святотатство, кощунство – не останутся безнаказанными. Ограбят, увидят свою ошибку: вместо миллиардов не найдут и миллионов, но разочаруются ли? Раскаются ли? Не надо нам закрывать глаза, что наши мнимыя богатства – только один предлог. Ненавистен сатане самый чин монашеский. Вспомните преподобнаго Серафима: чего искали разбойники в его пустынной келии? А между тем избили, изуродовали старца до того, что он всю жизнь ходил сгорбленный.

Люди, обманываемые сатаною, думают, будто, отняв у монастырей все их достояние, они поступят справедливо, поделив это достояние между якобы неимущими; а сатана знает и радуется, что вводит их в страшный грех святотатства, ибо все, что принадлежит святым обителям, – принадлежит Богу, посвящено народным благочестием Святой Церкви Его, которая делает все возможное, чтобы достояние это шло во славу Божию и не лежало напрасно в сокровищницах монастырских или церковных. Радость сатане и причинить скорбь монахам, но истинные монахи этой скорби не боятся, ибо знают, что скоро обидчики будут разочарованы и увидят, как они обмануты. Ждали миллиардов, а найдут во сто раз меньше; читали о золотых крышах, а найдут медныя и железныя, только изредка позолоченныя; мечтали пить крепкие напитки из золотых священных сосудов, подобно Валтасару, а таких сосудов окажется ничтожное количество в сравнении с их фантазиями… Сатане нужно похитить другое наше сокровище, – он этого миру не показывает, ибо самому миру оно не нужно, не ценится им ни во что, – это сокровища духа: смирение, всецелая преданность в волю Божию, беззаветная любовь к Богу и ближнему. Вот эти-то сокровища он и хочет похитить у монахов, подвергая их лишениям, натравливая на них злых людей, подвигая нетерпеливых к роптанию, малодушию, подрывая в них веру в промышление Божие и надежду на милосердие Божие. Мы, братия, это должны знать и помнить, что не в богатствах тленных наши сокровища: сбережем свою совесть, свою душу, свое сердце в чистоте от греха, и тогда не страшны нам будут никакия угрозы наших врагов. Святыя обители уже подвергались и в прежнее время лишению своих имуществ даже от государственной власти, но, в сущности, это служило к их духовному обновлению: так устраивал Промысл Божий. Силен Господь и ныне обратит им же на пользу духовную, если враги их будут осуществлять свои угрозы. Что же? Выгонят из монастырей – будем кончать жизнь там, где Бог приведет; отнимут капиталы – будем жить своим трудом и любовью верующих душ. Бог и пророка Илию питал чрез ворона, и птичек небесных кормит: ужели Он забудет нас, Ему посвятивших свою жизнь? Только бы верны мы были обетам своим, хранили бы духовное свое сокровище – совесть чистую да веру православную. Блажени есте, егда поносят вам, но горе – любое горе, если поддадимся искушению человекоугодия, если ради удобств и выгод земных поступимся своими обетами, если пойдем за духом века сего лукаваго и в угоду ему, ради похвалы от него, забудем обеты свои… Тогда оставит нас Господь Своею помощью, отвратит от нас пресветлое лицо Свое и мы преданы будем врагу Бога и людей как изменники своим обетам, как отверженцы от Бога… Будем помнить крепко одно: если мы захотим, то, при помощи благодати Божией, можем быть самыми счастливыми людьми в наше время скорбей и болезней: мы ничем не связаны – ни семьей, ни положением служебным; мы воистину свободнее всех на свете.

Истинный монах – самый неподкупный человек в мире. В самом деле: чем можно его подкупить? Чем соблазнить? В чем он нуждается, если хочет быть верным своим обетам? Богатства, почести? Но от них он уже отрекся. Семейное счастье? Но он убежал от него. Прелести и удовольствия мира? Но он смотрит на них как на искушения. И чем можно запугать его, если только он крепко верует в Господа и Его благодатную помощь, Его Промысл? Гонения, клеветы, преследования? Но он повторяет себе неложное слово Господа: Блажени есте, егда поносят вам и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради: радуйтеся и веселитеся… Конечно, для монаха, как и для всякаго человека, тяжел всякий крест, всякая скорбь, всякая неправда; но он счастлив тем, что лучше всякаго мирянина понимает – если только он истинный монах, – смысл скорбей, которых и ждет как дорогих гостей. Отрекаясь мира, он знал, что идет на крест, знает, что всегда должен быть готов ко всему скорбному, всегда должен повторять в сердце: да будет воля Твоя, Отче наш Небесный!

Я рисую, конечно, идеал; мы, современные иноки, слишком далеко ушли от этаго идеала, он кажется нам как отдаленная звездочка в небе. Но пусть так, пусть ушли по немощам нашим, но значит ли это, что надо совсем закрыть глаза на идеал, перестать верить в самое бытие сего идеала, прийти в полное отчаяние? Иисус Христос вчера и днесь, Той же и вовеки. И благодать Его – та же. И сила Его не оскудевает. А в скорбныя времена Он являет и силу Свою, и любовь Свою к тем, кто хочет идти за Ним, сугубо и трегубо… Лишь бы сердце инока было готово к восприятию благодати рукою смирения.

Может быть, в наше время, может быть, – последнее время и всемирной истории, монашество оскудеет, да уже и оскудело, и если придет час искушения, то не многие останутся верны идеалу. Но ведь вольному воля. Пусть потерявшие веру в идеал – уйдут от нас, уйдут в мир и благодаря всяким свободам строят свои монастыри по своим новым земляным идеалам. Истинное монашество от этого только будет чище, умалится в числе до минимума, но зато от него будут отвеяны плевелы… Наше время – время подвига, подобное временам мученичества. Диавол некогда хвалился преподобному Пахомию, что в последния времена он еще “поиграет монахами”. Не настало ли это время? Уже и не играет ли? Стыдно за монашество, за тех несчастных монахов, которые в угоду миру не хотят исполнять обетов своих, идут вослед мирских похотей. И, что особенно горько, чтобы оправдать себя, притворяются ревнителями иночества, хотят говорить от имени иночества, клевещут на своих собратий…