Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 187
Художественное юбилейное издание

Великий юбилей, 300-летие Царствования Дома Романовых, еще продолжается; еще выходят великолепныя издания в память этого события. Недавно появился первый выпуск “Летописнаго лицеваго Изборника Дома Романовых”. Говорить о художественных достоинствах этого издания не буду: едва ли что подобное появлялось у нас в России за последнее время в отношении применения усовершенствований техники, исключая разве немногих изданий Экспедиции 3. Г. Б. Но издания Экспедиции не представляют собою чего-либо целаго, а лишь отдельные листы, как бы отдельныя приложения к тем или другим хорошим изданиям. А настоящий “Изборник” есть роскошное, строго задуманное издание, которое будет служить украшением не только любой библиотеки, но и кабинета богатаго вельможи.

Цена этого издания, конечно, не может быть дешевою и однако же, зная стоимость работ в художественных заведениях, не могу не подивиться, как сравнительно дешево оно пущено в продажу: за выпуск “Изборника” на обыкновенной бумаге 8 р., на лучшей, в бумажном переплете 15 р., на роскошной, в полупарчевом переплете 25 р. без пересылки. Адрес: Москва, Трехпрудный пер., Товарищество скоропечатни А. А. Левенсон.

Та к как мои читатели в значительном большинстве не могут ознакомиться с сим изданием, то позволяю себе перепечатать оттуда свою статью, помещенную в первом выпуске.

Неисповедимыя судьбы Промысла Божия в избрании на царство Михаила Феодоровича Романова

Царь и боговдохновенный пророк Божий Давид, созерцая дивные пути Господни в судьбах народов земных, говорит: “С небесе призре Господь, виде вся сыны человеческая. От готоваго жилища Своего призре на вся живущиа на земли” (Пс. 32, ст. 13). Удивляясь, как “Господь вникает во все дела их, как разрушает советы язычников, уничтожает замыслы народов” (Пс. 32, ст. 15 и 10), песнопевец восклицает: “Блажен язык, емуже есть Господь Бог его, люди, яже избра в наследие Себе” (Пс. 32, ст. 12).

Размышляя в благоговении о судьбах Божиих в истории России, невольно повторяешь эти вдохновенныя слова псалмопевца, применяя их к нашему народу: блажен, счастлив ты, Русский народ, которому Господь Бог вручил великое сокровище – святую веру Православную, котораго избрал Он предпочтительно из всех народов земных хранить это сокровище, а посему и самого тебя хранит, яко народ избранный; счастлив ты, что на самой заре твоего историческаго бытия Господь послал тебе дивный образ отчества Верховной власти в лице твоего просветителя, славнодержавнаго князя Владимира – Краснаго Солнышка, коего благословенный род провел тебя чрез целых семь веков многих исторических бурь и невзгод, давая тебе таких самоотверженных вождей и печальников земли русской, каковы были: Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Александр Невский, Иоанн Калита, Димитрий Донской… Много согрешал ты пред Богом по немощи человеческой, и Господь, вразумляя тебя, наказывал; но ты не изменял вере Православной, и потому Господь, наказуя тебя отечески, миловал, и в тяжкия годины испытаний, когда, казалось, ты стоял уже на краю гибели, Он посылал тебе, кающемуся, избавление.

Древние родословцы повествуют, что шесть веков тому назад, в мрачные годы монгольскаго ига, татарский мурза Чет, на возвратном пути из русских городов в Орду, на Волге, при впадении в нее реки Костромы, тяжко заболел и во сне имел видение: ему явилась Пресвятая Богородица с Предвечным Младенцем и с предстоящими пред Нею в молении св. Апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием.

Потрясенный этим видением, Чет дал обет креститься, если выздоровеет, и, поправившись от болезни, приял св. крещение под именем Захария, а на месте бывшаго ему видения построил монастырь, ныне именуемый Ипатьевским.

От этого Захария пошел род Годуновых, которые считали Ипатьевский монастырь как бы родной себе обителью, делали в него вклады и способствовали его укреплению и возвышению.

Шли годы; многие знатные роды, роднясь между собою, вступали в родственныя связи с Царями всея Руси.

Но ни один из боярских родов не был так близок к потомству Святого Владимира, как род Романовых-Юрьевых-Захарьиных. Исследования родословия показывают, что в течение XIV, XV и XVI веков между представителями этого именитаго рода и потомками князя Владимира было заключено 12, а по некоторым сведениям – 16 брачных союзов и, наконец, сам Царь Иоанн IV Васильевич женился на боярышне Анастасии Романовне Юрьевой-Захарьиной.

Браку этому предшествовало следующее обстоятельство, в коем, несомненно, проявлен был Промысл Божий. В 1530 году преподобный Геннадий Костромской прибыл в Москву и посетил, по приглашению, дом боярыни Иулиании Феодоровны, супруги окольничьяго Романа Юрьевича Захарьина, прабабушки Михаила Феодоровича, и, благословляя детей ея: Даниила, Никиту и Анастасию, сказал последней: “ Ты ветвь прекрасная, плодовитая, будешь нам Царицею”. Его предсказание сбылось в точности: Анастасия была первою супругою Иоанна Грознаго, любимицей Царя и народа; благоговейное воспоминание об ея добродетелях много содействовало призванию на Царство сына ея племянника – Михаила. Преподобный Геннадий в 1549 г. сам присутствовал при крещении дочери Царицы Анастасии Романовны.

Таким образом, Романовы-Юрьевы-Захарьины и по свойству и по родству с Государями Московскими преемственно были ближайшими к Царскому роду между боярами и, пользуясь вполне заслуженным доверием Царским, занимали в Государстве Московском первыя места. И у Престола Царскаго, и в делах ратных, и в службах посольских это были, поистине, вернейшие, храбрейшие и усерднейшие слуги Царя и Отечества.

Самыми видными представителями рода Романовых в те времена были боярин дворецкий Никита Романович, брат Царицы Анастасии, и его старший сын Феодор Никитич, даровитейший человек своего времени. Преисполненный высокими качествами ума и сердца, он был украшением московскаго боярства и пользовался большою известностью даже между иноземцами. Оба они, и отец и сын, отличались необыкновенною скромностью и благочестием, а Никита Романович так и звался в народе “печальником опальных”. Царь Иоанн Васильевич настолько ценил заслуги Никиты Романовича, что назначил его, перед своею кончиною, членом Верховной думы при Наследнике Царевиче Феодоре Иоанновиче, с титулом “правителя”.

Во второй половине XVI века породнились с Романовыми и с царскою семьею Годуновы: Иван Иванович Годунов женился на боярышне Ирине Никитишне Романовой, племяннице Царицы Анастасии, а Царевич Феодор Иоаннович вступил в брак с Ириной Феодоровной, родной сестрою Бориса Феодоровича Годунова.

Но Богу угодно было к царственному служению Родине приуготовить семью Романовых страданиями и тяжким крестным подвигом. Пока жив был Царь Феодор Иоаннович, Годунов наружно старался поддерживать самыя дружеския отношения с Романовыми, так что престарелый Никита Романович, обманутый этою дружбою, умирая, поручил ему свою семью. Причем Годунов клялся, что будет заботиться о его сиротах, как о своих детях, а когда сам Борис сделался Царем, то решил одним ударом отделаться от всех Романовых. Их оклеветали в злом умысле против Бориса, и боярин Феодор Никитич и его супруга были разлучены и насильственно пострижены в монашество, а братья Феодора – Василий, Александр, Михаил и Иван Никитичи – сосланы были в далекие пределы Севернаго края, где трое из них, после тягостнаго года ссылки, были умерщвлены жестокими стражами.

Старший из братьев, Феодор Никитич, постриженный под именем Филарета, был заточен в Антониевском Сийском монастыре, супруга его Ксения Ивановна, во инокинях Марфа, отправлена в Заонежье, а их сын 5-летний Михаил с тетками – сослан на Белоозеро, и все они трое неисповедимым Промыслом Божием уцелели от руки гонителя, во спасение нашего Отечества.

В 1605 году судьба Романовых совершенно неожиданно изменилась. Среди наступившей смуты и нашествия самозванца Царь Борис Годунов скоропостижно скончался, а его сын был убит.

Воцарившийся самозванец, желая показать, что он почитает родственников якобы родителя своего – Царя Грознаго, возвратил из ссылки всех оставшихся в живых Романовых, а инока Филарета возвел в сан митрополита Ростовскаго.

Процарствовав 11 месяцев, Лжедимитрий был свергнут с престола князем Василием Ивановичем Шуйским, который сам сделался Царем, но смута не унималась: появлялись новые самозванцы, по всему лицу земли русской бушевали разбойничьи шайки и четырехлетнее царствование Шуйскаго было сплошным несчастьем.

В 1610 году нелюбимый ни боярами, ни народом Шуйский был свергнут с престола и насильственно пострижен в монахи и водворен сначала в Чудовом, а потом в Иосифовом Волоколамском монастыре. А Верховная власть перешла к совету, состоявшему из семи бояр, которые, под страхом окончательнаго разорения и покорения Московскаго государства королем Сигизмундом или воцарения тушинскаго вора и под давлением гетмана Жолкевскаго, вошедшаго в Москву с польским войском, присягнули сами и народ Московский заставили присягнуть сыну Сигизмунда королевичу Владиславу.

Сигизмунд не вполне остался доволен таковым решением Боярской думы и требовал присяги не только сыну своему, но и себе. И для подкрепления своих требований, во главе польскаго войска, осадил город Смоленск.

Тогда для переговоров с Сигизмундом под Смоленск было отправлено Великое Московское посольство, причем происками Жолкевскаго, чтобы удалить из Москвы опасных для Владислава соперников, во главу посольства были поставлены митрополит Ростовский Филарет и боярин князь Василий Васильевич Голицын, которым Святейший Патриарх Московский и всея Руси Ермоген накрепко наказал требовать, чтобы Владислав до прибытия в Россию принял Православие, не входил в сношение с Римским папою, не строил в Москве костелов и не держал ксендзов, наказывал бы смертью отступников от Православия, женился на русской, имел при себе ограниченное число поляков и не ставил их на государственныя должности.

Сигизмунд не соглашался на условия Московскаго посольства и требовал от Филарета и князя Голицына, чтобы они приказали боярину Шеину сдать ему Смоленск, а сам посылал в Москву Жолкевскому секретныя грамоты, что королевича он на Московский престол не отпустит, а государством Московским будет управлять сам.

Поняв, что Сигизмунд только тянет переговоры, чтобы выиграть время, а сам обманывает русских, Ермоген, опасаясь допустить на Московский престол такого заклятаго врага Православной веры, разрешил московский народ от присяги королевичу Владиславу, запретил присягать Сигизмунду и разослал по городам грамоты, призывая народ ополчиться за святую веру и идти на очищение Москвы от поляков.

Когда под Смоленск пришла весть, что к Москве собираются ополчения городов, Сигизмунд приказал заковать Московских послов в цепи и отправил их, как пленников и заложников, в дальния польския крепости.

По очищении Москвы князем Пожарским был созван Великий Земский Собор, состоявший из высших духовных чинов, бояр, воевод и выборных людей всякаго звания, съехавшихся со всех концов земли Русской.

Прежде чем приступить к избранию Царя, этот Земский Собор три дня постился и в Успенском соборе у святых мощей угодников Божиих усердно просил благодатной помощи в великом предстоящем деле.

7 февраля в первом же совещании, на Соборе было единодушно провозглашено имя боярина Михаила Феодоровича Романова, но для большей уверенности в том, что это есть истинное желание всей земли, Собором были посланы особые уполномоченные проверить по городам подлинность мнения их выборщиков.

Посланные вернулись и подтвердили, что “во всех городах и уездах, во всяких людях от мала и до велика та ж мысль: что быти на Московском Государстве Государем Михаилу Феодоровичу Романову”.

21 февраля архиепископ Рязанский и Муромский Феодорит, как старший из всего освященнаго Собора, с келарем Троицко-Сергиевой Лавры Авраамием Палицыным и с боярином Василием Петровичем Морозовым вышел из Кремля на Красную площадь и с Лобнаго места спросил у собравшагося народа, кого они хотят в Цари.

Народ московский ответил: “Михаила Феодоровича Романова”.

Юный новоизбранный Царь с своей матерью, великою старицею инокинею Марфою Ивановною, находился в Костромской Романовской вотчине, селе Домнине, и от преследования искавших его польских и литовских шаек лихих людей должен был укрываться в Костромском Ипатьевском монастыре.

Великий Московский Земский Собор, утвердив свое избрание грамотою, снарядил особое посольство, с архиепископом Феодоритом и боярином Феодором Ивановичем Шереметевым во главе, идти в Костромские пределы просить Михаила Феодоровича пожаловать на Государство.

Трогательными чертами изображают летописцы моление послов от Земскаго Собора пред смиренным отроком. С одной стороны, в лице послов покаянное чувство исстрадавшаго народа, жаждущаго твердой, Богом установленной власти; с другой – искреннейшее смирение юнаго избранника Божия, сознающаго все величие и тяготу возлагаемаго на него креста служения Царственнаго и свое к тому недостаточество; а рядом с сим полная мудрости и жизненнаго опыта стойкая твердость старицы-матери, и в конце всего – всесовершенная преданность воле Божией и матери, и сына.

“Аще есть на сие воля Божия, буди тако”, – изрек Михаил, и с этой священной минуты он стал Великим Государем и Самодержцем всей Русской земли. Благочестивая мать взяла сына за руку и вместе с ним благоговейно склонила колени перед благодатным ликом Феодоровския иконы Богоматери и рекла. “В Твои пречистыя руки предаю чадо мое: настави его на пути истины, устрой ему полезная, а с ним и всему роду христианскому”.

Та к великая старица благословила своего сына на великий подвиг служения Царскаго; так совершилось воцарение Михаила Феодоровича, спасителя веры и Царства; так благословил, наконец, Господь, Царь царствующих, многострадальную землю Русскую дарованием ей Царя по сердцу Своему, благословеннаго родоначальника ныне благополучно царствующаго Дома Романовых.

Насколько глубоко воспринято было сердцем народным это призвание Михаила Феодоровича на Царство именно как великая милость Божия к народу Русскому, как явное указание Божие, свидетельствует самоотверженный подвиг простого крестьянина Ивана Сусанина. Он явился в свою очередь также избранником Божиим, чтобы запечатлеть своею мученическою кровью любовь народную к Царю, избраннику по сердцу Божию.

Сопоставляя события, предшествовавшия воцарению Михаила Феодоровича и сопровождавшия оное, и проникая в глубину внутренняго их смысла и связи между собою, не можем не видеть Промысла Божия, явно руководившего историческими судьбами, приведшими на Престол Русский чудесно уцелевший отпрыск многострадальнаго рода Романовых в лице Михаила Феодоровнча и сохранившими, ради юности его, маститаго его родителя, мудрейшаго советника в делах государственных.

В течение веков Романовы верою и правдою крепко и честно служили Царям и Родине, не возносясь в гордости и не употребляя во зло близости своей к Царской Семье. И когда умирающий Царь Феодор Иоанновнч предполагал передать скипетр двоюродному своему брату Феодору Никитичу Романову, тот смиренно уклонился от этой чести, явно действуя в пользу шурина Царскаго Бориса Феодоровича Годунова.

Насильственным пострижением и заточением отплатил ему неблагодарный Годунов, но, неисповедимыми путями Божиими, через это самое пострижение Филарет достиг величайшаго святительскаго сана Патриарха.

Вся семья Романовых была обречена Годуновым на истребление, но младенчество Михаила Феодоровича спасло его от гонения.

Самозванец, принявший имя убиеннаго Царевича Димитрия, казалось, пришел и воцарился на погибель Государства Московскаго, но неисповедимыми судьбами он оказался орудием Промысла Божия, так как вызвал из ссылки остатки семьи Романовых, поставил Феодора Никитича митрополитом Ростовским и тем самым спас для России Царя и Патриарха.

Предки Царя Бориса Годунова, как бы в предвидении, что между потомками их явится жестокий гонитель Романовых, и как бы искупая вперед содеянный им тяжкий грех, устрояли и укрепляли Ипатьевскую обитель, неисповедимым Промыслом Божиим сделавшуюся местом спасения избранника Божия и народнаго.

Великое Московское посольство, вверженное Сигизмундом в оковы и тяжкое заточение, почти все погибло в неволе, не исключая и перваго боярина князя Василия Васильевича Голицына; неисповедимыми судьбами Промысла Божия уцелел лишь один митрополит Филарет, котораго Господь после шести лет тяжкаго плена и заточения привел на престол Патриарший.

Перст Божий и покровительство Божией Матери, во всем этом несомненныя и очевидныя, проявляются также и в следующем.

Осенью 1263 года, за 350 лет до описываемых событий, великий печальник земли Русской, благоверный великий князь Александр Ярославович Невский, возвращаясь из Орды, дорогою занемог и, не чувствуя себя в силах продолжать путь, остановился в расположенном на берегу Волги, недалеко от Костромы, городе Городце, у сродника своего, тогдашняго удельнаго князя городецкаго, и 14 ноября, приняв схиму, предал праведный дух свой Господу перед иконою Пречистой Его Матери, именуемою Феодоровскою, которая составляла и поныне составляет главную святыню древняго Городца. А 14 марта 1613 года, так же близ Костромы, в Ипатьевском монастыре, иконою того же явления Божией Матери Феодоровския великая старица инокиня Марфа Ивановна благословляет на Царство сына своего Михаила.

Не знаменательно ли, что одна и та же икона Божией Матери была свидетельницей кончины прародителя старой Московской династии и участницей благословения на Царство родоначальника новой?

Мы, верныя чада Русской земли, послушныя чада Церкви Православной, веруем и исповедуем, что Господь наш есть Владыка царей земных (Откр. 1, 5), Царь царствующих и Господь господствующих (1 Тим. 6, 15), что Он возносит избранных от людей Своих (Пс. 88, 20) и посаждает их на престоле (Пс. 131, 11), и Его премудростию они царствуют (Притч. 8, 15). Тако веруем и радуемся о Царе своем и молим Бога, да возрадуется и Царь наш о Господе, да исполнит Господь вся прошения Его во благо родного Ему народа и да хранит благословенный Род Его могуществом Десницы Своей на многие веки. Аминь.

№ 188–192
Моя поездка на старый Афон и плоды «великаго искушения»

Я обещал моим читателям поделиться своими впечатлениями при путешествии на Святую Гору, но замедлил это сделать, занятый срочными работами и отчетом о поездке моей туда. Между тем, как видно, между прочим, и из летучих заметок в отделе “Блестки и изгарь”, жидовская печать и все, кому ненавистны Церковь православная и ея иерархия, пронесли яко зло имя мое, извратив все, что творилось за эти три месяца на Святой Горе, представили меня каким-то инквизитором, а еретичествующих, отпадших от Церкви монахов и послушников – какими-то мучениками. Простой читатель, привыкнув верить всякой печатной строке, верит и этим сказкам и блазнится, и, может быть, осуждает или попрекает меня же за то, что я до сих пор молчал, не выходил на газетную улицу, чтоб опровергать все, что враги Церкви писали обо мне. Но судите сами: прилично ли, не говоря уже о прочем, исполнив поручение высшей власти, докладывать о подробностях порученнаго мне дела прохожим на улице прежде, чем дело доложено самой власти?..

Теперь тот долг исполнен: доклад Святейшему Синоду сделан. С разрешения Святейшего Синода я и печатаю почти сполна этот отчет в “Церковных Ведомостях”, а для моих читателей и еще пополняю его своими впечатлениями, к афонскому делу не относящимися, но, полагаю, для моих читателей не безынтересными, и в своих дневниках уже помещаю его как путевыя мои впечатления.

Из Петербурга я выехал 23 мая; 24-го посетил Троицкую Сергиеву Лавру, чтобы испросить себе и моим спутникам благословения и молитвенной помощи у преподобнаго Сергия, отца севернаго иночества. 26-го я поклонился святым первопрестольникам всероссийским в Московском Кремле, а 27-го посетил киевския пещеры, чтобы и там поклониться великим подвижникам – носителям заветов древнеафонскаго и первоначальникам русскаго иночества. Высокопреосвященнейший митрополит Флавиан принял меня с обычною ему любовию и напутствовал молитвенным пожеланием добраго успеха.

В Киеве присоединился ко мне командированный от Министерства Иностранных Дел драгоман Эрзерумскаго консульства В. С. Щербина, как знакомый с положением дел на Афоне по прежней своей службе в Солунском консульстве, не раз бывший на Афоне. А в Одессе настиг меня и посланный Святейшим Синодом преподаватель духовнаго училища С. В. Троицкий, задержанный в Киеве магистерским диспутом.

В Одессу мы прибыли 28 мая и остановились в покоях архиепископа Назария. В Одессе три афонских подворья: Пантелеимонова монастыря и скитов Андреевскаго и Ильинскаго. Живущие здесь братия Пантелеимоновскаго монастыря в довольно значительном числе заражены ересью. Я посетил все эти подворья 29 мая и беседовал с братией оных в их церквах. В церкви Пантелеимоновскаго подворья со мною вступили в спор “имеславцы” монахи Дометий, Варсонофий и Серафим. Я потом пригласил их в покои архиепископа Назария и часа три беседовал с ними, но безуспешно. Здесь, в саду, во время беседы, монах Дометий позволил себе в высшей степени оскорбительную выходку против Его Святейшества, в Бозе почившаго Патриарха Вселенскаго Иоакима: он снял с себя афонскую шапку и, поднося мне, сказал: “Вот за такую шапку золота патриарх осудил исповедников имени Божия!” Я резко оборвал безумца, и он должен был замолчать…

Следует заметить, что все выступления монахов в защиту лжеучения и потом на Афоне носили один и тот же характер: горячия заявления, что они за имя Божие готовы душу свою положить, пострадать, умереть (как будто мы какие мучители – игемоны), а когда им говорили, что никто от них этого и не требует, а только разъясняют им, что и мы все имя Божие благоговейно почитаем, признаем, что оно достохвально и преславно, но что оно само по себе не есть еще Сам Бог, – то они начинали безпорядочно волноваться, кричать, повторяя все одну и ту же фразу: “Сам Бог, Сам Бог!” Сколько раз я ни повторял в свою очередь, что я верую и исповедую, что Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог, что речь идет не о Его Личности, а только о словах – именах Его, что одно – Сам Господь, а другое – Его имя, – ничто не помогало: они уже обвиняли меня, что я не называю Иисуса Христа Богом, что я – еретик. Между прочим, указывали, что послание Святейшаго Синода не имеет подписей, напечатано в “газете”, а потому ему не следует-де верить.

В виду сего немедленно из Одессы же по телеграфу сделано сношение с обер-прокурором Святейшаго Синода о разрешении напечатать послание брошюрой уже с подписями; это разрешение получено, и послание напечатано Одесским Андреевским подворьем в количестве нескольких тысяч экземпляров и потом доставлено на Афон. Мера эта имела добрыя последствия: после сего уже не ссылались на отсутствие подписей, как на доказательство неподлинности послания. Кстати скажу, что я взял с собою на Афон и распространил там тысячу экземпляров своего отзыва Святейшему Синоду, напечатаннаго в “Церковных Ведомостях” под заглавием “Великое искушение около святейшаго имени Божия”.

30 мая, на пароходе “Афон” мы ушли в Царьград, а 31-го, около 4 часов пополудни, мы были уже там. Здесь, еще на пароходе, меня встретили представители подворий афонских, а от лица его Святейшества, Вселенскаго Патриарха, меня приветствовали его протосингел и личный секретарь, а от посольства – генеральный консул, в сопровождении секретаря посольства и каваса. Помещение мне было приготовлено в покоях самого императорскаго посла.

В субботу, накануне праздника Святыя Троицы, меня принял Его Святейшество, Вселенский Патриарх Герман V. Около 11-ти часов утра я прибыл в патриархию. Меня сопровождали: секретарь посольства В. С. Серафимов, драгоман Эрзерумскаго консульства В. С. Щербина и С. В. Троицкий. Переводил личный секретарь Его Святейшества г. Папа-Иоанну.

Патриарх принял нас в малом кабинете. Подходя к Его Святейшеству, я приблизительно сказал: “Имею счастие приветствовать Ваше Всесвятейшество от лица Всероссийскаго Святейшаго Синода и представить его рекомендательную грамоту. Лично же почитаю долгом испросить ваших святых молитв, яко предстоятеля Церкви-матери”.

Патриарх ответил, что очень рад видеть представителя Русскаго Святейшаго Синода и получить братский от Синода привет.

Мы трижды облобызались. Мои спутники приняли от первосвятитсля благословение. Патриарх пригласил нас сесть и, приказав подать угощение, стал расспрашивать о нашем Синоде, его составе, устройстве и т. п. Когда я заговорил об афонской смуте и раскрыл на это печальное явление в церковной жизни взгляд Святейшаго Синода, я указал и на опасность в этом деле со стороны подпольных, незаметных со стороны влияний и вмешательства врагов Церкви и государства. Следы этих влияний я указал в некоторых периодических изданиях, вносящих уже и теперь ложь и клевету и обман читателей. Я просил Патриарха теперь же наложить запрещение священнослужения на игумена Арсения, позволившаго себе в своем письме на имя архиепископа Назария назвать послание Патриарха “еретическим” и посеявщего по всему Афону предубеждение против меня в русских иноках. При этом я передал Патриарху, в силу указа Святейшаго Синода, и самое письмо игумена Арсения на имя архиепископа Назария. Патриарх ответил, что полный “аргос” на Арсения уже наложен. Затем я предложил на рассуждение Патриарха вопрос: можно ли благословлять упорствующих, если будут просить благословения из простого приличия? Святитель сказал, что Божие благословение преслушникам Церкви не подобает преподавать. Далее я вопросил его: следует ли тем, которые изъявят раскаяние, предлагать подписку в том, что они глубоко раскаиваются в заблуждении и всецело, безусловно приемлют учение Церкви? Патриарх сказал: “Малиста!” В отношении упорствующих я высказал мысль, что список тех, которые окажутся нетерпимыми на Афоне и будут удалены или же сами удалятся в Россию, было бы желательно и полезно иметь Святейшему Синоду для предупреждения настоятелей русских монастырей от заразы еретических мудрований. Патриарх одобрил и это. При прощании старец был особенно ласков, трижды облобызал меня и молитвенно пожелал, чтобы небесная Домостроительница Святой Горы помогла мне в исполнении порученнаго мне дела. После он прислал мне свою грамоту на имя Кинота Святой Горы о том, чтобы священный Кинот не препятствовал мне в священнослужении и оказывал всякия услуги во время моего пребывания на Святой Горе.

В субботу же, после завтрака у посла, ездил в Балукли, к живоносному источнику, и в святую Софию. В Балукли настоятель храма, митрополит, любезно показал мне храм, могилы патриархов (почивают не в храме, а на кладбище около самаго храма) и угостил неизбежным в таких случаях “глико” и кофе.

Посещение святой Софии произвело на меня глубоко грустное впечатление… У входа встретил нас старый турок и при помощи какой-то нищей девочки открыл тяжелую чарду, закрывающую вместо дверей вход во храм. Мы очутились в просторном притворе, на пороге коего нам предложили надеть туфли. Обычай этот напоминает нечто библейское: “сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, земля святая”. Обычай добрый: не следует в храм Божий вносить уличной грязи…

Еще завеса – чарда, и мы в храме. Чудный, необъятный, светлый купол его поражает своею красотою и легкостью. Справа и слева бегут ввысь стройныя колонны. Простор, приятный резонанс, – чувствуется как реяние теней давно минувшаго… Ведь здесь, в этом храме, когда-то воистину небеси подобном по красоте украшений своих, около 930 лет назад, стояли и восторгались службою божественной наши предки-язычники; ведь вот тут, под этим величественным сводом, в их сердцах решался великий вопрос: быть или не быть нашей Руси православною… Благословен день и час, когда совершилось это! Благословенна память и тех греков, которые благоговейным служением и чудным пением тронули их сердца, пленили простыя души в послушание веры, так что не знали они, по их же свидетельству, где они находились тогда: на небе или на земле? Благословенна память и тех мудрых в простоте своей предков наших, которые открыли свои сердца для прикосновения благодати Божией предваряющей, дабы потом она стала и спасающей… Они, язычники, принесли в своих добрых сердцах своему славно-державному князю Владимиру, яко купцу, ищущему добраго бисера, – дорогую жемчужину Православия…

А теперь… стоит в тоскующей совести уже другой вопрос – уже о самой Софии: быть ей в былой славе храма православнаго или же оставаться в поругании, унижении, обслуживая для поклонников лжепророка место их мечети?.. Оставлена, покинута, поругана, осквернена великая святыня христианства! И около пяти веков протекло над нею, и стоят около нея, будто часовые около пленника, минареты, и теперь кажется – будто еще витают в ея притворах плачущия тени древних царей и патриархов византийских; смолкли хоры певцов христианских, и раздается дикий вопль муллы, в котором слышится и торжество победы лжепророка над Христом, и уже предчувствуется близость победы Христа над обманщиком… Чу! Где-то на хорах раздался мелодичный речитатив другого муллы… Он вычитывает стихи из Корана…

Бедная София! Сердце сжимается при мысли о том, что же ждет тебя наконец? Придет ли час твоего освобождения? Или фиал гнева Божия за грехи людские еще не до дна излиян? Но ведь уж столько веков на юго-восточной колонне отпечаток окровавленной руки султана Магомета свидетельствует о жестокостях Корана, наполнившаго до узд конских этот храм трупами хотя и грешных, но все же христиан…

Страшны суды Божии и непостижимы пути Его!..

При всем величии храм производит тем более печальное впечатление. Стены покрыты пылью, мозаики и фрески замазаны известью, только полы покрыты циновками, а по местам и коврами. Но ведь на Востоке пол есть вместе с тем и сиденье; вот почему, может быть, и заботятся о его чистоте, предлагая входящим надевать туфли.

Обходя этот храм-первообраз, я невольно переносился мыслию в наши русские храмы Софии: в Киев, в Новгород, в свою, ставшую мне родною Вологду и, наконец, – в Кронштадт. Величественны сии храмы; прекрасны в своем роде; располагают душу к молитве; но ни один из них не возносит так душу к небесам, как этот, столь печальный ныне храм, покинутый благодатию Божией… Разве только Кронштадтская София может дать душе утешение в ея печали по Софии Цареградской. Это точная, лишь на 1/4 уменьшенная копия Константинопольской Софии (диаметр купола в Царьграде 16, а в Кронштадте 12 сажень. Но какая красота отделки, архитектурных линий, какое обилие света![32]32
  Нельзя от души не пожалеть об одном: изображения святых носят крайне странный, чтобы не сказать больше, характер: лики зеленые, будто писаны с мертвецов.


[Закрыть] В нижней галерее, впрочем, – под колоннами, есть и полумрак, котораго иногда просит сама молящаяся душа. Вместо паникадил – громадные хоросы, как бы необъятныя кольца, на коих расположены иконы и лампады. Разница с хоросами на Востоке лишь та, что там они тихо описывают круги во время богослужения, как бы изображая движущияся светила небесныя, а у нас неподвижны…