Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 12
Сердце очерствело…

“Сердце наше окаменело”, – пишет мне один из простецов-читателей, душа стала, как воск на морозе, а царь Давид говорит, что воск тает от лица огня. Та к и душа наша нуждается в солнце, чтобы согреться и умягчиться. Но лучи солнца мало проникают сквозь мрак житейской суеты… Вот наступает праздников праздник – Светлое Воскресение Христово; какая радость для христианина, какое торжество, как душа волнуется!.. Мне уже 60 лет от роду; значит, я встречаю сознательно этот праздник, по крайней мере, в 50-й раз, и все одно и то же, – та же радость, то же душевное волнение, как и 50 лет назад! С нетерпением ждешь удара в колокол к светлой заутрени, с трепетом сердечным идешь в Божий храм, а при пении радостнаго Христос воскресе – от умиления слезы текут… А потом что? Иду домой, христосуюсь с домочадцами, и все садимся за стол, уставленный яствами и питьями со спокойной совестью… А там, где-то далеко от нас, слышится жалобный голос: “Мама! мне холодно!.. Мама! я есть хочу!” А эта несчастная мама в нетопленной хате крепко прижимает к себе своих малюток, как птица птенчиков, чтобы согреть их, и слышит она торжественный звон, и заливается для праздника горючими слезами… А детки опять свое: “Мама, я есть хочу, мне холодно!”… – “Да обождите родные мои! Вот Бог пошлет”…

А мы с спокойной совестью разговляемся, мы не слышим этих горьких жалоб вдов и сироток, и мы смеем называть себя христианами!.. Св. Евангелие всегда пред нами; раскроем его и прочтем, – вот что говорит Христос грешникам: “ алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и не одели Меня, болен и в темнице, и не посетили Меня… Идите же от Меня, проклятые, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его!” (Мф. 25, 41–43)… О, как страшно! Та к ли ты поступаешь, душа моя? Та к ли, как велит Христос? О, как хотелось бы, хотя в этот великий торжественный праздник, обогреть и накормить этих несчастных сироток, согреть их теплым отеческим словом, – какую радость мы принесли бы этим вдовицам, этим сироткам, в этот великий и пресветлый день Христов! А какая радость была бы для нас самих, для нашей души: мы сказали бы: “Слава Богу! Хотя раз в году мы исполнили завет Христа!”

С удовольствием я делаю выписки из этого письма и радуюсь, что есть еще добрыя христианския души, которыя не совсем забыли заветы Христовы, что еще тоскуют сердцем по этим заветам. Далее в письме автор скорбит, что он одинок, что один он не в силах этого сделать – на это у него средств нет… Не скорби, добрая православная душа! Не можешь ты сделать многаго – сделай хотя немногое; не можешь согреть и напитать всех сироток, которых видишь, – пригрей и накорми хоть одного из них, приласкай и добрым словом утешь остальных: это-то ты уж, конечно, можешь, а Бог, видя твое доброе произволение, пошлет тебе невидимо средства и на других сироток… Ведь не мы делаем добро, а Бог в нас и чрез нас творит его, – мы же только орудие Его жизнедеятельности на земле… Христос ищет среди людей, среди верных Его заветам душ, таких, у коих сердце открыто для добра, и творит чрез них это добро, и делает их счастливцами, живыми членами Своего таинственнаго тела – Церкви Православной… Не знают этого счастья сыны мира, служащие богу века сего – мамоне; не знают еретики, высоко о себе думающие: это счастье доступно только смиренным душам, внимающим слову Христову: егда твориши милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф. 5, 3). И когда же мирянину творить такое животворящее для души добро, как не в праздники Господни, как не в светлые дни Христова Воскресения? Ведь то, что мы делаем ближнему, мы делаем Самому Господу нашему, слышите, что Он говорит: аминь, глаголю вам: елика сотвористе единому братий Моих меньших – Мне сотвористе! (Мф. 25, 40).

Я говорю мирянину… А мы, пастыри, мы что должны делать в святые дни?.. О, конечно, по мере наших сил, идти впереди своих пасомых в доброделании, ибо сказано: овцы по Нем идут (Ин. 10, 6); мы должны первые подавать пример любви христианской во имя Воскресшаго Христа. А затем – слышите: русская душа жалуется, что ей холодно? Та к согреем ее благодатью Христовой! О, как преизобильно веет эта божественная благодать, всегда немощных врачующая и оскудевающих восполняющая в нашей Церкви Православной! Одно уже богослужение, разумно, благоговейно, истово совершаемое, как согревает верующее сердце! И особенно богослужение праздничное: какая дивная поэзия в песнопениях, какая красота, выразительность, осмысленность в обрядах! Привлеките к участию в богослужении молящийся народ, введите постепенно общее церковное пение: пусть дети поют и читают в церкви, а вы не опускайте ни одного богослужения без живого слова проповеди, хотя краткаго, но сердечнаго, и – верьте: тогда никто не пойдет на эти скучнейшия собрания еретиков – пашковцев, штундистов, баптистов, имже ныне несть числа. Чтобы приучить народ к общему пению, ныне издано много сборников молитв и песнопений, ценою в несколько копеек: каждый может себе приобрести такую книжку и по ней петь то, что положено и чего не знает он наизусть. Затем, кроме богослужения, открывайте внебогослужебныя собеседования и в храме, и в школах, и по деревням. И здесь учите народ пению: он так любит петь церковныя песнопения. И научить этому не особенно трудно: ведь если он запомнит восемь напевов гласов, то уже может и петь стихиры, остальное еще легче усвоить. На собеседованиях облекайте истину Христову в образы, приводите больше примеров из жизни святых Божиих, как они прилагали к жизни учение Христово, а чтобы не сказал кто: то были святые, а нам, грешным, где же им подражать? – берите примеры и из современной жизни… Кто хочет исполнить свой долг по совести, кто любит сердцем своих пасомых, тот постоянно слышит в своем сердце голос Христа Спасителя: жатва убо многа, делателей же мало… И жаждущих слова Божия много, ах, как много! Ведь почему-нибудь да идут к еретикам, на их собрания: что их влечет туда? Простое ли только любопытство? Нет, там они надеются пить воду живую, но вместо того – пьют яд вражды против матери-Церкви… “Отчего у нас понятия помутились, – пишет мне тот же простец, – отчего мы не можем отличить черное от белаго? Да оттого, что нас не учат, с нами не беседуют по-отечески, оттого, что мы не чувствуем той теплоты в наших пастырях, какой просит наша душа… Если бы наши пастыри пошли в деревню на беседы, посмотрите, как повалил бы к ним народ послушать святой той проповеди, пришли бы и мужчины, и женщины, и дети: какая радость была бы для пастыря, да и для простых людей! Они долго помнили бы и проповедь, и проповедника. А у нас появились волки хищные в овечьей шкуре, именуемые баптисты, и увлекают из стада Христова добрых овечек. Везде, где они появляются, народ валом валит послушать проповедника-баптиста о слове Божием. Простой человек рад хоть безбожника послушать, только бы говорил он о слове Божием. А у нас нет бесед у наших пастырей, нет света, нет тепла, и остыли наши души, и перестают православные в церковь ходить… Дайте же нам света, дайте нам тепла, согрейте нас отеческой любовью!”…

Вот голос православной народной души. Ужели мы не услышим его? Страшно Богу ответим, если притворимся, будто не слышим его. Его нельзя не слышать. Алчущий и жаждущий народ – смотрите – идет к тем, кто дает ему камень вместо хлеба, змию вместо рыбы: кто ответит Богу за это, братья-сопастыри стада Христова?!

№ 13
Мой отклик на голос из земли забвенной

Сегодня читатели найдут в “Троицком Слове” письмо миссионера “Из земли забвенной” – из далекой Камчатки. Молодой проповедник Православной веры Христовой прибыл оттуда нарочито в Петербург, чтобы поведать духовныя нужды инородцев, обитающих в этом холодном, пустынном крае, знакомил жителей Петербурга с бытом и нравами этих детей природы, призывал православных к образованию общества или братства, чтобы вносить свет Христов в этот, действительно, забытый в духовном отношении край, где на расстоянии 943 000 квадр. верст нет ни одной православной церкви, где тунгусы, принявшие св. крещение, видят священника один раз в 20 лет… Отец Нестор рассказывал, как ему приходится объезжать за сотни и тысячи верст отстоящия одна от другой юрты туземцев: ехать нужно на собаках, в страшную стужу, в вечной тьме, прорезываемой только иногда северными сияниями. Слушая его рассказы, невольно начинаешь стыдиться за тех, кои именуют себя православными, но своим поведением, своею деятельностью блазнят только младенчествующих инородцев, которые с недоумением спрашивают: “А где же Светлый Бог вон у тех…” Жаль, что о. миссионер не написал тех подробностей, которыя он передавал в устной беседе: о том, как живут эти дети природы, как устроены их юрты, как он пробирается в эти юрты, спускаясь через дымовое отверстие сверху, верхом по закопченному бревну, пачкаясь сажею, задыхаясь, без привычки, от дыма, разъедающего до боли глаза, переполняющаго нос и рот, как нуждаются эти дикари в помощи медицинской. На всю Камчатку есть всего лишь один врач, да и тот никогда не ездит по инородцам. Сестры милосердия несут самоотверженный труд, но их всего на Камчатке – три. И вот в этой юрте, пропитанной запахом гноя, миссионера окружают больные, голодные люди, среди них много с отгнивающими частями тела, безногих, безруких, с искаженными и выгнившими лицами, всякаго возраста, от младенца до старика. Вот ползет десятилетний мальчик, покрытый страшными гнойными язвами, и безсвязным глухим стоном просит о помощи и облегчении. Вот его несчастная мать, исстрадавшаяся за него, старается облегчить страдания своего любимца-сына, но как? Она вырезает его гнойные наросты рабочим тупым, иногда грязным, ножом, вытирает эти раны сухой травой и, конечно, засоряет их еще более… Вот отец с отгнившими ногами, с болезненным стоном ползет по земле, разлагаясь дальше, а мать и дочь, лет семи малютка, обе скорчены и ходят, опершись руками на землю, с опущенной всегда вниз головою…[7]7
  См. “Новое Время”, № 12, 248.


[Закрыть] Сердце содрогается, когда слышишь это из уст того, кто, лицом к лицу, сердцем пережил все это как свидетель неложный, как служитель Христа, душу свою отдавший этим страдальцам, а когда он же поведает, что эти дети природы встречают каждаго, носящаго духовную одежду неизъяснимо-трогательным приветствием: “Христос воскресе!” – как будто напоминая тем, что во имя Воскресшаго Спасителя мира они ожидают от нас помощи как духовной, так и телесной, – трудно удержать слезы сострадания, и я видел эти слезы на глазах даже мужчин, которые слушали о. Нестора… И слава Богу, дело, зачем он приезжал в столицу, налаживается: братство уже представило в Святейший Синод свой устав, более ста лиц из высшаго круга откликнулось на его призыв и записалось в учредители. Сам Благочестивейший Государь изволил принять молодого труженика на невозделанной ниве Евангелия, и отнесся с царским благоволением к его святому делу.

Да, дело святое, дело великое, дело, Богом порученное нашей Руси Православной… Но что творится с нашею Русью? Сама-то она не пошла ли из христианства обратно к язычеству? Не обратились ли многие из ея сынов уже в настоящих язычников, кроме, может быть, только наименования? Русские люди будто опьянели от разных “свобод”, поняли эти свободы как “непротивление злу”, разрушают все преграды, охраняющия границы между добром и злом, стремятся проводить это “непротивление” в самые законы: где уж тут говорить об обращении инородцев из язычества?! Я очень боюсь, что и о. Нестор, в простоте души поверивший Петербургу, может легко обмануться: уедет он, полный надежд, к своим детски его полюбившим камчадалам, а в Питере его дело пойдет по канцеляриям, – те, которые с увлечением слушали его одушевленное слово, остынут в своем усердии и, – чего не дай, Боже! – позабудут его… А он будет повествовать своим пасомым о той братской к ним любви, какую питают русские православные люди в Питере, и они будут плакать от радости и ждать… Будет ждать и о. Нестор, будет напоминать о себе, но трудно воздействовать на Питер за 10 000 верст. А тамосущие, в Камчатке живущие “русские православные”, что “камлают за картами и шаманят за вином”, что безсовестно грабят наивных детей природы, будут подсмеиваться над их простотою и доверчивостью… И горько будет бедному, одинокому труженику в далекой холодной Камчатке, и надломятся его силы, и заболеет он от непосильнаго труда… О, если бы я ошибся в этих предположениях! Если бы скорее образовалось братство, если бы пошли к о. Нестору добрые сотрудники-иноки, способные на великий подвиг!.. Ведь подумать только: эти инородцы, простые сердцем, как дети, тянутся к нам с такою доверчивостью, с такою надеждою, что, воистину, жаль их и грешно отвергнуть; они ищут у нас тепла и света: Богу ответим, если не дадим им этих духовных благ! Они готовы сродниться с нами духом, стать русскими людьми: ужели мы отвергнем их и согрешим пред родною историей, пред родным народом? И много ли для сего нужно, если говорить о средствах материальных? По одной копейке с православной души!.. И ужели нет среди нас, среди ста миллионов православных, людей, подобных о. Нестору, которые беззаветно отдали бы себя на святое дело апостольскаго служения в Камчатке?

Правда, мы живем в каком-то мраке безпросветном. Рушатся наши заветные идеалы, оскверняются святыни, гаснет вера в сердцах, оскудевает дух монашества. Казалось бы: в такое ли время говорить о подвигах апостольства?

Отвечаю: да, именно теперь и надо напомнить нам заветы предков наших во всей их чистоте и высоте; именно теперь и должно вызвать из среды нас людей, еще способных к подвигу… Одно их появление уже пробудит нашу совесть, заставит нас задуматься над тем, что мы делаем, куда мы идем. Яркий луч солнца, падающий на глаза спящих, пробуждает их от сна. Светлый порыв души на подвиг во имя Божие, готовность на самоотречение во имя любви к ближнему – уже сильны разбудить нашу спящую совесть. Ведь вот одно появление о. Нестора в этом бездушном, казалось, Петербурге пробудило совесть еще не потерявших веру во Христа: хотя сто человек на полуторамиллионное население столицы – капля в море, но ведь по слову Апостола Павла, “мал квас все смешение квасит”, и царство небесное, по слову Христову, подобно закваске, которая поднимает все тесто… Ужели же на Руси не найдется еще, хотя бы двух-трех ревнителей веры, которые пошли бы в Камчатку на подвиг апостольский? Ужели то движение, которое проявило себя в Петербурге, не отзовется в других городах? Да ведь оно, это движение, нужно для нас самих, для собственного нашего спасения, как душевнаго, так и государственного… Оттого мы и гибнем, что омертвели духовно, не проявляем жизни в христианской деятельности, находимся в духовном параличе. Сделаем усилие, заставим себя пойти навстречу Христу: смотрите, в лице сих братий наших меньших Он простирает к нам руку Свою, руку, не только просящую у нас для сих братий помощи, но и всемогущую, нам же помогающую, нас же укрепляющую… Ведь, Господь и без нас может найти для сих инородцев просветителей и учителей веры, но Он хощет, чтобы мы исполнили сию святую миссию, чтобы нам досталось счастье быть их просветителями, чтобы мы были орудием Его благостнаго промышления о сих, сидящих во тьме и сени смертней сынах Адамовых. И они чувствуют простым детским своим сердцем все это, они простирают к нам свои умоляющие взоры, они с улыбкой детской радости встречают служителей Христовых радостным приветом – Христос воскресе! Ужели же мы отвергнем их? Ужели, в лице их, мы отвергнем Того, Кто сказал: понеже сотвористе единому сих братии Моих меньших, – Мне сотвористе? (Мф. 25, 40).

Нет! Этого не будет. Русь еще не отреклась от Христа. Она проснется, она стряхнет с себя эти, врагами веры и народа навеянные кошмары, она понесет свет Христов не только в свою русскую Камчатку, но и в Китай, и Японию, и в Индию, и всюду, где еще не проповедано святое Православие, где еще не светит свет Христов, просветити весь мир имеющий. Если святое Православие наше есть чистая истина Христова учения, то мы должны просвещать сим светом не только язычников, но и неправославных христиан. Западные христиане в последнее время шлют к нам, будто к язычникам, своих проповедников, разных баптистов, штундистов, не говоря уже о римо-католиках. Бедные! В своем самодовольстве они и не подозревают, что чистое Христово учение – у нас, что не им нас, а нам бы следовало просвещать их… Увы, мы не ценим, не знаем сокровища, какое вверил нам Бог, а кто знает его цену, тот не находит слов, как благодарить Господа за него.

Проснись же, родная наша матушка Русь! Сбрось с себя все чужое, наносное, вспомни заветы предков и то, к чему зовет тебя Господь! Слышишь: даже язычники камчадалы взывают к тебе: Христос воскресе!..

Кому Бог внушит добрую мысль помочь о. Нестору посильною лептою, тот может послать деньги прямо во Владивосток, на имя Высокопреосвященнаго Евсевия, Архиепископа Владивостокская и Камчатская, для миссионера иеромонаха Нестора. Не отказывается и наша редакция, и я лично, передавать сии лепты. Об открытии Общества или братства будет нами сообщено в свое время.

Дневник сей был уже написан, когда получен № 12,248 “Новаго Времени”, в коем сообщается, что Святейший Синод утвердил устав братства, о коем ходатайствовал отец Нестор.

Слава Богу: шаг вперед…

№ 14
“Хор душ” и Церковь

Слава Богу: сознание, что нельзя жить жизнию, оторванною от жизни наших предков, начинает проникать в среду таких искренних публицистов, как г. Меньшиков, который в последние годы желает идти впереди других по пути раскрытия нашего национальнго самосознания. Правда, о православии, как первой основе русскаго национальнаго духа он еще говорит как-то робко, мимоходом, но и за то уже спасибо. Бог даст, если он не устыдится быть до конца искренним и глубже вдумается в суть дела, то и о православной вере нашей он заговорит с тем же горящим чувством любви, как говорит теперь о “национализме”, проще говоря: о народности, о тех свойствах русской души, которыя отличают русскаго человека от всякаго инородца. Ведь то, что говорит он о “жизни рода”, мы постоянно повторяем в отношении жизни Церкви. Церковь есть живой организм, есть тело Христово, коего членами пребывают не те только, кто живет теперь на земле, а все от века отшедшие к Богу отцы и братия наши, матери и сестры, начиная с первозданных прародителей наших и кончая тем христианином, который примет святое крещение, сочетается с распятым Господом, пред Его вторым пришествием на землю. Господь Сам говорит о Себе: “Я – лоза, а вы – ветви”. Отломится ветка от лозы и замирает: так – только в живом общении с Господом, с Его телом – Церковию, возможна духовная жизнь. А поелику наши предки “жили в Церкви”, Церковь была стихиею их жизни, то быть в общении с ними и жить в Церкви значит одно и то же. Я говорю о жизни духа, но то же применимо и к жизни народной души, к народной психологии, народному миросозерцанию. Как жаль, что такие талантливые писатели, как г. Меньшиков, сами-то живут вне Церкви и только издали своим сердцем угадывают истину. Оттого она у них и высказывается как-то туманно, общими местами: читая их, чувствуешь, что человек ощупью подходит к ней! Оттого и суждения их иногда отзываются каким-то не то пантеизмом, не то еще какою-то туманною философией. Но важно уже и то, что они, благодаря своей искренности, подходят к церковному мировоззрению в самом важном вопросе жизни: “человек, говорит г. Меньшиков, лишает себя жизни личной, когда выходит из источника ея – жизни рода”. Подставьте здесь слово “род” словом “Церковь”, и получится тот закон, коим живет в Церкви все верующее во Христа человечество. “Всякое сколько-нибудь резкое отклонение от жизни рода составляет уродство и болезнь”. Опять замените слово “род” словом “Церковь”, и православный богослов охотно подпишется под этими словами. Ведь всякая ересь, всякое сектантское мудрование есть именно уродство и болезнь. “С индивидуальной точки зрения, говорит г. Меньшиков, родовая (по-нашему: церковная) жизнь есть жизнь вечная: она была до нас; мы умрем, а она потечет дальше, в потомстве нашем”. Тут автор, очевидно, говорит, как человек чуждый жизни Церкви и по ту сторону гроба, и будем жить вечно не церковною только, но и личною жизнию и по ту сторону гроба, и вот в этом-то и есть то счастье, о коем автор говорит тут же: “только тогда человек и счастлив, только тогда и чувствует в себе полноту жизни, когда он живет жизнью вечной, жизнью всех своих предков”. Ведь если нет вечной жизни личной, то для меня мало “счастья” в том, что и после меня “жизнь потечет дальше”. Ведь, “полнота жизни и счастья” именно в том, чтобы, как я лично, так и все мои близкие, и весь народ, мне родной, и все верующее человечество жило вечно и было счастливо, а это возможно только для того, кто верует во Христа, и возможно только в Церкви. И к этому счастью “отдельный человек”, действительно, “двигается совокупной силой всего общества”, т. е. всей Церкви; при таком движении, действительно, “нельзя упасть и нельзя отстать: откуда-то берутся силы…” Только все это не в той туманной области вечнаго бытия “рода”, о коей говорит г. Меньшиков, а в самой реальной области церковной жизни.

Свою статью г. Меньшиков пишет по поводу той невидимой заразы, которая губит теперь столько жизней – по поводу самоубийств среди молодежи. Он видит причину этого ужаснаго явления в “том моральном опустошении, которое вносит в мир дезорганизация общества, разобщение людей”. “Старое общество, говорит он, носило это имя (имя “общества”) потому, что толпа людей, действительно, была проникнута общими началами, общей верой, общим разумом, общим одушевлением. Теперешнее же население утратило эту общность – не вполне, конечно, но в значительной степени. Оно перестало быть живой гармонией, хором душ, т. е. перестало быть обществом. Отцы и матери еще веруют в Бога, хотя и охлажденным сердцем, – но сами самоубийцы едва ли имеют эту веру – по крайней мере, в движущем, поднимающем дух состоянии. Искренняя вера есть ведь искренняя надежда, самоубийцы же, очевидно, те несчастные, что потеряли всякую надежду”. Та к говорит г. Меньшиков. Чувствуете ли, как почтенный публицист близко подходит к решению вопроса? “Моральное опустошение” – разве это не то, что мы называем духовным одичанием, утратою христианских идеалов? “Утрата общности…” да не есть ли это, по-нашему, оторванность, отчуждение от Церкви, духовное одиночество, весь ужас удаления души от Бога? “Живая гармония, хор душ” – в наилучшем смысле не есть ли это то, что мы называем жизнью в Церкви, в общении с Христом и всеми во Христа верующими? – “Мне известные самоубийцы, пишет г. Меньшиков, все принадлежали к современной русской интеллигенции, охваченной со всех сторон растлевающим еврейско-масонским нигилизмом. Суть нигилизма состоит в отрицании вечной жизни, в презрении к жизни рода, в постановке индивидуальнаго “я” выше всего”. Верно, но потрудитесь подставить вместо слова “род” опять все то же слово “Церковь”, и будет то, что мы, служители Церкви, твердим изо дня в день. “И на верхах, и в низах идет крушение человеческаго общества; исчезает общая сила, поддерживающая отдельную слабость”. Да, идет крушение церковных идеалов; люди бегут от Церкви, не хотят слышать о ней и, действительно, исчезает общая сила – любовь, поддерживающая отдельную слабость. “Самоубийства неизбежно должны расти они будут расти, и, может быть, в степени ужасающей и невероятной для нас”, пророчествует г. Меньшиков. Он горячо призывает беречь юношей и девиц от грозящей им опасности. “Помогите им, взывает он, опять войти в родовой поток, придвиньте их к единодушию с предками, верните, хоть немного, к древней вере в жизнь…” Красивыя фразы, Михаил Осипович, – хочется крикнуть ему, – но скажите, положа руку на сердце: вы-то сами знаете секрет, как выполнить ваш же собственный совет? Та к научите же! А мы уверены, что сами вы ничего не придумаете для выполнения вашего совета, кроме все тех же громких, красивых, но – увы! – пустых фраз. Если хотите – оне и не пустыя, но вы не видите, по крайней мере, вы не указываете той силы, которая повлекла бы властно в этот “родовой поток”, придвинула бы нашу несчастную, зараженную духом глупейшей гордыни молодежь к “единодушию с предками”, отогнала бы от нея того беса-опустошителя, который, по вашим же словам, вошел в их душу и отколол ее от вечной жизни… А эта сила есть: она в Церкви, в вере православной, в благодати Христовой, которою столь обильно располагает Церковь. К несчастью, в нашей интеллигенции есть непреодолимое препятствие к тому, чтобы использовать эту силу: наш интеллигент смотрит на Церковь глазами западнаго полуинтеллигента, в Православии видит какое-то жалкое подобие римскаго католицизма, в духовенстве – невежественных фанатиков и корыстолюбцев, по подобию иезуитов, и, с высоты какого-то величия просвещеннаго человека, судит о том, чего не знает и знать не хочет… Следы такого отношения к Церкви и нашему духовенству мы могли бы указать в статьях того же г. Меньшикова, но думаем, что он отдает в этом дань веку сему лукавому безсознательно, а потому и винить его в этом не следует строго… Если он будет искренен в своих дальнейших исследованиях духовной жизни народа Русскаго, если будет мужественно высказывать плоды своих честных исследований, не боясь того, что скажут о нем иудействующие органы печати, то Бог даст, он и сам познает свои ошибки и сознается в них.