Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Как этот якобы “православный христианин” – он не захотел подписаться, но видно – интеллигент, и дает повод заключать, какое же убожество христианских понятий имеют некоторые наши интеллигенты, начитавшиеся немецких лженаучных сочинений! Напиши он открыто свой адрес, я бы ответил ему и не было бы мне надобности писать эти строки в моем дневнике. Но вот – подите же: немцу верят, а св. Апостолам, святым отцам, Вселенским Соборам, самой Церкви, Самому Христу Спасителю, повелевающим чтить книги Библии, как писание священное, – не верят, а еще называют себя христианами, да еще православными! Как же непрочны их христианския понятия, которыя разбиваются в прах пред первой попавшейся книжонкой немца или нашего вольнодумца, вроде П. Ковалевскаго, а вопросить со смирением: как и почему мы, православные, так веруем и тако исповедуем – как будто это ниже их достоинства. Напротив, будто важное открытие делают, упрекая нас в неведении немецких отрицательных книг и писаний легкомысленных “мистиков”, вроде Гротта и им под…

Скорбно думать обо всем этом!

Мудрость и любовь Церкви

Паки наступил святой и Великий пост. Паки зовет нас святая Церковь к покаянию. Когда подумаешь, как нежно заботлива наша мать-Церковь, как мудро она проявляет эту заботу о нас, как глубоко знает она наши немощи духовныя, то невольно преклоняешься пред нею и недоумеваешь: да как же можно не любить такую мать, как не бежать к ней навстречу на ея любящий призыв, как добрыя дети бегут навстречу родимой матери, которая хочет защитить их от обидчиков, помочь им в их горе, полечить их болезни?

Немощны мы, не сладим с собою, когда приражаются к нам враги наши – страсти: от юности, с самой ранней юности, оне борют нас; бывают минуты, – увы, только минуты! – когда мы плачем, обижаемые ими, поддаваясь искушениям плоти, мира и диавола; а время жизни течет и течет, а могила все ближе и ближе, но и сердце наше все черствее, холоднее и холоднее… Не можем сладить с собою!

И вот спешит к нам наша родимая матушка-Церковь, с своими заветами и уставами, спешит с благодатными средствами, чтобы помочь нашей немощи. Она заповедует нам на определенное время пост; а чтобы это горькое для плотскаго человека средство было удобоприемлемо, она услаждает его трогательными воспоминаниями из истории рода человеческаго, истории Церкви, украшает обрядами, привлекает к нему сердца умилительными песнопениями, действуя не только на ум, на рассуждение наше, но и на сердце, на наше чувство, пробуждая не только мысль, но и эстетическое, художественное чувство, дабы все естество наше, вся наша природа ощущала благодатное воздействие поста, умягчалась, располагалась к нравственному возрождению в покаянии. После целой недели полупоста, когда воспрещается только мясо, дабы постепенно приучить к строгому воздержанию полнаго поста, Церковь последнее пред постом воскресенье воспоминает падение Адамово, печальную историю изгнания первых людей из рая, начало греха в роде человеческом. Как это благовременно! Как полезно на примере праотца напомнить: вот, смотрите, к чему повело преслушание заповеди Божией! К чему повело нарушение поста! Вот что значит – самоволие, самочинное, помимо воли Божией, искание счастия, свободы, блаженства: к рабству, рабству греху, самому тяжкому рабству, от котораго стонет все человечество, превращаясь в животных, зверей, опускаясь ниже зверей! Свобода дана была человеку под условием сочетания ея с волею Творца, а он пошел против воли Творца, употребил во зло свою свободу и подпал под власть врага Божия и врага своего. Последствия всем нам известны, для всех слишком ощутительны. И вот неизреченная благость Божия дала нам средство уйти из этого рабства греху, предавши себя паки в волю Божию. Пришел Господь, создал Церковь Свою на земле и дал ей благодатный средства к спасению нашему из плена греха. Он сказал: аще кто Церковь преслуьиает, буди тебе яко язычник и мытарь. Послушание Церкви – вот спасительный путь избавиться от плена врагу Божию. И Церковь простирает нам матерния объятия, зовет к себе, в свои недра, предлагает все, что нам нужно для спасения. Вот она отверзла двери покаяния, громко зовет к посту, к исправлению жизни, открыла сокровищницу духовных врачеваний: придите все страждущие, все, грехом измученные, придите к источнику исцелений, и Христос исцелит вас, примет вас в свои объятия, и вы почувствуете желанную свободу, и возрадуется сердце ваше, почувствует оно, что вместо рая земнаго к нему ближе стал рай небесный…

День покаяния

Если бы можно было в текущие дни одним взглядом окинуть все необозримое пространство родной Русской земли, то какая умилительная картина представилась бы изумленному взору наблюдателя! Сотни тысяч храмов Божиих, украшающих и многолюдные города, и скромныя села, и святыя обители, полны народа, который тянется к ним из всех уголков, из заброшенных в лесах и степях селений, чтобы очистить свою совесть таинством покаяния, чтобы соединиться с Господом в таинстве Божественнаго Причащения, чтобы сложить у алтаря Господня тяжелую ношу своих грехов, своих скорбей и забот. Зовет Господь, и идут к Нему все сии труждающиеся и обремененные, ищущие мира и духовнаго обновления, идут и обретают под сению храмов Божиих то, чего жаждет их многоскорбное сердце. Русь кается, Русь духом обновляется!

Пятница – день исповеди. Храмы Божии полны. Длинными вереницами стоят говеющие в ожидании очереди, чтобы подойти к священнику; у более внимательных к себе выражение лиц сосредоточенное; видна забота о том, чего бы не забыть сказать духовнику, о чем бы спросить его, чтоб душу облегчить. Ведь, к сожалению, иной только раз в год бывает на исповеди: хотя бы этими святыми минутами воспользоваться! У всех в руках свечи, духовник зажигает их тогда, когда произнесет разрешение, зажигает в знамение того, что у принесшаго покаяние возжигается новая, благодатная жизнь, погашенная, было, грехом.

А у аналоя, пред царскими закрытыми дверями, или на клиросе, стоит священник, в епитрахили, наклонив голову к исповеднику, стоит и внимает глаголам его совести. Тихо ведется таинственная беседа. Духовник – только свидетель. А приемлет исповедь Сам Господь. Иногда слышатся вздохи; иногда отходящий от аналоя исповедник или исповедница незаметно отирают слезы платком. О, эти слезы-жемчужины! Их собирают Ангелы-хранители в чаши златыя и несут к Богу, как сокровище безценное! И не утаится от Сердцеведца ни едина капля слезная, ни едина часть капли некая! Оне берегутся до суда Божия вместе с теми слезами, коими некогда блудница омывала ноги Спасителя, вместе с вздохами мытаря, вместе с воплями покаявшагося благоразумнаго разбойника!..

После вечерни читается говеющим правило. В канонах и акафистах Церковь влагает в уста молящихся покаянныя воззвания к Господу Сладчайшему Иисусу Христу, к Его Пречистой Матери, к Ангелу-хранителю… Так добрая мать учит свое милое дитя слагать персты для молитвы… Так готовится Русь к общению с Господом!

В благоговейном настроении верующий православный говельщик проводит остаток дня, чтобы на утро снова стать на молитву, дабы уготовать Господу путь в свое сердце…

День духовнаго обновления

Настал светлый день для верующих душ. Отверсты царския врата в храмах Божиих. Слышится торжественный призыв: Со страхом Божиим и верою приступите!

И чувствует в простоте верующее сердце, что не священник стоит в царских вратах, – это Сам Христос в вратах рая встречает пришедших на Тайную Вечерю к Нему всех, кого Он звал, кто откликнулся на Его зов: и с путей, и с халуг[88]88
  Халуга – улица между плетнями или заборами, закоулок, захолустье. – (Ред.).


[Закрыть], и со стогнов шумнаго города, и из чертогов вельможеских, и из убогих жилищ бедняков – всех звал к Себе на дивную вечерю Небесный Домовладыка, и все идут к Нему, как братья, – тут, пред лицом Его, все равны, никому и в голову не придет считать себя выше других, достойнее, почетнее; ни знатность рода, ни богатство, ни власть не дают права на то – но любовь, как дыхание жизни всей Церкви, всех равняя, в то же время всем подсказывает воздавати всем должная. С любовью вельможа уступает свою чреду больному, хилому старику, старушке, малому ребенку; с готовностью знатная боярыня помогает простой женщине-матери причастить ея детей; и за эту любовь, за эту готовность помочь простецы платят сугубой любовью, смиренной молитвой, а иногда и трогательным словом благодарности. Тут, в дому Отца Небеснаго, все чувствуют себя счастливыми детьми, все наслаждаются пиром веры, по выражению св. Златоуста, – вкушают от богатства благости Божией.

И когда подумаешь, что в эти светлые дни общения с Господом вся Русь православная, в великом множестве верующих, от края до края родной земли, соединяется со Христом, Который, по выражению поэта, исходил, благословляя ее, матушку, благодатью Своею из конца в конец; когда представишь себе, что весь народ православный, в лице лучших своих сынов, в эти дни, очищенный Таинством исповеди, соединившись с Господом, составляет единую Божию семью, единую Церковь Христову, то так отрадно становится на душе, такия надежды воскресают в сердце, что все скорби будто отходят куда-то в сторону, легче дышится, все получает особый, неземной смысл… Совершается великое таинство: народ воспринимает новые духовныя силы от своей Церкви; любовь найдет пути, коими эти силы перельются в тех, которые несут тяжкий крест борьбы с врагом Церкви и Отечества; оне, эти силы благодатныя, помогут им свершить великий подвиг освобождения не только братьев-славян, но и всего человечества от рабства, которым грозят всему миру отрекшиеся от заветов Христа. Пусть они, сильные, хвалятся силою своею, мы уповаем на Господа Сил, мы идем во Имя Господне, мы веруем в милость Божию. И крепка, и не напрасна эта вера наша, ибо в Таинствах покаяния и Божественнаго общения с Господом мы почерпнем и дерзновение веры, и благодать упования на помощь Божию.

Бог нам прибежище и сила в скорбех, обретших ны зело.

Грозный суд Церкви

Раз, только раз в году, в первое воскресенье Великаго поста святая Церковь громко возвышает свой властный голос и произносит суд, во исполнение завета Самого Господа Иисуса Христа: аще и Церковь преслушает брат твой, буди тебе, яко язычник и мытарь. Двенадцать раз по трижды слышится грозное слово “анафема” под сводами каждаго кафедральнаго собора, и сердце трепещет при этом страшном слове отлучения, и невольно вопрошаешь себя: не относится ли и к тебе это слово?

Не повинен ли и ты в чем либо, подводящем под этот суд Божий? Если в ком еще не погасла искра веры в Бога, в Евангелие, в Церковь, если кто еще не отрекся от веры христианской, пусть же спросит себя, внимая грозным прещениям Церкви: верует ли он в бытие и свойства Божии? Верует ли в Божество Христа Спасителя и Его искупительное дело нашего спасения? Верует ли в приснодевство Матери Божией, в богодухновенность писаний пророков и Апостолов, в грядущий страшный суд и воздаяние? Приемлет ли таинства, Церковию Христовою содержимыя, постановления святых соборов и предания, божественному откровению согласныя и православною Церковию благочестно хранимыя? Почитает ли святыя иконы, к воспоминанию дел Божиих и святых угодников Церковию приемлемыя?

Есть одно прещение, которое должно бы заставить многих задуматься, если только они еще считают себя православными. Это грозное предостережение Церкви относится к “помышляющим, яко православнии государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благословению, и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великаго сего звания в них не изливаются, и тако дерзающим противу их на бунт и измену, – анафема”!

Таким возглашением Церковь торжественно объявляет, что Царская власть от Бога, что Царь есть Помазанник Божий. Этого мало: всех, кто не признает православнаго Государя Помазанником Божиим, восприявшим дары Духа Божия для прохождения Своего царскаго служения, и дерзающих на бунт и измену, Церковь отлучает от себя наравне с еретиками.

Церковь православная всегда была в тесном союзе с государством; она освящает своим благословением и утверждает своим божественным авторитетом все начинания государственной власти, согласныя с законом Божиим и ея учением и служащия ко благу народа; почитая в лице Царя Божия Помазанника, она и Его авторитет ограждает своим авторитетом и требует от своих чад полнаго послушания и сыновняго доверия к Царю как Богом данному Отцу народа…

Позволит ли себе верный сын Церкви не доверять Его царским распоряжениям? Пусть об этом, при свете православной совести, подумают те, которые, считая себя членами православной Церкви, толкуют о каком-то неуловимом “общественном доверии”, забывая или умалчивая о доверии Царю…

№ 311–312
Всецерковная забота будущаго прихода

Время поста есть время пересмотра всех немощей, всех духовных несовершенств, всей греховности нашей, и не только каждаго из нас в отдельности, но и в совокупности, в тех единениях, которыя называются нашими приходами, обществами, союзами… Да, есть грехи личные, но есть и грехи общие, такие, за кои приходится отвечать не одному человеку, а всем в совокупности. Тут уже и каяться надо сообща, как говорится, “целым миром”, а во главе кающихся приходится по долгу пастыря становиться именно нам, пастырям Церкви. Укажу на один такой грех, на который так благовременно обратить внимание во дни поста и покаяния, особенно в виду призыва церковной власти “к деятельному участию в приходской жизни лучших местных сил из преданных Православной Церкви мирян”. Этот грех – постановка в наших храмах церковнаго пения в том виде, как это дело стоит в большинстве наших храмов, и, скажу не обинуясь, не только в приходских, но нередко и монастырских.

Церковное пение есть голос чувства верующей души, прославляющей Божии совершенства, Божие всемогущество и благость, благодарящей Бога за все, что от века творил Он и непрестанно творит на благо людей, изливающей пред Ним молитвы свои, покаянныя чувства, умоляющей Его о помощи в минуты жизни трудныя… Церковное пение есть отголосок, нередко повторяющий пение Ангелов Божиих у престола Бога, Творца всяческих, и вместе с сим возвышающий душу поющаго туда же, откуда несется этот дивный отголосок, объединяющий нас, грешных певцов, с небесными сладкогласными певцами – духами безплотными, о коих говорит нам слово Божие в Священном Писании.

Когда об этом подумаешь, то невольно приходишь к мысли: как же счастливы должны быть певцы церковные, удостоившиеся чести подражать, скажу больше – припевать Ангелам Божиим в земном небе – храме Божием, при совершении великих чудес благости Божией – святых Таинств! Не напрасно святая Церковь повелевает своему диакону кадить им по дважды, тогда как прочим мирянам по единожды; не без причины Матерь Божия дала в видении преподобному Иоанну Кукузелю, сладкогласному певцу, златицу, тогда как других иноков оделяла по сребренику. Своими устами певцы повторяют песни Ангельския, пророческия, песнь Самой Царицы Небесной, Которая и является в святой Церкви первою песнотворицею новозаветной Церкви – да будет позволено употребить монастырское слово – Головщицею в среде певцов церковных, ибо – подумайте: кто в Новом Завете прежде всех певцов, прежде даже Ангелов, прославил Бога дивною, высокохудожественною и преисполненною вдохновения от Духа Божия песнию: “Величит душа Моя Господа и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем?”… Думают ли об этом наши певчие? Увы, большая часть не только не знают, но и не хотят знать об этом!..

Недавно один благочестивый мирянин, посетив пустынную, уединенную, спрятавшуюся в лесах обитель, говорил мне о своих впечатлениях: “Я был там в будний день. Церковь была пуста: одни иноки на клиросах и кое-где по стенам, все в своих черных мантиях. Пение неспешное, благоговейное, безыскусственное, но в нем слышался голос души, стоящей пред Богом. Каждое слово как бы вырывалось из сердца. Это навевало чувство мира и благоговения и на меня, как будто в атмосфере храма незримо благоговейно реяли Ангелы Божии, повсюду веяла Божия благодать”… Таково впечатление на душу мирянина в тихой обители иноков, где служба Божия совершается, как первое, главное дело жизни, где на время молитвы, действительно, отлагается всякое житейское попечение.

Вот святая Киево-Печерская Лавра. Идет всенощное бдение под великий праздник Успения Богоматери. Не стану своими словами передавать поражающее душу впечатление пения этой службы. Лучше приведу отзыв знатока церковнаго пения, известнаго в свое время ревнителя церковности В. И. Аскоченскаго. “Раздается, пишет он, пение огромнаго лика, состоящаго из одних монашествующих. Боже, что это за пение! Слышал я много хоров на святой Руси; сам с любовию изучал нашу церковную музыку; понимаю ее настолько, насколько сил моих есть; но подобнаго пения выразить и перенести на ноты не могу, да и не умею… Жалкими и бледными представляются все композиции великих мастеров церковной музыки пред этими потрясающими звуками, не подсказанными наукой, а вытекающими прямо из души, насквозь проникнутой тем чувством, с которым должно благословлять Господа. Строгие контрапунктисты бросят свои теории и руководства пред этим пением, в прах повергающим всякое человеческое искусство… Лаврское пение – дело святое, чистое, небесное; а ко всему этому мы, по несчастному настроению нашей растленной природы, как-то глухи, тупы и не приимчивы. Для понимания вещей духовных заповедуют нам просветлить внутреннее зрение наше; точно так же и для понимания музыки, подобной лаврскому пению, надобно очистить внутренний слух наш, выкинуть из него все пустопорожния светския мелодии, забыть даже, если возможно, что вы слушаете музыку, а научиться уноситься духом в молитвенном воздыхании, выражением котораго Церковь Православная достойна и праведно признала не бездушные органы, а живой голос живаго человека. Тогда только можно постигнуть и обнять душою это пение, подобнаго которому, говорю твердо и решительно, нет во всей Руси! Приглашаю какого угодно дилетанта прислушаться к этим звукам, – сам он не заметит, как простоит четверть часа, слушая пение только предначинательнаго псалма… Слышал я многообразные напевы “Господи, помилуй”, но ни один из них в сравнение идти не может с тем пением этих, по-видимому, простых слов, какое имеет Лавра. В прах и сознание своего ничтожества повергается человек, слушая только “Господи, помилуй”, поемое лаврским клиром. Все в этом пении: и грусть, и плач, и какая-то сердцу понятная отрада. В семь полных тактов adagio заключены те два слова, – заметьте: в семь тактов, – знаменательное число! Почему не в шесть, не в восемь? Не знаю; знаю только, что душа разрывается от этого сокрушеннаго плача… Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых… и опять начинается великая песнь, которую бы слушал, слушал, безконечно слушал… Боже, благодарю Тебя, что Ты сподобил нас, недостойных, вкушать от приснотекущей сладости утешения, так потребнаго душе”…

Недаром говорят, что Император Александр Благословенный выразил желание, чтоб лаврские напевы сохранялись неизменно.

Таково впечатление простого, стройнаго, могучаго пения целой массы поющих, пения, которое гораздо более соответствует молитвенному настроению и возвышает его, чем пение партесное, так как оно естественнее, умилительнее, торжественнее; при таком пении усердный богомолец легко заучивает и слова песнопений и, незаметно для себя, сначала мысленно, а потом и устами начинает тихонько подпевать певцам, сливаясь с ними в общую молитву: здесь естественно души молящихся воздействуют друг на друга, сообщая друг другу умиление, вместе переживая торжественность богослужения.

Вот еще храм Божий – бедный сельский храм. Тоже будни. На клиросе поет старый “дьячок”. Поет один, ибо литургия заказана кем-то из прихожан по покойнике. Старец – тип уже вымирающих дьячков, которых сменили теперь псаломщики. Он – в своем безсменном “полукафтанье”, как звали в старину подрясник, позади виднеется косичка; он весь ушел в свое святое дело и неспешно, выразительно, опустив взоры долу, поет священныя песнопения. Видно, что пение это доставляет ему внутреннее удовлетворение, высокое духовное утешение… Где теперь такие клирики? Где эти старые “дьячки”, около себя, на клиросе, воспитавшие своих детей, многих святителей, подвижников, пастырей и великих тружеников на ниве духовной, да и не духовной только науки? А как они пели, как трогали душу тем, чего – простите – ни в каком хоре вы не услышите, чего не дадут вам самые знаменитые композиторы! В чем тайна этого пения? Пения иногда даже не обладающего хорошим голосом певца? Да в том, что он душою пел, он пел и благоговел; он чувствовал сердцем, что делал дело Божие, а не житейское, он, может быть, и не знал, но в сердце носил страшное слово Писания: проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением! Он пел и в богомольце будил молитвенное настроение, какое переживал сам. А в этом и весь смысл церковнаго пения.

Но вот – многолюдная обитель в большом городе; здесь уже не то… Тут уже пение художественное; тут поют не по обиходу, как это делает иногда хороший дьячок, например, в Великий пост, тут уже у певчих ноты в руках. Тут выделяется уже “регент”, иногда монах, иногда же и мирянин. Если монастырское начальство строго держит дисциплину, то на клиросе держится порядок в духе церковности, регент не размахивает руками, не делает жестов – то повелительно-энергичных, то усмиряющих, то ободряющих, то угрожающих. Но, помилуй, Бог, если настоятель – любитель вычурнаго пения в духе современных композиторов, тут уже регент – особенно мирянин – позволяет себе всякую мимику, и певчие все внимание свое устремляют не на слова песнопения, не на молитву, а на его руки, их движения… И чем более виртуозно пение, чем больше на нотах значков, тем больше такого внимания, тем меньше молитвеннаго настроения в певцах, а за ними – это уже передается инстинктивно – ив молящихся в храме. Правда, в монастырях это еще не так часто бывает, но в соборных храмах, в приходских, где певчие уже миряне, а еще больше горя – если хор смешанный, такой грех стал обычным явлением. Если бы настоятель стал им внушать держать себя с должным благоговением к святыне храма Божия, со вниманием к поемым словесам песнопений, то, они, пожалуй, удивились бы, что от них требуют того, чего они-де вовсе не обязаны делать да и – до того ли им?.. И доходит дело до того, что поют – что хотят, ведут себя – как им угодно, стоят задом к алтарю, иногда даже к храмовой иконе, которая обычно имеется на правой стороне иконостаса, близ праваго клироса, словом: это какие-то наемники-ремесленники, коим и дела нет до святыни храма, до молитвы, до соблазна, какой они производят среди богомольцев своим недостойным поведением. Скажу больше, бывают случаи, что в среде певчих попадают иноверцы, даже иудеи некрещенные, ибо регенту-мирянину дела нет до вероисповедания: ему нужен голос… Говорить ли о выборе напевов, нотных композиций? Это ныне стало вполне, кажется, во власти регента: чем хочет, тем и угощает богомольцев, а настоятель – молчи, иначе он сделает скандал, уйдет со всем хором, забастует, благо это в моде стало в наши несчастные дни. В дальнейшем развитии такое самоволие регентов ведет к вмешательству прихожан “любителей” пения: они входят в соглашение с регентами, которые еще больше зазнаются и творят, что хотят. И на это иногда тратятся немалыя церковныя суммы, ибо хоры ведь стоют не малых денег. Особенно поблажают таким регентам старосты, иногда ничего в пении не понимающие, требующие только вычурных напевов, концертных выкриков, чтобы привлекать таких же любителей, а с ними и побольше доходов, из коих потом и уделять на хор. Храм Божий как бы превращается в какой-то концертный зал, если не употребить более оскорбительнаго названия: тут и коммерция старосты, и лишняя халтура регентов, и удовлетворение неразумной страсти тех, которые откровенно говорят, что идут в храм не молиться, а послушать певчих. А благоговейная молитва верующих, а заповедь Царя Давида: пойте Богу разумно, а завет апостольский, чтоб в Церкви Божией все было благообразно и по чину? Об этом становится уже как-то странно и говорить. Даже иные архиереи и те безпомощно опускают руки пред таким… грехом. Да, это грех, грех нашей современной церковной жизни, в котором пора наконец покаяться. Подумать только: разве это – идеал церковнаго пения? Разве Господу нужны эти наемники, забывающие, что они в храме Божием, готовые каждую минуту спорить с настоятелем, хозяйничающие на клиросе под угрозой забастовки, не говорю уже о недостойном поведении самих певчих, этих поденщиков, торгующих своим голосом? Даже страшно становится, когда раскроешь Евангелие и прочтешь: и воспевше, изыдоша в гору Елеонскую… С благоговением Апостолы воспели хвалу Господу после первой евхаристии, совершенной Самим Господом. С благоговением и высоким подъемом духа первые христиане упражнялись в пении и песнех духовных, воспевающе и поюще и в сердцах своих Господеви… А ныне… Сами петь не умеют, потому, главным образом, что учиться не желают, а не желают учиться по лености своей; и вот, вместо себя ставят наемников, которым все равно, что ни петь: песни ли мирския, или церковныя, лишь бы получить за то деньги. Я не говорю, чтоб совсем упразднять хоры, обучение церковному пению; я говорю, что кто может, кто поусердствует научиться пению, тот и пусть считает за счастие стоять на клиросе в своем приходском храме, под руководством клирика-певца петь во славу Божию, без всякой платы, а еще лучше, если и все молящиеся, по указанию книг богослужебных, где сказано: поют людие станут петь сообща…

Сразу трудно этого достигнуть, но опыт показывает, что не невозможно, а если начать с обязательства для всех школьников непременно участвовать в пении, то чрез поколение вся церковь и будет петь. Пусть нынешние хоры, если где они есть при церквах, отрекутся от своих привилегий и станут ядром общаго пения в народных храмах. Повторяю: я не против хоров, правильно организованных и благоговейно себя ведущих в храме Божием; я против того, что оскорбляет храм Божий и чувство верующих, против этих театральных выступлений регентов, их размахивания руками, их шевелюр а ля Рубинштейн, против тех, возмущающих душу композиций, которыя все чаще входят в моду у этих невежественных ремесленников пения, против претензий всякаго “любителя”, воображающаго себя знатоком пения, но ничего не понимающаго в требованиях церковнаго устава, церковных преданий, наконец – не соблюдающаго ни в себе самом, ни певцах своего хора простаго приличия, подобающаго святости места, куда он пришел… В селах – какие уж регенты?! Хорошо, если скромный учитель местной школы или опытный псаломщик возьмется руководить певцами без всяких претензий на “хор”, на “регентство”, на выполнение сложных композиций, особенно новых “творцов”. Надо сознаться, что благодаря всякаго рода попустительству со стороны настоятелей и поблажке неразумных старост, ставящих себе задачею привлечение большаго числа богомольцев, “автономные” регенты постепенно портят вкус церковный в пении у прихожан и доходит дело до того, что архиереи не могут с ними сладить. Когда я был в Москве викарием, меня пригласили служить на храмовой праздник в один замоскворецкий храм. За всенощной я был поражен разными сокращениями службы с одной стороны, и вычурными исполнениями нотных песнопений с другой. Вся всенощная представляла собою как бы концерт, а не службу Божию. Попытался я отменить пение молитвы Богоприимца Симеона, чтоб прочитать ее самому, но регент безапелляционно заявил, что эта “пиеса” стоит у него “в программе” и прихожане будут недовольны, если ее он не исполнит. Староста очень твердым, не допускавшим противоречия тоном подтвердил это заявление. При этом был намек и на забастовку певчих, если я не подчинюсь их требованиям. Пришлось уступить, чтоб не смущать молящихся скандалом… Вот что приходится испытывать даже архиереям: что говорить о священниках? А в Вологде, в моем отсутствии, в царский день, при служении викария в соборе, регент, неудовлетворенный требованием какой-то доплаты от ключаря, вывел хор пред самой Херувимской песнию, и богослужение пришлось допевать диаконам и псаломщикам, явившимся на царский молебен, благо их в Вологде до полусотни. Спасибо тогдашнему губернатору: он посадил регента под арест на три дня, а я уволил его со службы с воспрещением регентовать в Вологде.

Ноя уклонился в сторону от главной темы: уж очень на душе наболело это церковное искушение, это искажение хвалы Богу и подражания Ангелам, превращеннаго в… кощунство! Будет ли когда положен предел этому? Хотелось бы верить, что будущие приходы возьмут на себя борьбу с этим злом; хотелось бы надеяться, что они поймут, как должно, свой первый долг – оберегать святыню храмов Божиих от всякаго оскорбления, от перенесения в них духа театра, от внесения чуждаго огня в святилище церкви Божией. И это заранее следовало бы оградить строгими правилами, выработанными церковной властью, дабы предупредить возможное увлечение в сторону театральнаго духа. Пение имеет воспитывающее значение, и потому важно власти иметь строжайшее наблюдение за тем, в каком духе направляется это великое воспитательное средство для народа. Вот почему я указываю на общее церковное пение, как на одно из могучих средств предупредить дух театра в храмах Божиих: нотныя переложения для массы народа недоступны, а привыкшие к общему пению прихожане и не пожелают таких вычурных напевов, выполняемых певчими, ибо пение имеет свойство увлекать поющих желанием самим выполнить песнопения, положенныя при богослужении.

Это свойство пения подметили особенно сектанты: пением своих стихов они нередко привлекают и православных на свои собрания. Участникам нравится это общее пение, поднимающее настроение собравшихся. Миссионеры и рекомендуют вводить общее пение в церквах в противовес сектантам.

Надо строго следить, чтобы там, где приход вздумает заводить хор, предварительно было обследовано: имеется ли вполне надежный руководитель, имеются ли на то средства, но и при этом рекомендовать общее пение, указывая на духовную пользу этого святого дела, на сбережение ассигнуемых на него средств, на возможность тех увлечений, какия, к сожалению, стали так обычны в наше время. И эти

увлечения, как мы видели, доходят до того, что в хорах иногда появляются, как я сказал, даже некрещеные иудеи и иудейки, не говорю уже об инославных. Тут уже прямо нарушаются каноны церковные, в силу коих следовало бы таким певцам выходить из храма Божия по возглашении диакона: оглашенный, изыдите. Да и не является ли оскорблением Церкви церковное песнопение в устах некрещенаго, а по национальности еще и врага Христова.