Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 139–140
Кто культурнее: они или мы?

Мы, русские люди, привыкли с детства считать западных соседей своих народами передовыми, культурными, просвещенными, хотя самый взгляд этот едва ли нам не внушен самими же европейцами, с самаго появления нашего в истории смотревшими на нас свысока, как на варваров. Причиною этого было не только наша славянская кровь, – чехам, полякам и другим народцам нашего же славянскаго корня это если не совсем простили, то в значительной степени к этому снизошли, – а наше святое Православие: вот этого нам они никогда не простят! А ведь если ближе посмотреть, поглубже вдуматься в суть дела, то гораздо больше имели бы мы прав “гордиться” пред господами европейцами, чем они пред нами: у них понятия нет о том духовном сокровище, каким мы владеем и за которое они нас ненавидят какою-то стихийною ненавистию, часто даже безсознательною, слепою, безсмысленною! Да, мы могли бы гордиться своим Православием, если бы только само Православие допускало хотя тень такой гордости.

И ведь вот что достойно внимания: гордясь и унижая нас, наше православное миропонимание, люди западной культуры только сами себя унижают в наших же глазах. И с жалостью смотришь на эту вознесенную гордыню западнаго человека, который, к сожалению, часто просто не способен отнестись безпристрастно, вдумчиво к нашему православному миросозерцанию, что, казалось бы, уж и не к лицу тому, кто считает себя культурным и якобы просвещенным человеком. Как-то вчуже жаль таких людей, когда, по мере ближайшаго с ними знакомства, их культурность постепенно линяет, золото обращается в мишуру, а вместо сознания своего истиннаго достоинства является вот именно превознесенная гордыня…

Не знаю, как другие, а скажу про себя: мне как-то не хотелось расстаться с тем представлением о латинской вере, в каком, смею думать, воспитала меня мать моя – Церковь Православная, в лице ея лучших представителей, пастырей и учителей, вроде нашего великаго Филарета. Мне все думалось, что если мы относимся к латинству с некоторым уважением, если мы не решимся никогда оскорблять святынь его, хотя и не чтим их сами за святыни (если только это не общия наши святыни), то мы вправе ожидать и от них такого же уважения к нашим православным святыням. Я не стану лобызать латинское распятие не только потому, что оно не освящено молитвою моей матери-Церкви, но и потому, что лобзание латинской святыни могло бы быть принято за общение в молитве, чего Церковь мне не дозволяет. И, однако же, я не допущу и мысли о поругании над изображением моего Господа и долгом почту, если бы встретилась надобность, защитить его от такого поругания. Я не буду молиться на латинский костел, но и не стану плевать на него. Если угодно, я простру мой “фанатизм” до того, что плюну на те изображения Будды, которыя, говорят, привезли в нашу несчастную столицу, благодаря трогательным заботам строителей идольскаго капища, среди коих есть даже некий князь, – плюну на эти бездушныя вещи, чтоб выразить мое презрение к самой идее идолопоклонства, подобно тому, как делали это св. мученики Христовы, как поступили наши предки – киевляне, бросившие Перуна в волны Днепра; но оскорблять вещественную святыню латинян я себе не позволю. Ведь многие их святыни могли бы быть и нашими святынями. Ведь изображение Господа моего Иисуса Христа, писано ли оно для латинян или для православных, напоминает мне не кого другого, как именно Его, моего и всего мира Спасителя. И такое мое отношение к инославной, латинской святыне не будет недостатком ревности о Православии с моей стороны, равно как и мой плевок на идолов Будды не будет фанатизмом в отношении к языческому предмету почитания…

Что такое в своей сущности фанатизм? Это есть искажение ревности по вере, ревности, лишенной разума и любви. Гд е нет разума, там является безумие; где нет любви, там живет ненависть. Я почту грехом кощунства, если позволю себе издевательство или кощунство над латинским распятием, и строго осужу латинянина, если он дерзнет оскорбить нашу святыню. В идее и у меня, и у него святыня одна и та же. Мы и должны оба относиться к ней разумно, хотя в исповедании веры не сходимся. Так, кажется, когда-то и было: латины, отбирая у православных их святыни, например, Ченстоховскую икону Богоматери, и сами почитали их за святыни. И в наших храмах немало икон и распятий, отобранных у латинян и чтимых в нашей Церкви. Другое дело – идолы: я не могу забыть слов Апостола Павла, что язычники, принося жертву идолам, бесам приносят жертвы, а следовательно, идол уже не простая кукла, по идее, а “бес”, относительно котораго Церковь, при самом крещении, нам заповедует: и дуни и плюни на него. Я не желал бы даже иметь пред своими глазами изображение его, всего того, что мне может напоминать этого врага Божия, и потому ненавижу идолов, плюю на них… Та к рассуждаю я, православный архиерей. И мне всегда казалось, что западные христиане, гордящиеся своею культурой, всюду проповедующие гуманизм, терпимость и считающие нас варварами, некультурными дикарями, должны нам давать пример, если уж хотят удержать за собою репутацию культурных и просвещенных людей, пример терпимости в отношении к нашим православным святыням. Мы не оскорбляем и не можем, по нашим убеждениям, оскорблять их христианских святынь: пусть и они относятся к нашим православным святыням, к нашей православной вере с такою же терпимостью, тем более что ведь они все пред нами хвалятся, будто лучше нас понимают дух христианства.

Увы! Чем дольше живешь, чем больше знакомишься с духом пресловутых западных христиан, тем больше разочаровываешься в них. И наоборот: чем глубже вникаешь в дух и сущность нашего святаго Православия, тем больше любишь его, любуешься его величием, духовною красотою, непорочною чистотою и от всего сердца благодаришь Бога, что родился православным, что с колыбели обладаешь этим неоцененным сокровищем, и исповедуешь, что воистину только наша чистая, богопреданная вера, при Божией благодати ей содействующей, ее просвещающей, есть носительница в совершенстве заветов Христовых, воспитательница духа Христова в тех, кто носит на себе имя Христово.

И слава Богу за все это!

Минувшей весной в Государственной Думе и в Государственном Свете проходил закон о Холмской Руси. Положение этой древнейшей части Русскаго народа обсуждалось со всех сторон. Вопросы исповеданий, конечно, были также глубоко затронуты. И поверите ли, читатель? Пришлось ознакомиться с такими невероятными явлениями кощунства, изуверства со стороны латинян по отношению к Православию, о коих не было возможности не только говорить с кафедры, но даже и излагать на бумаге всеми буквами… В рукописи во многих местах среди слов стояли точки, а по оставленным буквам представлялось читателю самому угадывать опущенные буквы… Думаю, этого довольно, чтобы понять, какою злобою, непримиримою ненавистью диктовались нетерпимыя даже бумагою слова поношения латинян по отношению ко всему, что благоговейно чтится православными. Я могу удостоверить, что все эти кощунства засвидетельствованы в делах судебных учреждений того многострадальнаго края, о коем шло дело в наших законосоставительных учреждениях. Я отметил у себя даже номера этих дел. Каково же бывает искренно преданным сынам православной Церкви слушать все эти поношения! Я, конечно, не стану выписывать здесь тех обрывков непечатных слов, коими ревностные латины поносят наши святыни, но не могу для иллюстрации не привести несколько примеров того издевательства над православными, на какое так щедры истовые “католики” по отношению к православным.

Известно, что нашу веру православную они называют “Пся вера”, собачья вера, говорят, что она – паршивая, произошла от куколя, который посеял ч…, а католическая – из пшеницы, которую посеял Бог. Она вонюча, как деготь… Православные священники – собаки, люциферы, кадят лошадиным пометом, “мируют” тем, что нахаркают и насморкают, причащают… нет, не могу повторить этого богохульства! Рука отказывается выписывать даже то, что изображено в судебных актах полными буквами!

Но не словами только, но и делом проявляют свои издевательства латины. Так, один нанес кнутом удар в лицо православному священнику, другой направил лошадь прямо на несшего хоругвь крестьянина; там латины лают по-собачьи на православных, здесь пляшут под звон православных колоколов… В одной православной церкви, в Великую Пятницу нынешняго года, выкрали плащаницу и подменили ее… дохлою собакою!

Скажут, может быть, что все это – некультурные люди проделывали: с них нельзя строго и взыскивать. Но, во-первых, я вот о том-то и говорю, что у нас, у православных, все это немыслимо, хотя мы сплошь “некультурные”, а там руководящие слои, сливки общества считаются, по крайней мере среди поляков, людьми более наших интеллигентов религиозными, и могли бы воздействовать воспитательно на массы простых людей, но действуют, как известно, в обратную сторону, разжигая безумный фанатизм; во-вторых, разве “некультурные” люди травили лисицу в православном храме? Разве некультурный человек, например, граф Тышкевич, засевал пшеницей место православнаго алтаря и не позволял православным даже осмотреть это место? Разве не представители западной культуры ставят православных в безвыходное положение, требуя отречения от Православия, ради получения куска насущнаго хлеба? Допустят ли что-нибудь подобное наши простые крестьяне в отношении к латинам? Позволят ли себе, например, стрелять в латинский крест, как стрелял один поляк в крест православный, приговаривая: “Говори, какой ты бог: русский или польский”, и далее слова, коих я опять-таки не решаюсь здесь приводить?

И невольно думаешь: не в этой ли невозможности приводить в печати разные нестерпимые богохульства и кощунства латин и заключается их темная сила? Когда начинаешь говорить с людьми незнающими дела, им просто кажется невероятным то, что говоришь. Мне самому казалось невозможным допустить, чтобы именующие себя христианами позволяли себе такия кощунства, казалось дотоле, пока я документально не убедился в подлинности показаний из документа официальнаго происхождения со всеми ссылками на подлинные судебные акты. И мне невольно припомнился наш безбожник граф Толстой; никакая цензура не могла пропустить его богохульных выходок в печать; мы, верные сыны Церкви, читая их в подпольных изданиях, возмущались ими, ужасались, страшась гнева Божия не только на богохульника, но и на тех, кто имеет у себя его богохульныя писания. А большинство русских людей, слепо поклоняющихся его художественному таланту, вовсе не зная о его богохульствах, удивлялись нам, за что мы его осуждаем, за что Церковь отлучила его от общения с собою. Когда же мы указывали им в словесных объяснениях на богохульныя выходки изувера-графа, нам не верили, готовы были обозвать нас клеветниками на графа. Явилась, наконец, известная брошюра миссионера И. Г. Айвазова “Кто такой граф Толстой?” Но цензура ее конфисковала и сожгла, как содержащую в себе богохульства, а автора едва не сослали в Сибирь… Спасло его, кажется, только то, что брошюра предварительно напечатана была в “Церковных Ведомостях”: для мирских представителей правосудия стало ясным, что повторение некоторых – и то только некоторых – хулений Толстого, с целию их изобличения, не есть богохульство. Те м не менее, брошюра и теперь запрещена, хотя лучшаго отрезвляющаго поклонников Толстого средства едва ли можно найти… Вот то же могло бы случиться, если бы кто выбрал из упомянутых выше актов издевательства и кощунства латин, а поискать – так найдется немало издевательств над Православием и у баптистов, молокан, вообще лютеран и всяких сект рационалистических, и кто напечатал бы их с целию обличения; его, несомненно, привлекли бы к ответственности, а его брошюру сожгли бы, несмотря на всю свободу печати…

Не то, не то, к счастию нашему, мы видим в нашем православном народе. Я не говорю уже о веротерпимости нашей власти в отношении ко всем исповеданиям: Невский проспект тому доказательство. Лучшая улица столицы украшена храмами всех исповеданий христианских: тут и армянская, тут и католическая, тут и реформатская церкви… А наши храмы за границей, говорят, кроются где-то в предместьях и переулках… Я хочу сказать, что в простом нашем народе веротерпимость его прямо поражает безпристрастных иностранцев. Мне приходилось слышать от сих последних удивление: как наш народ радушно и гостеприимно встречает иноверцев, коим приходится искать ночлега в деревне. Не только приют дадут, но и позаботятся: сыт ли гость дорогой, да и что он кушает. “Знаю, – говорил мне один англичанин, – что у вас пост, да еще Великий; не только мяса, но и молока не едят; а мне предлагают: “ Ты скажи, что кушаешь? Не хочешь ли, курочку для тебя приготовим… Правда, у нас пост, ну а по твоей вере видно не грешно – кушай на здоровье!” И это говорят те, которые и в мясоястие сами-то курочек не кушают никогда. Станут ли эти рабы Божия издеваться над латинским распятием, над костелом, кирхой и т. п.? В Западной Европе, да и в Америке, даже нам, архиереям, не везде удобно показаться в своем духовном своеобразном одеянии, а у нас и латинские патеры, и даже татарские муллы ходят свободно, и никто не позволит себе ни малейшей шутки над ними. В пресловутой Финляндии плюют на нас, на духовных: слыхано ли что-нибудь подобное у нас, на Руси, в отношении к инославным духовным лицам?.. И достойно особеннаго внимания вот что: в то время, как инославные смотрят с пренебрежением на нас, с какою-то брезгливостью духовной… как на еретиков, мы, православные, смотрим на них с снисходительной любовью, как на заблуждающихся: “Не ведят, что творят!” Не знают истины, а если бы познали, если бы захотели познать, то давно бы стали православными.

Итак, кто же культурнее? Кто глубже воспринял дух Христова учения: мы или они, гордые своею просвещенностью, своим прогрессом европейцы? И стоит ли нам, владея таким сокровищем, как наше Православие, гоняться за их культурой? Не следует ли нам ревностнее приняться за изучение и усвоение того сокровища, какое нам Бог дал с колыбели, но коего мы, к стыду нашему, не знаем во всей его духовной красоте и благодатной силе даже доселе?

А ведь если глубже вдуматься в дело, то окажется, что вся эта ненависть, все это презрение культурнаго европейца и обращены именно на Православие: за Православие не принимают в свою семью европейцы и наших братьев по вере – славян: ведь и поляки, и чехи и другие народцы славянские, изменившие Православию, давно считаются народами культурными, а вот мы, русские, болгары, сербы, даже греки – уж, кажется, на что еще древнее, по культуре, народ? – мы все за то, что мы православные, считаемся среди европейцев за каких-то полудикарей, коих, видите ли, надо еще просвещать, в веру христианскую обращать, и вот латины хотят нас обратить к папе Римскому, а лютеране – к своему Лютеру… Они не понимают, не могут понять, что в Православии лежит основа новой, им неведомой культуры, заключаются начала новаго, или, лучше сказать, древняго христианскаго миропонимания и миросозерцания в области как догмата, так и нравственнаго учения.

И в то время, как у них, западных, все основано на началах человеческой правды, началах юридических, у нас все строится на началах нравственных, Божественных. Оттого все у них пропитано, в самых основах своих, гордынею и самоценом, а у нас все зиждется и расценивается началом смирения и духом любви во имя Христово.

Апостол Павел говорит о тайне беззакония, которая уже совершается в мире. Кто инициатор этой тайны, этой гибельной деятельности ея? Конечно, сатана, исконный враг Бога и людей, человеконенавистник и человекоубийца искони, он питается злобою и ненавистию и всюду сеет их, обольщая людей якобы ревностью о вере, о правде, о благе людей. Известно из слова Божия, что первый грех сатаны – его гордыня. Ею он стремится заразить и людей. И конечно, там, где царит в душах гордыня, там не может быть духа христоподражательнаго смирения, там нет и духа любви, Христом заповеданной. По сим признакам мы можем познавать: от духа ли Христова исходит эта мнимая ревность о вере, выражающаяся в фанатическом издевательстве инославцев над нашими святынями, над нашею верою? Не деется ли и тут тайна беззакония, Апостолом усмотренная, и не смеется ли враг рода человеческаго над теми, именуемыми христианами, ослепляя их ненавистью к чистой истине Христова учения и не допуская познать ее, а напротив, стараясь отвратить от нея, если возможно, самых ея исповедников? И вот, вместо того, чтобы идти к язычникам и магометанам, чтобы проповедать им Христово учение, латины и всякаго рода протестанты спешат посылать к нам своих миссионеров, будто мы язычники, и воображают, будто великое дело делают, совращая православных в свои заблуждения…

Если бы эти неразумные ревнители своих верований строже в своей совести отнеслись к своим поступкам, ко всему своему поведению в отношении к Православию, то – кто знает? – может быть, совесть пробудила бы в них и дух смирения, и они стали бы способны восприять и дух Православия и полюбили бы нас, как братьев, и рядом с нами стали бы на борьбу с деятелем тайны беззакония. А теперь, увы, они не во имя Христово работают, понося наше святое Православие и, повторяю, только себя унижают в наших же глазах, ибо нам-то видно ясно, чьим духом руководятся они…

№ 141
Таинственный институт

По рукам ходит и рассылается – преимущественно купцам, фабрикантам, богатым аристократам, вообще, людям состоятельным, брошюрка: “Научный институт в Москве”. На некоторых экземплярах заглавие от руки исправлено: “Московский научный институт в память 19 февраля 1861 г.”. После краткаго предисловия она содержит “Проект устава общества Московскаго научнаго института”, “Проект физическаго института на 25 человек, занимающихся самостоятельными научными исследованиями”, и две примерныя сметы на постройки и оборудования биологической лаборатории и химическаго института на 25 человек. В предисловии заявляется, что задача института исключительно ученая, а не учебная.

“Это – основная мысль задуманнаго учреждения, закрепленная в проекте устава особою статьей, недопускающей изменения выполнения. Это – учреждение типа академии наук, подобное институту Пастера в Париже”.

Казалось бы остается только сказать: “Бог в помощь умным русским людям в добром деле!” Те м более, что они, эти пока неведомые предприниматели, настойчиво заявляют, что их начинание есть “первая попытка в нашем отечестве создать учреждение, ставящее своею целию исключительно поддержание науки. Чуждое по самой своей природе каких бы то ни было политических стремлений, оно предназначено служить только чистому знанию”… Но…

Мы живем в такое время, когда всюду и везде приходится подозревать это “но”. Ныне время широкой гласности, так, по крайней мере, нас уверяют представители этой гласности: ничего не должно быть секретнаго, особенно всякое доброе начинание должно быть широко оглашаемо, дабы каждый мог принять в нем участие. Но в данном случае предприниматели что-то слишком скромничают: рассылают проекты свои только людям состоятельным, и невольно думается: не ловят ли их на удочку, тщательно прикрывая тайныя цели свои? Да и газеты о таком важном предприятии что-то упорно молчат, будто по соглашению какому…

Далее. Кто инициаторы дела? Обычно, призывая общество к участию в таком начинании, добрые люди, коим скрывать нечего, не скромничают, а прямо ставят свои имена. Тут, в брошюре, нет ни одного имени, не только сколько-нибудь известнаго ученаго русскаго, но и никакого – ни под предисловием, ни под уставом. Все какие-то таинственные незнакомцы… Впрочем, будто нечаянно, проскользнуло одно, только одно имя участника, и то не под устройством, не под проектом, а под проектом сметы, и это – имя известнаго забастовщика-иудея в Московском университете, некоего профессора, (а может быть, и не профессора) Мензбира. Под его председательством составлена группой, можно предполагать, его единомышленников, смета на лабораторию по биологии. Для нас, русских людей, достаточно этого имени, чтобы угадать, откуда ветер дует: кто сии радетели чистой науки…

Я уже отметил, что почему-то предприниматели особою статьей подчеркивают якобы “основную мысль”, что это учреждение ученое, а не учебное. Вот, буквально, что говорит эта вступительная статья: “Общество Московскаго научнаго института имеет задачей разработку научных вопросов по всем отраслям знания и оказание содействия лицам, желающим производить научныя исследования в какой-либо области”. Невольно спрашиваешь: если по всем отраслям знания, то значит и по богословским? А что если во главе всего дела будут стоять гг. Мензбиры? Нас уверяют, что это учреждение будет служить только чистому знанию, что оно “чуждо по самой своей природе каких бы то ни было политических стремлений”; но… можно ли поверить, что гг. Мензбиры, “пожертвовавшие” своим положением и даже своим казенным жалованием во имя своих политических убеждений, отрекутся от “политики”? Не приложимо ли, напротив, именно к таким господам слово Писания: “еда ефиоп изменит кожу свою или рысь пестроты своя?”… И невольно возникает новое предположение: да не для вот таких ли господ Мензбиров, потерявших место в университетах и оставшихся не у дел, благодаря нашему неустрашимому г. министру просвещения, и затевается “ученый” институт?.. К такому предположению приводит и то соображение, что институт предполагается устроить как бы независимо от государственнаго надзора, на средства частныя, так сказать, в складчину, как будто само государство у нас скупится на ученыя учреждения: давно ли оно дало целых 16 миллионов на новый Саратовский университет, польза коего пока очень сомнительна?.. Нет, нужна, видите ли, независимость…

Я сказал, что согласно основополагающего параграфа устава, в силу коего институт будет заниматься всеми отраслями знания, возможно, что анонимные “ученые” займутся и богословием, в духе г. Брихничева, который объявил, что “религия заповедей есть рабство”, что “заповеди суть зло”, а может быть, пойдут и дальше: будут исследовать спиритизм, всякое колдовство, ведь ныне чего не покрывают наукой, клевеща на нее, бедную, всячески?.. Ныне, по свидетельству авторитетнаго ученаго, А. А. Тихомирова, в результате дехристианизации науки проявляется в ней даже и хулиганство. “Что такое, – говорит он, – в самом деле, как не акт хулиганства – издание венским профессором Геккелем его книжки “Мировые загадки”, книжки одновременно и кощунственной, и невежественной? Сей Геккель на одном из международных “научных” конгрессов поставил в заслугу науке то, будто бы она уже ниспровергла идею личнаго Бога и идею свободной воли человека: такое утверждение нельзя, конечно, иначе назвать, как дерзкой бессмыслицей”. Однако же, было невозбранно сказано Геккелем пред лицом конгресса, на который, заметим, он был приглашен в качестве почетнаго докладчика, воззрения котораго, несомненно, хорошо были известны тем, от кого последовало приглашение. “Мне кажется, – говорит почтенный А. А. Тихомиров, – сказаннаго достаточно, чтобы видеть, какое ужасное время переживает наука и в какой опасности в этом отношении находится школа”.

Видите: целый “научный” конгресс не посмел остановить безумца, несмотря на всю нелепость его утверждений. Кто же, какие “ученые” были на этом конгрессе? Да вот, не эти ли, что хвалятся: “Мы затронули юрисдикцию, выборные порядки, печать, свободу личности, а главное, образование и воспитание как краеугольные камни свободнаго бытия. Мы одурачили, одурманили и развратили гоевскую молодежь посредством воспитания в заведомо для нас ложных, но нами внушенных принципах и теориях”…

Мы многому научились за последние годы. Мы решительно теперь не верим – мы были бы глупы, если бы поверили представителям якобы науки из леваго лагеря, особенно каким-то анонимам, которые, кажется, чуют, что их имена откроют весь секрет их масонской затеи… Мы уже видели немало “лиг”, под разными наименованиями, возникших у нас, в России, в последнее время. Мы знаем хорошо, кто устраивает эти лиги на гибель России. Почему мы не можем не предположить, что и тут дело нечистое? Пусть откроют свои забрала гг. учредители, пусть не скрывают своих имен! Будут ли то имена русския или инородческия, мы, может быть, узнаем, с кем имеем дело, кто так усердно заботится о чести русскаго имени, о русской науке…

А пока, русские люди, берегите свои капиталы: зачем их бросать на ветер?

Нашим читателям

Известный моим читателям редактор-издатель еженедельнаго листка “Свет истины”, обругавший меня “псом, бессмысленно лающим”, “сатаною”, “сыном диавола”, Илья Алексеев, поведает теперь своим читателям, что “суд Божий наказал обидчика (т. е. меня) пожизненным лишением трудоспособности, а суд человеческий наказал обиженнаго (т. е. его, г. Алексеева) заключением под стражу на 6 недель”. Что разумеет он под “лишением, да еще пожизненным, трудоспособности” – Бог его ведает. Вероятно то, что я, по слабости моего здоровья, просил Святейший Синод уволить меня от управления епархией, на что Святейший Синод милостиво и соизволил, но тогда же ему было благоугодно не только засвидетельствовать о моей “трудоспособности”, но и использовать оную назначением меня постоянным членом сего высшаго церковнаго учреждения. Милостию Божией укрепившись силами, я возвращаюсь в Петербург, чтобы принять участие в занятиях Святейшаго Синода и Государственнаго Совета, и надеюсь, при помощи Господа, посвятить свои силы, на свободе от дел епархиальнаго управления, служению Церкви Христовой тою “трудоспособностью”, которой, милостию Божией, я еще не лишен, как говорит г. Алексеев. Со свойственною только сектантам нетерпимостью и дерзостью он предвосхищает себе “суд Божий” и – смею сказать – дерзает клеветать на Самого Господа Бога, якобы лишившаго меня трудоспособности в наказание за мое предупреждение читателей относительно его, г. Алексеева, котораго и С. Синод, в своем определении от 13–23 апреля сего года за № 3089, признал одним из “главных распространителей киселевской секты”. Будем надеяться, что “молодой иерей”, котораго, по словам г. Алексеева, “Господь прислал к нему”, разъяснит ему, как опасно становиться на сторону сектантов и предвосхищать суд Божий, да еще над епископом…

Прошу моих читателей и сотрудников “Троицкаго Слова” все письма, касающиеся литературной стороны издания, с 10 октября направлять по адресу моему: Петербург, Александро-Невская лавра, а касающиеся хозяйственной стороны сего дела (т. е. подписки, высылки журнала и других изданий Сергиевой Лавры) – в редакцию “Троицкаго Слова”, Сергиев Посад, Московская губерния, Лавра.

Кстати: контора редакции просит меня предупредить читателей, чтобы желающие возобновить подписку на будущий год благоволили высылать оную заблаговременно, во избежание замедления в высылке, вследствие скопляющихся в конце года требований. Условия подписки – те же.