Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 297
Свобода миссии и железныя дороги

Никогда, вероятно, не говорилось так много о свободе совести, свободе слова, о всяких свободах, как в наше свободолюбивое время, и однако же – появись среди нас обличитель нравов, подобный грозному пророку Илии или Иоанну Предтече, наверное, такой ревнитель поплатился бы своею свободою за исполнение своего долга. и тот пастырь Церкви, который возгорелся бы ревностию исполнить заповедь Апостола: “проповедуй слово, настой благовремение и безвременне, обличи, запрети, умоли”… сам потерпел бы в своем роде “запрещение” или за то, что “восстановляет одну часть населения на другую” и позволяет себе резко выражаться по адресу власть имущих, или за то, что он – “безпокойный человек”, вносит смуту, входит не в свое дело и под. И не мудрено, и удивляться нечему: ведь общий закон жизни христианской таков: еси, хотящие благочестно жити о Христе, гоними будут. Так или иначе будет совершаться, осуществляться этот закон в жизни, но он неотменен, его никто из “благочестно хотящих жити”, желающих исполнять свой долг неуклонно – не избежит. Мало того: история свидетельствует, что и сама Церковь Божия, в своей совокупности, как на земле постоянно воинствующая, пребывает присно в скорбях всякаго рода, так что святитель Димитрий, в одном из своих прекрасных слов, к ней применяет слова Песни Песней: яко крин в тернии, тако ближняя Моя (Π. П. 2, 2). И несет крест скорбей своих невеста Христова, – то от вне, как во времена гонений, то в своих недрах – от сект и расколов, от пороков людских, и так суждено ей пребывать под крестом даже до пришествия Жениха Небеснаго, егда приидет судити живым и мертвым, в последний день мира… В сем великое утешение всем скорбящим и крестами обремененным, если матерь наша Церковь присно страждет, то нам ли, грешным, присно прегрешающим, не подобает быть причастниками страданий ея в том или ином виде? Примиримся же с скорбями, будем ждать их как друзей, которые напоминают нам Бога, зовут к Нему, и Бог будет нам прибежище и сила в скорбях, обретших нас зело.

На эти мысли о скорбях Церкви навел меня своей хорошей статейкой г. А. Горский в “Приходском Листке” (№ 296). Говорит он о миссии, о борьбе с баптизмом, о средствах этой борьбы и указывает, между прочим, на то, как бы хорошо использовать железнодорожные вокзалы для противодействия всякой еретический пропаганде. В самом деле, как бы было хорошо, если бы в каждом вокзале была икона, совершалось по праздникам богослужение, а к богослужению приурочить бы и беседы с народом, с служащими при станции и путешествующими, ожидающими поездов, продавать бы тут листки, книжки, полезныя издания… Где есть икона, там всегда сердце радуется: пред иконою горят свечечки, которыя ставятся путниками, испрашивающими милости Божией и благополучнаго пути; вот бы хорошо тут старичку-монаху или какому-нибудь заштатному батюшке беседовать с случайными посетителями, порекомендовать им на дорогу запастись хорошею книжкой вместо романов и грязных произведений, коими переполнены киоски и прилавки на железнодорожных станциях…Но хорошо, видно, только помечтать обо всем этом, а на деле выходит не то. Помните ли вы, лет 12–13 назад, гонение на святыя иконы, устраиваемыя при вокзалах? Да, был такой циркуляр при покойном министре Хилкове, чтобы все иконы с вокзалов убрать, потому-де, что в вокзалах люди ходят в шапках, курят, говорят непристойныя речи: иконам быть тут неприлично… Точь-в-точь рассуждение иконоборцев в дни оны древние: иконы-де надо поставить в церквах повыше, чтобы их не касались грешными устами, а потом и совсем вынести. Помню, мне, как казначею Сергиевы Лавры, пришлось защищать икону Чудотворца, поставленную на вокзале православными служащими при вокзале: Духовный Собор Лавры поручал мне вести по сему делу сношение с железнодорожными властями. Требовали – убрать икону с вокзала. Я отвечал, что она поставлена не Лаврой, притом мы, монахи, такое удаление иконы считаем профанацией святыни, лишением православных возможности помолиться пред нею. Тогда потребовали, чтоб был устроен киот, в котором бы можно было закрывать икону на то время, когда пред нею нет богослужения: приведены были те же доводы, какия я упомянул выше. Мы отвечали, что за оскорбление святыни закон карает виновных, и не святыню надо удалять с вокзала, а тех, кто ее оскорбляет. Говорят, то же было и повсюду, где были иконы. Писал я тогда ревнителю благочестия, незабвенному К. П. Победоносцеву, и, вероятно, по его настоянию, циркуляр был отменен. Так вот какия истории бывали с св. иконами на вокзалах.

Теперь расскажу случай и относительно миссии на тех же жел. дорогах. Да, пропагандисты-еретики всякаго рода свободно гуляют по вагонам и ведут свои беседы с простецами против св. Церкви. Но пастырям Церкви не всегда это удается.

Известный в свое время в Москве миссионер-протоиерей И. Г. Виноградов, служивший сначала при церкви мученицы Параскевы в Охотном ряду, а потом у пр. Сергия в Рогожской, имел обыкновение всегда в дороге при случае вести беседы с спутниками и раздавать им мои “Троицкие Листки” или подобныя брошюрки. Раз ему пришлось на перекрестной станции ожидать поезда часа два, и он занялся в зале 2 класса разбором этих листков. В зале никого не было, кроме одного интеллигентнаго господина, лежавшаго на диване. О. Иоанн молча делал свое дело, когда сей господин спросил его: “Что это вы делаете, батюшка?”

О. Иоанн подал ему подходящий для интеллигента листок и сказал: “Не угодно ли, подарю? “

Господин молча поднялся и вышел. Через пять минут является обратно, уже с жандармом…

Жандарм спрашивает о. Иоанна: кто он? Тот называет себя. “Вы занимаетесь пропагандой?” – спрашивает представитель полиции.

Удивленный о. протоиерей в свою очередь спрашивает, в чем дело.

Жандарм показывает ему листок, данный господину о. протоиереем, как доказательство “пропаганды”.

О. протоиерей объясняет, что он, как священнослужитель, долгом почитает распространять такие листки, что листки издаются Троицкой Ааврой и имеют цензора – редактора семинарии. Но строгий блюститель порядков, подстрекаемый интеллигентом, заявляет, что он составит протокол, требует, чтобы отец протоиерей, “по крайней мере”, удалился из зала второго класса и ушел в третий с своими листками. и только твердое заявление о. протоиерея, что он немедля пошлет телеграмму Великому Князю Сергию Александровичу с жалобой на такое оскорбление, заставляет жандарма уйти…

Так вот что возможно было на Руси, в Рязанской губернии, на железнодорожной станции, лет 25 назад. Тогда о свободах не так много рассуждали, а все же свободу сектантским пропагандистам давали, а почтенных отцов протоиереев не прочь были заарестовать за “пропаганду”. Невероятно, но – факт. Покойный И. Д Митрополов, несколько раз сопровождавший на Сахалин арестантов с запасом духовно-нравственных изданий и много раз проезжавший по Сибири с тою же целию, имея при себе открытый лист покойнаго К. П. Победоносцева, не раз был арестован и сидел в кутузке, пока полиция выясняла его личность, несмотря на упомянутый лист: предполагалось, что лист поддельный! И он же свидетельствовал, что разные книгоноши шныряют свободно по вагонам с своими навязчивыми беседами о спасении верою, и никто не считает нужным обращать на это внимание.

Много кричат о свободе, которую установил бы закон. Но закон – одно, а жизнь – другое. Пока пишутся законы, наши интеллигенты проводят свободу в жизнь, как говорится, захватным порядком. Они закрывают глаза на то, что творится, вопреки закону, и подстерегают случаи, чтобы использовать его в целях желанной им свободы для запрещеннаго законом, и для стеснения того, чему закон хотел бы содействовать. Нет нужды доказывать, что любителей такой свободы на свете больше, чем исполнителей закона. Либерализмом заражены ныне все, от стрелочника до начальника дистанции и выше. А наша полу интеллигенция сверху до низу пропитана каким-то пренебрежительным отношением ко всему, что касается Церкви.

И не мудрено: ведь она каждый день поглощает изрядную порцию этого фальшиваго либерализма в любимых ею иудейских листках, которые положительно заполнили нашу периодическую печать. Можно ли ожидать содействия от большинства всякаго рода “служащих” на железных дорогах в деле борьбы с сектантством, беседе с народом, хотя бы это даже и было им предписано свыше?.. Не следует нам, служителям Церкви, скрывать от себя, что немного у нас друзей среди такого рода полу интеллигентов и рассчитывать на них не приходится…

№ 298
Война и монашество

Мы, люди церковные, не можем не обратить внимания на то, что иудействующая печать с каким-то особенным усердием следит за всем, что касается Церкви Православной, ея идеалов и ея жизни. Казалось бы, какое дело господам Нотовичам, Кугелям и прочим представителям иудейскаго племени до Православия, до Церкви и ея служителей? Однако же не проходит, кажется, номера из печатных листов, в коем не касались бы они этих, для нас столь дорогих вопросов. Само собою понятно, что все это делается их газетами под благовидным предлогом забот о самой же Церкви, о благе русскаго народа, пользах Отечества. Но будем откровенны: кто же поверит, чтоб иудеи, хотя даже когда-то и крещенные, заботились о сих благах усерднее самих нас, православных? Мы отлично должны знать и помнить, что когда они заговаривают о Церкви, то не благо Церкви и Отечества у них на уме. И мы хорошо знаем, что цель у них совсем другая: их озабочивает возможность противодействия Церкви их замыслам – по меньшей мере обезсилить Церковь в борьбе с их разрушительными намерениями, ввести смуту в ясныя понятия церковных людей, подорвать доверие сынов Церкви к их матери и таким образом лишить народ православный той крепкой опоры, которую он держался почти тысячу лет и в которой доселе черпает свои нравственныя силы в борьбе с темными силами сатаны, где и в чем бы они ни проявлялись.

Недавно один из архимандритов (вероятно, простец) с несколькими иноками подавал прошение в Святейший Синод о том, чтоб ему было разрешено вступить в ряды войск в качестве простого рядового солдата. Сим ревнителям защиты родины было объяснено, что не воспрещается послужить войску в качестве санитаров и духовных утешителей раненых воинов, но что проливать кровь, даже животных, не только людей, правила церковныя воспрещают священнослужителям. Простые иноки еще могли бы при крайней нужде это сделать, но так как, милостью Божией, у нас нет такой великой нужды в рядовых воинах, чтоб иноки – капля в народном море – становились в ряды бойцов, то довольно иноку послужить воинам раненым, вынося их из пыла битв и обвязывая их раны. Бог видит и этот подвиг любви; и при этом не исключена возможность принять венец мученический для монаха и для священнослужителя, а между тем не будет нарушено церковное правило.

Вот по этому-то случаю и пришлось читать в иудейской печати нотацию монастырям, что они не посылают своих монахов на войну. А то забыто, что вся молодежь, послушники, почти поголовно, за исключением разве неспособных, уже ушла туда и сражается в рядах доблестнаго воинства, проливая свою кровь за Веру, Царя и Отечество. Монастыри на половину опустели. В больших обителях, где совершается по десяти литургий, иногда на клиросе чувствуется недостаток в певцах. О других послушаниях говорить нечего: приходится искать добрых мирян для обычных послушаний в поварне, хлебной, просфорной, на конном дворе и пр. Известно ведь, что ранее 30-летняго возраста постригать нельзя, а потому все послушники до этого возраста подлежат воинской повинности. Но в известных газетах об этом тщательно умалчивается; напротив, усиленно говорят: почему монахи не идут по примеру Пересвета и Осляби при Димитрие Донском?

Но история свидетельствует, что и сии два инока не своею волею пошли на поле бранное, а за послушание своему святому игумену, что их просил у преподобнаго Сергия великий князь Димитрий, как опытных воевод в деле ратном: ведь они были воеводами – один в Брянске, другой – в Любецке. Это были не простые воины, рядовые, а люди очень нужные великому князю – Их мужество, храбрость и воинское искусство были еще у всех в свежей памяти; всецело посвятив себя Богу, они могли служить примером для воинов. И преподобный Сергий тотчас же приказал Пересвету и Ослябе готовиться в путь. Взамен лат и шлемов игумен повелел им возложить на себя схимы, украшенныя изображением креста Господня: “Вот вам, дети мои, оружие нетленное”, – говорил при сем преподобный, – да будет оно вам вместо шлемов и щитов бранных!” И обращаясь к Великому князю, святой игумен сказал ему: “Вот тебе мои оруженосцы и послушники, а твои избранники!”

И святое послушание было исполнено в точности. Когда из полков вражеских выступил великан Челибей-Темир-Мурза, вызывая на единоборство русскаго воина, то сразиться с ним вызвался славный Александр Пересвет. Доблестный инок-воин окропил себя святою водою, заочно простился с отцом своим духовным, преподобным Сергием, простился с собратом своим – Андреем Ослябею, с Великим князем и воинством православным, и, в одном иноческом одеянии, без лат и шлема, вооруженный тяжеловесным копьем, подобно молнии, устремился на своем быстром коне против страшнаго татарина… Раздались, говорит сказание, восклицания с той и другой стороны, противники сошлись, крепко ударили друг друга копьями и – оба пали мертвыми.

А инок Андрей Ослябя остался жив и спустя 18 лет путешествовал, по поручению князя Василия Дмитриевича, в Царьград. Но для него была особенно памятна и дорога память о Куликовской битве и о собрате Пересвете: он погребен рядом с сим последним в церкви Рождества на Симонове.

Так вот как совершил свой великий подвиг, великое послушание святому игумену Сергию славный инок Александр Пересвет. Он не вызывался на этот подвиг, но и не отказался от него; святой игумен не навязал его Великому князю, а послал тогда, когда стал просить того сам князь. В монашестве нет ничего показнаго, самозваннаго, самочиннаго: пошлют – добрый инок идет, не посылают – делает в обители свое дело со тщанием. Но посылают на дело ратное иноков только в крайней нужде, когда, по нужде, и закону пременение бывает.

Вот еще исторический пример того, как наши предки-иноки смотрели на дело ратное. Всем известно, как защищала себя обитель преподобнаго Сергия в достопамятные дни 16-месячной осады от литовцев и поляков в 1608–1610 гг. Спустя девять лет после осады прибыл в Москву Иерусалимский патриарх Феофан. Он посетил Лавру Сергиеву. Святитель пожелал видеть старцев, защитников Лавры. Одобрив и благословив подвиг всей братии, в особенности он пожелал беседовать с теми иноками, которые во время беды ратной дерзнули возложить на себя броню и с оружием в руках сражались против врагов. Преподобный Дионисий, тогдашний настоятель Лавры, принял было это желание с недоумением; но подвижники брани добровольно вызвались: “Яви нас, отче, владыке нашему; буди все по воле его”. Ясно, что и тогда вопрос о том, может ли инок с оружием в руках защищать Отечество, тревожил совесть строгих иноков. И были представлены патриарху более двадцати иноков, среди коих первым был Афанасий Ощерин, “зело стар сый и весь уже пожелтел в сединах”.

Патриарх спросил его: “Ты ли ходил на войну и начальствовал над вии мученическими?” Афанасий ответствовал: “Ей, владыко святый, понужден был слезами кровными”. Патриарх спросил еще: “Что ти свойственне, иночество ли в молитвах особо, или подвиг пред всеми людьми?” Афанасий, поклонясь, ответствовал: “Всякая вещь и дело, владыко святый, в свое время познается: у вас, святых отец, от Господа Бога власть в руку прощати и вязати, а не у всех; что творю и сотворих – в повелении послушания”. и, обнажив седую главу свою, наклонился к патриарху и, показывая ее, сказал: “Известно ти буди, владыко мой, се подпись латынян на главе моей от оружия; еще же и в лядвиях моих шесть памятей свинцовых обретаются; а в келлии сидя, в молитвах, как можно найти было из воли таких будильников к воздыханию и стенанию? А все се бысть не нашим изволением, но пославших нас на службу Божию”. Патриарх, без сомнения, удовлетворенный дознанием, что над воинственным одушевлением тем не менее господствует дух иноческаго благочестия, смирения и простоты, благословил старца, целовал его “любезне” и прочих его сподвижников отпустил с “похвальными словесы”. (См. Житие преп. Дионисия Радонежскаго чудотворца, написанное Симоном Азарьиным).

Итак, в то время, когда мирския люди вольною волею могут идти в ряды войск на защиту Отечества, и это справедливо признается великим подвигом, награждаемым и здесь, на земле, от царя земнаго, и там, от Царя Небеснаго, – восприявшие монашеское пострижение могут идти на свой подвиг только за святое послушание, ведь монах уже отрезал свою волю вместе с своими волосами, ведь у него нет своей воли так же, как у его мантии нет рукавов, как же он может распоряжаться собою? А в духовной жизни даже и добровольный вызов на подвиг, хотя бы и с благословения игумена, не всегда бывает безопасен для монаха: “Не вернешься, брат, в келью таким, каким вышел из нея”, – говорит мудрость монашеская. Тем паче следует это сказать об обители.

Кто бы что ни говорил, что бы ни писал по этому вопросу, у монахов есть свое воззрение на это дело, от котораго они не могут отказаться, если хотят оставаться истинными монахами. Вся разница в том, что “мир видит в них людей безполезных для гражданских обществ, полагая, что он-то с своею волею, с своим умом, он-то своими шумными уставами и есть единственный благотворитель общества. Но мир не понимает значения нравственных сил для общества, не знает ни силы молитвы, ни обширности зрения духовнаго”. Так говорит святитель Черниговский Филарет.

“В благочестивых пустынножителях, отрекавшихся от мира, – говорит другой святитель, великий митрополит Московский Филарет, – мир не думает видеть деятельных сынов отечества и мужей государственных”. Он даже презирает, ненавидит их, добавим от себя. – “Но справедлив ли мир, когда он ненавидит людей, которые, оставляя его на всю жизнь, в то же время на всю жизнь обрекают себя желать ему истиннаго добра в непрестанных молитвах, и не только желать, но самым делом доставлять то, чего желают”. Святые подвижники подвигами благочестия и чистыми молитвами отводят от него громы раздраженнаго неба и низводят на него могущественныя и действенныя благословения, а мир отвергает сих благодетелей! Если бы мир судил о них хотя бы только по одним временным выгодам, и тогда он отвергал бы в них свою собственную пользу, ибо если он считает их ни к чему неполезными, то ясно, что он не знает собственных выгод”. Не знает своих польз, не верит в силу молитв, не хочет верить даже в то, что монахи молятся за грешный мир, и требует осязательных, так сказать, грубо материальных доказательств того, что монахи хотят служить и служат ближнему. Иудействующия газеты готовы сказать: оставь монастырь, возьми оружие и становись в ряды воинов. “Послушники”, не постриженные еще в монашество, в большинстве это и сделали из послушания к закону. Но миру мало этого: он хотел бы и настоящих монахов послать туда же. Хорошо, что закон не требует этого. Довольно монаху послужить санитаром, а если он имеет священный сан, то и духовным отцом для воинов. Но нельзя же монастыри доводить до того, чтобы в них прекращалась служба Божия. Нельзя допускать, чтоб остались в монастырях одни старики, чтоб народ лишился утешения чрез сокращение служб, а главное, чтобы, оставив подвиг духовный, отложив в сторону свои прямые обеты, монах самозванно пошел на подвиг бранный… Не напоминают ли эти требования известные крики: сниди со креста! Мир не верит, что монахи молятся о нем; но суть подвига истиннаго инока в том и состоит, чтобы никто не видел и не знал его подвига. Для этого древние иноки бежали в пустыни и там умирали, безвестные миру. Но и среди монастырских иноков всегда есть истинные рабы Божии, даже своим собратиям-инокам мало ведомые, которые однако же делают великое дело. Немного их, но вспомните, что Господь еще в Ветхом Завете обещал Аврааму пощадить Содом и Гоморру ради десяти, хотя бы только десяти, праведников. Жил я тридцать лет в обители и теперь не лишен общения как с родной Лаврой, так и с другими обителями, и скажу по совести, что в каждой обители найдется хоть один, хоть два-три истинных инока, ради которых Господь щадит и нас, грешных. И народ знает это, и если бы сказали простецу-крестьянину, что надо послать всех монахов на войну, то он ответил бы: “Помилуй Бог, как это можно? А кто же будет молиться-то за нас, грешных? Кто будет служить у святых мощей угодника Божия? Кто будет совершать службу Божию?”

В страшное время мы живем. Темныя силы ада пользуются всеми способами, чтобы затемнить в сознании верующих, даже в сознании самих монахов, истинный смысл духовной жизни, вытравить из души суть идеалов Православия, принизить их, подменить их утилитаризмом; благо к тому есть поводы, и такие приличные! Вы, которые пошли работать Богу в звании иноческом: как зеницу ока берегите эти святые идеалы! К ним подкрадывается уже давно собирательный иудей, который в конце времен подменит и Христа своим антихристом. Делайте то, что велит вам святое послушание. Вот ныне обители ваши призваны великою нуждою народною упокоить страдальцев-воинов, дать приют несчастным беженцам: это и делайте с тою святою любовию, с тем самоотвержением, с отречением от своих удобств и даже потребностей. Но помните: это – только второе дело. Это дело – Марфы, а прямое, первое ваше дело – дело Марии. Вас зовет Господь ныне и на то, и на другое дело: блажени будете, если сумеете сохранить святой порядок сего делания. Не вызывайтесь на подвиг, коего от вас не требуют. Не забывайте того подвига, на какой вас Господь призвал, который вы вольною волею себе избрали: ведите прежде всего и паче всего войну с своими страстями, боритесь с врагом незримым в самих себе. Если это поставите правилом своей жизни, то и внешнее делание, внешний подвиг служения ближнему, страдальцам-воинам и беженцам, будет содействовать вам в внутреннем вашем подвиге. Если забудете это правило, то и внешний подвиг может послужить вам к соблазну, к духовной гибели. Ваши отцы духовные знают, о чем я говорю. Припомните, что сказал Преподобный Сергий во время знаменитой осады Лавры одному им исцеленному старцу, въяве явившись ему: “Скажи всем в обители: не так гнусен мне смрад мирян, согрешающих блудом, как иноков, нерадящих о своем обещании. И под стенами обители моей всех пришедших врагов истреблю, и во обители моей нечисто и двоемысленно живущих погублю же, и со осквернившимися управлюсь”… И видно, благопотребно было это вразумление, когда Преподобный повторил его воинам, встретив идущих на вылазку против поляков: “Что вы трепещете? Если и никто из вас не останется в живых, Господь не предаст святаго места сего. Не будет услышано во вразех, яко пленихом обитель Пресвятыя Троицы! Скажите в обители, что нечисто живущие в святом месте сем погибнут. Господь не нечестивыми спасет место сие, но имени ради Своего без оружия избавит”.

И особенно благовременно напомнить инокам и инокиням сии заветы и предостережения угодника Божия, великаго печальника родной Русской земли, теперь, когда во многих обителях поселились миряне-беженцы, когда многие из иноков и инокинь призваны послужить в лазаретах болящим воинам, когда, как я сказал выше, каждодневная печать, в большинстве своем захваченная врагами Церкви, усиленно старается подорвать доверие к самым идеалам монашества в его сущности: блюдите, како опасно ходите!.. Теперь-το и стойте с особенным, удвоенным вниманием на страже своего сердца. А для сего приложите к подвигу внешнему и подвиг внутренний: пусть каждый из вас, кроме молитвы в церкви при богослужении, положит себе и в келлии особое правило: полагать несколько поклонов пред лицем Божиим за избавление земли родной от нашествия лютых супостатов. Вот это и будет то оружие, коим вы будете помогать сражающимся на брани воинам – незримо для них, но ощутительно. Вспомните молитву Моисея во время битвы израильтян с амалекитянами. Вспомните, как Аарон и Ор поддерживали старческия руки пророка Божия к молитве. И когда Моисей держал руки воздетыми горе, то побеждали израильтяне, а когда он, по немощи, опускал их, то одолевали амалекитяне. Воздевайте же свои преподобныя руки в тайной молитве, в келлиях тихих, и в общецерковной молитве, в храме Божием; возводите свои мысленныя очи к Богу, Господу воинств небесных, просите Его всемогущей помощи нашему воинству, и воины наши почувствуют сердцем в окопах своих, что с ними и за них молится вся Русь

Православная, все русские люди, их отцы и братия, наипаче же те, кто себя Богу на молитву и подвиг посвятил. И восчувствуют они прилив бодрости духа, прилив мужества и храбрости, прилив тех сил, коими некогда побеждали царства мужи древние, славные герои священной истории, о коих пишет Апостол Павел с великою похвалою вере их. Нет силы сильнее христианскаго смирения и возносимой им к Богу молитвы! И сию-то силу должны проявить прежде всего и паче всего – вы, иноки Русской земли, ибо и вся жизнь ваша должна быть единою молитвою, смиренною беседою с Богом, как сказал некто из святых подвижников, что монах есть делатель непрестанной молитвы, он есть “бездна смирения, в которой он потопил всякаго злаго духа” (Леств. Сл. 23, гл. 24, 27)…