Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 77
Какая семинария нужна нашей Церкви?

С тревогою следили мы, епископы, за судьбою проекта преобразования наших духовных семинарий. Не будет преувеличения, если скажу: от решения этого вопроса зависело – быть или не быть Православию господствующим исповеданием на Руси. С каждым годом наши семинарии все меньше и меньше дают нам, архиереям, добрых кандидатов пастырства, и приходится подбирать на священническия места старых дьяконов, ушедших из семинарии с половины курса, а иногда ограничивших свое образование духовным училищем…

В глубокой тайне почему-то хранился проект, выработанный нынешней зимою при прежнем обер-прокуроре Святейшего Синода. А то, что проникало в печать о нем, усиливало нашу тревогу…

Наконец, блеснул яркий луч надежды на лучшее будущее: новый обер-прокурор Святейшего Синода, старый и преданный друг исконной православной церковности, решил быстро подвинуть это дело вперед и поставить его прямо, безбоязненно на почву неотложных нужд Церкви. Имена святителей, призванных к обсуждению проекта преобразования, ручаются за успех дела, если только враги Церкви не изобретут способа и на сей раз вставить палку в колесо.

Великое зло семинарии последняго времени было в непримиримой двойственности ея задачи: она готовила в одно и то же время и пастырей Церкви, и студентов университета, и кандидатов в ветеринары. Из сознания духовнаго юноши как-то сам собою уходил идеал пастырскаго служения Церкви и заслонялся мечтами об университетах и разных институтах и лицеях. А если семинаристу и приходилось волею-неволею идти на служение Церкви, то в нем почти не оказывалось того огонька, который ярким пламенем горел когда-то, в 40-х и 50-х годах, в душе семинариста-идеалиста. Теперь не ждите, чтобы семинарист пришел к архиерею и сказал: “Благословите послужить Церкви в том положении, какое указать вам будет благоугодно”. Или “Благословите занять место там, где вам угодно”. Нечасто бывали такие случаи и в те времена, но тогда уважали таких идеалистов; а ныне такого юношу товарищи назвали бы просто юродивым. Житейский материализм заел душу современнаго семинариста: у него на уме прежде всего – не царствие Божие, а то, что Господь назвал приложением к нему.

Отделение общаго образования от специальнаго, резко подчеркнутое в предстоящей реформе, полагает конец этому раздвоению задачи пастырской школы какою должна быть семинария. Общеобразовательная школа, поставленная в духе православной церковности, предоставленная притом только детям духовенства, будет выпускать юношей, пригодных для дальнейшаго образования в высших учебных заведениях разных ведомств, в том числе, и для пастырских школ, – юношей, основным тоном воспитания которых все же будет православная церковность, что будет ценным вкладом в общегосударственную жизнь, слишком расшатанную в последнее полустолетие веяниями безбожия и материализма. Но из этих же питомцев общеобразовательной духовной школы, надеемся, будет образовываться и главный состав будущих специально пастырских школ, с тою разницею против теперешних семинарий, что юноши эти будут определенно знать; куда и зачем идут. Поступление в пастырскую школу будет для них решительным, пожалуй, безповоротпым шагом на их жизненном пути: ведь пастырская школа ничего, по крайней мере в смысле прав, им не прибавит. Хотелось бы надеяться, что они-то и составят основное ядро питомцев пастырства, около котораго и с которым будут объединяться, так сказать – ассимилироваться питомцы из других школ и сословий. Это столь важное обстоятельство, что на него должно быть обращено особенное внимание тех, кто будет обсуждать реформу духовно-учебных заведений. Реформа имеет святую цель – охранять церковность в воспитании духовнаго юношества. Носителем церковности, самой, так сказать, закваски ея, является, несмотря на всю расшатанность наших семинарий в духовном отношении, все же само духовенство и его семья. Как ни скуден дух церковности в воспитании нашего духовнаго юношества, а все же в них больше сохраняется этого духа, чем в питомцах светских школ. И это – благодаря не самой семинарии, а – духовной семье, ея еще незабытым традициям, влиянию близости к детской душе храма Божия, в коем служат отцы, служили деды и прадеды семинаристов. Этого запаса духовнаго почти нет или очень мало в недуховных семьях. А если где он и есть, если где и веет светлая струя любви к церковности, то благодаря лишь исключительным условиям жизни семьи и особенно благоприятным влияниям. Да и то редко бывает, чтобы этот дух церковности в светской семье совпадал по самому тону своему с духом церковности исторической, традиционной, всеобдержной, каковой, слава Богу, еще не утратился в семьях духовенства. Надо всячески озаботиться, чтобы именно этот исторический дух церковности и лег в основу воспитания будущих пастырей Церкви. Надо оберечь его от слишком сильнаго влияния духа – так сказать – дилетантской, в светских семьях воспитываемой, церковности. Надо иметь в виду, что в эту последнюю нередко проникают, незаметно для самой семьи, идеи слишком либеральнаго отношения к некоторым кажущимся “мелочам”, например, церковнаго устава и церковных канонов. Вместо смиреннаго сознания слабости нашего века в деле применения к жизни сих “мелочей” и благоговейнаго преклонения пред нашими предками, свято их соблюдавшими, является некое стремление во имя гуманности отрицать эти “мелочи”, послаблять нашей немощи, извинять это послабление. Вот это-то юридическое отношение к “мелочам”, это стремление присвоить своему смышлению право взамен простого смиреннаго сознания своей духовной незрелости нередко и является в суждениях о церковности главным стимулом у людей, искренно любящих Церковь, но обвеянных духом мира сего и незаметно для самих себя восприявших эти веяния в свое церковное миросозерцание. У питомцев такой семьи много искренности, много стремления беззаветно послужить Церкви-матери, и в этом отношении можно ожидать немало пользы от влияния таких соучеников и питомцев духовной семьи. Но в них мало как бы уже прирожденнаго духовной семье, в силу долговременно исторически сложившихся условий церковной жизни, уменья быстро разбираться в оценке всего, что относится до церковности. Теряют это свойство и современные семинаристы, а все же они более устойчивы в традиционном понимании церковности, нежели гоноши мирской семьи.

Не скрою, что мне видится опасность в том, что в пастырскую школу, с открытием ея для всех сословий, особенно на первое время, устремится немало из этих сословий юношей, недостаточно сознающих, что пастырство есть не просто служение, а – подвиг, требующий всецелаго напряжения всех духовных сил, что первейшая добродетель, которая должна в их сердцах составлять основу всех добродетелей, есть смиренное сознание своих духовных немощей, особенно же – своего невежества в области духовной жизни, что в пастырской школе все должно быть основано на почве совершеннаго отречения от своего смышления, не говорю уже – об отсечении своей воли в ея внешнем проявлении. Я боюсь, что питомцев собственно духовной школы (общеобразовательной) окажется слишком мало, чтобы образовать то ядро, о коем я сказал выше. Особенно же я боюсь вторжения в эту школу иудеев, хотя бы это были дети уже ранее, до их рождения, крещеных родителей… Я умоляю святителей, составляющих уставы пастырской школы, иметь мужество твердо и решительно постановить правилом: лица иудейскаго происхождения, по крайней мере до третьяго, если не до седьмаго рода, не могут быть принимаемы в пастырскую школу… Что делать, когда эта нация так исторически себя зарекомендовала в качестве враждебной духу Христову! Что делать, когда в кровь и плоть иудея, помимо его сознания и воли, на протяжении двух тысяч лет, впиталось столько талмудизма, что отрешиться от него не в его воле, даже и после принятия им христианства. Думаю, что это передается даже и потомству крещенаго иудея вместе с другими качествами его еврейской души. Если и бывают исключения, не следует ради их нарушать общее правило. Церковь Божия наберет себе кандидатов священства из всех народов земных, не говорю уже о Русском народе. Помнить надо, что для иудея ничего не стоит выдержать какой угодно экзамен, когда он захочет проникнуть в ту или другую школу. Те м легче ему сдать экзамен в пастырскую школу. Известно, что некрещеные иудеи в наших гимназиях охотно ходят на уроки закона Божия и готовят их иногда лучше православных учеников. И делается это не из любознательности, а с определенною целию: в случае перехода в православие он готов ответить и по катехизису, и по священной истории. Я уже не говорю об опасности проникновения в пастырскую школу типа иудея-интеллигента: от сего да сохранит Господь Церковь Свою! Я боюсь иудеев даже из ремесленников: уж слишком пропитана житейским материализмом и эта душа! А при обезпечении духовенства приличным жалованьем, возможно, что в среду его устремятся иудеи скорее, чем куда-либо: они постараются использовать свободу пастырскаго служения в своих гешефтмахерских целях… И так: да сохранит Господь пастырскую школу от всякаго иудея! Да будут раз навсегда закрыты двери сей школы для всего потомства Иудина! Довольно для них безчислсннаго множества школ всяких иных ведомств, но не духовнаго!

Велика и свята задача пастырской школы! Она должна ответить на призыв Господа Иисуса: жатва убо многа, делателей же мало: молитеся убо Господину жатвы, да изведет делателей на ниву Свою. Она должна подготовить Небесному Домовладыке работников на Его благодатную ниву, она должна иметь честь представить Архиерею Великому смиренных в своем самоотвержении будущих сотрудников – иереев, непосредственных исполнителей Его благодатных распоряжений домостроительства нашего спасения, носителей и раздаятелей Его благодати… Невольно вырывается из сердца вопль: кто к сим доволен! Кто посмеет думать о себе, что он достоин сего призвания? Но Господь зовет и – пойдем за Ним!

Первее всего в душе юноши – будущаго пастыря должна быть внедрена, раскрыта, углублена в его сознании и доведена до опытнаго ощущения его сердцем святая истина, что Христова Церковь – есть живое тело Его, членами коего все мы, православно верующие и православно живущие, имеем счастие состоять. Церковь есть живой организм любви, в коем живет и действует Дух Божий, Дух Главы Церкви – Христа, и пастыри Церкви суть главнейшие органы этого великаго тела Христова, в коих проявляет Свою жизнедеятельность Христос и Всесвятый Дух. Каждый из нас есть малейший атом сего живого тела, атом, постольку живой, поскольку свободною волею отдает себя в распоряжение Главы своей – Христа. Другими словами: поскольку исполняет заповеди Христа, или лучше сказать, отдает свое сердце, ум и волю Христу, Который в нас и через нас исполняет Свои же заповеди. Без этого глубокаго сознания и ощущения сердцем нашего членства в Церкви, как живом теле Христовом, невозможно истинное служение пастырское. Без этого сознания и ощущения невозможно руководить чад Церкви в путях Господних. Только при этом сознании и ощущении становится до очевидности ясным, почему мы должны постоянно прислушиваться к живому голосу древней Церкви: ведь мы и она – едино тело Христово, тело живое, и действенное! Противоречить этому голосу значило бы противоречить себе, противоречить Христу – Главе нашей. В этом единении, в этой любви Вселенской Церкви, объединяющей в себе Церковь на небесах торжествующую, и Церковь, на земли воинствующую, ея сила, непобедимая и вратами ада, – сила истины, сила благодати, спасающей и все побеждающей. В сознании этого единения сила нашего святаго Православия. Сознание сего единения рождает смирение. Если для меня небесная Церковь не есть только историческое прошлое, если она для моего сознания и чувства есть живая действительность, если я сердцем ощущаю, что объединяюсь с нею под единою Главою нашею – Христом, вхожу с нею в живое общение молитвою и любовию, таинством Евхаристии и излиянием на мое внутреннее существо благодати Христовой по молитвам святых Божиих: то дерзну ли я поставить свое смышление превыше разума святых Божиих, разума Церкви, разума Христова? И я благоговейно и смиренно ищу решения смущающих меня вопросов – в учении Церкви, в ея постановлениях и канонах, в писаниях ея богомудрых отцов и учителей… Та к ставили себя в отношении к Вселенской Церкви все святые Божии, так смирялись пред ея авторитетом великие святители и учители нашего времени, каковы были: Филарет Московский и Иоанн Кронштадтский, да и все верные Церкви православные пастыри. Таким смирением должен быть проникнут и каждый пастырь Церкви, каждый кандидат пастырства. В нем, именно в этом церковном смирении, он должен черпать силы для своего служения. Ведь он – не одинок: с ним все пастыри и учители веков минувших, с ним Апостолы Христовы и Сам Христос; сам-то ничто, круглый нуль в духовном отношении, а вот они-то и научат его, и в минуту трудную помогут, в скорби утешат, лишь бы быть с ними в общении смиренной любви и дыхания сей любви – молитвы…

Уже из сего видно, как важно для пастырской школы всестороннее раскрытие учения о Церкви и глубокое изучение Священнаго Писания и святоотеческих творений. Вся психология, все нравственное учение должны быть построены на святоотеческих творениях. Ими, их учением должны проверяться данныя науки, и только то, что согласно с ними, может быть усваеваемо пастырской школой. С глубокою скорбью мы, архиереи, наблюдаем, что наше духовное юношество и понятия не имеет об аскетике в ее приложении к жизни. Любите враги ваша, говорит Господь, а как применить к жизни, как провести в грешное сердце эту заповедь, как смирить себя, чтобы нелицемерно признать в лице так называемаго врага – своего лучшаго друга и благодетеля – этому никакие современные учебники этики не научат. Та к и во всех областях жизни нравственной. Жаль бывает молодого священника, который не знает, опытом не касался азбучки духовой жизни и борьбы со страстями. Как он благодарен бывает, когда покажешь ему авву Дорофея, “Лествицу”, авву Варсонофия или нашего родного Нила Сорскаго! “Отчего нам в семинарии не показывали эти книг? Ведь это – истинное сокровище!” – говорят они, ознакомившись с писаниями отцов. В самом деле, отчего? Зачем мы изучали разныя философския системы, а этой “науки из наук” – как жить по Христовым заповедям в духе Церкви – нам не дали и краем уха коснуться?..

Велик труд, скажу – подвиг, предстоит святителям, ныне уже приступившим к рассмотрению новаго устава семинарий и духовных училищ. Хотелось бы верить, что наконец-то будет стряхнуто с пастырской школы нашей это чуждое Церкви обаяние современной моды – стыдиться Христа! Наконец-то наши кандидаты пастырства сбросят с себя немецкий сюртук с светлыми пуговицами и наденут… говорить ли? – простую одежду послушания – подрясничек: и просто, и дешево, и легко, и по-церковному прилично: ведь надевают же они сию одежду в день своего рукоположения… Я желал бы видеть и всех преподавателей в наших учебных заведениях вместо этого глупаго фрака, в одеждах духовных, в рясах, хотя бы и без благодати рукоположения. Но не слишком ли далеко я захожу в моих мечтах и пожеланиях?

Пусть рассудят сие мудрые святители, на дело сие призванные волею Монарха. А наше дело паче всего молиться, да вразумит их Господь!

№ 78–80
Поездка по епархии

Приглашаю моих добрых читателей мысленно сопутствовать мне по епархии. Пишу эти строки в Ульяновом монастыре, в 1183-х верстах от Вологды. Было время, когда такой путь требовал и трудов нелегких, и потери времени; теперь он совершается на пароходе в течение 5–6 дней, да еще с большими остановками у городов.

Еду по Вычегде. Эта река помнит апостольские подвиги святителя Стефана. Начиная от Яренска и даже ранее слышится зырянская речь. По берегам красуются высокие белые храмы Божии. Зыряне любят строить такие храмы: они не доросли еще до того, чтобы любоваться внутренним благолепием храмов Божиих, и потому внутри храмы лишены живописи: белыя стены как-то однообразно смотрят на вас, в то время как снаружи храм иногда прямо поражает вас своим величием. Кстати, любовь к построению храмов иногда доходит до излишества: при одном священнике, например, в Устькуломе (1210 верст от Вологды), в одной ограде теснится три каменных храма с несколькими престолами в каждом, и ни один из них внутри не украшен стенописью.

В Устькулом пришел пароход в 5 часов утра 17 июня. Несмотря на ранний час, собралась масса народу. Я говорил поучение о том, как жить, чтобы душу спасти, всячески стараясь упростить речи для этих простецов. Мужчины почти все говорят по-русски, женщины больше по-зырянски. Священник говорит с ними по-зырянски.

Из Устькулома мы вернулись в Ульянов в тот же день утром. Это – лавра зырянскаго края, отросток Соловецкаго монастыря. Величественный храм и своеобразная, с четырьмя башнями по углам колокольня, несколько корпусов, обнесенных каменной оградой, по которой можно совершать крестные ходы, – все это расположено на высоком холме, с вершины котораго, особенно с колокольни, открывается вид на безбрежное море лесов, на сотни верст расстилающихся вокруг обители, и на долину реки Вычегды, прихотливо извивающейся среди этой дремучей тайги северовосточной Европы. Говорят, чем дальше к Печоре и Уралу, тем природа суровее, леса дремучее, болота непроходимее. И вот в такой обстановке приютилась обитель иноков с ея строгим, можно сказать, суровым уставом. Братия большею частию зыряне. Подобно Соловкам, здесь живет до сотни годовиков – мальчиков по обету. Их обучают главным образом тому, чем занимаются сами иноки – сельскому хозяйству.

Здесь я совершил Божественную литургию в воскресенье, 19 числа. Поют дружно, но о нотах, о гармонизации и понятия не имеют. Зато звон – единственный в крае. Большой колокол весит 1012 пудов. Это радость и утешение велие для простеца-зырянина. С удовольствием прислушался и я к могучим звукам, разносившимся в воздушном океане над вершинами безпредельных лесных пространств.

Здесь мне очень понездоровилось. Однако все же я побеседовал с братией о сущности монашескаго подвига. Слушали внимательно. Подростков-годовиков оделил я Троицкими образками.

20-го ждали парохода, но он запоздал, и мы двинулись вниз по Вычегде на двух больших лодках. Верстах в десяти нам встретился пароход, идущий к Устькулому. Мы спросили: когда он будет обратно в ближайшем селе Деревянске? Ответ был: в 9 часов вечера. Мы заказали себе каюты и направились вниз – к Деревянску. Здесь второклассная школа. В храм собралось множество народа. Я побеседовал с ними, благословил их, оделил Троицкими книжками. Затем зашел в школу. Та м был один сторож, но вслед за нами собрались дети-подростки.

К сожалению, немногие из них могли мне ответить на самые простые вопросы по Закону Божию, и то при помощи взрослых крестьян, служивших переводчиками на зырянский язык. Помогала и матушка, жена священника, хорошо знающая зырянский язык. А местный отец диакон подбадривал детей: “Г ора, г ора!” – громче, смелее!

Местный священник по должности благочиннаго, с моего разрешения, был в отлучке. Его заменила матушка – тип старинных не ученых в школе, но “толченых” жизнью матушек – добрых спутниц сельских пастырей. Многому могли бы научиться у таких простушек современныя молодыя матушки из епархиалок. Чтобы не смущать ея смирения и христианской простоты, я не буду здесь распространяться о ея деятельности в качестве помощницы мужу по приходу; скажу только, что благодаря ея заботам построена и в некоторой степени обезпечена приходская богадельня, в которой призирается пять-шесть старушек, а иногда принимают и безприютных круглых сирот. Матушка тут и начальница, и попечительница, и кормилица. Она даром доставляет сюда и молочко и все, что Бог ей пошлет… Дай Боже побольше таких тружениц – помощниц нашим пастырям. Вековой опыт показывает, что им не столько нужно школьное образование ума, сколько доброе воспитание христианскаго сердца и закаление воли в добре. Увы! Ныне моду предпочитают здравому смыслу, и ради этой моды бедные священники в ниточку тянутся, чтобы дать своим дочкам “научное” образование – не только в епархиальных училищах – это бы еще добро, но и высшее, на каких-то высших курсах, откуда чаще всего выходят существа неопределеннаго пола с искаженною до неузнаваемости душою… Больно то, что не могут устоять против сего искушения и очень почтенные батюшки и матушки и уступают просьбам своих неразумных умниц-дочек, во что бы то ни стало стремящихся в столицы на разные курсы…

В Устьсысольске мы пристали вместо 20-го – только 21-го к вечеру. Город очень красиво расположен на слиянии с Вычегдою Сысолы. Краса города – Стефановская церковь. В ней я и решил 23-го совершить литургию, 22-го же была устроена, в здании духовнаго училища, беседа с духовенством. Об этих моих беседах скажу следующее.

И по громадным расстояниям, и по немощам моим я не могу объезжать свою епархию так, как делают другие архиереи: от села до села. Посему я собираю священников в пункты моих остановок и беседую с ними, сколько позволит время и силы. Говорю о всем, что подскажут мне архиерейская совесть, наблюдения над жизнью епархии и опыт пастырскаго служения. Говорю о том, что мы, служители Церкви – сотрудники Самого Господа в деле спасения душ человеческих, в деле воспитания чад Царствия Божия. Говорю о том, какое в этом счастие для нас, с каким благоговением должны мы проходить свое святое служение. Напоминаю обетование Господа не забыть наши нужды, если мы будем пещись о деле Его. Даю советы, как бороться с народными пороками, пьянством, распутством, сквернословием, безсовестностыо… Как составлять поучения без записи оных на бумагу, вести беседы вне храма, в семьях, на дому, в школах с детьми… Как пользоваться святоотеческой и старческой литературой, дабы использовать святой опыт духовной жизни, в ней заключающийся. Касаюсь пороков самого духовенства: нетрезвости, немирства, сутяжничества и умоляю отцов бегать всего этого. Иногда священники сами предлагают вопросы и дают темы для беседы. Не знаю, много ли пользы от таких бесед; но мне думается, что такия свидания с архиереем, хотя малое с ним знакомство для священников полезно: в свою очередь, и я выношу с таких бесед чувство сближения с Богоданными мне сотрудниками, узнаю их лично и составляю себе понятие о духовенстве моей епархии не по бумагам уже, а из личных наблюдений. И слава Богу, среди них немало смиренных тружеников на Божией ниве, с верою в помощь Божию, не ища похвалы людской, делающих свое дело. Касаюсь в беседах и современных опасностей, угрожающих Церкви Божией от ея заклятых врагов, коим и числа нет в наше многоскорбное время. Не хочу оскорблять собратий моих во Христе подозрением в лести, нет, они искренно благодарят меня за такия беседы, и мы растаемся по-родному. В Устьсысольске даже упросили меня сняться с ними на общей карточке.

Я посетил женскую прогимназию, где оказались и ученики мужской прогимназии, и побеседовал с учащимися о том, в чем счастье для человека. Всех оделил Троицкими образками. Был в приходском и городском училищах и там беседовал с детьми и оделял образками.

Посещая школы, я думаю: дети так редко в жизни видят архиерея лицом к лицу, что грешно было бы целым сердцем не приласкать их… Ведь у них на всю жизнь останется воспоминание о том, что делал, что говорил им архиерей: как же не воспользоваться случаем посеять в их души, в их открытыя в то время сердца семечко благодатнаго Христова учения? И вот пользуешься сими посещениями школ, чтобы сказать деткам то, что в эти минуты общения с ними подскажет совесть пастырская, сказать в духе горячей любви к этим еще неиспорченным душам, показать им светлый, любящий Лик Христов, тронуть их нежное сердечко красотою добродетели, указать им простейшия средства общения с Богом в молитве, в доброделании… И надо видеть, с каким иногда вниманием они слушают простое слово архипастыря! Глазки блестят, уста открыты, личико как-то преображается, одухотворяется… После приходится слышать от их родителей, что детки по частям пересказывали дома, о чем говорил архиерей. Разве это не великая награда сеятелю слова Божия? Разве не счастье быть такими сеятелями? Иногда думаешь: что мог бы сделать хороший законоучитель среди малых сих!

Ездил в село Вильгорт, верстах в семи от города. Здесь строится церковь. Беседовал с народом, посетил школу, долго беседовал с детьми.

23-го июня я служил и говорил слово о непобедимости Церкви вратами ада и о кознях ада в наше время. Обширный Стефановский храм был полон народа. 24-го выехали на пароходе в Устьвым, а оттуда на лошадях, в женский Крестовоздвиженский монастырь, в четырнадцати верстах от Серегово.

Лишь только мы вышли из лодки, переправившей нас на левый берег Выми, как нас облепила всякая мошкара, начиная с мошки-невидимки, комаров и слепней и кончая оводами, не уступавшими по величине майским жукам. Сопровождаемые этими докучливыми насекомыми и обороняясь от них всякими способами, мы ехали лесной просекой, проложенной напрямик к монастырю. Был уже 12-й час ночи, когда впереди открылась в полусвете северной белой ночи красивая панорама обители. Монастырь расположен на возвышении, прямо пред вами – в глубине картины – временный деревянный храм с такою же колокольней; влево – каменный пятиглавый трапезный храм, еще с неоконченный отделкой, тут же деревянныя кельи, а кругом, точно темнозеленая рама, – хвойный лес и лес…

“Обитель тружениц” – вот лучшее название для этого монастыря. Во главе сестер – почтенная старица-игумения Филарета и одиннадцать монахинь, всех живущих в обители до 150-ти. Основал эту обитель и обезпечил ея существование известный в этом крае купец А. Булычев, скончавшийся иноком в Соловецком монастыре; его дочь А. А. Беляевская свято блюдет заветы своего отца, продолжая благотворить юной обители. Она строит теперь трапезный храм и корпус для сестер и в скором времени предполагает начать постройку собора и колокольни. Теперешний временный храм очень тесен и не вмещает даже всех обитательниц монастыря, а обитель посещают многие богомольцы из Яренскаго и Устьсысольскаго уездов.

С ранняго утра до поздней ночи, исключая время богослужения, сестры трудятся: кто ткет и шьет, кто пишет иконы, кто делает обувь, кто работает на гончарном, смоляном и скипидарном заводах; на гончарном черноризица при мне сделала несколько чашечек и молочник, на котором я, по просьбе монахинь, собственноручно надписал на мягкой глине: “Будь послушен Богу, как глина горшечнику”. Видел и великий труд этих отшельниц – корчевание огромных пней для расчистки поля под пашню: пни выворачиваются при помощи рычагов, коими служат целыя бревна; за каждый вывороченный пень, смотря по величине, сестры получают гонорар в виде сухих баранок, которые здесь почему-то зовутся калачами, почему и поле, разработанное таким способом, именуется “Калашниковым”.

Здесь я служил литургию и говорил поучение народу, а с сестрами беседовал особо накануне пред всенощной. С отрадным чувством душевнаго отдыха я покинул обитель. Старица-игумения провожала меня до 7-й версты по пути в Серегово.

В это большое торговое село мы прибыли вечером и прямо в церковь. Беседа с народом и благословение заняли немало времени. Пришлось ночевать. Рано утром в двух больших лодках мы спустились по Выми до Устьвыми. Тут меня уже ожидали священники со всего благочиния, и я отслужил соборне с ними молебен святителю Стефану Пермскому, который 13 лет жил здесь (почему Устьвым и называлась “Владычным городом”), и трем его преемникам: Герасиму, Ионе и Питириму, почивающим здесь под спудом. После молебна я довольно долго беседовал с народом. В этом селении особенно живы предания о святителе – просветителе зырян: храмы, по преданию, построены на холмах, насыпанных по его повелению; указывают места, где был его владычный дом, где росла волшебная прокудливая (проказливая, пакостная. – Ред.) береза, им срубленная… К сожалению, вещественных памятников после него никаких не сохранилось.

После беседы с священниками я отправился на пароходе в захудалый городок Яренск.

И здесь служил, говорил поучение народу о том, что есть Церковь и почему должно повиноваться ей; вел беседу со священниками, посетил школу, где собрались дети из разных школ и прогимназий города. Стоит отметить особенную любовь детей к местному отцу протоиерею: где бы ни показался на улице этот почтенный старец, священствующий уже 52-й год, дети, как только завидят его, бегут к нему, чтобы принять его благословение. Чем он заслужил эту любовь детскую? Конечно – лаской и отеческой добротой. Всегда я говорю ставленникам-иереям: не опускайте случая приласкать ребенка, хотя бы то был еще несмысленный малютка на руках матери. Пусть в его детском воображении рядом с дорогим ему образом матери запечатлеется и ваш облик, ваша духовная одежда, блистающий на вашей груди крест… Не худо для таких малюток иметь при себе какия-либо грошовыя лакомства: верьте, что это привлечет к вам любовь не только сих маленьких будущих прихожан ваших, но и их родителей, особенно матерей… Лишь только покажетесь вы в деревне, как детишки побегут к вам со всех концов навстречу, чтобы принять ваше благословение. А вы пользуйтесь этими встречами, чтобы побеседовать с ними, чтобы заронить в их чистыя сердца семечко учения Христова. Коли есть у вас свободная минутка, то присядьте где-нибудь у избы на завалинке или на бревнах и поведите отеческую беседу с детьми – о том, что Бог на душу положит: к вам непременно подойдут матери их. А может быть, и отцы, и вот устроится у вас сама собою беседа – “набревная”, по подобию беседы Христовой, именуемой “нагорною”… Ведь для таких бесед не нужно никакой обстановки, никаких помещений. Зато посмотрите, какою любовью отплатят вам простыя души слушателей ваших: ведь русская душа жаждет “божественнаго” и тоскует по нем.

Из Яренска мы спустились до Коряжемскаго монастыря. Здесь почивают под спудом мощи преподобнаго Лонгина, одного из духовных потомков великаго аввы Сергия Радонежскаго. Монастырь расположен на крутом высоком берегу Вычегды. В нем всего до 50-ти человек братии, общежительный. Строится новый храм с трапезою и кельями. У самого монастыря – кедровая роща. Иноки рассаживают это дерево с любовью.

Здесь я беседовал с братией, осматривал хозяйство и ночевал. Утром рано отправился в Сольвычегодск на пароходике, присланном из сего города почтенным Я. В. Хаминовым.