Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Думать, что Таинства совершаются только именем Божиим, его произнесением, значит мыслить по-латински: латины верят в так называемое opus operatum: раз произнесена известная формула – Таинство уже совершено, – так сказать, механически. Латинский патер, не желая утомлять себя постом до совершения литургии, пред ея совершением берет хлеб и вино, произносит над ними слова Спасителя и употребляет их, уверенный, что он поста не нарушил, ибо он уже причастился св. Таин (а по уставу их церкви он может совершать хоть две-три литургии в день). По нашему же это – кощунство.

Вспомните чудную молитву св. Златоуста пред причащением св. Таин: “Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго… Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя”… Не говорит великий Святитель: “еще верую, яко сие – предлежащее мне – есть Сам Бог Всесовершенный, Богочеловек”, а говорит: “сие есть Тело Твое, Кровь Твоя” и только… Но ведь, Сам Господь сказал: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем… ядый Мя той жив будет во веки… Значит, в теле и крови Спасителя, в сем животворящем – по виду хлебе и вине – Сам Он – Бог всесовершенный? Вывод несомненный, и по логике защитников новаго “догмата” следовало бы сказать прямо, что св. Таины – Сам Бог. И мы действительно воздаем им боголепное поклонение. Однако же Церковь, веруя так, нигде прямо сей веры не выражает в словесной формуле, как бы всякое слово человеческое почитая недостаточно благоговейным для выражения величайшей тайны любви Божией к нам, грешным, и щадя немощь нашего разумения… Вспомните несчастнаго безбожника графа Толстого…

Беру еще аналогию или пример.

Что есть крестное знамение? Это – действие человека рукою в воздухе, изображающее крест Господень. Это – не реальный предмет, ни физический, ни духовный. Это внешнее изображение действием идеи, мысли, учения о нашем спасении страданиями нашего Господа. Это – то же в области действия, что звук, слово в области речи. И вот наше, Церковию усвоенное отношение к сему св. знаку, точнее – знамению: мы веруем, что Господь силою честнаго и животворящаго креста Своего, то есть, чрез его посредство, творит чудеса и совершает Таинства, ибо что есть и всякое Таинство, как не чудо Божие? Чем же является Господень крест и знак, знамение крестное? Конечно, не Богом, а лишь средством, чрез которое благодать Божия проявляет свою силу. Господь не нуждается в сем посредстве, а нам, нашей немощи, оно необходимо, ибо мы живем в условиях пространства и времени. И видит враг Бога и людей знамение крестное, и вспоминает победу над ним Распятаго на кресте, и трепещет, и трясется, по выражению песни церковной, бежит пред лицем креста, пред одним напоминанием о кресте. Бежит аки пес, видя жезл коим его били. Тут Господь дал нам крест, яко оружие на диавола. Не движение руки нашей страшит его, а палит его сила Божия, присущая, волею Господа сопровождающая самое напоминание о Распятом на кресте. Та к хощет Бог, так и бывает при условии нашей веры. Для верующих несомненно присутствие благодати Божией при совершении с верою крестнаго знамения. Но можно ли сказать, что крестное знамение есть Сам Бог, в ней действующий? Конечно, где проявляется сила Божия, там и Господь, но одно – вера в присутствие всемогущей силы Божией, другое – обожествление самого действия, движения рукою для крестнаго знамения. Говорю: движения, ибо без сего движения не будет и крестнаго знамения. А между тем, новые учители утверждают, что самое действие Божие есть Бог. Скажу больше: Церковь даже обращается молитвенно к сей Божией силе: “непостижимая и божественная сила честнаго и животворящаго креста, не остави нас, грешных”. Что есть сия “непостижимая сила?” Есть ли это особый ангел Божий, ангел креста Христова, как есть ангелы храма, ангелы града, или же непосредственное действие Божия всемогущества, привлекаемое смирением веры верующих, – в том и другом случае обращение нашего верующаго сердца восходит к Распятому на кресте Господу Иисусу. И, тем не менее, мы не отождествляем Его Личности с Его действием, движением, так сказать, Его всемогущества, сего Его неотъемлемаго свойства, с Ним Самим. Такое различение Личности от свойств ея необходимо для нашего правильнаго мышления. Бог есть всесовершенная Личность, обладающая всеми, как ведомыми нам, так и неведомыми свойствами и совершенствами, и только в сем смысле мы можем называть Его Богом. Каждое из Его свойств и совершенств в отдельности в нашем мышлении не есть еще, так сказать, полная Личность, а лишь то или другое свойство этой Личности, хотя по природе своей и не отделимое от Нея, но в нашем мышлении, как неспособном в один момент созерцать все совершенства Божия во всей их совокупности, по необходимости мыслимое особо. Вот почему, во избежание смешения понятий о Боге как Личности с понятием о каждом Его свойстве в отдельности, Церковь не приняла для сих свойств названия “Бог”, в то же время называя их “божественными”, даже “божескими”, т. е. свойственными только Богу единому, но не “Богом”. Такое отношение к свойствам Божиим, такое строгое различение в нашем сознании Личности Божией от ея свойств предостерегает нас от многих заблуждений в богословствовании. Зная, что благодать Божия, действующая в Таинствах, проявляющаяся в благодатных состояниях верующих, являющаяся в чудесах при святых иконах, святых мощах, в разных обстоятельствах нашей жизни, есть воздействие Божие на нас, мы, однако же, не называем самаго сего воздействия “Богом”, а именно – только Божиим воздействием, т. е., не самым Существом Божиим, Личностью Бога, а проявлением свойств Божиих: преимущественно – премудрости, благости и всемогущества Его. Да и нет никакой необходимости называть Божие действие Богом, ибо довольно для верующаго сказать, что “так Бог действует”, чтобы он понял, Кто виновник действия и что само действие и есть только Его действие, проявление Его свойств, Сам же Он есть и действует вся во всех. Само собою разумеется, что всякое “действие Божие” не есть нечто само по себе тварное, действие твари, а напротив, само обладает силою творчества, как проявление Божия всемогущества. Не отделяя “действия” Божия от Бога, мы и не отождествляем его с Богом как Личностью, когда говорим о нем.

Я подробно остановился на понятии о благодатной силе Божией в отношении крестнаго знамения потому, что это понятие ближе других подходит к понятию об имени Божием. Дал еси знамение боящимся Тебе, Господи, крест Твой честный, поет Церковь, дал еси оружие на диавола. То же можно сказать и об имени Божием: дал еси знамение – имя Твое, Господи, ибо призываемое в молитве не как нечто отвлеченное, но как Тебе единому принадлежащее, как необходимый для нашего мышления знак, “знамение”, оно так же, как и крестное знамение, страшно врагам Твоим и нашим. Трепещет бо и трясется враг – не звуков сего имени, но Того, Кто именуется им, Кого мы разумеем, произнося сие имя. И все, что выше сказано о крестном знамении, можно относить и к имени Божию. Как крестное знамение мы не называем Богом, дабы свойств Божиих, в нем проявляемых, не смешивать с Личностью и Существом Божиим, так и имя Божие не называем Богом, дабы не подать повода простецам к неправильным толкованиям и неправославному мудрованию.

На это дает нам право св. Василий Великий, когда говорит в своем письме к Амфилохию: “Мы утверждаем, что знаем Божие величие, Божию силу, премудрость, благость и промысл, с каким печется о нас Бог, и правосудие Его, но не самую Сущность. Кто утверждает, что не знает Сущности, тот еще не признается, что не знает Бога, потому что понятие о Боге составляется у нас из многаго, нами исчисленнаго. Но говорят, – продолжает вселенский учитель, – Бог прост, и все, что исчислил ты в Нем, как познаваемое, принадлежит к Сущности. Но это – лжеумствование, в котором тысяча несообразностей, – возражает Святитель. – Перечислено нами многое; ужели все это имена одной Сущности?.. Действования многоразличны, но Сущность проста. Мы же утверждаем, что познаем Бога нашего по действиям, но не даем обещания приблизиться к самой Сущности, ибо хотя действования Его и до нас нисходит, однако же Сущность остается неприступною”.

Из сего видно, что если св. Василий Великий находит возможным познавать только свойства Божии по Его действиям, а не самую Сущность Божию, то тем паче не подобает смешивать в одном имени “Бог” свойств Его и самой Сущности, Личности Божией. Те м менее оснований говорить, что имя Божие и есть Сам Бог, ибо Бог только и именуется по Своим свойствам, будучи неименуем по Своей Сущности.

III

Но каким путем защитники новаго догмата могли дойти до своих убеждений? Как могло образоваться в их сознании такое странное смешение отвлеченнаго умопредставления о Боге с Самою Личностью Бога, обладающею всеми совершенствами?

Попытаюсь это объяснить, насколько сие представляется мне возможным.

Прежде всего, думаю, виною такого смешения понятий является простота людей, не знающих законов логики и не умеющих разобраться в отвлеченных понятиях, а потому и смешивающих сии понятия с конкретно существующими предметами, например, идею, мысль о Боге – с Самим Богом, понятие о благодати – с Самым Существом Божиим и т. п. А ближайшим поводом к такому смешению явилось полное незнание еврейскаго миросозерцания, а отсюда, конечно, и словоупотребления.

От веков древних принято, в знак особаго почтения к высокопоставленным людям обращаться к ним в изысканных выражениях, или в третьем лице, или во множественном числе, или же указанием на их высокое положение, нравственныя качества и т. п. Отсюда: “вы” вместо “ты”, “ваша светлость”, “ваше сиятельство”, “величество” и подобное. Та к принято и у нас доселе. У евреев для этого употреблялось слово “имя”: “имя твое” вместо “ты”. Дело в том, что слово (шем) имеет разныя значения в Библии: например, в книге Бытия 11, 4 говорится: “сделаем себе имя” (шем). Это говорят строители вавилонской башни. Значит, тут речь о символе гордыни – о башне до небес. Во 2 книге Царств 8, 13 о Давиде говорится, что он, возвращаясь из похода, “сделал себе имя”, (шем), т. е., увековечил о себе память. У пророка Исаии 55, 13 говорится: “вместо крапивы возрастет мирт, и это будет во славу Господа”. Еврейский оборот речи (шем), который LХХ переводчиков перевели словом, позволяющем заключить, что здесь (шем) значит “слава”, как и переведено в русском тексте. Выражение “ради имени”, например, в псалме 79, 9, находит себе пояснение в том же стихе “ради славы имени”. В 3 книге Царств 3, 2 говорится: “не был построен дом имени Господа”, т. е., не было построено дома, как обиталища Господа, так как ясно, что скиния и храм Соломоном были сооружены не для обитания “имени”. Вообще, в Ветхом Завете слово шем употребляется в значении “слава”, “знак”, “память”, “памятник”, как это установлено гебраистами.[30]30
  См., напр., Gesenius. Hebraisches und Aramaisches Handw.o.rterbuch .u.ber das Alte Testament. Leipzig. 1895. s. 803–804, Wort (шем).


[Закрыть] Нередко в Библии слово “имя” употребляется как метонимия, как часть вместо целаго. И это словоупотребление перешло даже в Новый Завет, например, в книге Деяний, глава 1, 16: “бе же имен народа вкупе сто двадесять” – слово “имен” стоит вместо слово “человек”, как и переведено в русском тексте. Из всех этих значений чаще всего слово “имя” употребляется в отношении к Богу в смысле “слава”, да и самое слово (шем) можно разсматривать, по мнению гебраистов, как производное слово от глагола (шамаг), что значит “быть высоким”, “служить знаменем или знаком”. Следовательно, когда еврей говорил в молитве Богу “имя Твое”, то сие было равносильно выражению “слава Твоя”. Таким образом, “имя” идейно для еврея было то же, что для нас “икона”, и честь, воздаваемая “имени”, восходила на Того, Чье имя было произносимо.

Если мы глубже вдумаемся в психологию верующаго еврея времен библейских, то нам станет еще понятнее такое словоупотребление.

У всех народов были свои боги, носившие, как и люди, свои имена. Еврей знал из Божественнаго откровения, что все эти боги – ничто, что только он, еврей, знает единаго истиннаго Бога, Бога, умом не постижимаго, а посему в смысле человеческом и не именуемаго, обладающего в безконечной мере всеми совершенствами, как теми, какия приписывали своим лжебогам язычники, так и теми, о коих язычники и понятия не имели, да и теми, которые и ему, еврею, Бог не благоволил открывать и они сокровенны в Боге. Знал, что сей Бог, непостижимый, недоведомый, по Своей безконечной благости открывающий Себя людям в меру их ограниченности, не может и наименован быть на языке человеческом одним каким-либо словом (если о делах Божиих Церковь исповедует: ни едино же слово довольно будет к пению чудес Твоих, то что сказать может язык смертных о Самой Сущности Божией?), а потому, в глубоком благоговении к сему всесовершеннейшему Существу, еврей называл своего Бога словом “Бог” во множественном числе: “Боги”, “Элогим”, означая сим как бы необъятность для мысли человеческой всех Его совершенств, или же вовсе не произносил святейшаго слова “Бог”, заменяя это слово местоимением третьяго лица “Он”. А когда Бог открыл Моисею святейшее Свое имя “Иегова”, то евреи, начертывая только четыре согласныя буквы сего слова, гласныя сохраняли в тайне, передавая устным преданием гласные звуки от одного первосвященника к другому. Когда же в письме появились гласныя (коих прежде не было вовсе), то подставляли под слово Иегова гласные знаки от другого имени Божия – Аднай. Вследствие сего, с течением времени, в народе утратилось самое произношение имени Иегова, одни читали сие имя Иегова, другие – “Ягве”, иные – иначе. Затем, в книгах ветхозаветных писателей, где встречалась нужда ставить имя Божие, нередко вместо собственнаго имени ставилось просто нарицательное слово “имя” с притяжательным к нему “Божие”, “Господне”. Нечто подобное сему, хотя уже не по тем чистым побуждениям благоговения к имени Божию, а по лукавнующему мудрованию, избегая употребления имени Божия, евреи употребляли в своих клятвах слова “небо”, “земля”, “алтарь” и под., в чем обличал их Господь наш. В их софистически настроенном мышлении казалось, что они не нарушали такими клятвами 3-й заповеди Божией, воспрещающей употребление имени Божия всуе.

Вот объяснение, почему чрез Ветхий Завет, а затем, поелику Апостолы почти все были евреи, то и в Новом проходит эта особенность словоупотребления, несвойственная другим народам и языкам, эти постоянныя метонимии, эти описательныя выражения: “имя Господне”, “имя Божие”, вместо “Господь, Бог” и под. Вместо того, чтобы сказать: “Хвалите Господа” – говорится: “Хвалите имя Господне”, вместо: “буди, Господи, благословен” – “буди имя Господне благословенно” и так далее – во множестве. Множество текстов, приводимых в “Апологии” иеромонаха Антония Булатовича, представляют примеры таких метонимий, которым он совершенно напрасно пользуется для доказательства якобы правильности своего новаго догмата, что “имя Божие есть Бог”. Во всех таких цитатах стоит только прочитать слова Писания с опущением метонимии, как убеждаешься в этом, особенно если принять разнообразное значение слова “имя” в еврейском тексте Библии. Само собою понятно, что в таких местах везде выражение “имя Божие” стоит вместо слова “Бог”, но отсюда отнюдь не следует, что самое имя должно почитать “Богом”.

Новое учение последователей о. Илариона и о. Антония Булатовича не поняло и не приняло во внимание этой особенности еврейскаго словоупотребления вообще и в отношении к имени Божию в особенности. Это учение склонно придавать самым словам, означающим имена Божии, какое-то мистическое значение, как реальным сущностям. Если сам о. Булатович еще не сливает понятий “Существо Божие” и “имя Божие”, то его последователи-простецы, готовые душу положить “за имя Христово”, уже не далеки от сего. А такое отождествление в одном понятии Сущности Божией и Имени Божия, такое смешение слов и понятий в простых умах может повести к суеверию. Известно, что у индийских йогов есть таинственное слово: “ооммани-падме-хум”, у египтян было такое же слово “тодтт” – слова магическия, произнесение коих, по их верованиям, должно иметь магическое действие: раз произнесено слово – действие должно-де следовать независимо уже оттого, кто произнес его. Ко временам Иисуса Христа, вследствие упадка благочестия под влиянием лицемерия фарисейскаго и развращенности саддукейской, исказилось и истинное понимание учения о Боге и сложилось суеверное понимание имени Божия, как это видно из их пасквиля на св. Евангелие Маасе “Иешу га-Нацри” (История Иисуса Назарянина) или “Тольдот Иешу” (Родословие Иисуса).[31]31
  Сохранился в рукописях XV века, но известен был еще писателям XI века. Здесь говорится, что Иисус был незаконный Сын Марии. “Мать отдала Его в школу, где Он обнаружил необычайные успехи и поражал Своих учителей. Когда Ему было 30 лет, открылась нечистота Его рождения, за что Он присужден был к истреблению. Но Он ушел в Иерусалим, проник в Святое святых храма и узнал здесь тайное имя Божие и получил силу творить чудеса посредством этого имени. Это имя было начертано на камне основания (беншетия), находившемся в храме во Святом святых, на месте ковчега в Соломоновом храме. Та к как сила имени была такова, что посредством него можно было разрушить мир, то мудрецы, желая предохранить похищение имени, у двух железных столбов пред храмом на цепях приставили двух собак, которыя своим ужасающим видом и лаем производили то, что выходивший из храма от испуга забывал прочитанное имя. Но Иисус, написав имя на листке пергамента, скрыл листок в разрезе Своей голени. Таким образом, собаки не воспрепятствовали Ему снова узнать позабытое имя.
  …Мудрецы, однако, нашли преданнаго им человека по имени Иуда Искариота, который таким же образом, как Иисус, узнает имя Божие и получает силу творить чудеса… Однажды, когда для доказательства Своей Божественности Иисус стал летать, Искариот тоже стал летать. Иуда осквернил Иисуса своею уриною, после чего оба, как осквернившие имя Божие, лишились его и упали. Лишенный чудотворной силы Иисус был взят. Ему закрывали голову одеждою и били гранатовою палкой, но Иисус не мог узнать, кто Его бил. Из этого мудрецы узнали, что имя отошло от Него.
  …Его казнили в пятницу, накануне Пасхи и субботы. Когда же хотели повесить Его на дереве, дерево сокрушилось: Иисус знал, что Его умертвят и повесят на дереве, а потому, когда еще владел именем, Он заклял все дерева”…


[Закрыть] Евреи понимали имя Божие именно как некое таинственное слово, как талисман, которым можно механически творить чудеса. Нечто подобное сему, особенно при дальнейшем развитии учения об обожествлении имени Божия, усматривается и у Булатовича. Несмотря на его протест против обвинения его в том, что он обособляет, как бы отделяет имя Божие от Самого Бога, когда утверждает, что имя Божие есть Бог, обвинение это остается в силе, ибо, говоря так, он мыслит имя Божие как нечто реальное, а не умопредставляемое только. Он не отличает Существа Божия, действия Божия от проявления свойств Божиих в Божией деятельности, наконец – от Божией благодати. Что есть благодать? Конечно, непостижимая и божественная сила Божия, Божие волеизволение в действии всемогущества и благости Его, но это еще не есть Самое Существо Божие, как это говорит св. Василий Великий. Мы склоняемся и пред волею земного Царя, когда слышим ее, но самаго волеизъявления не отождествляем с лицем Государя – законодателя. Мы повинуемся, когда представитель власти объявляет нам именем закона то и то, но повинуемся не имени, не букве, не слову, а воле законодателя. Мы сердцем восприемлем благодать Божию, но самый акт ея воздействия на нас, признавая проявлением силы Божией, не отождествляем с Существом Божиим. Мы не обращаемся с молитвою к Божией благодати: “Благодать Божия, посети нас!” Но молимся: “Посети нас, Боже, Твоею благодатию!” Если же в поэтических настроениях мы иногда как бы обращаемся молитвенно к Кресту Господню или ко Гробу Его, то делаем сие, не олицетворяя сих предметов, а вознося свой ум к Освятившему их прикосновением пречистаго тела Своего. Иначе понимать такия обращения – значило бы мыслить по латинскому мудрованию. У латин как бы отделяют “сердце Иисусово”, “Тело Иисусово” и устрояют им особые праздники. Та м Лойола сочинил особую молитву с такими делениями:

 
Душа Иисуса, освяти меня,
Тело Иисуса, спаси меня,
Кровь Иисуса, упои меня,
Вода от ребр Иисуса, очисти меня,
Страсти Иисуса, укрепите меня,
О, благий Иисус, услышь меня!
 

Еще можно мыслить, хотя и без особаго в данном случае смысла, отдельно: тело, душу, кровь, воду как реальные предметы, но мыслить таковыми “имя” невозможно, если не соединять с таковым мудрованием некоего мистическаго, даже магическаго значения, что будет уже делом грешным, ибо тогда имя Божие будет употребляться как магическое – боюсь сказать – волшебное слово…

Когда Господь говорил иудеям о Таинстве причащения, о питании Телом и Кровию Его, иудеи поняли это в грубом смысле и сказали: како может Сей нам дати плоть Свою ясти? Жестоко слово сие… И те, которые учат, что в Самом имени Божием пребывает Бог, что самое имя Божие есть уже Сам Бог, – проводят не духовное учение, а грубо чувственное, ибо для них, незаметно для них самих, имя Божие становится Богом, как бы отделяясь от Самого Бога. Между тем, в Евангелии и книге Деяний Апостольских мы читаем вот что: евангелист повествует, что некто именем Иисусовым изгонял бесов и апостолы запретили ему, но Господь не одобрил такого запрещения. А в Деяниях сыновья некоего Скевы первосвященника делали, по-видимому, то же, что и упоминаемый в Евангелии человек, но бесы не только не слушались его, но и дерзко на него нападали. Откуда эта разница? В первом случае, видимо, действовал человек близкий к вере в Иисуса Христа, и Господь незримо помогал ему, а во втором – какие-то спекулянты, хотевшие действовать именем Господа как магическим средством, как талисманом, и Сердцеведец не попустил им сего. Та к же объясняется и обращение язычника, который, следуя примеру мученика, стал в виде опыта, но с доброю целию, призывать имя Божие и уверовал во Христа. Господь, трости сокрушенной не преломляющий, с любовию отнесся к сему младенцу веры и обратил его к Себе чудесным прикосновением Своей благодати к его сердцу, как обратил и волхва Киприана, призвавшаго имя “Бога Иустины” и оградившаго себя крестом. Итак, кроме произнесения устами или умом имени Господа, нужна еще смиренная вера, хотя бы в ея “зерне горушне”, как это было у упомянутых язычников, чтобы призывание имени воздействовало.

Та к именно учит и отец Иоанн Кронштадтский, на котораго любят ссылаться защитники новаго учения. Вот его слова: “Везде всемогущий творческий дух Господа нашего Иисуса Христа, и везде Он может даже не сущая нарицати яко сущая (Мф. 28, 20). А чтобы маловерное сердце не помыслило, что крест или имя Христово действуют сами по себе, эти же крест и имя Христово не производят чуда, когда я не увижу сердечными очами или верою Христа Господа и не поверю от сердца во все то, что Он совершил нашего ради спасения”.

Я рад бы был не утверждать, но очень боюсь, что в новом учении о том, что имя Божие есть Бог, сокровенно для самих, исповедующих сие учение, в зачатках уже таится желание найти путь спасения возможно легкий… В самом деле, что может быть легче: повторяй имя Божие хотя бы на первый раз механически, без участия сердца, и оно, как Бог само в себе, разогреет твое сердце и просветит его, очистит и преобразует, и ты спасешься. По крайней мере, некоторый намек на такое учение есть в книге о. Илариона. Но правильно ли оно? Правда, у святых отцев указывается на благодатное действие молитвы Иисусовой, но ведь везде и всюду подразумевается и настойчиво предписывается подвиг самопонуждения к молитве, борьба с самим собою, глубочайшее смирение и самоосуждение. К молитве механической, без участия сердца, без томления его, святые отцы применяют слова Спасителя: что Мя зовете: Господи, Господи, и не творите яже глаголю? И слова псалма: молитва его буди в грех. Небрежная молитва, рассчитанная только на число строк и поклонов, в сущности, есть только самообман, нарушение 3-й заповеди Божией, как произнесение имени Божия всуе. Главное дело не в звуках или словах молитвы самих в себе, не в том или другом имени Божием, а в смиренно покаянном расположении сердца, привлекающем благодать Божию. И Господь говорит: на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущего словес Моих?..

Из всего, что писано защитниками новаго догмата, видно, что они:

1) Под словом “Бог” разумеют не Личность, а нечто, в духовном, конечно, а не материальном смысле, пантеистическое, ибо, по их учению, всякое свойство Божие, всякое действие Божие, слово Божие, заповедь Божия, все откровение Божие, всякое проявление благодатных дарований, мирное и чистое чувство в душе, Богом оправданной, все плоды Духа, самая молитва и имя Иисус – все сие есть “Бог”, даже “исповедание имени Иисусова в Иисусовой молитве есть Сам Господь Иисус Христос”.

Вот их понятие о Боге. Но при таком понятии о Боге где же личность как существеннейший признак такого понятия? Слова Спасителя: глаголы, яже Аз глаголах, дух суть и живот суть, они понимают по-своему и слова: дух и живот пишут с прописной буквы.

2) Посему всем именам, словесам и действиям Божиим они придают особый мистический смысл, в силу коего они все сие и почитают Богом.

3) Во всем этом усматривают некий сокровенный смысл, может быть, и им не постижимый, но в который они слепо веруют, и сию веру пытаются оправдать учением, что им открываются тайны, не постижимыя ученым богословам, которые-де неопытны в духовной жизни и не в состоянии судить о ея сокровенных явлениях, как слепой не может судить о цветах. К таким ученым о. Булатович относит и великаго подвижника последняго времени святителя Феофана Затворника, о котором он говорит, что ему “по богатству ума не давалось сокровище простоты сердечной, а ею-де только и познается Бог по имени Иисус”.

Вопрошаю: можно ли с строго церковной точки зрения допустить такое как бы обособленное от общаго учения Церкви учение?..

IV

В предшествующих номерах “Троицкаго Слова”, в своем дневнике, я поместил доклад мой Святейшему Синоду по поводу новаго лжеучения, появившагося на Афоне. В дополнение к сему докладу помещаю те листки, которые составлены и изданы мною уже на Афоне, с целию дать простым людям средство разобраться в ереси, вдумываясь в учение Церкви и св. отцев.