Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 323
Баптисты на фронте и в плену

Парижский корреспондент “Моск. Вед.” сообщает сведения о русских баптистах, попавших к немцам в плен. Бежавший из плена офицер Новиков с негодованием говорил ему: “Что спрашивать от евреев, – вот наши кровные русские, так назыв. евангельские христиане, т. е. баптисты – вот чума!.. Это, я вам скажу, – зараза, сами никуда негодные солдаты, они портят других. В своей роте я был принужден осматривать у баптистов ружья после каждой пустяшной перестрелки, чтобы убедиться, стреляют ли они, потому что сперва стрелять не хотели, ссылаясь на заповедь “не убий”. Ну, я-то сумел заставить их стрелять, хотя не могу сказать с уверенностью, куда они стреляли: в неприятеля или в небо. Во время штыковых атак баптисты всегда отставали и прятались, где только можно. Но где они себя выказали – это в плену”. Далее офицер говорит, что немцы относились к баптистам милостиво, что баптисты широко развернули свою пропаганду, что пропаганда имела успех: “В результате – сотня испорченных солдат, совершенно уже потерянных для Родины и для армии”…

Но ведь если только в одном лагере для военнопленных совращена сотня, то сколько же их совращено в других местах? Офицер Новиков отмечает и лицемерие этих изменников веры православной: когда немцы заставили пленных втаскивать тяжелое орудие на гору против наших союзников, то по предложению офицера православные воины отказались от этой работы, считая ее изменой Родине; австрийский офицер пригрозил расстрелом; первый испугался иудей, за ним вышли на работу баптисты. Не лицемерие ли это: стрелять нельзя, а тащить пушку на позицию для выстрелов – можно?

С фронта получаются письма, в коих православные воины жалуются на баптистов, совращающих их в свое лжеучение.

С другой стороны, пишут и баптисты и – какою же злобою пропитаны их письма! Какими угрозами сопровождаются! Только сатанинская злоба может диктовать такия письма. Судите сами: “Мы, пишет воин-баптист, всех ваших чудотворцев и мощи их прокляли, мы писали своим женам, чтобы оне к… чудотворцев (иконы) повыкидали; довольно вам, попам, собирать деньги; Господи, пошли Христа Спасителя на этих кровопийцев-попов; вы не думайте, чтобы скорей мир настал, если покончим войну, то всех вас… пузатых убьем; прочитайте от Иоанна 16 гл., ст. 2…” ит. д.

Любопытно, чем вызвано такое письмо? Да просто тем, что из миллиона листков, посланных Троицкою Лаврою на фронт, один, под заглавием: “Отеческий завет христолюбивому воину”, заимствованный из отеческаго завещания известнаго крестьянина Посошкова, попал в руки баптиста. Очевидно, он почувствовал всю правду этого листка и, как зараженный немецкой гордыней, не вынес этой правды и мстит тем, кто ему прислал листок. Судите теперь, что он говорит нашим православным воинам сидя в окопах, если нет благоразумнаго товарища, который остановил бы его? Да и не всякий православный воин решится входить в спор с наглым баптистом, который, например, пишет мне с каким-то озлоблением: “Нас, воинов, духовным отцам учить только, когда мы бываем у вас на исповеди, а теперь таких уже нет; это были глупцы из беднаго люда, а теперь каждый из нас знает не меньше вас. Не забывайте свои псалмы!”

Если так безцеременно баптист пишет архиерею, то тем наглее, конечно, он обращается с товарищами. Прибавьте к этому еще и усердно распространяемыя кем-то клеветы на монашество и духовенство, будто мы духовные, собираем огромные капиталы и отправляем их в Германию, что германцы на эти деньги и воюют с нами, и вы поймете ту злобу, с какою зараженные баптизмом солдаты, получив Троицкий листок, пишут “вы повадились колпачить нас Троицкими листками, вы, попы и монахи, грабители”… Кощунство, издевательство баптистов над православным религиозным чувством глубоко оскорбляет воинов, верных Церкви, все это вносит в их душу грустное чувство, может ослаблять их энергию, бодрость духа. Они готовы положить душу свою за веру православную, а тут, рядом, в их же окопах, безнаказанно поносят эту веру свои же, совращенные баптистами, собратья по оружию. Мало того, самих врагов России, немцев, называют братьями: “как можно убивать братьев? Христос сказал: “не убий”…

Смею думать, что на это будет обращено должное внимание. Нельзя же терзать душу православнаго защитника Родины, готоваго умереть за Веру, Царя и Отечество, такою пропагандой, нельзя дозволять безнаказанно вносить разлад в совесть его, отравлять его ядом вражды к родной Церкви. Повторяю, не всякий простец-воин в состоянии отвечать на все речи пропагандиста-баптиста, а потому и свободы такой для еретиков-отступников, по крайней мере, в окопах и на фронте, ни в коем случае быть не должно.

Настроение наших воинов

На днях мне пришлось беседовать в вагоне с одним офицером с фронта нашей доблестной армии. Он говорил, что настроение войск самое бодрое, нужды ни в чем не чувствуется, войско верует в близость победы над врагами.

Как будто в подтверждение сего сказанного я получил на сих же днях хорошее письмо от одного добраго воина, который приложил и нечто с просьбою напечатать, – вот оно:

К друзьям

Друзья и братья дорогие!

Вот и нам уж настают минуты оставить жалкий свой приют. Пойдем и мы на поле брани, чтобы сражаться нам с врагами. На поле брани мы пойдем и попрощаемся с друзьями; пошлем родным своим поклон и просим их благословенья на подвиг трудный и сраженье, благослови меня, родная мать! Иду я в битву роковую за Царя и Русь святую! Не знаю я, жив буду или нет, еще пошлю ли вам привет? Теперь пока прощайте, а обо мне не унывайте; я сердцем чую, что жив буду и домой вернуся к вам. Но на все Господня воля: может, и не увижу вас более. И прошу я вас сердечно: не плачьте обо мне, когда умру я на войне. За Царя и Русь святую нам не стыдно умереть! Отстоим или умрем, а не выдадим врагам, не посрамим мы Родину свою, а послужим верно Батюшке-Царю! Друзья и братья дорогие! Господь награду обещал тем, кто положит жизнь свою за други своя, и сказал нам: кто возлюбит отца, или мать, жену или детей больше Меня, тот недостоин Меня. И вот многие уже из наших братий исполнили заповедь сию: они положили уже жизнь свою, оставили семью родную, возлюбив заповедь святую. Господь сирот их не оставит и защитит их вдов. Пойдем и мы, братья, смело, за святое правое дело. Отстоим или умрем, или героями домой пойдем!

Таково настроение, таковы верования и беззаветныя стремления наших христолюбивых воинов! Они идут в битву с мечом в руках и с крестом в сердце!

Автору этого письма я ответил:

Рабу Божию Ермолаю – Божие благословение!

Письма твои все получил я. Посылаю тебе два номера “Приходскаго Листка”, в которых прочитаешь мои статейки о баптистах и о хорошем настроении наших воинов. В последней статейке я поместил и твое письмо. Слава Богу, что вы, добрые воины наши, стоите крепко против врагов. Помоги вам, Господи, совсем сокрушить их. Об этом молится весь православный народ. Молятся ваши жены, ваши матери, ваши дети.

Милость Божия да будет на всех вас!

Ваш доброхот, архиепископ Никон

1916 г. мая 21

№ 324
Голоса из деревни

Европа считается страною христианскою; наше Отечество – православным; одних церквей у нас на Руси насчитывается до 55 тысяч, монастырей больше тысячи; число православных доходит до ста миллионов. Казалось бы, надо радоваться, читая эти цифры в отчете г. обер-прокурора. Но когда глубже опустишься в народное море, когда ближе присмотришься: кто иногда у нас считается православным, то станет горько на душе и невольно вспомнишь слово Господне: “Много званных, но мало избранных!”

По поводу преобразования прихода редакция “Пр их. Листка” завалена письмами; нет никакой возможности печатать все эти стоны православнаго русскаго сердца, протестующего против затеи Думской комиссии. Но и я немало получаю крайне скорбных писем, особенно сельских батюшек, которые в общем вопиют: да сохрани нас Бог от этого выборнаго начала, от вмешательства прихожан в дела церковнаго хозяйства! Тогда придется бежать куда глаза глядят, чтобы не быть участником в новых порядках. Из множества приводимых священниками фактов видно, что масса наших православных прихожан понимает свои обязанности в качестве прихожан совсем не по-православному, так что, читая эти сообщения, приходишь в недоумение: да, в самом деле, не ошибочно ли таких прихожан считают по книгам православными, не сектанты ли это какие, да и вообще: христиане ли? Ничего похожаго на отношение пасомых к своему пастырю не видно… Конечно, это не общее правило; но такия явления, как сообщаемыя священником Подольской епархии, невольно заставляют задумываться. Приведу некоторыя из них. Беру факты в том порядке, как их передает священник.

Вот назначен на приход священник, видом невзрачный, невысокаго роста, с слабым голосом; служит он под праздник всенощную, дошло до литии; лишь только он возгласил литийныя прошения, как все бывшие в церкви прихожане воскликнули: “На що нам таке цвиринькало?” – и ушли из церкви. Сконфуженный батюшка поехал к владыке и был переведен в другой приход.

Вспомните заявление священника-профессора Петроградской академии о том, что прихожане искали себе пастыря по росту, чтобы ему пригодны были ризы (не перешивать же!), чтобы и волос и голос были такие, какие им нравятся… Видите: вкусы прихожан и в Петрограде те же, что и у провинциалов-подолян, с тою разницей, что последние не церемонятся и прямо заявляют, что им не нужен священник, не понравившийся им по наружности.

Там, где священник пожилой, прихожане говорят: “Ах, як бы нам молодого батюшку”! Опытные иереи объясняют это желание тем, что прихожане думают молодым верховодить. Пастыря ли ищут себе такие прихожане или просто наемника для совершения треб?

В одном селе прихожанин закосил косою священника за то, что тот отсудил у него захваченное церковное поле. В другом сожгли причтовой дом за то же. Требовать чего-либо от прихожан, – пишет батюшка – у меня мороз идет по коже. Недавно одного провинившагося священника преосвященный перевел на другое место административно, но явились прихожане ко владыке и заявили: “Другого не присылай, не примем”, и владыка вынужден был оставить прежняго. Прихожане иногда просто любят смену священников. Когда я поступил на приход, пишет священник, мне заявили: “Ваш предшественник нас знищив, берите с нас меньше”. Будучи молодым идеалистом, я пожалел их и стал брать что кто даст и дошел вот до чего: сначала за погребение с литургией давали 8 р., потом 4 р., а потом 1р., тогда как я старался служить с утра до 4 ч. вечера. Здоровье расстроил порядком, а любовь утратил. Потребовали, чтоб не вносить в попечительство жалованье старосте и сторожу церкви, я настаивал на своем, тогда заявили, что все пойдут исповедываться в соседний приход, если я не уступлю. С год я крепился, а потом уступил, но лишь только согласился с ними, как они наполовину уменьшили им жалованье, выбрали новаго сторожа без моего ведома, сторож перестал в церкви прислуживать. Я уговаривал копить деньги на постройку храма, отнеслись равнодушно, а потом вдруг потребовали постройки церкви под угрозою: “Стройте, а не то все перейдем в католичество!” Семь лет строили храм. Сколько было неприятностей из-за церковнаго леса: “Лес наш, поп не мае права дрова рубати!” Надо было окопать кладбище: не хотят, считая некопаное место собственностью общества. Наконец, один приходит ко мне и говорит: “Покажите, где и как окопать”. Иду, показываю. Вдруг раздается окрик: “Олекса, не позволяем!” Все разбегаются, и я остаюсь в дураках. Случалось слышать заявления такия: “Разве я не потрафлю служить, давайте мени ризы и кадыло, и я буду служить!” Один прихожанин запер церковь на свой замок под тем предлогом, что церковный староста пьян и затерял ключи, но на деле он хотел добиться смены старосты, чтобы быть выбранным на его место. На Подолии были случаи, когда прихожане запирали церковь, чтоб не пустить священника, и дело доходило до светскаго суда и тюрьмы за самоуправство. Раз на Благовещение я говорил проповедь, вдруг раздается в толпе возглас: “Пора нам до домы иты!” И церковь почти опустела, а я с смущением закончил проповедь словами: “Слушайте, стены!” Говори им проповеди, – продолжает священник, – толкуй про пороки: пьянство, воровство, картежничество, и что же слышишь потом? “А ну, хлопцы, не пустим его до церкви!” или: “А цего, завезим до Л-цы, а соби привезим из Л-ц!” Окончилась постройка церкви; староста захотел святить 4 декабря. Я говорю, что это зависит от начальства, а он: “Обманюете, вы можете самы це зробыты”. И давай ломать ворота на подворье и кричать: “Выкиньмо попа на улицю; колы вин такий, то не потребен вин нам!” – “Человече Божий, – говорю, – поезжай к преосвященному и проси вместо того, чтобы ломать дверь”. И поехал и привез локомобилем архитектора, и хотя церковь еще не вполне была закончена, но все же ради спокойствия архитектор написал, что все готово к освящению.

Выбрали старосту такого именно, какого сами хотели; он показал усердие, к храму, в три года скопил до 500 руб., а ему: “Доки ты будешь старостою? Покидай! Де ты гроши деваешь?” Другие кричат: “Вин знюхався с попом и деляця грошьми”. При учете старосты присутствуют представители, а самого старосту не допускают продавать свечи, поставили особаго избранника, который записывает и дает во всем отчет, и тем не менее: “Куда ты гроши деваюця?” Тут просто какая-то мания насчет обсчетов, они все считают своим и хотят распоряжаться деньгами и имуществом безконтрольно, помимо церкви и старосты.

“Вин наш наймит, мы его годуем, а вин без нас с голоду умер бы”. Это слыхал и я, и другие подольские священники. А то еще “сорока с плота, а на плот сорок”, т. е. убирайся с прихода, не желаем тебя.

Заявляют благочинному: “Хотим, чтоб церковный староста получал жалованье с церкви”. О. благочинный отклонил это. Говорю им: “Этот староста столько сделал в вашу пользу, а вы уже не хотите его оставить?” А они: “Бо кончилось трехлетие, и он должен проситься об увольнении”. Уж не будут ли они и священников выбирать тоже на трехлетие при выборных порядках?

“В церкви учащихся гонят от солеи назад, а сами становятся впереди. Поставишь детей впереди – или прогонят, или кулаки тычут в рот; были случаи, что выгоняли их совсем вон из церкви”. Псаломщики, к сожалению, и по своему умственному развитию, и по нравственным качествам большею частью стоят к таким прихожанам ближе, чем священник: они иногда и принимают участие в интригах прихожан против священников. Так, просил автор своего владыку о переводе в другое место, преосвященный предложил другой приход, священник поехал туда ознакомиться, и псаломщик заявил ему: “Отслужите-ка, батюшка, и тогда общество узнает, как вы служите, и даст вам подводу” и пр. Впоследствии оказалось, что этот псаломщик был агитатором и уже нескольких священников быстро выжил из прихода, но и сам потом был уволен, попавшись в своих проделках.

Ох, какая нужна поддержка со стороны благочиннаго и со стороны преосвященнаго, для желающаго трудиться в добром направлении пастыря, – заключает свое письмо подольский священник, – особенно там нужда, где в селе богачи, как у меня; где бедняки, так и охотнее жертвуют на все, и послушнее в отношении к священнику. Не раз приходилось мне вздыхать, слезы проливать, почему я не попал на приход более бедный? А перейти на такой все не удается”.

Вот вам картинки с натуры, сообщаемыя не беллетристом и не простым корреспондентом, а пастырем, многое за 25 лет выстрадавшим на приходе “богатаго” села. Настроение этого прихода вовсе не христианское. О послушании Церкви, пастырям, уставам и порядкам тут не может быть и речи. Отношение к духовному отцу какое-то презрительное. В глазах деревенских богачей священник не больше как “наймит”, его великодушие и идеальничанье безсовестно эксплуатируется, с 8 р. платы за целый день служения переходят на рубль; не хочешь жить – уходи; требует законнаго – “обманюет”, и т. д. Можно ли говорить тут о смирении, о доверии к пастырю и подобное. Можно думать, что в Подольской губернии близость католическаго влияния, с одной, баптизма и штунды – с другой стороны, оказывают свое воздействие на эти отношения. Но вот Калужская епархия: “Сельский Вестник” сообщает, что один крестьянин перешел в секту “Новый Израиль” только потому, что не хотел платить 14 коп. на церковнаго сторожа, другой 63-летний старик перешел в раскол только потому, что того захотела его вторая жена. Тут не одно невежество; тут страшное равнодушие к вере, к вечному спасению (под какими воздействиями или противодействиями духовенству оно воспитывается – это другой вопрос). И вот таким-то “прихожанам” хотят доверить право выбирать себе пастырей и распоряжаться церковным имуществом… Да еще надобно точнее установить признаки: кого можно считать “прихожанином, а эти признаки станешь устанавливать по правилам церковным, то, пожалуй, в ином приходе окажется десяток-другой из тысячи, а иногда и – никого, достойнаго имени прихожанина, ибо такое имя тождественно с именем истиннаго православнаго христианина. Я уже не говорю о неканоничности всех подобных вожделений наших преобразователей прихода.

Два слова о “мякинном корме”

Мы живем в век полной распущенности печати; всякий, кому охота, воображает себя “писателем” и свободно пишет, что ему вздумается, лишь бы нашлось издание, которое даст место его писанию. Немало таких писателей и среди духовенства; пишут они большею частию в своих органах, в местных епархиальных ведомостях. Читать мне все эти ведомости нет ни времени, ни сил. Но иногда там появляются статейки, на которыя стоит обратить внимание хотя бы как на образчики мышления наших батюшек, иногда в глуши провинции разучившихся читать чужия статьи, но желающих показать, что и они не прочь быть если не писателями, то хотя бы “публицистами”. Спасибо другим батюшкам, которые иногда нет-нет да и поймают такого батюшку-публициста с поличным, и покажут его… употреблю слово не особенно лестное для таких писателей – невежество.

Писал я в прошлом году в “Церковных Ведомостях”, между прочим, о нелегком положении нашего сельскаго духовенства и привел в пример известнаго мне когда-то старца-священника, который служил литургию по заказу крестьянина за крошню мякины. Думаю, всякий поймет, что мякина назначалась для корма принадлежащей батюшки скотинки, а не для самого батюшки; ну, а вот некий иерей Тульской епархии села Студенец В. Якшинский изволит уверять читателей “Тульских Епархиальных Ведомостей” будто “архиепископ Никон запугивает и обезсиливает последняго работника”, то есть священника, своим пожеланием ему мякиннаго корма”. Кто не читал моей статьи и в самом деле подумает, что я “желаю священнику мякиннаго корма. Как не стыдно священнику искажать слова старика архиерея, который привел факт, доказывающий бедность священников, факт, конечно, в сущности, нимало не позорный, ибо тот же о. В. Якшинский, наверное, не отказался бы отслужить обедню, если бы ему предложили – ну, не крошню мякины, а примерно мешок овса мерки в три (по нынешним ценам это рублей на 8) – что же тут было бы зазорнаго? Те же деньги, чем покупать овес для лошадки, о. В. Якшинский скормил бы этот мешочек да еще и спасибо сказал бы крестьянину. Было время, были меры другия, а сущность осталась та же. Наши отцы собирали по приходу и мякину, и костричку, не говоря уже о “скопах”: творог, сметану, яйца и пр. Все шло в дело: соломкой крышу поправят и скоту подстилку приберегут, а кострикой избу на зиму защитят. Я говорю о старых временах и обычаях. По местам и теперь еще водится. По крайней мере, один батюшка из той же Тульской епархии, Одоевскаго уезда, возмущенный неприличной, по его мнению, выходкой своего собрата против меня, пишет мне, что ему было обидно читать в епархиальном органе такия “пошлыя остроты” против меня. Положим, я и не заметил бы “Маленьких мыслей” о. В. Якшинскаго, если бы не указал мне на них упомянутый священник. Но раз я ознакомился с этими “мыслями”, я считаю не лишним отметить в своем дневнике как печальное явление тот тон, каким нынешние иные батюшки позволяют себе откликаться на заботы о них же епископов. Видно, что подобные батюшки читают “биржевки”, разные “Утра” и в достаточной степени пропитываются жидовскими способами дискредитирования епископов в мнении читателей…

А что сказать о редакции, дающей место таким выходкам? Я объясняю это просто недосмотром с ея стороны: при спешной работе составления текущих номеров возможно, что и не всякое слово возьмешь во внимание. Иное надо бы просто вычеркнуть, как неуместное, не подходящее к делу, но оно ускользнет и останется в статье незамеченным, пока кто-нибудь не обратит на него внимания…