Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

Выборное начало и типы современнаго монашества

Сказано в Писании: спасение во мнозе совете. А отцы святые прибавляют: но не в совете многих. Ныне всё решают съезды, советы, но не видно, на достаточно ли разумном начале стоит это, как бы уже безспорно принятое, правило: все решать съездами, совещаниями? Или лучше спросить: какое начало лежит в основании мысли о съездах, об их пользе? Надеются ли получить пользу только оттого, что на съездах будет представлено по возможности все разнообразие типов тех лиц, которыя, так сказать, официально входят в состав того или другого сословия, класса людей, какое считает себя объединенным известной идеей; или же, не заботясь много о разнообразии сих типов, хотят выслушать слово на пользу от лучших представителей и носителей самой идеи, дабы потом поставить жизнедеятельность всего класса или сословия соответственно их опытным указаниям? Мне скажут: конечно, имеется по возможности в виду и то и другое, и потому-де на съезды должны быть присланы только лучшия, избранныя самими сословиями или классами лица. Да вот в том-то и вопрос: при нынешних порядках применения выборнаго начала повсюду есть ли уверенность, что попадут в избранники самые лучшие люди? Ведь избрание обычно теперь происходит посредством подсчета голосов и избранным оказывается тот, кто получил большинство голосов. А голоса считаются все равными: ведь нет возможности людей разделить на разряды – на умных и глупых, на честных и нечестных и т. п. Всякие выборы ныне предполагают равноправие, тогда как равноправие по законам логики требует в таких случаях равенства умственнаго или, по меньшей мере, строго нравственнаго развития. Но будем совершенно откровенны: кто же не согласится, что людей ограниченных гораздо больше, чем людей выдающихся в умственном развитии; людей нравственно чистых меньше, чем слабых. На чьей же стороне почти всегда может оказаться большинство избирателей? Кажется, опыт последних лет, особенно последних месяцев, когда так широко применялось избирательное право, дает ясный, непререкаемый ответ на этот вопрос. В делах житейских, земных, еще терпимо и, пожалуй, иногда и не безполезно выслушивать мнение людей и недалеких умом, и не выдающихся в их нравственном настроении; но в жизни церковной, в жизни духовной отнюдь не желательно решать вопросы, полагаясь на мнение людей, избранных простым большинством голосов, которых, по совести, не всегда можно признать и правоспособными для суждения по вопросам церковной и духовной жизни. Мысли эти невольно напрашиваются, когда читаешь в газетах о съездах церковнаго характера. Мне думается, что чем специальнее вопросы, подлежащие обсуждению съезда, тем строже, разборчивее надобно применять выборное начало. Вот теперь газеты заговорили, что скоро будет Всероссийский монашеский съезд, да еще не один: один – ученых монахов, потом – простых. Оба в Троицкой Сергиевой Лавре. И невольно вспоминается мне такой съезд, бывший в 1909 году тоже в Лавре, на котором мне Бог привел фактически быть председателем. Не знаю, кто будет участником нынешних съездов, и состав лиц, главным образом, намечал митрополит Киевский Флавиан вместе с архиепископом Антонием и со мною. И были тогда намечены к приглашению на съезде такие старцы, как известные всей России Оптинские отец Варсонофий, отец игумен Ксенофонт, Саровский старец Симеон, Зосиминский Алексий и др., а равно настоятели или, взамен их, по их усмотрению, особенно ревностные и опытные в духовной жизни старцы из сорока обителей. Сделано все, чтобы собрать цвет тогдашняго монашества. Допускались на съезд и все иноки, ревнующие о славе монашества, но с правом лишь совещательнаго голоса. Так было поставлено дело тогда. Вероятно, ныне будут выборы “депутатов” на съезде, и вот, считая процветание монашества делом величайшей важности для Православия на Руси, не могу не высказать своих мыслей по поводу сего съезда. Сорок три года я живу в монастыре; почти сорок лет веду издание “Троицких Листков”, а это дает мне возможность сноситься с иноками многих обителей на Руси. Думаю, что мои наблюдения над составом братии в наших монастырях не лишни будут для предстоящих выборов к предстоящему съезду простых монахов. Об ученых не говорю: они, кажется, хотят обособиться от простецов, что едва ли послужит к их благу…

Для удобства суждения о современном монашестве я позволяю себе разделить иноков на несколько типов, наиболее выделяющихся, а мерою думаю взять те цели, какия ставят себе иноки, вступая на путь монашеский. Казалось бы, что цель у монахов должна быть одна: спасение души посредством решительной борьбы с своими страстями, очищение сердца от сих страстей путем отречения от своей воли и даже смышления, а в конце всего – “стяжание, – как выражается преподобный отец наш Серафим Саровский, – Святаго Духа Божия”. Но на деле оказывается, что монахи далеко не все идут к этой святой цели.

Первый тип современнаго монаха – это истинный монах-подвижник. Он каждую минуту вспоминает свои обеты, размышляет о них, как бы смотрится в зеркало, каждый день проверяет по ним и, конечно, прежде всего, по лежащим в основе их заповедям Божиим свою жизнь, каждый день и час этой жизни. Неизменным руководством для него служит учение святых отцов, учителей монашества: их творения не сходят с его стола. И не по книгам только он изучает духовную жизнь, эту науку из наук, это искусство из искусств, но и посредством отсечения своего смышления и воли пред старцем, и главным правилом его жизнедеятельности служит смирение: его заветная цель – достигнуть того, чтобы считать себя круглым нулем, полнейшим ничтожеством. Он говорит себе: Бог сотворил мир из ничего. Он хочет, чтобы я был ничто, дабы стал потом достойным орудием Его жизнедеятельности в сем мире. Сам я ничего не могу сделать добраго без помощи Божией благодати: если мне кажется, что я сделал нечто доброе, это уже самообман, это не мое, а Божие. Я – только недостойное орудие в руках Божиих. Заповедь о любви к ближнему истинный монах понимает так, как истолковал ее Сам Господь: возлюбиши ближняго твоего яко сам себе, то есть: якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде. Мера любви к ближнему есть мера любви к самому себе. Нельзя, противно природе, любить ближняго больше, чем себя. А для сего надежное правило: забудь о своих правах в отношении к ближнему и помни только о его правах в отношении к тебе. Забудь о его обязанностях в отношении к тебе и помни только о своих обязанностях в отношении к нему. Старайся так наладить свои отношения к ближнему, и ты исполнишь буквально заповедь Господню. Короче сказать: каждый думай только о своих обязанностях и чужих правах; пусть о твоих правах думают другие. Устройте свою жизнь в общежитии по сему правилу, и Бог благословит миром ваше житие. Я сказал, что противно природе любить ближнего больше, чем себя. Измеряя словами Спасителя любовь к ближнему, нам заповеданную Им, должно применить сию меру и к заповеди Господней: болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя. Другими словами: не жалей самой жизни для спасения жизни и для блага ближняго. Ведь ты того же желаешь и себе от других: делай это и сам для других. Положить душу, положить жизнь за ближняго еще не значит погубить свою душу, потерять вечное спасение. Напротив: телесная смерть за ближнего есть приобретение вечной жизни. Но ты, конечно, не захочешь, чтобы твой ближний потерял вечную жизнь для тебя, для твоего земнаго блага: этого не позволит тебе любовь к нему. Поэтому и ты не теряй вечной жизни, не твори греха для какой бы то ни было пользы ближняго. Святые отцы говорят: кто не умеет плавать, тот не бросайся в воду для спасения утопающего, а подай ему жезл, протяни жердь. Другими словами: не берись во имя любви к ближнему за непосильный подвиг, а, сознавая свою немощь, восполни это молитвою любви за него. Не все миряне могут понять то, что я говорю; у нас, монахов, есть свой язык, которым иногда они и соблазняются. Но это язык библейский, на котором и Богу приписываются человеческия свойства, и, конечно, надо понимать такия места духовно, не буквально по-человечески. Лет пятнадцать назад я вел полемику с несколькими профессорами академии по вопросу о служении миру со стороны монашества и употребил слова “святой эгоизм”; это высмеяли мои совопросники, но я указал им, что Господь знает не только святой эгоизм, но и святую ненависть.

Таков тип истиннаго монаха, носителя своих идеалов, тип изначальный, основной, то мерило, коим измеряется истинное монашество от веков древних и доселе. Нет нужды говорить, что я набрасываю лишь в общих чертах идеал этого типа. И что бы кто ни говорил, что бы ни писали умники нашего времени, лучшаго, более чистаго идеала в православном духе им не придумать, не создать. Только по мере приближения к этому идеалу можно судить о пригодности того или другого монаха и для служения Церкви, на которое монах отнюдь не пойдет, не будет напрашиваться своею волею, а только за святое послушание, во имя отсечения от своей воли, в чем он и увидит волю Божию. Вся его забота, вся его мысль обращена внутрь себя, на воспитание себя в духе заветов отеческих, ибо он не может забыть, что Царствие Божие внутри нас есть. А потому и жизнь его сокровенна в Боге настолько, что иногда даже сосед его по келье не знает, не подозревает степени его духовнаго возраста, какой он достиг, и разве только его духовный руководитель может знать это. Такие подвижники чем больше возрастают духом, тем больше уходят от мира, от людей, уходят в свою, так сказать, внутреннюю храмину, как улитка в свою раковину, тем менее становятся заметными для поверхностнаго взгляда посторонних, особенно мирских людей, и только свет их духовной жизни, помимо их воли, иногда прорывается из их тихих келлий на мир Божий, и люди, по выражению митрополита Филарета, имеющие очищенное чувство духовное или, по крайней мере, ищущие такого очищения, замечают и стремятся на эти тихие лучи благодатного света. И слава Богу: еще не погасли эти тихие светочи иночества, еще есть на Руси, увы, может быть, последние старцы Божии, кое-где в святых обителях сокровенно подвизающиеся и за мир грешный Богу молящиеся. Их, говорю, очень мало, но ими-то и стоит современное монашество: уйдут они к Богу – и погаснет наш светлый идеал монашеский, и увянут наши святыя обители, и понизятся все вообще звезды православнаго христианства. К великому горю нашему, все это уже и творится на наших глазах, в наше печальное время.

Второй тип современнаго монаха – это обыкновенный монах-труженик. О больших подвигах он не мечтает, а разве только вздыхает, себя укоряя, старается исполнять возложенное на него послушание; иногда, как человек, падает, побеждаемый немощами человеческими, но старается подняться, падает и встает, а иногда и ползком ползет ко спасению. Его спасение – в простоте и смирении: себя он не меряет, своих достоинств не видит, как будто их и нет у него. Ни особых постов, ни особых правил он на себя не налагает: церковь, келья, послушание – так проходит у него день. Пришли родные – с любовью приветит их, но сам не любит посещать их: это нарушает обычный порядок его жизни. Это те люди, на которых можно положиться в делах житейских, касающихся монастырскаго хозяйства, если только они приобрели еще в мире или живя уже в монастыре известный житейский опыт. Несмотря на некоторыя их немощи, они – дорогие люди в обители именно потому, что не ценят себя высоко и стараются свои недостатки восполнять своим усердием и послушанием воле начальства. Иногда проявляется и в них самоцен, но вразумления игумена или духовника достаточно бывает, чтобы их поставить в прежнее устроение и на прежний путь смиреннаго послушания. На таких рабах Божиих держится обычно вся внешняя монастырская жизнь. Из них начальство избирает и кандидатов священства, хотя они далеко не всегда бывают достаточно подготовлены к сему служению по малой степени их умственнаго развития и даже элементарных богословских познаний. Но что делать? Больше взять бывает не из кого, а для науки в собственном смысле они уже устарели: довольно, если петь и читать могут да устав посмотреть умеют. Большею частью шли они в монастырь с добрым намерением послужить Богу для спасения своей души, но не сохранили той теплоты ревности о спасении, какая, может быть, в них горела в первое время их монастырской жизни. Но за их смирение, за их простоту Бог помогает им, как я сказал, хотя ползком ползти в Царство Небесное. Самыя искушения, Божиим попущением бываемыя, помогают им смиряться и на путь правый обращаться, если и случается им свернуть с него по немощи.

Третий тип монахов наших – те, которые идут в монастырь “не ради Иисуса, как выражается святитель Димитрий Ростовский, а ради хлеба куса”. Девать себя в миру – некуда, к мирскому труду малоспособны, а есть надобно. В монастыре же поставят на клирос, дадут послушание в трапезной, в кухне, в просфорной; смотришь, человек и приживется, и в ином и загорится любовь к монашеству, если только он еще не испорчен тою или другою страстью, и удержится в обители. В таких иноках уже сидит самоцен, и из них большею частию выходят наемники, которые трудятся хотя и честно, но ждут себе платы в той или иной форме. Плата эта – кружка, жалованье, лучшая одежда (в общежитиях), пострижение, священный сан, а для старейших и другия награды. Начальству монастырскому много забот с такими “наемниками”. Для послушаний, для клироса, хозяйства – они нужны; рабов Божиих, причисленных мною к первым двум типам, недостаточно, а мир требует лучшаго пения, монастырское хозяйство – опытности, поневоле приходится держать и наемников, если они себя ведут прилично. Но от них-то и возникают искушения для обителей. От них-то и нарождается четвертый тип современных монахов, лучше сказать, лжемонахов – карьеристов и покорных слуг своих страстей всякого рода. Идеалы монашеские с неба сводятся на землю; уровень нравственный в монастырях понижается; дисциплина ослабевает. Надо бы удалить наемника или карьериста, а служить некому; надо бы его наказать хотя бы штрафом, а он грозит, что уйдет из монастыря. Иной слабый начальник и трусит: терпит такого, а он заражает других самоценом, а иногда и своею страстью, которой стал рабом. Пока наемник благоразумно держит себя за пределом приличия и честно исполняет возложенное на него дело, дотоле он терпится в обители, а зазнается – приходится с ним расстаться: пусть ищет себе другого места и монастыря. Бывает, что такой, поискав другую обитель, даже пожив в ней некоторое время, привычкою тянется опять в прежнюю обитель и смиряется, просится обратно. Тут ему приходится, хотя на время, взять себя в руки, и это служит ему на пользу. Бывает, хотя редко, что такой обращенец потом и другим дает пример, как вредно себя ценить. И слава Богу. Без немощей нет людей, а в монастырях немощи виднее, чем в миру. Но беда, если такой наемник начинает верховодить младшей братией, собирать себе партию, вести интриги против властей своих. Иной игумен плачет от такого интригана, который сумел перетянуть на свою сторону большинство братии. Мир в обители нарушается, начинаются жалобы высшему начальству, а за ними дознания, следствия, суд… В женских монастырях особенно резко выражаются эти искушения, и бедныя, духовно неопытныя игуменьи несут иногда прямо мученический подвиг.

Ажемонахи-карьеристы, у коих на уме только повышения да личныя выгоды, уже прямо составляют язву монашества. К сожалению, большинство таких уязвленных честолюбием лжеиноков бывают люди более или менее развитые, неглупые, хитрые, опытные в интригах. Забыв свои обеты, они изучают все ходы и выходы в консисториях, сводят знакомство с крючкотворами – низшими чиновниками, которые пишут им и бумаги…

Последний тип якобы монахов – это люди, потерявшие совесть и предавшиеся господствующим в них порокам: пьянству, распутству, безсовестной наживе… О них, кажется, нет надобности и распространяться. У них все сводится только к удовлетворению своей страсти, лишь бы не попадаться. Между первым и последним типом есть множество оттенков с преобладанием в ту или другую сторону.

Теперь представьте себе, что в обители при выборах на все должности даны всем равный права: кто первый воспользуется ими? Нет сомнения, что это равноправие раньше всех постараются использовать самые последние и очередь пойдет снизу вверх, так что первые-то, вероятно, и вовсе не станут пользоваться своими правами. Да они им и не нужны. Не за правами какими-то они пришли в обитель, а ради спасения души. А спасать душу никто им не помешает здесь. Самая мысль о правах им не по душе. Чем неблагоприятнее будут внешния условия, тем больше им будет скорбей, а чем больше лично им скорбей, тем ближе цель спасения. Не ищут они скорбей этих, а ждут в силу закона духовной жизни, ждут их как дорогих гостей. Не особенно погонятся за правами и иноки второго типа. Бог с ними, с этими выборами, с этим контролем над тем, что творит наше начальство, игумен, казначеи, эконом: не нашей это меры дело, скажут они. И многие, лучшие из них, уклонятся, по своей обычной скромности, от подачи своих голосов, предпочитая тишину своей кельи и мирныя отношения со всей братией. И вот, при выборах на разныя должности, при голосовании, всею братией, всею массою выступят низшия категории братства: наемники, карьеристы, лжемонахи. Опасаясь решительнаго протеста со стороны высших властей, они, вероятно, будут выставлять своих кандидатов из средних групп, дабы иметь себе покровителей в случае обнаружения их недостатков: эконома потароватее, благочинного поснисходительнее, об игумене уж и говорить нечего. Судите сами, к добру ли все это поведет наше монашество, и без того уже шатающееся? Скажут, что и в древности выборное начало существовало в обителях. Да, существовало, но будем откровенны: тогда была нужда прибегать к выборам потому, что все бежали от начальственных должностей, а ныне возник вопрос о выборном начале потому, что уже много очень является охотников занимать такия должности: возникает соперничество кандидатов. Причины, как видите, совершенно противоположныя. Тогда руководило иноками смирение, теперь – самомнение, тогда – желание быть последним, теперь – первым или, по крайней мере, одним из первых. Тогда действовал закон любви, смирения и отсечения своей воли: это начало Божественное; теперь – выборное начало, юридическое, человеческое. Тогда избранные принимали должность за послушание всей братии, своим избирателям, предварительно всячески уклоняясь от избрания; ныне нередко избираемы те, которые сами ищут избрания, подсказывают это своим избирателям, которые потом и свяжут их совесть в исполнении ими должности. В древности иноки помнили заповедь отцов: “Повиниси игумену аки Богу”, теперь хотят подчинить себе игумена как послушника. Тогда, избрав, умолив старца быть игуменом, уже отдавались в его волю всецело, отрекаясь от своего смышления, теперь требуют, чтобы игумен не смел выбрать себе ближайших помощников вроде благочинного, эконома, казначея, духовника, хотят (и им дают право) сами выбирать этих лиц, да так, чтобы игумен не смел и присутствовать на этих выборах… Есть ли тут хоть искра монашескаго духа? Ведь в таких условиях святая обитель превратится в грешную коммуну, где будет царить дух раздора, вражды против игумена, интриг, взаимных пререканий. Где же тут искать исполнения обетов? Во что обратится самый обряд пострижения, если монах, только что покрытый мантией без рукавов в знак отсечения своей воли, тотчас же потребует от игумена, даже от высшей епархиальной власти, смены того или другого должностнаго лица, станет составлять себе партию подобных, – словом, сразу почувствует себя чуть ли не полным хозяином в монастыре, потребует изменения порядков, устава, всего уклада монастырской жизни?

Только врагу Божию, только сатане могла придти мысль ввести у монахов какое-то понимаемое в мирском смысле “равноправие”, отравить несчастных простецов тем ядом, от коего гибнет мир… Тем, которые раз навсегда отрекаются от своей воли, внушить своеволие, да еще не простое, а якобы основанное на праве; там, где все должно покоиться на начале нравственном, на самоотречении, на божественном основании – смирении – там внести начало языческое по своей сущности, юридическое, правовое; разбудить в душе мирское начало, основанное на самоцене, вернуть монаха в мир, или лучше сказать – вернуть в мир душу монаха, отуманить его голову вовсе не монашескими мечтами о юридическом выборном праве, а следовательно, и о расценке качеств того или другого лица, внести в монастыри партийность, раздор, деление… Ведь может кончиться тем, что лучшие иноки будут бежать из лучших обителей, селиться где-нибудь в лесах и пустынях, чтобы закрыть глаза на то, что будет твориться в их обителях. Останутся в монастырях только наемники, карьеристы, честолюбцы, корыстолюбцы, произойдет реформа, вроде того, чем стали греческие монастыри на Востоке, где настоятель является арендатором, извлекающим из своего монастыря все, что можно извлечь в свою личную пользу, покупающим или берущим монастырь на откуп… Прощай, русское монашество! И без реформы в твоей среде ослабела дисциплина, а теперь и никакой не будет. “Самоправление” твое доведет тебя до самоупразднения. Посмотрят благочестивые миряне на то, что творится среди тебя, и перекрестятся: да сохрани Бог туда идти: там нет спасение, а какая-то коммуна, в которой Бога-то забыли. Ни порядка, ни послушания…

Вот что хотелось мне сказать накануне новаго съезда иноков со всей Русской земли. Прав ли я в моих опасениях – прошу их самих рассудить по совести иноческой. Дело идет о сохранении преданий наших святых подвижников, заветов их, об охранении наших обителей от вторжения духа мира сего, духа самоцена, способнаго затемнить в нашем сознании светлый идеал монашества, завещанный древностью, ослепить немощных наших собратий, увлечь их на распутия помыслов суетных… Да вразумят нас преподобные отцы и учители иночества, да просветят наши очи, да покажут нам правый путь к духовному обновлению монашества.

Архиепископ Никон

Ответы редактора

Отвечать на каждое письмо не могу: ни сил, ни времени нет. А печатать ответы в двух-трех словах, не смотря на всю препрославленную свободу печати, не всегда можно: иногда ведь и гусей ведь можно раздразнить. Например: что скажет сызранское “Слово истины”, если я вместе с его и моим читателем-сызранцем скажу, что оно далеко от истины, печатая на первом месте незрелыя суждения некоего епископа, приравнявшего церковную присягу на верноподданство клятве пьянного распутника Ирода? Что скажет читатель сего суждения, когда, после

Учредительнаго Собрания, от него потребуют присяги тому правительству, какое тогда будет установлено? В наше лукавое время иногда лучше молчать, нежели лукавнующих обличать: все равно правду заглушат криком толпы: “Распни, распни его!” – или прямо заставят замолчать… Видно, настала “их година и область темная”. Только не служителям алтаря Христова подслуживаться служителям тьмы: в этом печальное и страшное знамение времени! На вопрос: какую газету лучше читать, думаю: лучше никакой. По крайней мере, не вижу такой. Да, пришло, кажется, время, когда “свобода слова” и не допустит печать такую. А всем этим “Правдам”, “Словам истины”, “Голосам” якобы той или другой “Церкви” советую не особенно доверяться. Будьте осторожны, читатели!

Архиепископ Никон