Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 267
О духовной прелести и самоубийстве

В Петроградской духовной академии произошло страшное событие: сатана похитил юную душу студента, покончившаго самоубийством. Событие вызвало много толков, вкривь и вкось объясняющих это событие, но ни одно из объяснений нельзя считать вполне удовлетворительным с нашей, монашеской, точки зрения. А с другой точки зрения, думается, нельзя и судить о нем.

Из совокупности тех данных, какия стали известны по этому случаю, видно, что несчастный юноша, увлекшись ложным мистицизмом, впал в “прелесть”. А в состоянии прелести человек усиленно ищет якобы духовных утешений, коих в сущности еще не достоин по нечистоте своего сердца. Святые отцы пишут: “Божия о себе приидут, тебе неощущающу, но – аще место будет чисто, а не скверно”. Иначе есть опасность услышать страшный оный приговор: како вшел еси семо, не имый одеяния бранна? Святитель Феофан Затворник пишет: “Углубленная молитва ко Господу возбуждает теплоту. У опытных отцев строго различаются – теплота телесная, простая, бывающая вследствие сосредоточения сил к сердцу вниманием и напряжением, – теплота телесная, похотная, тут же иногда прививающаяся и поддерживаемая врагом, и – теплота духовная, трезвенная, чистая. Она двух родов: естественная, вследствие соединения ума с сердцем, и благодатная. Различать каждую из них научает опыт. Теплота эта сладостна и поддерживать ее желательно как ради самой этой сладости, так и ради того, что она сообщает благонастроение всему внутреннему. Но кто усиливается поддерживать эту теплоту за одну сладость, тот разовьет в себе сластолюбие духовное”.

Вот тут-то и бывает опасность для юных молитвенников: никем не руководимые, не проверяющие своих внутренних переживаний так называемым “откровением помыслов” старцу, испытав первый вид теплоты телесной, простой, бывающей вследствие соединения ума с сердцем, теплоты естественной, они принимают ее за теплоту благодатную, а враг всевает в них мысль, что они уже удостоились Божией благодати, и подстрекает их всячески усиливать эту теплоту. Бывает, по свидетельству опытных в духовной жизни старцев, что враг незаметно подменивает эту, так сказать, безгрешную саму в себе теплоту, теплоту естественную, уже – прямо – грешною, похотною, что так часто наблюдается в хлыстовщине и лжемистических сектах искаженнаго монашества. Но если и не бывает такой подмены, то увлечение “духовным сластолюбием” ведет к прелести: человек начинает воображать, будто он уже угодил Богу, сподобился Его благодати, – в нем растет, совершенно для него незаметно, внутренний фарисей; он усиленно ищет мнимо-духовных наслаждений, а последствием сего бывает то, что сии наслаждения сменяются страшным духовным угнетением, невыносимою тоскою, унынием… Надо сказать еще, что в исканиях сладости прельщенный дает волю своему воображению: рисует себе отверстое небо, представляет образ Господа, сидящаго на престоле, окруженнаго тьмами Ангелов и святых. Если наступает период уныния, то при таких мечтаниях ему чудится, что он уже осужден судом Божиим, недостоин и жизни на земле, что он должен себя казнить… И вот – почва для самоубийства уже готова! Враг перепутывает все его понятия, влечет, насилует душу несчастнаго отчаянием, которое представляется ему как бы исполнением суда Божия над ним. А благодать Божия удаляется от такого человека за его самомнение, за его вторжение в тот “чертог брачный”, в который не входят неимущие одеяния брачнаго, то есть чистоты сердечной, по крайней мере, очищения души от страстей, на нее особенно воюющих. Он сам не допускает к себе своею гордостию, грехом иудина самоосуждения или отчаяния, сей спасительной благодати. Если он падает в какой-либо грех, то не кается так, как каются смиренные грешники, а начинает окаевать себя, как мирской “честный” человек: “Да как это я мог позволить себе? Как я смел это сделать?”… Как будто бы он в другое-то время и непричастен к греху!

Таково бывает настроение прельщеннаго; такова опасность, которая ему постоянно угрожает, если он не смирится, не признает избранный им путь заблуждением.

Следует еще сказать, что в состоянии прелести враг обычно вторгается в область воображения и рисует человеку разныя видения, кажущияся ему реальными. Врачи называют их галлюцинациями. И этого мало – чтобы глубже втянуть душу в прелесть и внушить человеку, будто он совсем уже стал святым, враг, Божиим попущением, делает его в своем роде прозорливцем: он видит на расстояниях, обличает пороки других, нечто как бы предсказывает, видит воочию бесов и якобы ангелов… И все это кончается сумасшествием и самоубийством!

Состояние прелести отпечатлевается на самой наружности прельщеннаго: глаза его горят каким-то неестественным блеском, когда он говорит о духовных предметах, то он дышит как бы страдающий одышкой, на лице – печать какого-то воодушевления…

Все эти признаки отмечены в отношении к несчастному студенту Сумарокову в статье о нем г. профессора А. А. Бронзова. Правда, г. профессор характеризует его как сумасшедшаго, но ведь надо же сказать и причину сумасшествия, а эта причина, по нашему мнению, есть прелесть, в которую он впал вследствие отсутствия надлежащего духовнаго руководства в самовольно начатом им духовном делании. “У всех отцев, писавших руководства к духовной жизни, – говорит наш аскет – святитель Феофан, – первым пунктом в правилах для вступающаго во внутреннюю жизнь ставится: иметь духовнаго отца-руководителя и его слушаться. “Вот что говорит св. Григорий Синаит: “Без учителя самому успеть в умном делании невозможно. Что делаешь сам по себе, а не по совету предуспевших, то рождает опасное самомнение. Если Сын Божий ничего не творил Сам по Себе, но как научил Его Отец, так творил, и Дух Святый не о Себе глаголал, то кто это такой между нами до толикой достиг высоты совершенства, что уже не требует никого иного, кто бы руководил им? Гордость это, а не добродетель! Такой уже в прелести состоит, то есть вступил на ложный путь уклонения к заблуждениям”. А вот слова Каллиста Патриарха: “Прежде всего попекись найти себе наставника и учителя непрелестнаго и, нашедши его, вполне отдайся ему, как отцу родному сын отцелюбивый, ходя по повелениям его неуклонно и на него взирая, как на Самого Христа. Кто хочет жить самоугодно, без наставника, тот, по слову Лествичника, легко уклоняется в заблуждение и погибает, хотя бы он всю премудрость мира сего исчерпал. Без совета ходящие ходят будто в сонном мечтании; они много сеют, но пожинают очень мало и, вместо пшеницы, увы! собирают плевелы”.

Духовное делание, духовная жизнь есть наука из наук, искусство из искусств. Научиться сему искусству без опытнаго руководителя по одним книгам нельзя. Вот, может быть, почему в наших духовных школах доселе нет систематическаго изучения этой великой науки, как особаго предмета, книжным образом. Есть нравственное богословие, есть другия сродныя с ним науки, но аскетики в собственном смысле мы не имеем как науки. Ее надо проходить непременно личным опытом, а не по книгам, непременно под руководством опытнаго старца-наставника, а не просто ученаго профессора. Книжное изучение – одно, а опыт – дело другое.

Если нельзя изучать физику или химию без “опытов”, то тем менее возможно изучать душу человеческую в ея соприкосновении с духовным миром без опытнаго руководителя в духовной жизни. Самые термины духовных переживаний без опытнаго истолкования их не будут достаточно понятны для изучающего или же могут быть поняты в превратном смысле. Это, конечно, не значит, что вовсе не следует касаться в учебных заведениях аскетики: это противоречило бы самому назначению духовно-учебных заведений, цель коих – приготовление пастырей, а в академиях – и архипастырей для служения Церкви Божией. А пастыри должны знать законы духовной жизни, чтобы и пасомых не слепо вести по пути крестоношения к вечной жизни. Но постановка этого святаго дела должна быть совершенно иная, чем преподавание всех прочих предметов. В основу всего должно быть положено воспитание духа смирения и отсечения своего смышления и опыт духовной жизни под руководством старца. К сожалению, в наше время “оскуде преподобный”. Но и ныне – ищущий обретает и толкующему отверзается.

В последние годы в наших духовных академиях умножилось число постригаемых в иночество. С одной стороны, это – явление отрадное, свидетельствующее, что в юных душах питомцев духовных школ еще теплится искра Божия, жажда духовной жизни. С другой стороны, с заботою смотрим мы, старики, на быстрое прохождение таких юных, духовно незрелых монахов по степеням священства: едва постригут, как монах становится еще на школьной скамье священнослужителем. Где же опыт послушничества? Где опыт отсечения своей воли, борьбы с своею самостью, не говорю уже о борьбе с другими страстями, воюющими на душу? Едва кончил курс такой монах, как его назначают преподавателем в семинарию или училище: он еще не видал настоящего монашества, как становится в положение наставника не только по данному ему предмету, но и в качестве “воспитателя” и руководителя юношества. Правда, некоторыя академии поставлены в более счастливыя условия для юных монахов-студентов: так, Московская академия пользуется близостью Зосимовой пустыни с ея духовно-опытными старцами, но да будет позволено сказать откровенно, студенты-монахи являются в этой пустыни ведь не в качестве настоящих послушников, а лишь в качестве, так сказать, “дилетантов” монашества: хотят они пользоваться советами и руководством старцев – идут к ним, не хотят – никто их к тому не может принудить, и они живут в сущности, по своей воле, руководятся своим смышлением. Не знаю, как стоит дело в других академиях – о духовном руководительстве юных монахов там что-то не слышно.

Позволяю себе высказать пожелание, чтобы студентов, желающих “иноческаго жития”, вовсе не постригать в бытность их студентами, а по окончании курса посылать в благоустроенныя обители, где еще не угасло старчество, вроде Оптиной, Глинской, Саровской или Зосимовой пустыни, подчинять их там строгому укладу настоящей монашеской жизни примерно года три и только тогда, когда старцы признают их способными к монашеству, постригать и посылать на послушание туда, куда найдет благопотребным церковная власть. При таких условиях меньше будет тех печальных, в духовном отношении уродливых явлений, какия – надо сознаться – бывают в среде незрелых, искусственно выведенных в ряды монашества питомцев духовной школы…

Не в Сумарокове дело

“Довольно о студенте Сумарокове!” – восклицает почтеннейший г. профессор А. А. Бронзов. С полным убеждением он решительно “удостоверяет, что в этой истории не играли никакой роли ни академический устав, ни монахи, ни пономарка, ни прелесть”… Все дело, по его словам, в том, что у него был какой-то близкий “родственник”, сошедший с ума и умерший в 25-летнем возрасте, в течение последних пяти лет своей жизни не раз покушавшийся на самоубийство в припадках умоиссступления. Вот и “юный Сумароков, с его печальным, резко выраженным наследством, все равно кончил бы столь же печально, если б даже и не переступал академическаго порога”.

Итак, наследственность – вот причина гибели юноши! Этим все и объясняется. “Несомненно, говорит г. профессор, что в истории Сумарокова и диавол ни при чем, и напрасно его привлекают к ответу, как напрасно клеветал на него монах, пекший на свечке яйца и утверждавший, что его соблазнил диавол, который в действительности сам у него учился”.

Признаюсь, с тяжелым чувством я прочитал эти строки…

“Наследственность”… модное ныне слово. Им в судах наших готовы оправдывать всякаго рода преступников. Слово растяжимое и – соблазнительное. Да у кого же из нас не найдется кого-нибудь роднаго, страдавшаго тем или другим пороком? А может быть, и склонностью к самоубийству? Стало быть, на всякий случай, если бы пришлось отвечать пред судом за какое-либо преступление, стоит только сослаться на “наследственность”, и будешь оправдан… И когда так рассуждают врачи, то уж мы привыкли к таким суждениям и молчим. Но когда заговорил о наследственности почтеннейший г. профессор духовной академии, то наше религиозное чувство как-то не мирится с таким решением вопроса. Мы вправе поставить ему несколько вопросов, которых не приняли бы гг. врачи, но на которые должен ответить православный богослов. Итак, спрашиваем: как же смотреть на самоубийство с точки зрения нравственнаго богословия? Разумеется, самоубийство в безумии и Церковь считает грехом простительным, ибо разрешает молиться за такого самоубийцу, повергая судьбу его в бездну милосердия Божия. Но как смотреть с точки зрения Промысла Божия, не хотящаго смерти грешника, но присно зовушаго его на путь покаяния? Ужели можно сказать, что “так было угодно Богу”? Ужели можно думать, будто самоубийство было угодно Богу? А если это богохульно, то ужели это – безразличное веяние, ужели так и не было никакой возможности избежать его? Ведь вот родственник Сумарокова пять раз покушался на самоубийство, а умер все же, по-видимому, естественною смертью. Стало быть, Бог не попускал ему такой смерти, а Сумарокову – попустил. Я не обвиняю, не сужу несчастнаго юношу; я даже допускаю возможность и “остраго помешательства”, хотя и это только ведь одна из гипотез, а не доказанный с несомненностью факт. Но пусть и так. Я желал бы, в видах предостережения другим юношам, выяснить ближайшия духовныя причины такого помешательства, которыя ведь были же! Я хотел бы, если можно, ответить на вопрос: почему покушавшемуся пять раз на самоубийство не допущено исполнить свое намерение, а вот сему юноше попущено?.. Дело тут не в Сумарокове: он только наглядный пример помешательства на почве прелести. А опыт сорокалетняго пребывания в монастыре указал мне несколько примеров, вполне аналогичных самоубийству Сумарокова, примеров, которые старцы согласно называли состоянием прелести. А где прелесть, там, несомненно и враг – сатана. Ученому психиатру я не стал бы говорить этого: Бог его знает, верует ли еще он в бытие злых духов, а богослову говорю и вопрошаю, уверенный, что мы поймем друг друга: ужели в попущенном от Бога самоубийстве вся вина целиком лежит на несчастном самоубийце и сатана тут – “не при чем”? Бог попустил, сатана воздействовал, а человек, удалив от себя Божию благодать своим самочинием в деле спасения, не в силах был противиться сему воздействию. Можно ли говорить после сего, что я “напрасно привлекаю сатану к ответу”? Анекдот о монахе, пекшем яйцо, – простите – по меньшей мере, не у места… Правда, духовная прелесть кончается сумасшествием, но ведь самая почва, на которой развивается эта душевная болезнь, самыя условия в душе человека, благоприятствующия развитию ея, все это – коренится не в телесном организме, а в ненормальной жизни духа. А за это уже ответствен сам человек. И опять-таки опыт показывает, что когда есть зоркое наблюдение за первыми проявлениями такой духовной болезни, то зараженный ею еще может быть вразумлен, уврачеван смирением и поставлен на правильный путь духовной жизни. Примеров много и в житиях святых, например, Исаакия Печерскаго. При помощи благодати Божией таким образом может быть устранено влияние злого духа на больную душу. А когда нет никакого воздействия смиряющей любви, прельщенные, по слову Писания, имже несть управления – падают яко листвие. Мы никак не можем, не имеем нрава забывать, что жизнь духа нашего проходит под влиянием из духовнаго мира – сверху и снизу. Влияния снизу обессиливаются воздействием благодати Божией сверху, привлекаемой смирением человека. Где нет смирения, там удаляется благодать и приходит диавол, обуревая душу унынием, тоскою, отчаянием. Отсюда – один шаг и до самоубийства не только в состоянии безумия, но и в полном сознании… Выяснить все это юношеству, только что вступающему в жизнь, а отчасти и интеллигентному обществу нашему – есть наш долг, чтобы предупредить укоренение так называемаго детерминизма в незрелых умах…

№ 268
Православие – могучим устои нашей государственности

Гремит гроза Божия над грешным миром. Сверкают молнии гнева небеснаго над народами земли. Пламя войны разгорается с неудержимою силою, и с наступлением весны неизбежны великия, небывалыя в истории битвы миллионных армий, лучше сказать – целых народов… Польются снова реки крови, содрогнется земля от ужаса этих битв…

Мужайся, христолюбивый Русский народ! Стойте крепко, наши дорогие братья, православные воины! Бог видит, что мы стоим за святую правду Его, что не мы начали эту ужасную войну, что мы не хотим дать в обиду родных братьев наших, коим грозит немецкое духовное и материальное рабство, что мы сознаем свое недостоинство быть орудиями Его всеблагаго Промысла, но и не дерзаем отрекаться от нашего священнаго долга в надежде на Его милосердие, – все это Бог видит и – веруем крепко – нас не обидит!

Чем дальше развертывается свиток истории, чем быстрее раскрывается пред нами величественная картина совершающихся событий, тем яснее, тем неоспоримее становится та истина, что – с нами Бог! Да, мы недостойны этой великой милости Божией, мы не имели права ожидать ея, но за смирение души народной, за любовь народа нашего к святому Православию, за его верность родной Церкви, Господь, наказуя нас за грехи наши, в то же время великою скорбию очищает нас и соделывает нас служителями Своего Промысла в жизни родных нам по плоти и по вере народов славянских и особенно наших братьев, русских людей, много веков страдавших под игом немецкаго насилия, в родной Галичине и Червонной Руси. Пусть немцы на каждом предмете своего вооружения, на ружьях, касках, штыках и даже снарядах ставят святыя слова: “С нами Бог!” – мы веруем, что Бог с нами, а не с ними, ибо наши штыки не имеют губительных пилообразных зазубрин, рвущих раны, чтоб нельзя было их зашить, мы не стреляем разрывными или отравленными пулями, мы не кидаем ужасных, насмерть бьющих стрел с аэропланов в толпы женщин и детей, выходящих из церкви; мы не вырезываем языков, не отрезаем ушей у пленных, наши воистину христолюбивые воины не только щадят раненаго врага, но и отдают ему последний кусок хлеба, под пулями вражьими перевязывают ему раны, уступают ему место в перевязочных пунктах, словом – обращаются с врагом как с братом, как скоро он обезоружен…

Не хвалимся мы такими деяниями наших воинов-христолюбцев, нет, мы только с умилением читаем правдивые рассказы о таких подвигах любви ко врагам, мы благодарим Бога, что мы – православные, мы дети той Церкви, которая умеет воспитывать душу народную в такой любви, в таком поистине христианском устроении. И вот за сию-то благодатную матерь нашу, Церковь Православную, за сие-то безценное сокровище наше – Веру Православную и стоит наша Русь, наше воинство, наш возлюбленный, Богом венчанный и за Свое смирение превознесенный Царь наш Батюшка со всеми вождями нашего воинства христолюбиваго. Ведь, в сущности, настоящая война есть война сатаны против Христа Господа, война адовых врат против Церкви Христовой, война предтеч антихристовых против служителей Христовых. Наш народ всем своим существом чувствует, что измена Православию есть измена народу, есть духовная гибель, начало рабства духовнаго, а затем и материальнаго. В самом деле: загляните в историю, уцелел ли в самостоятельной государственной жизни хоть один славянский народ, изменивший православной вере? Все эти – чехи, хорваты, словаки, даже соседи наши поляки, с отступлением от Православия, которое им было всем завещано первоучителями нашими Кириллом и Мефодием, потеряли свою независимость, подпали власти немцев, и если им есть еще надежда на освобождение, то – только от родной им по крови православной России. Не то же ли грозит и братьям нашим, нами освобожденным болгарам, порвавшим свою связь с матерью – Церковию Греческою и пребывающим в схизме, вне общения с нами в молитве и таинствах? Понимают это и враги наши и вот уже полсотни лет стараются всячески отравить наш православный народ своею верою, лучше сказать – ересью немецкой, баптизмом, штундою, адвентизмом и прочими погибельными мудрованиями. Берегись их, родной православный народ! Гони от себя прочь всякаго проповедника их нечестия! Такие совратители обычно являются в виде кротких агнцев, коим-де дорого спасение души, и своей собственной, и души брата, православнаго христианина; они приносят и книжки, в коих таится яд их нечестия, их противления Церкви святой и хулы на истины нашей веры православной. И вот горе – такия книжки попадают даже в лазареты, даже в окопы к нашим героям-воинам и отравляют некоторых из них. Пишут священники, что некоторые воины, заранее совращенные в баптизм и штунду немецкую или же зараженные уже в войсках, присылают своим женам такия нечестивыя книжки, советуя бросить родную Церковь и идти к баптистам. Это уж настоящая погибель душевная: изменить своей родной матери, православной Церкви, и пойти в веру врагов наших – немцев, в которой нет ни спасительных таинств (кроме крещения), ни святынь никаких!.. Жгите, православные, такия книжки или несите своим пастырям, от Бога поставленным: они растолкуют вам, в чем яд ложных баптистских и штундистских учений. Верить хулителям Церкви родной – значит лишать себя Божия благословения, значит добровольно идти в духовный плен к ненавистникам нашей святой веры православной, значит губить свою душу навеки и навеки лишить себя молитвы церковной по смерти. Ведь за еретиков, за отступников от православной веры, святая Церковь и по смерти их не может молиться. Вот где опасность для нашего святаго дела: это отлично знают наши враги и вот уже полсотни лет сеют свои ереси в народе нашем, особенно на юге, где много поселилось немцев-колонистов, которые за сто с лишком лет не породнились с русским народом, живут как пришельцы в земле чуждой и отравляют наш простой добрый народ своими ересями, чтобы оторвать его от корня русскаго, чтобы подменить у него душу русскую – душою немецкою. Говорят, у немцев и у совращенных ими в штундобаптизм русских людей, на месте портретов Царя нашего Православнаго, красуются портреты еретика-кайзера немецкаго. О, если бы прозрели очи наших простецов, в штунду совратившихся! Если бы проснулась в них русская, по природе православная душа! Если бы они с негодованием отвернулись от немецкой еретической веры – штунды и баптизма – и обратились с покаянием к родной, святым князем Владимиром нам завещанной, вере! Какая радость была бы не только здесь, на земле, в Церкви Божией, но и на небе – у Ангелов Божиих! Об этом ведь говорит Сам Господь наш Иисус Христос, радость бывает пред Ангелы Божиими о едином грешнице кающемся (Лк. 15, 10). И ужели какой-нибудь немец-колонист, да хотя бы и самый ученый из ученых немцев, лучше знает слово Божие, чем наши пастыри и архипастыри, чем знали и понимали его святые отцы, Богом прославленные? У них, немцев, немало даже среди так называемых пасторов людей, не верующих в Божество Господа нашего Иисуса Христа; много так называемых ученых, которые и самое слово Божие считают писанием человеческим. У них столько сект, что и не перечтешь, и каждая секта толкует слово Божие по своему убогому смышлению, кому как на ум придет, кому как нравится. А у нас един Господь, едина и вера православная, едина и Церковь, Христом созданная на твердом камени исповедания Божества Христова, как Сам Он сказал: на камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей, – никакия ереси, никакие расколы не в силах разрушить святую веру Православную и ея хранительницу – Церковь Христову Православную.

И слава Богу, народ наш крепко держится сей святой своей матери-Церкви, носит в сердце своем ея заветы, любит и благоговейно чтит ея святыни, пребывает в послушании ея пастырям и этою верою – тако веруем – победит всякаго врага и супостата! Да уже и побеждает. Не говорю уже о победах и одолении врагов на поле брани, победах, какими Бог доселе благословляет наше воинство, но – побеждает врага своею любовью, своим великодушием. Разве это не победа, когда наш солдат отдает врагу последний кусок своего хлеба, когда на поле брани перевязывает ему раны, когда уступает ему свое место в лазарете?

Разве не победа, когда весь мир, даже мир инославный, удивляется доблестям русской души и воздает должную дань уважения не только воинским подвигам, но и проявлениям добродетелей русскаго солдата? А кто воспитал в нем эти добрыя качества? Кто вдохнул в него дух христианской любви? Всем этим народ наш всецело обязан своей родной Церкви Православной! Это – она, и только она одна, в крепком союзе с родными Царями и князьями, начиная с святаго князя Владимира, выпестовала, на протяжении почти тысячи лет, православный народ в его преданности вере, Богом поставленной власти и заветам Христова Евангелия.

Слава Богу: это сознают и наши вожди победоносные. “Мы победим, – говорил мне герой Перемышля, почтеннейший генерал А. Н. Селиванов, – победим, потому что так хочет народ, а глас народа – глас Божий. Нет в армии солдата, который бы сомневался в победе, потому что русский солдат знает, что война идет – за веру православную!”

В Православии – непобедимая сила нашей Руси. Оттого и ненавидят нашу Церковь православную совершенною ненавистию враги наши, оттого и стараются всеми силами подкопаться под этот могучий устой нашей государственности, нашего счастия и самобытности. Вот почему русский человек всегда стоял до смерти за Православие: он знал и, слава Богу, теперь знает и твердо помнит, что пока он остается верным сыном Церкви Православной, дотоле цела и непорушна будет его родная Россия, а как только он изменит вере православной – ее ждет погибель подобно тому, как погибли некогда великия монархии, изменившия своему призванию в истории народов земных…

Еще о наследственности и прелести

На мою статью: “Дело не в Сумарокове” почтеннейший профессор г. А. А. Бронзов на другой же день ответил статьею “Дело в Сумарокове, и только в Сумарокове”. Очевидно, мы все еще не понимаем друг друга. Я ведь уже сказал, что не сужу несчастнаго юношу. Теперь прибавлю: раз церковная власть нашла возможным совершить над ним христианское погребение, значит, Церковь приняла его в свои молитвы, значит, признала его грех простительным, – тогда как сознательных самоубийц она не разрешает предавать христианскому погребению, – значит, вопрос о Сумарокове “ликвидирован”, как выражается г. профессор.

Но мы разошлись в объяснении причин самоубийства Сумарокова. По мнению профессора Бронзова, эта причина – “наследственность”, и только наследственность, по моему мнению – состояние прелести. “Откуда видно, – возражает мне мой почтенный оппонент, – что здесь дело не обошлось без прелести?” Отвечаю: из вашей статьи, Александр Александрович, под заглавием “Бедный”… (Колок. № 2668). Вы пишете, что религиозность Сумарокова доходила до галлюцинаций, что создаваемыя его взвинченным воображением картины не давали ему покоя, что ему казалось, что сатана преследует его на каждом шагу… Да, может быть, он и совсем лишился рассудка, но это совершилось на почве духовной прелести. Спросите любого опытнаго старца-монаха, и каждый вам скажет, что мое предположение ближе к истине, чем ваше – “наследственность”. Ведь, кроме одного какого-то родственника, ни на ком в его роду еще эта наследственность не отразилась: почему же – только на нем одном? Но, если угодно, оставайтесь при своем убеждении, как я пока остаюсь при своем предположении. А вот и в других суждениях ваших по тому же поводу я позволяю себе не согласиться с вами. Вы утверждаете, что наклонность к самоубийству у Сумарокова была “неотвратимая, непреодолимая, неизлечимая”… Страшно читать! Ведь отсюда вывод, что эта ужасная “болезнь” грозит и другим членам семьи его родных? Почему же полагать, что только на нем она отразилась так трагично, неотвратимо, неизлечимо, непреодолимо? Это – первое. Второе, сравнивать с другими наследственными болезнями, вроде чахотки, склонность к самоубийству едва ли можно. Всякая болезнь есть “оброк греха”, как предтеча смерти. Страх смерти свойствен каждому живому существу. Сама по себе никакая болезнь не есть “грех”, осуждаемый законом Божиим. Больной, сознающий неизлечимость болезни своей, невольно готовится мысленно к смерти, ждет ее и, при руководстве благодати Божией, имеет возможность готовиться к переходу в другую жизнь. Самоубийство, как по самому существу своему дело противное воле Божией, не может быть признано абсолютно безразличным в нравственном смысле. Это есть грех, по учению Церкви, смертный, а если совершается он в состоянии безумия, то простительный, очищаемый молитвами Церкви за несчастнаго, но все же грех, все же нарушение Божией воли. Полнаго “безразличия”, полной нравственной невменяемости тут быть не может. Хотя отдаленно, но человек дал повод проявиться ему и не имел, сам лишил себя возможности очистить себя покаянием в нем. Юридически – безумец-самоубийца, конечно, неповинен, но нравственно все же не может быть абсолютно неповинен… Есть же какия-нибудь причины, может быть, и действительно, только одному Богу ведомыя, но все же оне есть – почему одному человеку, не раз покушающемуся на самоубийство, Бог посылает людей, его спасающих от такого поступка, а другому нет… Ведь “не случай” же их спасает, а Бог – чрез добрых людей. И думаю, что колебать понятие о самом акте самоубийства как о “грехе” против Бога нельзя. Для того, кто грехами привлек к себе неизлечимую болезнь, в течение болезни дается время на покаяние, для самоубийцы такого времени уже нет. После смерти нет покаяния, остается одна надежда на молитвенную помощь Церкви, если только она примет самоубийцу в свои молитвы.

Удивило меня замечание А. А. Бронзова о том, что в храм Божий диавол не смеет войти. Конечно, храм Божий – святыня, в храме Божием обитает благодать Божия. И диавол не может, не смеет войти в него, если человек не введет его, так сказать, с собою. Что такое была горница Сионская, как не храм Божий, где Сам Господь совершал тайную вечерю с учениками Своими? Но что читаем в Евангелии? И по хлебе том вниде в онь, т. е. в Иуду, сатана. А Иуда в ту минуту был еще на вечери Господней. Не привожу уже многих сказаний из житий святых о том, как святые прозорливцы видели духовными очами бесов, смущающих иноков в храме Божием. Дело-то в том, что когда человек только телом бывает в храме, а душою, умом, сердцем бродит вне храма, по распутиям мира, то там, на распутиях мира, и встречает его бродящий ум дух отверженный, хотя, повторяю, телом человек и в храме Божием стоит. Кто не испытал на себе этого греховнаго приражения диавола в минуты пребывания в храме, когда душа наша уходила из храма? Вот почему оказался сатана и в горнице Сионской…