Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

№ 15
Дети и Церковь

Утро. Прохожу мимо собора, где почивают мощи одного из великих тружеников для родной земли – благовернаго Князя Александра Невскаго. Мимо меня, обгоняя друг друга, бегут школьники с сумками за плечами. Они заходят в собор, быстро подходят к художественной раке угодника Божия, делают поклоны и прикладываются.

У них – экзамен сегодня. Они просят благодатной помощи у небеснаго покровителя.

Смотрю на них и думаю: что влечет детския сердца в трудную минуту их детской жизни? Конечно, вера, чистая, простая вера, которою веруют только дети да детски Богу преданные души таких праведников, как преподобные Сергий Радонежский и Серафим Саровский. О, если бы эта вера сохранилась в них навсегда! Если бы не гасла никогда!

Вспоминаю свое детство. С первых дней сознательной жизни, как только я себя запомню, я вижу себя на руках родителя, который носил меня чрез сугробы снежные в Божий храм; я любил ходить туда не только в праздник, но и в будни, не только на службу Божию, но и в то время, когда мой родитель – дьячок топил церковныя печи. Со стен церковных смотрели на меня лики угодников Божиих, лики серьезные, благоговейные, с молитвенным выражением. В воздухе ощущался запах ладана и воска. Казалось, что в этой священной тишине незримо, но сердцу ощутимо, носились Ангелы Божии. Таинственная завеса в царских дверях, святая плащаница за клиросом, старыя, потемневшия хоругви, ряды икон, уходящие к сводам храма, в иконостасе – все говорило детскому сердцу: это – не простое место, это – дом Божий…

Я не говорю об участии в Богослужении прислуживанием в алтаре, пением и чтением на клиросе: скажу только, что помню себя на руках родителя с Часословом в руках; помню, как, получив эту священную книгу в первый раз, я целовал ее, детски радуясь ея “красной прописи”, киноварью напечатанным строкам. Помню, что под влиянием этой радости, тут же дал обещание – стать на клирос с отцом, а затем и – прочитать шестопсалмие. Шестилетним мальчиком я уже сделал попытку к сему – увы! – на первый раз неудавшуюся: тоненьким голосом прочитал я 5–6 строк и смутился, струсил, заплакал… А старичок-батюшка из алтаря уже возглашает отцу моему: “читай сам!..”… Но чрез неделю я уже победил себя и ликовал детским сердцем: я прочитал все шестопсалмие!..

Простите мне, дорогие читатели, это уклонение в сторону личных воспоминаний детства: ведь это маленькая иллюстрация к истории нашего духовнаго воспитания в недрах Церкви родной. Ведь вот этою любовью к храму, к службе Божией и объясняется та устойчивость церковных воззрений, коею живет наше духовное сословие. Нас тянула в храм Божий неведомая, но сердцу ощутимая сила. Вот я уже в Заиконоспасском духовном училище. Раннее утро жаркаго летняго дня (экзамены кончались тогда в половине июля). Мы, дети, поднялись рано, чтобы до экзамена успеть и соборы обойти, и слабо подготовленное подчитать, и кусок чернаго хлеба съесть (о чае мы тогда понятия еще не имели). И вот, группами выходим из низких ворот с училищнаго двора, направляемся в Казанский собор, прикладываемся к чудотворным иконам Казанской и Млекопитательницы, идем к Иверской, оттуда в Успенский собор, чтобы поклониться мощам святителей всероссийских, ризе Господней и Владимирской иконе Владычицы. Вот и Архангельский собор, а в нем – мощи царственнаго младенца Димитрия, который – это мы слышали – и теперь держит в ручке своей те орешки, коими играл он в момент нападения на него убийц… О, малютка-мученик, – мы крепко верим, – поможет нам, детям, на экзамене! А вот и Чудов монастырь, с его серебряным иконостасом и нетленными мощами великаго печальника Святой Руси, друга Преподобнаго Сергия, Святителя Алексия. Ему непременно нужно положить, по нашим детским понятиям, три земных поклона. Из Чудова – чрез святыя Спасския ворота, непременно, с обнаженными головами, – мы идем в тот Покровский Василия Блаженнаго собор, который своею оригинальною архитектурою останавливает на себе внимание не только всякаго русскаго человека, но и всех иностранцев. Здесь, поклонившись св. мощам блаженных Василия и Иоанна, мы непременно выпьем глоточка три (конечно, кто натощак) св. водицы… Та к готовились мы к экзаменам. Та к по-детски льнули мы к Церкви-матери. И не мы одни: мы видели и гимназистов, и семинаристов, и других учащихся, паломничающих ко святыням в дни экзаменов. Обходили святыни, запасались духовными силами, укрепляли в себе веру…

То ли теперь?!

Еще недавно, еще десять лет назад было нечто подобное. Жил я около 30 лет в Лавре Преподобнаго Сергия. В последние годы моего там пребывания моим послушанием было, между прочим, руководить учащихся юных паломников. Отрадно было видеть школьную детвору, утомленную непривычным пешим хождением, но бодрую духом при виде заветных святынь. И невольно вспоминалось мне свое первое путешествие в эту самую обитель с моими родителями, в 1863 или 1864 году. Я скопил тогда три-четыре рубля на дорогу, отказавшись от чая и откладывая кусочки сахара и продавая их, чтобы помочь родителям для этого путешествия. Когда настало благоприятное время, я стал просить отца и мать, чтобы отправиться в столь желанное странствование, когда я услышал: “знаем, сынок, что это дело доброе, да как же быть-то: ведь, денег нет!” – я с торжеством выложил тогда пред ними свой “сахарный” капитал, и – о, радость! – я обезоружил их! На утро мы были уже в пути, 60 верст сделано в полтора суток. Вот пред нами открылась и святая Лавра во всей ея красе. Вот поле, которое, по незнанию истории, конечно, родители мне назвали “Мамаевым”. И в моем воображении уже пронеслась картина исторической битвы, о коей уже читал в житии угодника Божия. Вот собор – то покоище Сергиево, где почивает он в благоухании святыни. Что пережило тогда детское сердце – не перескажешь. Но потому-то я и понимал этих юных паломников, что когда-то сам пережил, что они, казалось мне, сердцем переживали на моих глазах. В течение одного лета 1903 года я насчитал учащихся паломников до 5000. Тут были не одни дети: много было и юношей и девиц, студентов и курсисток и – в то время, семь, только семь лет назад – они приходили ко гробу Сергиеву, чтобы у этого источника животворящаго, русскую душу напояющаго, зачерпнуть благодатной силы, какою крепка была доселе наша Святая Русь.

То ли теперь?! Какой-то буран пронесся над нашею родиной. Он ослепил глаза, закружил головы, свел многих с ума. На наших глазах произошло крушение духовных основ нашего историческаго бытия. Будто сатана вышел из глубин преисподних и, Божьим попущением, пустил струю смертоносных веяний по Русской земле. Разгонит ли Господь духом уст Своих эти сатанинския веяния? Отрезвятся ли Русские люди от этого губительнаго угара? Спасется ли Русь?..

Ответ на этот вопрос всецело зависит от нас. Дети чутким, чистым сердцем уже предрешают его. Они самым делом уже показывают, что если и обломались ветви от этого адскаго бурана, то корни древа целы: они сильны пустить новые ростки, сильны дать новыя крепкия ветви… Только бы поддержать эти ростки, дать укрепиться ветвям… Только бы сберечь эти светлые, чистые порывы юных душ от тех миазмов, которыми еще пропитана окружающая нас духовная атмосфера.

Дай-то, Господи!

№ 16
Ходатайство любви

Плачет – не горькими слезами обиды, а сладкими слезами любви – матерь городов русских, славный град Киев; ликует, торжествуя, смиренный град Полоцк: святая благоверная княгиня инокиня Евфросиния, несколько столетий почивавшая своими святыми мощами в пещерах Киевских на обратном пути из святаго града Иерусалима, ныне грядет, изволением Божием, в свой родной град Полоцк… Десятки и сотни тысяч православнаго народа склоняют колена по берегам седаго Днепра, несущаго священные останки на своих волнах; всколыхнулось русское море народное, загорелись русския сердца. Невольно вспоминается то, что творилось семь лет тому назад в Сарове, с тою лишь разницей, что там море народное сосредоточивалось около святой обители преподобнаго Серафима, а тут оно переливается из области в область, на пространстве нескольких сот верст. По рассказам участников торжества, описывающих свои впечатления, чувствуется, что святая угодница Божия незримо шествует со своими мощами, всех благословляя, на всех с любовию призирая… Вот так же чувствовалось и в те незабвенные дни, когда преподобный Серафим как будто ходил между нами, всех утешая, всех исцеляя и благословляя.

Уляжется море в свои берега. Разойдутся русские люди по своим местам. Принесут они в свои домы трогательные рассказы о том, что видели и слышали. Не раз, не два, а сотни раз повторять будут они эти сказания своим детям и внукам. Имя угодницы Божией будет обноситься по лицу родной земли, яко благоухание святыни. “Миро излиянное – имя Твое”, изрек некогда мудрый Соломон в “Песни песней”, от лица невесты – Церкви ея таинственному Жениху Христу. Миро излиянное – имена угодников Божиих в Церкви нашей православной! Как счастливы мы, православные, что всегда можем быть с ними в непосредственном благодатном общении чрез молитвы Церкви! Как сиротливо должны чувствовать себя те христиане, которые в гордости своей отвергают почитание святых и молитвенное общение с ними! Церковь Божия – небесная и земная – есть единая Божия семья: наши братья и сестры во Христе, скончавшие свое земное поприще, отошли ко Господу – в Церковь, торжествующую на небеси. Перестали ли они любить нас? Ужели забыли своих братьев, оставленных ими во юдоли плача и слез? Но любовь не умирает, – по слову Апостола – николиже отпадает. Любовь вечна, ибо Сам Бог есть любовь. И нам кто запретит любить их, входить с ними в общение посредством молитвы, поведать им наши скорби, наши печали и заботы? Ужели Бог, Который есть весь благость, весь любовь, положит сему препятствие? Ужели един Ходатай Бога и человеков, Человек Иисус Христос, давший Себе избавление за всех, – скажем языком человеческим – возревнует к любимцам Своим, Его же кровию искупленным, и не примет их молитв за нас, грешных, только по тому юридическому основанию, что Он есть один ходатай и не должно быть других, как учат лютеране, не понимающие смысла ходатайства любви? Иное ведь ходатайство Его, яко Искупителя мира, иное же – ходатайство святых, как излияние их любви к нам, на земли сущим. Ужели добрый отец отринет просьбу любимаго сына за другого повинившагося сына, и скажет ему: не твое дело! Не наоборот ли! Не будет ли ему приятно, что брат любит брата и из любви к нему ходатайствует за него пред отцом? И не приятнее ли будет самому отцу оказать милость провинившемуся именно чрез того, кто не провинился, дабы доставить и сему радость? Перенесите сии человеческия отношения в область любви Божественной, и вам станет понятно, что сама безконечная любовь Божия, возжигающая в сердцах человеческих искры любви, законами сей любви как бы требует ходатайства святых за нас, грешных. Для братий наших, к Богу отшедших и престолу Его предстоящих, было бы не полно самое блаженство, если бы любовь Божия отвергла молитву их любви. И любовь Божия, внимая их молитвам, исполняя их прошения, их ходатайство за нас, тем самым восполняет их блаженство. Дивны пути любви Божией в спасении людей! Любовь Божия, воплотившись, распялась за нас на кресте, она же и соделывает наше спасение, возжигая искры свои в сердцах святых, возбуждая их к молитве, приемля их молитвы и исполняя их прошения… Все в любви и любовию, все – во имя любви! Нет места никакому правовому началу – тому началу, которое служит основанием латинскаго учения о спасении и от котораго не могло отрешиться протестанство.

И так мы со всех сторон объемлемся, так сказать, любовию. Мы и сами должны дышать ею, жить для нея, соделывать свое сердце жилищем любви. О, если бы мы это сознавали, сею мыслию проникались, сим правилом жили! Увы, все это от нас отлетает, удаляется: мы все больше и больше проникаемся правовым началом в общественной и государственной жизни, все дальше и дальше уходим от нравственнаго начала – начала любви! Но об этом – поговорим после.

Теперь же, обращаясь к великому событию – перенесению св. мощей преподобной Евфросинии, не могу не высказать и того скорбнаго наблюдения, что подобныя события у нас как-то скоро бледнеют в общецерковном и народном сознании: светлое воспоминание о них, доставляя отраду душе того, кто их пережил, не оставляет глубокаго следа в духовной жизни общественной и государственной. Вспомним то, что пережила Россия во дни открытия св. мощей преподобнаго Серафима. Будто само небо отверзлось тогда над Русью святой и – казалось – эта Русь не способна изменить своей вере, своим упованиям. Но прошел год, и что сталось с нею? Правда, чудеса Божии видел простой народ, – интеллигенция, созидающая теперь историю нашу, не хотела видеть их, полуинтеллигенция издевалась над ними; но ведь если бы темныя массы народныя целым сердцем восприняли знамения, свыше тогда совершившияся, то не было бы и этих смут, этих пожарищ, этих ужасов, ими пережитых тогда… Нельзя скрывать от себя, что мы остаемся глухи к тем урокам, какие даются нам такими событиями. Ведь в них слышится голос свыше, призывающий нас к жизни по заповедям Божиим, мы видим в них только знамения силы Божией… Правда, умиляемся сердцем, радуемся, как дети, но не поучаемся ими, не заботимся о том, чтобы быть достойными их. И знамение Божие становится для нас предметом любопытства, может быть, и благочестиваго, но все же только любопытства, а не истинным знамением – вразумлением, поучением к духовному обновлению. И невольно вспоминается то, что сказал некогда Господь иудеям: ищете Мене не яко видете знамение, но яко ели есте хлебы и насытистеся (Ин. 6, 26). Иудеи видели в Спасителе только питателя-чудотворца, мы хотели бы видеть в святых Божиих только наших целителей и молитвенников, но не думаем вовсе о том, что, ведь они и наши учители… Посему и к нам приложимо слово Христово: делайте не брашно гиблющее, старайтесь не о пище тленной, хотя и о сем не воспрещено молиться, больше заботьтесь о пище, пребывающей в жизнь вечную; ищите исцеления не столько недугов телесных, сколько исцеления души своей, грехом недугующей. Но сего-то мы и не ищем и, возвратившись из мест, освященных явлениями благодати Божией, паки начинаем по-прежнему ходить привычными греховными путями… И невольно вспоминается известная притча, которую читаем во 2 Послании Апостола Петра, (гл. 2, ст. 22).

№ 17
Отрава “правовым” началом

Предо мною прошение одного городского обывателя не из интеллигентных (а есть, к глубокому сожалению, много таких и из интеллигентов и даже высшаго круга). В этом прошении он повествует, что в день причащения св. Таин он пришел в монастырскую церковь к литургии и попросил позволения самому прочитать правило ко св. Причащению. Служащий иеромонах отказал, и отсюда вышла целая история. Говельщик заспорил, бросил фразу: “может быть, я не достоин читать и правило?” На что иеромонах ответил односложным “да”, и тогда говеющий сказал: “значит, я не достоин и слушать”, – и вышел из церкви, чтобы идти причащаться в другой храм. Но, вспомнив, что без записки об исповеди его не причастят, он вернулся в церковь, подошел к северным дверям алтаря и “громко”, как сам пишет, стал просить “записочки”… Понятно, что иеромонах ему отказал в просьбе, ибо в это время совершал уже проскомидию. И вот сей говельщик подает мне прошение о том, чтобы я “уполномочил его помогать псаломщику” в служении, но “при другом иеромонахе”. При том говорит, что вот уже 5-й час утра следующаго за сим дня, а он не может успокоиться…

Простите, читатели мои, что остановил ваше внимание на этом прошении, оно очень характерно. В нем так и сквозит какой-то уродливый правовой взгляд на такия отношения, где нет ни малейшаго места для “правовых” отношений… А ведь этим взглядом пропитана почти вся наша интеллигенция, не только отколовшаяся от Церкви, но и мнящаяся пребывать в недрах Церкви, разумеется, исключая немногих верных Церкви сынов. Наши предки оставили нам в наследство мудрую пословицу: “в чужой монастырь с своим уставом не суйся”, а ныне наоборот: всякий хочет быть хозяином и распорядителем в церкви. Человек говел, исповедался, готовится к причащению Божественных Таин Христовых: казалось бы, должен быть настроен смиренно, проникнут чувством покаяния, должен бы хранить мир в себе самом, мир со всеми и ради сего мира смиряться, не требовать того, что не в его власти, уступать во всем, не смутить своей кающейся души… Но вот не исполнили его просьбу, и он заводит скандал, жалуется архиерею… Да скажите Бога ради: где же христианство его? Ужели это ученик Христов? Страшно становится за таких мнящих себя быть верными сынами Церкви. Я не оправдываю иеромонаха, но как пастырь, не могу же стать на эту правовую точку зрения мирянина, во гневе на служителя Церкви желающаго приступить к Божественным Таинам и не замечающаго за собою такого страшнаго порока… Чтобы вразумить его, я положил такую резолюцию: “Соборный протоиерей разъяснит просителю, что и сам архиерей не допустил бы его к Святым Таинам в таком немирном настроении, в каком он находился, ибо св. Причащение было бы ему во осуждение. Апостол Павел говорит, что такие недостойные причастники даже внезапно умирали за это. Но и иеромонах, по-видимому, грубо обошедшийся с просителем, не нрав: яко инок, он должен первый подать пример смирения. О. протоиерей объяснит обоим, что взаимное прощение и примирение, особенно ради светлаго Христова праздника, обоим враждующим доставит счастие и радость”…

Не знаю, прав ли я в данном случае. Но право же больно читать такия прошения! И такого рода жалобы идут к архиерею не только от мирян, но иногда от духовенства. Христово учение о всепрощении, о мире со всеми забывается; точно по векселю, требуют возмездия – за всякое слово обидное, за всякую, иногда ненамеренную резкость… Если дело не стоит рассмотрения, то священнослужителям просто запрещаешь священнослужение до примирения, и дело гаснет. Но что делать с мирянами? Запрещать причащение св. Таин? Да они по годам не говеют. Священнослужители еще не вытравили в себе сознание христианскаго долга и понятия об архиерее как примирителе и представителе Христа и признают за ним хоть право писать такия примиряющия резолюции: ну а миряне готовы жаловаться выше за такую попытку коснуться их совести, вразумить их учением Христовым. Для них архиерей не более как мировой судья в таких случаях: он должен их удовлетворить. Та к и пишет упомянутый выше проситель: “вот мой финал, и я буду удовлетворен за оскорбление, нанесенное мне иеромонахом”… И выходит, что истиннаго-то христианства остается одна скорлупка, а дух улетает… Больно быть непосредственным свидетелем всего этого! Говорите таким о заповедях Божиих – они ответят вам: “Заповеди-то мы знаем и без вас, а вы архиерей, вы начальник: мы вот жалуемся вам, и вы делайте свое дело наказывайте виновных. А учить-то нас уже подождите”. И нередко приходится “давать ход делу”, назначать дознание, а затем следствие, и виновный должен нести наказание. Недавно был случай, возмутивший меня до глубины души: священник 41 год служил на одном месте; по подговору одного кулака против него возбуждено было дело, взведено ровно 25 обвинений, из коих некоторыя имели 35-летнюю давность, и в силу существующаго закона, в виду доказанности обвинений (а обвинялся он, например, в том, что опоздал причастить умирающаго, что требовал 5 р. вместо 2 р. за совершение брака и т. п., причем брачащиеся уже успели с тех пор поженить своих детей), пришлось уволить в заштат, смягчив наказание тем, что считать его уволенным по прошению и заменив “исключение в заштат” монастырским послушанием на две недели.

Когда подумаешь, что такия явления год от году становятся все чаще и чаще, все грубее и уродливее, то невольно задумываешься: куда же мы, наконец, идем? Ведь на наших глазах совершается очевидная подмена нравственнаго миросозерцания: идеалом прежняго Русскаго человека был подвиг смирения, послушания заветам Церкви, исполнения в возможном для человека совершенстве заповедей Христа, проникновения их духом… Исполнение долга, велений совести – вот к чему стремился прежний Русский человек, если он еще не погашал в себе искры Божией, если не заглушал в себе голоса Божия. Он шел на врага с заветным кличем: “с нами Бог!” Но он же и умел от сердца прощать личным врагам с словами: “Бог с вами!”.

То ли теперь?! Не говорю уже об интеллигентах: они откололись от тела народнаго, ушли в сторону запада, мыслят по-западному, не в состоянии понять народнаго миросозерцания и идеалов народных (разумею, конечно, большинство, зная, что еще есть и исключения отрадныя). Говорю о народной массе: она отравлена каким-то ядом самоцена, заражена самомнением, везде ищет своих каких-то прав, готова требовать исполнения своих мирских приговоров даже в той области, где уж положительно не имеет и тени таких прав… Бывало ли когда-нибудь в старыя времена, чтобы крестьяне все поголовно подписывали приговор: сменить двух иереев, дьякона и псаломщика, и присылали архиерею такой дерзкий приговор просто – к исполнению? А ныне стало и это возможно. И вот архиерею приходится вразумлять таких пасомых, что “овцы не судят своих пастырей”, что такой приговор не может быть принят не только к исполнению, но и к рассмотрению, как беззаконный и т. п. Следовательно: не только в личной жизни проявляется этот “правовой” принцип, но и в общественной и даже в церковной жизни. Вчера они исповедались у своего батюшки, сегодня приговаривают его к удалению, даже не объясняя его вины, готовы бойкотировать его, готовы судиться с самим архиереем… Да, ведь это искажение уже народной русской души! Это начало разложения не только церковной, но и вообще религиозной народной жизни! Пусть пока еще немного таких уродливых явлений: но и то, что есть, есть уже страшное знамение времени.

Еще немного, и мы, архиереи, будем получать приговоры с угрозами, что если откажем прихожанам в исполнении таких приговоров, то они не задумаются изменить вере православной, перейдут в раскол или штунду, во всякую ересь: ведь нельзя не признаться, что масса народная еще слишком темна и если держится веры своих предков, то безсознательно, не умея дать отчета вопрошающим об ея уповании, будучи не в состоянии дать отпор лжеучителям сектантам и раскольникам, а эти волки ныне рыщут по всему лицу родной нашей земли… Народ любит веру православную, пока еще не выходит из-под благодатнаго влияния своей родной Церкви-матери но это влияние, вследствие разных причин, становится в наши дни все слабее и слабее: его стараются всячески ослабить враги Церкви и посредством печати, и чрез либеральные законы, и чрез проповедь социализма, правовых начал, и чрез школы, и заражением пороками самыми грубыми… Грозное время мы переживаем, еще более грозныя времена наступают.

Пастыри Церкви! Готовьтесь отражать волков! Вам предстоит подвиг – может быть, до пролития крови! Мужайтесь! Подвигом очищайтесь! Силами благодатными запасайтесь! Враг у дверей вашей ограды… он уже вторгается в сию ограду! Горе нам, нам спящим, если он начнет свое гибельное дело совращения и расхищения наших овец!..