Текст книги "«Козни врагов наших сокруши...»: Дневники"

До какого состояния невменяемости доходят некоторыя левыя газетки, желая угодить иудеям и их приспешникам, показывает выходка одной из них: говоря о заседании Г. Совета, в котором я и высокопреосвященный Николай, архиепископ Варшавский, сидели, не желая чествовать богоотступника, газетка говорит: “только Анна и Каиафа сидели”… Итак, мы, архиереи Церкви Православной, – Анна и Каиафа, ну а граф Толстой – стало быть – есть Христос? Та к что ли, господа болтуны из жидовскаго лагеря? Выступайте смелее, говорите уж откровеннее: ведь в Писании сказано: скверный да сквернится еще… (Откр. 22, 11). Но – хотите ли вы слышать, или не хотите, а грозное слово Господа, грядущего на облацех небесных, гремит свыше: и се гряду скоро, и мзда Моя со Мною, воздати коемуждо по делом его (ст. 12). И, как гром небесный раздается глас Его: вне пси и чародеи, и всяк любяй и творяй лжу! (ст. 15). Впрочем, кажется, вы ведь не верите Евангелию Христову, вы не веруете и в Господа нашего Иисуса Христа, вы чтите врага Его – Толстого, который откровенно называл Господа нашего своим “личным врагом”, – об этом свидетельствует не один В. С. Соловьев, но ваша же газета “Речь”. Значит, безполезно и напоминать вам словеса Христовы… Вы – глухи к глаголам Жизни вечной и, как говорил Господь фарисеям: во грехе вашем умрете нераскаянными!..

Жаль несчастных читателей таких газеток. Сами себя отравляют и еще деньги платят за эту отраву. Кто же виноват?..

Конечно – сами!..

№ 50
Отповедь князю, глаголющему суетная

Сказано в слове Божием: не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя (Притч. 9, 8). Нарушил я это правило, и вот кощунствующий князь Мещерский зло мстит мне за мое обличение по поводу буддийскаго капища, за обличение в невежестве и, в союзе со всеми врагами Церкви, со всеми жидами “писателями”, брызжет слюною злобы против меня и против Варшавскаго святителя за то, что мы, архиереи православной Церкви, не встали в Государственном Совете, чтобы “почтить” врага Христова великаго ересиарха Толстого… Счастлив, что имею своим единомышленником одного из наиболее чтимых святителей наших, ревнителей славы Божией, и радуюсь, что несу поругание за имя Господа нашего Иисуса Христа, поруганнаго, оплеваннаго графом Толстым… Шесть раз князь употребил по нашему адресу слово “ненависть” на одном столбце своей газеты, и сам, преисполненный к нам ненависти, позволяет себе даже привлекать к нравственной ответственности нашего почтеннаго председателя М. М. Акимова за то, что тот не удалил нас из зала заседаний. Князь уверяет читателей (бедные читатели, если они верят сему редактору!), что Никон “всю жизнь посвятил ненависти ко всему, что не он”. Обманывает их, будто “состоялось общее всех членов Г. Совета соглашение почтить вставанием память” Толстого, тогда как почти вся правая группа, а нас до 60-ти человек, исключая трех-четырех, отказалась это сделать и ушла из зала, подав протест председателю; клевещет на святителей, будто “они зоркими стражами бдели вблизи умирающаго старца, чтобы не могла русская молитва раздаться ни об его исцелении, ни об его упокоении”; повторяет сплетню, будто редактор “Колокола” был командирован от Синода в качестве “соглядатая” и “строгаго дозорнаго, чтобы ни у одного попа и мысль не могла родиться молиться о графе Толстом”, тогда как г. Скворцов все эти дни был в Петербурге… Князь, считающий себя православным, дерзает говорить, что постановление Св. Синода – высшей церковной власти – “исполнено ненавистью” и что “Синод не может дерзать расправу над живым продолжать над мертвым, закрывая церковь и уста священников для молитвы над усопшим”…

Таков сей “почтительный сын” Православной Церкви. Он не хочет знать, что Церкви дана власть вязать и разрешать на земле так, что все, ею связанное здесь, будет связано и на небесах: ведь это словеса Самого Господа Иисуса Христа. Он нарочито старается забыть, что Толстой отрицал бытие Личнаго Бога, что он дерзал – страшно повторять – называть Господа Иисуса Христа “повешенным иудеем”, святейшее таинство причащения Тела и Крови Его… прости мне, Господи, повторение хульнаго слова его! – “похлебкою”, святое Евангелие – “мешком грязи”, а Пречистую Матерь Божию именовал так, что решительно отказываемся даже делать намек на его хульные глаголы… Князь все это хочет забыть, “простить” богохульнику нераскаянному, простить даже то, что он своими хулами погубил стольких малых сих… Что ему до того? Толстой, видите ли, “всею душою отдался любви к Богу”!.. К какому? Что разумел он под именем “Бога”? Ведь, Личнаго Бога он не признавал, ведь это слово у него не имеет нашего христианскаго значения… А любовь… да может ли иметь какое-нибудь место любовь в сердце, преисполненном, по словам самого же органа княжескаго, “сатанинской гордыни”! Любовь и – сатанинская – слышите: сатанинская – гордыня! “Грех Толстого, – говорит “Гражданин”, – его почти сатанинская гордость и самомнение, но сей грех не есть грех к смерти…” Какой же грех к смерти, господа публицисты “Гражданина”? Ведь так рассуждая, вы заставите нас, пожалуй, молиться и за самого сатану! А вот святые отцы Церкви говорят, что гордость, даже при всех других добродетелях, одна безвозвратно губит человека! Кому же верить, вам ли миряне, вовсе не читающие святых отцов да и самаго слова Божия, или сим учителям веры и благочестия?.. Эх, князь! Вы заглядываете в нашу душу, вы уверяете, будто жажда ненависти вторая натура наша. Оглянитесь на себя, загляните в свое-то сердце: чего-чего там нет? Начиная с этой, уже явной ненависти к вашему вологодскому обличителю, который, видимо, не дает вам спать, и кончая обвинением Синода в той же ненависти, чуть ли не зависти к еретику Толстому, вы, конечно, уверены, что архиереи не пойдут в суд на вас жаловаться, и смело разсыпаетесь в ругательствах по их адресу, но ведь есть суд Божий… Верите ли вы в него?

Советую вам, князь, заглянуть в книгу Иисуса сына Сирахова и прочитать первый стих главы тринадцатой. Кажется, с вами случилось то, что там сказано.

Эта “отповедь” была напечатана в “Колоколе”; князь поспешил ответить на не ругательной выходкой в “Гражданине”. Пришлось снова обличать стараго публициста, и в том же “Колоколе” я напечатал следующую заметку:

Ну – Бог ему судья!

Князю Мещерскому, конечно, не по душе мои отповеди. Не имея, что мне возразить по существу, он продолжает унижать меня в мнении своих читателей, печатая, будто я “ежедневно” помещаю в какой-нибудь “уличной газете” (разумеется единственная почтенная газета “Колокол”, да – вероятно, “Русское Знамя”, охотно перепечатывающее мои дневники из “Троицкого Слова”) полемическую статью, подсчитывая, сколько раз употребил я слово “сатана” (но так и не говорит, сколько же насчитал?), уверяя, будто он, князь, заметил в один и тот же день три моих статьи (в глазах у него, видимо, стало уже троиться), и будто всюду – только “ненависть”, “ненависть” и “ненависть”… Семь раз он снова повторил в своем дневнике относительно меня это, очевидно, им особенно любимое словечко (а что оно ему любо – видно из того, что не мог он не повторить его трижды даже в своем объявлении о продолжении издания “Гражданина”). Он взводит на меня клевету, будто я и его, князя, назвал “сатаною”, его, – “вернаго сына Церкви” и многих других… Ну, Бог ему Судья! Мои читатели ведь читали все мои статьи и могут лучше меня судить, есть ли правда в словах “потомка великаго Карамзина”. Спасибо ему за великую для меня честь, что он ставит мое имя рядом с именем ревнителя Церкви Божией саратовскаго святителя Гермогена. Спасибо за его неусыпныя заботы о моей епархии (о ней он снова говорит в последнем № “Гражданина”). Спасибо и за то, что не требует от меня любви к сатане, ибо в одном дневнике проговаривается, что “епископ Никон произносит с ненавистью имя сатаны”. Ну, конечно, это имя каждый верующий во Христа не будет же произносить “с любовью”!

А по существу-то вопросов – ни о буддийском капище, ни о молитве за Толстого, ни о чествовании сего безбожника и еретика так ничего у князя и не нашлось сказать…

Впрочем, вообще-то о Толстом он нашел что сказать в следующем, вышедшем уже после появления в “Колоколе” моей настоящей заметки, № “Гражданина”. Он проводит параллель между искушением Христа Спасителя сатаною в пустыне и – искушением от того же сатаны графа Толстого. Толстой, по его, князя, словам, “от невежества своего (лучше бы сказать – от безмернаго самообольщения) восприял решимость идти на проповедь новых заветов и взглядов на веру, на жизнь, на человека и не любовью к человеку вдохновил свою решимость, а ненавистью (князь, как видите, умеет говорить и правду) ко всему тому старому миру, котораго он не знал и на разрушение котораго он решился идти потому, что мир, хваля его гений беллетристики, от него независимый, осудил его ум, его философию. И тогда сатана явился к нему, повел его на гору, показал ему мир и сказал ему: поклонись мне, и я весь мир положу у ног твоих и дам уму твоему веселие, которое тебя поднимет над всеми людьми. И Толстой поклонился сатане, и сатана сдержал свое слово (курсив мой)

Совершилось что-то совсем сверхъестественное, что-то непостижимое, что-то чуду подобное. Толстой стал печатать свои лжевоззрения, свои заветы новой религии, вдохновляясь наскоро схватываемыми из книг познаниями и пользуясь своим большим умом. И что же? То т самый мир, который везде (?) не знал Толстого как гения беллетристики, бросился на все революционные во всех областях жизни его проповеди с жаждою не только их читать, но воспринимать их, и по всему миру пронеслась проповедь толстовскаго учения, и во всех странах земного шара явились толпы преклоняющих, во исполнение обещания сатаны, перед Толстым колена. Увлеченный славолюбием и волшебным успехом своей революционной проповеди, в которой он видел силу и торжество своего ума, Толстой доходит до отрицания Церкви, власти, всех исторических преданий и всего государственнаго строя”.

Остановимся на этих мыслях князя Мещерскаго. Под ними может подписаться даже епископ православной Церкви. Да, Толстой подпал под влияние врага рода человеческаго – сатаны, стал его слугою, поклонился ему, конечно, не буквально, а идейно, что в сущности одно и то же… Да ведь это и я говорил, это повторяют и все верующие люди… Теперь вопрос: Толстой распространяет враждебное Христу, следовательно, сатанинское учение. Что же должна была сделать, как поступить Церковь? Конечно, по заповеди Спасителя (Мф. 18, 15–18) и наставлению Апостола Павла (1 Кор. 5, 13), согласно канонам церковным, после увещаний, отлучить еретика от общения церковнаго, как могущаго заразить верующих в простоте сердца своими злохулениями против Господа нашего и всего учения Церкви – невесты Христовой. Та к и поступил Святейший Синод. Но не так судит князь Мещерский.

“И тут, – говорит он, – Святейший Синод своим отлучением Толстого от Церкви (т. е. исполнением повеления Христова) довершает славу, обещанною сатаною Толстому (славу от сатаны – за измену Христу!), ибо дает на весь мир (мир, ненавидящий Христа – Ин. 15, 18–19) мнениям Толстого победоносную прелесть запрещеннаго плода (уж не следовало ли самой Церкви распространять сей запрещенный плод?!), к которому уже приобщаются не только все неверующие и революционеры, но сотни тысяч равнодушных (к чему?) на земном шаре. Новый Толстой достиг апогея своего торжества”.

Далее князь усматривает в жизни Толстого какой-то новый период, новую эпоху, которая была “неожиданностью для сатаны”, для преклонившагося пред Толстым мира и для всех его последователей, когда проявился его разрыв с царством гордости и самообожания, порыв якобы к самоунижению и “противление всем обольщениям и искушениям зла силою смирения и богоисповедания”. “Зажегши в душе своей свет и огонь Бога (что за выражения!) и дав им разгореться со всею силою его крупной духовной личности, Толстой мог дойти до стремления осуществить то, что Христос предложил вопросившему Его о пути к совершенству: оставить отца и мать и идти за Христом… “И он решился оставить жену, семью, дом и идти, но за кем? Вот тут, говорит князь, начинается последняя, предсмертная драма: он ушел из дому и пошел с богом в душе, но своим, а не христианским, ибо идти за Христом он не мог (а выше только что сказано: мог!), потому что для исповедования Христа душа его была слепа и глуха”…

А вывод отсюда – что “Святейший Синод напрасно отлучил от Церкви Толстого как личность, вместо того, чтобы осудить творения его гордости и заблуждений”…

Значит: не следует отлучать от Церкви даже таких еретиков, которые в гордыне своей изобретают “своего бога”, бога “не христианскаго”, и которые остаются слепы и глухи для исповедывания Христа…

Та к вот какие у нас есть “верные сыны Церкви!” Они хотят быть милостивее Самого Господа Бога, любвеобильнее матери-Церкви, хотят насильно спасать души еретиков и вводить их в Царство небесное… Едва ли с такими богословами можно вести какия-либо рассуждения: пожалуй, еще введешь их в еще больший грех противления Церкви самосмышлением…

И грустно, и больно за родную нашу Церковь, за нашу многострадальную Русь…

Послесловие к моему дневнику за минувший год

Первый год издания “Троицкаго Слова” можно считать законченным: выходит – 50-й. Слава Богу за все! Апостол Христов заповедует: задняя забывая в предняя простираться. Если позволительно оглянуться назад, то разве только для того, чтобы отметить свои же недостатки, а их было немало. И по немощам моим, и по множеству дел по епархии и Г. Совету, я не имел возможности откликнуться на ту массу писем, которыя получаю ежедневно со всех концов родной Руси православной, и на все те явления в церковной и общественной жизни, которыя больно отзывались в русском сердце. Мало было отраднаго; несравненно больше скорбнаго. Отрадно разве то, что есть еще на Руси грешной немало скорбящих душ, и верится, что Господь, некогда утешивший пророка Илию, жаловавшегося на то, что он остался один непреклонившим колена пред Ваалом, – Он, милосердый, утешит и сих скорбящих откровением, что они не одиноки и что если тогда нашлось до семи тысяч душ, Ему верных, то и в наше многогрешное и многоскорбное время найдется их не меньше на Руси, и ради сих-то избранных Он сократит дни великих скорбей, которыя длятся и, кажется, еще продлятся по грехам нашим.

Итак, слава Богу за все!

Мои дневники
1911 год

№ 51
Бог зовет нас к покаянию грозными явлениями в природе

С Новым годом, читатели мои, с новым даром Божия долготерпения к нам грешным! Еще дается нам отсрочка для достойнаго приготовления к вечности – велика ли – не знаем: может быть, целый год, а может, и месяц, а кто знает, может быть, иному и несколько дней или часов… Все в руце Божией, и да будет воля Его святая над нами!

Для Новаго года душа просит побеседовать на вечно старую тему. Есть вещи, о коих недостаточно говорить и писать: надо бы проповедовать о них на кровлях, взывать на улицах и перекрестках, потому что, по слову Христову, если мы умолчим, то камни возопиют, бездушная природа не в силах будет молчать. Мы привыкли мерить все сущее в мире своею меркою, мерою своего маленькаго ума, и забываем, что для всесовершеннаго Ума Божия существуют иныя меры, на наши непохожия. Так, мы делим природу на одушевленную и неодушевленную и полагаем, что неодушевленная природа неспособна действовать разумно, повиноваться сознательно, что она повинуется только раз навсегда данным ей от Творца физическим и химическим законам, повинуется с необходимостью, сама о том не ведая, не сознавая. Но, думая так, мы забываем Божие всемогущество, Божию премудрость и благость, мы как бы ограничиваем сии совершенства Божии в своем сознании, мы опускаем из виду, что вся неразумная тварь создана для того, чтобы разумные существа чрез нее прославляли сии совершенства Божии. Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь. И это – не только чрез наше созерцание тварей Божиих, Божией премудрости в их устройстве, но и в непосредственном выполнении ими воли Творца. Для Него – Всемогущаго все возможно: и природа бездушная повинуется Ему, столь же “разумно” исполняя Его повеления, как и разумныя существа… То й рече и быша, повеле и создашася. И ныне Он повелит – и природа исполняет Его веления, и мы, волею или неволею, являемся свидетелями, а иногда и участниками таких явлений в природе, в коих не можем не признать, если только не ожесточились, не ослепли духовно, не умертвили в себе совесть, не можем, говорю, не видеть всесильную Руку Божию, властно повелевающую природе. Да, природа так же повинуется Творцу, как и разумныя твари, и, действуя неразумно, дает урок послушания самому венцу творения – человеку!

Мы переживаем грозныя времена. Невольно вспоминается слово псалмопевца: время действовать Богу, ибо разорен закон Твой, Господи! (Пс. 118). И Господь действует… Человек, разумное создание Божие, безумствует, бунтует против своего Творца, и неразумная природа, мановением Божиим, вразумляет безумца. Вспомните всемирный потоп, вспомните гибель Содома и Гоморры, поезжайте в Италию, посмотрите на раскопки в Помпее, и, если у вас достанет самопонуждения, если вы не убежите оттуда, гонимые чувством стыда и негодования, то узнаете, за что погибли Помпея и Геркуланум… Но для верующаго христианина еще более поразительны те знамения, что совершались в час смерти Господа нашего на кресте. Читайте в Евангелии от Матфея: и се завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго, и земля потрясеся, и камение распадеся, и гроби отверзошася… (Мф. 27, 21–22). Если бы современные христиане не забросили тех поучительных книг, что называются житиями святых, книг, в коих начертаны дивные образы сынов царствия Божия, если бы русские люди почаще заглядывали в страницы родной истории, в наши безценныя летописи, то увидели бы, как дивная десница Божия руководила судьбами народов, вразумляя их грозными знамениями в неодушевленной природе. Разоряли люди закон Божий, и действовал Бог, вразумляя разорителей, и по мановению Его сама природа вступалась за нарушенный нравственный закон. Для верующаго нет сомнений в том, что законы естественные действуют в союзе и полном согласии с законами нравственными.

И вот сие самое мы видим и со страхом наблюдаем в наши дни. Со страхом: ибо совесть наша свидетельствует, что грядет и наша чреда понести гнев Божий на себе за нераскаянность нашу. И у нас на Руси свили себе гнездо непримиримые враги Христа, враги Церкви, враги нашего отечества – масоны, и вот разоряется всюду закон Божий, слышатся повсюду глумления, издевательства над заветными святынями нашего русскаго православнаго сердца, оскорбление сих святынь, а мы остаемся равнодушны ко всему этому или же ограничиваемся скорбными газетными статьями, телеграммами по начальству, громкими речами и протестами… А на себя-то самих и не думаем смотреть: лучше ли мы от всего этого становимся? А грозы Божия ходят по вселенной и все ближе и ближе подходят к нам…[12]12
  Эти строки уже были набраны, как газеты принесли известия о страшном землетрясении в г. Верном: это уже в пределах нашего отечества, в Семиреченской области, убито до 40 человек, ранено больше 100. Осталось без крова несколько сот семейств. Ходят слухи о гибели города Пржевальска, на месте котораго, говорят, образовалось озеро. Сообщают о страшных разрушениях в городе Пишпеке. По объяснениям ученых, такого землетрясения никогда и нигде не наблюдалось. Все грандиозныя землетрясения последних столетий ничто в сравнении с туркестанским (“Колокол” № 1427).


[Закрыть]

Кто не помнит, несколько лет тому назад, страшную гибель острова Мартиники? Непроницаемой тайной покрыты и доселе все обстоятельства этой гибели.

Об этом позаботились те, кому это было нужно, чтоб оглашение сих обстоятельств не пробудило совести христианской, не заставило задуматься верующие умы, – ведь известно, что всемирный европейско-масонский союз захватил все главныя телеграфныя агентства, главныя газеты всех стран, всех народов, и мы узнаем лишь то, что найдут для себя полезным, или по крайней мере, безопасным наши же враги. А между тем, вот что узнаем мы частным путем, уже несколько лет спустя после потрясающаго события, оповещеннаго по всему миру на другой же день. “Дивный клочок земли, пишет газета “Колокол”, райский уголок, не отравленный обычными бичами юга – змиями, скорпионами и прочей ядовитой тварью, остров Мартиника давно уже перешел всецело в руки масонства, подобно Алжиру, столь же прекрасному. В городе Сен-Пьере, стертом с лица земли разгневанным Господом, иудеи и масоны торжествовали. Та м уже шла постройка новаго “храма Соломонова”. Мне пришлось встретиться с немкой, говорит автор, прожившей 15 лет на Мартинике и покинувшей Сен-Пьер за два дня до катастрофы. Ее спас вещий сон,[13]13
  См. подобное событие при гибели Мессины в моей книжке “Чем жива наша русская душа”.


[Закрыть] который, конечно, назовут неверующие случаем, хотя подобныя сонныя видения побудили несколько тысяч человек спешно покинуть Сен-Пьер, оставляя свои дела и имущество. Моя знакомая, например, уехала, не успев продать своего дома. И многие поступили так же. За последние полгода существования Сен-Пьера количество уезжающих оттуда христиан было так велико, что пароходныя компании удвоили число отходящих судов, и все эти суда уходили переполненныя пассажирами. Бежали люди всех классов и состояний, от богатых землевладельцев до бедных рабочих. Не все бежавшие были верующими христианами. Все они знали, уезжая, что больше не увидят Сен-Пьера, что столица масонства, в которой открыто существовало капище сатаны, где люциферианство, или сатанизм, признавалось в качестве разрешенной религии, – осуждена на погибель. Всех уезжающих гнало вон нестерпимое чувство тоски и ужаса, многих же – видения, одинаковость которых была прямо поразительна. Моя знакомая, уехавшая чуть ли не на последнем судне, говорила мне, что все ехавшие вместе с нею 45 пассажиров постоянно видели в последние дни устрашающие сны, одинаковые при всем разнообразии подробностей. И когда на третий день пути на горизонте, в стороне Мартиники, показалось огненное зарево, а море заволновалось, несмотря на полное отсутствие ветра, все в один голос вскрикнули: “Сен-Пьер горит!” Тогда же на палубе была совершена месса католическим священником, уехавшим из Сен-Пьера с священными сосудами из своего храма. Но ведь вас могут заподозрить в преступлении? “ – сказал ему кто-то. – “Нет, – спокойно ответил священник – я повиновался воле Господней… Слишком ясно она была указана мне грешному”. Объяснения этих загадочных слов он дать не захотел, но последние беглецы из Сен-Пьера поняли его и без объяснений. В первом же порте, Джордтаун, они узнали страшную судьбу Сен-Пьера и тут же, под открытым небом, упав на колена, возблагодарили Бога за свое спасение. Насколько была сильна уверенность всех этих беглецов в том, что ждать нельзя было ни минуты долее, доказывается тем, что они уехали с первым же отходящим парусным судном буквально куда попало, только бы не оставаться на Мартинике. И они были правы. Следующее судно, отходившее в Северную Америку три дня спустя, либо не вышло, сожженное в порту, либо погибло у берегов Мартиники, подобно многим другим. Должно обратить особенное внимание на то, что вся европейская печать упорно замолчала подробности даже такого чудовищнаго события, как гибель города с 43 000 населения в каких-нибудь пять минут. Беглецов из Сен-Пьера насчитывают до 3 000. Вернувшиеся в Европу уже не скрывают, что там происходило, но газеты усиленно молчат, благо Мартиника так далеко от Европы, что люди, отвыкшие самостоятельно думать, легко могут объяснить это молчание отсутствием документов, всеобщей гибелью и т. п. Можно ли поверить, что в наше время так жадно гоняющиеся за сенсационными известиями газеты не сообщили всего, что только было бы можно узнать о гибели Сен-Пьера? Но раз это не угодно масонам и иудеям – оне молчат… (“Колокол” № 1417).

А вот еще ближе к нашему времени совершилась гибель Мессины, и только благодаря присутствию русских судов у ея берегов христианский мир узнал неопровержимые факты самаго отвратительнаго святотатства, кощунства, административнаго преследования и печатнаго глумления над верой Христовой, на которое громовым ответом послужило губительное землетрясение… И море, и недра земныя сотрясаются от негодования при виде богопротивных деяний человеческих…

А эти необъяснимые даже естественными законами наводнения во Франции, Лондоне, Австрии? Эти бури и тайфуны на море и суше, как например, в низовьях нашей кормилицы Волги? Эти болезни-эпидемии, как холера, тиф и, особенно, эта “черная смерть”, чума, которая, в четырнадцатом, например, веке, опустошала буквально целые города на Руси и которая теперь медленно, но верно ползет к нам снова и с юга и с востока, из далекой Азии?

Люди старые удивляются, с тревогой говорят, что и природа-то стала как будто ныне не та, что лет 60–70 назад: тогда и дожди были благорастворенные и благовременные, а ныне или засуха безпощадная, или ненастье безпрерывное; тогда и урожаями Бог благословлял, а ныне – то ненастье, то засуха, то саранча, то какие-то черви губят хлеб еще на нивах… “Да за что нас и миловать Господу Богу? – говорят старые умные люди. – От грехов людских стоном стонет мать-сырая земля. Будто последния времена настали. Люди совсем Бога забыли. Мало того, что забыли: еще богохульствуют!”…

Да, аще мы, пастыри, молчим, то камение – бездушная природа вопиет против беззаконий наших, против нераскаянности нашей. И солнце, и воздух, и море, и суша, и ветры, и все стихии уже жалуются на нас Богу, уже готовы исполнить повеление Божие, чтобы совершить суд Божий над нечестием людским. Но еще и еще ждет всемилостивый Господь покаяния нашего, еще и еще дает нам отсрочку: смоковницу имяше некий в винограде своем всаждену, и прииде ища плода на ней, и не обрете. Рече же к винареви: се третие лето, отнелиже прихожду, ища плода на смоковнице сей, и не обретаю: посецы ю убо, вскую и землю упражняет? Он же отвещав рече ему: Господи, остави ю и се лето, дондеже окопаю окрест ея, и осыплю гноем. И аще убо сотворит плод: аще ли же ни, во грядущее посечеши ю (Лк. 13, 6–9).

Господи! Остави и нас на се лето, аще и не три уже лета, а все дни и лета жития нашего ищеши плода от нас и не обретаеши… Призри на немощь естества нашего, вразуми нас имиже Сам веси судьбами, обрати сердца наши к Тебе, Солнцу правды, и оживотвори нас благодатию Животворящаго Духа Твоего, да принесем плоды достойные покаяния и да не возрадуется о нас враг Твой и наш, но да прославится всесвятое имя Твое! Аминь.