Текст книги "История Рима от основания Города"

29. Когда флот перевели в гавань, лежащую перед городом, все воины и моряки, ничего не подозревая, сошли на берег для того, чтобы распределить по кораблям провиант, особенно же вино. Вдруг около полудня один поселянин, приведенный к претору, сообщил, что уже второй день у острова Макрис стоит флот и что немного раньше ему показалось, будто некоторые корабли трогаются, как будто готовясь выступить. Потрясенный от такой неожиданности претор приказал трубачам дать сигнал, чтобы возвратились разошедшиеся по полям, а трибунов послал в город собрать на корабли моряков и воинов. Происходит смятение, подобное тому, какое бывает при внезапном пожаре или при взятии города: одни бежали в город звать своих назад, другие из города бегом спешили на корабли, и наконец среди неопределенных криков, заглушаемых при этом еще звуками труб, не зная, кого слушать, все сбежались на корабли. От сумятицы каждый с трудом только мог узнать свой корабль и пробраться к нему. Дорого обошлось бы это смятение на суше и на море, но, разделив роли, Эмилий первым вышел из гавани в открытое море на преторском корабле и, встречая следовавшие за ним суда, строил их в линию, каждое на своем месте. Евдам между тем с родосским флотом оставался у берега, чтобы и воины садились без замешательства, и корабли выходили по мере готовности. Таким образом первые корабли развернулись в линию на глазах претора, а родосцы составили арьергард, и флот, построившись в боевой порядок, как будто уже видны были царские воины, вышел в открытое море. Римляне находились между мысами Мионнесом и Кориком, когда заметили неприятеля. Царский флот, шедший длинной вереницей по два корабля в ряд, также развернулся в боевую линию против врагов, причем левым флангом настолько выдвинулся вперед, что мог обойти и окружить правый фланг римлян. Евдам, бывший в арьергарде, заметив, что римляне не могут уравнять своей линии и что их почти уже обходят с правого фланга, быстро выдвинул вперед свои корабли – а родосские корабли были самыми быстрыми во всем флоте – и, уравняв фланг, поставил свой корабль против преторского корабля, на котором находился Поликсенид.

30. Уже повсюду началось сражение разом между всеми кораблями обоих флотов. Со стороны римлян в деле было 80 кораблей, из которых 22 принадлежало родосцам; неприятельский флот состоял из 89 кораблей; между ними находились суда огромных размеров – 3 гексеры и 2 гептеры. Крепостью кораблей и доблестью воинов римляне далеко превосходили царский флот, родосские же корабли – легкостью, искусством кормчих и опытностью гребцов; но особенный страх возбуждали среди врагов те корабли, которые имели перед собой огонь: то единственное, что послужило им к спасению в то время, когда их окружили при Панорме, теперь более всего содействовало победе. Ибо царские корабли из страха перед огнем, грозившим им спереди, уклонялись в сторону, чтобы не удариться носами, и таким образом не только не могли поражать ими врага, но сами подставляли свои собственные бока под удары; а как только какой-либо корабль прямо вступал в бой, его засыпало огнем, и находившиеся на нем больше суетились в страхе перед пожаром, чем перед сражением. Однако, что обыкновенно бывает в бою, доблесть воинов имела наибольшее значение: римляне прорвали центр боевой неприятельской линии и, обойдя кругом, с тыла ударили на царские суда, сражавшиеся против родосцев; в одно мгновение стали тонуть и корабли, находившиеся в центре боевой линии Антиоха, и обойденные на левом фланге. Сражавшихся на правом фланге, не потерпевшем поражения, страшило больше несчастье товарищей, чем собственная опасность; тем не менее, когда они увидели, что другие корабли окружены, а преторский корабль Поликсенида, бросив своих, распускает паруса, поспешно подняли малые передние паруса – ветер для плывущих в Эфес был попутный – и бросились бежать. В этом сражении они потеряли 42 корабля, из них 13 были взяты и попали в руки врагов, а прочие были сожжены или пущены ко дну. У римлян было поломано два корабля и несколько повреждено.

Один родосский корабль был взят вследствие замечательного случая. А именно: когда он ударил носом в сидонский корабль, то от силы удара якорь соскочил с своего корабля и, зацепив загнутым зубом своим, подобно абордажному крюку, переднюю часть неприятельского судна, держал его на привязи. В то время когда среди наступившей вследствие этого сумятицы родосцы гребли назад, желая оторваться от неприятеля, якорный канат, который тянули в разные стороны, запутавшись в веслах, снес их с одного борта. Обессилевший вдруг родосский корабль был взят тем самым судном, которое, получив удар, сцепилось с ним. Таково было в общих чертах морское сражение у Мионнеса.

31. Напуганный этим сражением, Антиох, лишившись обладания морем и поэтому не веря в возможность защищать отдаленные местности, велел вывести из Лисимахии гарнизон, опасаясь, что там он будет уничтожен римлянами; но это решение его, как позже показало само дело, было неразумно: не только было легко защитить Лисимахию от первого нападения римлян, но легко было и выдержать осаду в продолжение целой зимы и проволочками довести до последней крайности даже осаждающих, а между тем при удобном случае попытаться заключить мир. После потери морского сражения Антиох не только сдал Лисимахию неприятелю, но также оставил и осаду Колофона и удалился в Сарды. Сосредоточив теперь все свое внимание уже на одном плане сразиться на суше, он, желая соединить свои силы, послал оттуда гонцов в Каппадокию к Ариарату[1111]1111
  …к Ариарату… – Ариарат V, о котором идет здесь речь, – царь Каппадокии и зять Антиоха. – Примеч. ред.


[Закрыть] и в другие места, куда только мог, призвать союзников.

После победы на море Эмилий Регилл отправился в Эфес. Построив суда перед гаванью, он вынудил у неприятеля окончательное признание уступки моря и поплыл к Хиосу, куда направил было свой путь с Самоса до морского сражения. Исправив здесь поврежденные в битве корабли, он посылал Луция Эмилия Скавра с 30 кораблями в Геллеспонт для переправы войска, а родосцам, давши им часть добычи и украсив их трофеями, взятыми с кораблей, велел возвратиться домой. Но неутомимые родосцы сначала отправились помочь войскам консула переправиться и, только оказав и эту услугу, возвратились на Родос. Римский флот от Хиоса переплыл к Фокее. Этот город лежит в глубине морского залива и имеет продолговатый вид. Стена охватывает пространство в две с половиной тысячи шагов и затем с обеих сторон сходится подобно довольно узкому углу. Сами жители называют это место Ламптером[1112]1112
  …называют это место Ламптером. – Ламптер – «маяк» (греч.) – Примеч. ред.


[Закрыть]. Ширина здесь тысяча двести шагов; коса, выступающая отсюда в море на тысячу шагов, как будто чертою разделяет залив почти пополам. Доходя до узкого входа в него, она образует два безопаснейших порта, обращенных в разные стороны; порт, лежащий к югу, по свойству своему называется Навстатмон[1113]1113
  …называется Навстатмон… – Навстатмон значит «стоянка кораблей».


[Закрыть], так как он может вместить в себе огромное количество кораблей; другой возле самого Ламптера.

32. Когда римский флот занял эти безопаснейшие порты, претор, прежде чем приступить к стенам города с помощью лестниц или осадных сооружений, решил отправить послов попытаться узнать расположение умов знати и властей. Увидя упорство их, он начал штурм одновременно в двух местах. Одна сторона города была мало застроена: только храмы богов занимали значительное место. Пододвинув таран, претор стал громить стены и башни сначала здесь, а потом, когда для защиты стал сбегаться народ, пододвинули таран и с другой стороны, и таким образом стены уже с обеих сторон подвергались разрушению. Когда при падении их римские воины бросились вперед через пролом, а другие еще по лестницам пытались взобраться на стены, горожане упорно воспротивились, и становилось вполне ясно, что для них больше защиты в оружии и доблести, чем в крепости стен. Итак, из-за опасности, которой подвергались воины, претор приказал дать сигнал к отступлению, чтобы неосторожно не отдать их на жертву людям, обезумевшим от отчаяния и ярости. Даже по прекращении сражения граждане не дали себе отдыха, но отовсюду сбежались все, чтобы укрепить и заделать те части стены, которые были разбиты. В то время как они были поглощены этой работой, пришел к ним от претора Квинт Антоний. Выразив порицание их упорству, он доказывал, что римляне больше, чем они, заботятся о том, чтобы не довести борьбу до гибели города: если-де они оставят свое безумное сопротивление, то им представляется возможность сдаться на тех же условиях, на каких прежде они отдались под покровительство Гая Ливия. Выслушав это, фокейцы выговорили себе пять дней на размышление и в это время попытались просить помощи у Антиоха; когда же отправленные к царю послы явились с известием, что на защиту его совсем нельзя рассчитывать, они открыли ворота с условием, что не подвергнутся никакому насилию. Но когда во время вступления в город претор объявил о своем желании пощадить сдавшихся, со всех сторон раздался крик, что возмутительно позволять фокейцам, которые никогда не были верными союзниками, а всегда были врагами, готовыми к нападению, безнаказанно издеваться над ними. За этим криком, как бы по сигналу, данному претором, воины бросились повсюду грабить город. Эмилий сначала сопротивлялся и старался удержать их, напоминая им, что разоряют города не сдавшиеся, а взятые с бою, да и там решение принадлежит не воинам, а вождю. Когда же раздражение и алчность одержали верх над властью, он разослал по городу глашатаев с приказанием собраться к нему на площадь всем свободным, чтобы они не подверглись насилию. Во всем, что было в его власти, претор сдержал свое слово: он возвратил им город, поля и их собственные законы, а поскольку уже приближалась зима, то выбрал для зимовки флота фокейскую гавань.

33. Примерно в то же время консулу[1114]1114
  …консулу… – Имеется в виду Луций Корнелий Сципион, следовавший через Македонию к Геллеспонту.


[Закрыть], перешедшему границы эносцев и маронейцев, сообщили о поражении царского флота при Мионнесе и об уходе из Лисимахии гарнизона. Последнее обстоятельство было гораздо приятнее, чем весть о победе на море, особенно после того, как пришли туда, ибо там, где римляне ожидали было себе крайней нужды и трудов при осаде, их принял город, наполненный всякого рода запасами, как будто нарочито приготовленными к приходу войска. Здесь они простояли лагерем несколько дней, выжидая обоза и больных; последние, изнуренные болезнями и продолжительностью похода, оставались всюду по крепостям Фракии. Когда собрались все, римляне снова выступили в поход и через Херсонес пришли к Геллеспонту. Здесь благодаря тому, что старанием царя Евмена для переправы было все заблаговременно приготовлено, они без тревоги переправились, словно на мирный берег, ибо никто не противодействовал им и корабли приставали одни в одном месте, другие в другом. Это обстоятельство увеличило мужество римлян: они видели, что им уступили переправы в Азию, между тем как они ожидали, что переход будет стоить им тяжелой борьбы. Затем некоторое время они простояли лагерем у Геллеспонта, так как на эти дни пришелся праздник выноса священных щитов[1115]1115
  …праздник выноса священных щитов… – Это было в марте, когда жрецы Марса сами совершали по городу торжественные процессии со священными щитами, о которых см. I, 20.


[Закрыть] и быть в походе было не положено. На эти же дни должен был отлучиться от войска и Публий Сципион для исполнения религиозных обрядов, очень близко касавшихся его как жреца-салия; таким образом и он сам был причиной замедления, пока не догнал войска.

34. Случилось так, что в это время прибыл в лагерь византиец Гераклид послом от Антиоха с поручением просить мира. Остановка и медлительность римлян подавали Антиоху большую надежду, что этого легко будет достичь – ведь он-то предполагал, что они, лишь только вступят в Азию, сразу же неудержимо устремятся к царскому лагерю. Однако посол решил обратиться прежде к Публию Сципиону, а не к консулу, да так приказано было ему и царем; помимо того, что и величие души и пресыщение славой особенно располагали Сципиона к милосердию, помимо того, что среди народов известно было, каким победителем явил он себя в Испании, а затем в Африке, тот возлагал на него великую надежду еще и потому, что во власти царя находился его сын, взятый в плен. Где, когда и при каких обстоятельствах он был взят, историки, как и о многом другом, передают различно: одни говорят, что он был захвачен царским флотом в начале войны в то время, когда плыл из Халкиды в Орей; по другим – после переправы в Азию он был послан с отрядом всадников из Фрегелл на рекогносцировку к царскому лагерю и во время сумятицы, происшедшей при отступлении, когда бросилась навстречу им неприятельская конница, упал с лошади, был захвачен вместе с двумя всадниками и отведен к царю. Только то одно несомненно, что, если бы у царя был мир с римским народом и частный гостеприимный союз со Сципионами, то и тогда нельзя было бы обойтись с молодым человеком ласковее и радушнее и оказать ему больший почет, чем тот, какой ему был оказан. Приняв все это в соображение, посол выждал прибытия Публия Сципиона и, когда последний явился, обратился к консулу и просил выслушать поручение.

35. Речь посла слушали на многолюдном собрании. По его словам, несмотря на то что прежде много раз с той и другой стороны попусту отправлялись посольства относительно мира, он твердо надеется достичь его именно потому, что прежние послы ничего не добились; в самом деле, спорными пунктами тогда были Смирна, Лампсак, Александрия, что в Троаде, и Лисимахия в Европе; теперь же из числа этих городов Лисимахию царь уже оставил, чтобы не говорили, что он владеет чем-нибудь в Европе; готов-де он отдать и те из них, которые находятся в Азии, да не только эти города, но и другие, какие римляне захотят освободить от власти его за то, что они держали их сторону. Также готов он заплатить римскому народу и половину военных издержек. Таковы были условия мира. Содержание остальной речи состояло в том, чтобы римляне, памятуя о превратности человеческой судьбы, были умерены в своем счастье и не угнетали других в несчастье; чтоб они ограничили свою власть Европой, которая-де тоже необъятна; да и приобрести владения, захватывая их одно за другим, дело более легкое, чем быть в состоянии удержания всего в своей власти; если же они хотят отнять и в Азии какую-либо часть, то лишь бы обозначили ее вполне определенными границами: царь-де готов ради мира и согласия допустить, чтобы алчность римлян одержала верх над его умеренностью.

Но того, что посол находил вполне достаточным для достижения мира, римлянам казалось мало: по их мнению, справедливость требовала, чтобы и военные издержки царь все принял на себя, так как война началась по его вине, и чтобы царские войска были выведены не только из Ионии и Эолиды, но чтобы все города в Азии были освобождены подобно тому, как освобождена вся Греция. А это возможно только при том условии, если Антиох откажется от владений в Азии, лежащих по сю сторону Тавра[1116]1116
  …по сю сторону Тавра. – Тавр – система горных цепей в Малой Азии. Тянется от Ликийского побережья до Кавказа – от Ликии через Киликию к востоку, а затем к северо-востоку и северу.


[Закрыть].

36. Видя, что на совете совсем нельзя добиться справедливых условий мира, посол попытался, согласно данному ему приказанию, подействовать частным образом на Публия Сципиона. Прежде всего он сообщил ему, что царь возвратит ему сына без выкупа; затем, не зная ни характера Сципиона, ни римских нравов, пообещал ему огромное количество золота и общее пользование царскими правами, за исключением лишь имени царя, если при его, Сципиона, посредничестве будет достигнут мир. На это Сципион ответил: «Я удивлен не тем, что ты совершенно не знаешь ни римлян, ни меня, к которому ты прислан, а тем, что ты не знаешь положения того, от кого пришел. Лисимахию вам следовало бы держать в своих руках, чтобы не дать нам проникнуть в Херсонес, или же заступить нам дорогу у Геллеспонта, чтобы мы не переправились в Азию, если вы хотели просить у нас такого мира, какой можно просить у неприятеля, еще озабоченного исходом войны; но о чем остается спорить на равных условиях, когда вы, допустив наш переход в Азию и приняв не только узду, но и ярмо, терпеливо должны сносить наши повеления? Из царской щедрости самым ценным даром я сочту сына; что же касается других даров, то молю богов, чтобы судьба моя никогда не потребовала их, по крайней мере, их не потребует моя душа. За такой дар мне царь на деле узнает мою признательность, если за благодеяние, оказанное частному лицу, пожелает и благодарности частной; от имени же государства я ни от него ничего не приму, ни ему не дам. Что я мог бы дать ему в настоящее время, это искренний совет: ступай, возвести ему моими словами: от войны пусть он откажется и согласится на все условия мира». Этот совет нисколько не подействовал на царя: он полагал, что война не представит большей опасности, раз ему уже, как побежденному, предписываются условия мира. Итак, оставив на этот раз всякое упоминание о мире, он направил все свои заботы на приготовления к войне.

37. Приготовив все для приведения в исполнение своих планов, консул двинулся со стоянки и прибыл сначала в Дардан, а затем в Ретей. Жители того и другого города толпами выходили ему навстречу. Отсюда он пошел к Илиону. Став лагерем на равнине, прилегающей к стенам, он взошел в город и, поднявшись в крепость, принес жертву Минерве, ее защитнице. Жители Илиона, оказывая всевозможные почести делом и словами, старались выдвинуть на первый план, что римляне происходят от них; в свою очередь и римляне выражали довольство своим происхождением. Выступив отсюда, римляне на шестой день дошли до истоков реки Каик. Туда же прибыл и царь Евмен. Сначала он пытался было от Геллеспонта отвести корабли на зимовку обратно в Элею, но неблагоприятные ветры в продолжение нескольких дней мешали ему обогнуть мыс Лектон[1117]1117
  …мыс Лектон… – Мыс Лектон – ныне мыс Баба, самая западная конечность Азии.


[Закрыть], и поэтому, высадившись на берег, он с небольшим отрядом пошел ближайшим путем к римскому лагерю, чтобы присутствовать при начале военных действий. Из лагеря он был отправлен в Пергам для заготовления продовольствия и, передав хлеб, кому приказал консул, возвратился обратно в тот же лагерь. Когда съестных припасов было заготовлено на долгое время, решили идти на неприятеля прежде, чем наступит зима.

Царский лагерь находился около Тиатиры. Услышав, что Публий Сципион заболел и увезен в Элею, Антиох отправил послов отвести к нему сына. Это был не только дар, приятный для отцовского сердца, но и радость, благотворно повлиявшая на его здоровье. Насладившись сыновними объятиями, Сципион сказал наконец: «Передайте царю, что я выражаю ему мою признательность, отблагодарить же в настоящее время могу только советом – не вступать в сражение прежде, чем он услышит о моем возвращении в лагерь». Хотя шестидесятитысячное пехотное войско и более чем двенадцатитысячная конница иногда возбуждали в Антиохе надежду на благоприятный исход сражения, однако, повинуясь совету такого великого мужа, в котором, при неизвестности исхода борьбы, он рассчитывал во всяком случае найти защиту, он отступил, перешел реку Фригий и разбил лагерь около Магнесии, что при Сипиле; а чтобы римляне, в случае его желания затянуть время, не напали на укрепления, он провел ров глубиною в шесть локтей, а шириною в двенадцать, с внешней стороны окружил ров двойным валом, на внутреннем же краю его построил стену со множеством башен, с которых можно было легко помешать врагу перейти ров.

38. Полагая, что царь находится у Тиатиры, консул безостановочными переходами на пятый день спустился в Гирканскую долину. Узнав тут о выступлении царя, он пошел по его следам и расположился лагерем по сю сторону Фригия, на расстоянии четырех тысяч шагов от неприятеля. Около 1000 всадников – большею частью это были галлогреки, но среди них находилось также несколько дахов[1118]1118
  …несколько дахов… – Дахи – народ скифского племени, на восточном берегу Каспийского моря.


[Закрыть] и конных стрелков других племен – шумно переправились через реку и напали на аванпосты римлян. Сначала они произвели среди неприготовленных к бою римлян замешательство; но затем, когда борьба стала затягиваться, а число римлян все возрастало благодаря тому, что из близлежащего лагеря легко было подходить подкреплениям, царские воины, уже утомленные, не могли выдержать превосходного числом неприятеля и попытались отступить к берегу реки; но, прежде чем они вступили в реку, несколько человек из них было убито наступавшими с тыла римлянами. Следующие два дня все было спокойно, так как ни те ни другие не переходили реку; на третий же день римляне все разом перешли реку и расположились лагерем приблизительно на расстоянии двух с половиной тысяч шагов от неприятеля. В то время когда они размечали место для лагеря и были заняты укреплением его, нагрянули 3000 отборной царской пехоты и конницы, распространяя вокруг себя ужас и смятение. На аванпостах воинов было значительно меньше, однако они, не отрывая никого от укрепления лагеря, сами собою не только в первую минуту с успехом выдержали бой, но даже, когда он стал разгораться, отразили врагов, убив 100 человек и около 100 взяв в плен. В продолжение следующих четырех дней с обеих сторон войска стояли в боевом порядке перед валом. На пятый день римляне выступили на середину поля, но Антиох не выдвинул своего войска ни на шаг, так что крайние воины его стояли от вала на расстоянии меньшем чем в тысячу шагов.

39. Видя, что неприятель уклоняется от битвы, консул на следующий день созвал военный совет для обсуждения вопроса о том, как поступить, если Антиох не даст возможности сразиться; наступает-де зима, и придется или воинам зимовать в палатках, или, если удалиться на зимние квартиры, отложить войну до лета. Никогда ни одного врага не презирали римляне до такой степени. Со всех сторон раздался крик, чтобы консул тотчас вел войско и воспользовался вооружением воинов, которые, как будто им предстояло не сразиться со столькими тысячами врагов, а перерезать такое же количество голов скота, готовы были через рвы и вал наброситься на лагерь, если неприятель не выйдет на сражение. Гнея Домиция послали исследовать путь и высмотреть, с какой стороны можно подступить к валу. Когда он вернулся с известием, что нигде не предвидится опасности, решено было на следующий день подвинуть лагерь ближе. На третий день знамена были вынесены на средину равнины, и войско стало строиться в боевую линию. Также и Антиох вывел свои войска, считая больше невозможным отказываться от сражения, из опасения, что это уменьшит мужество его воинов и увеличит надежду врагов. Он отошел от лагеря настолько, чтобы видна была его готовность сразиться.

Римская боевая линия была почти однообразна и по составу людей, и по роду вооружения: два легиона было римских, два союзнических и латинских, в каждом было по 5400 воинов; римляне заняли центр боевой линии, латины – фланги; в первом ряду стояли гастаты, за ними – принципы, а задний ряд составляли триарии. Вне этого, так сказать, законного строя консул с правой стороны поставил вспомогательный отряд Евмена вместе с ахейскими щитоносцами[1119]1119
  …с ахейскими щитоносцами… – Воины, вооруженные небольшим кожаным щитом, греч. «пельтасты».


[Закрыть], всего приблизительно 3000 человек пехоты, сравняв их с фронтом. За ним выстроил отряд конницы числом меньше 3000; в этот отряд входило 800 всадников Евмена, все же остальные были римляне. Последними консул поставил траллов[1120]1120
  …поставил траллов… – Траллы – иллирийское племя.


[Закрыть] и критян – тех и других было по 500. Левый фланг, казалось, не требовал такой защиты, так как с этой стороны войско прикрывала река с обрывистыми берегами; тем не менее и здесь было поставлено четыре отряда конницы. Такова была численность войск у римлян. Кроме того, был двухтысячный соединенный отряд македонян и фракийцев, добровольно последовавших за римлянами. Их оставили для защиты лагеря. В резерве позади триариев поставили 16 слонов, ибо помимо того, что они, казалось, не устоят против большего числа царских слонов – последних было 54, – даже и при равном числе африканские слоны не могут противиться индийским слонам, оттого ли, что индийские слоны значительно больше ростом, или оттого, что они сильнее.

40. Боевая линия царя больше пестрела разнообразием народностей и несходством вооружения и вспомогательных войск. Шестнадцать тысяч пехотинцев было вооружено по способу македонян; назывались они фалангитами. Это был центр боевой линии, разделенный во фронте на десять частей; части отделялись одна от другой расставленными между ними попарно слонами; от фронта в глубину боевой линии стояло тридцать два ряда воинов. Это была главная сила царских полчищ, в одинаковой степени внушавшая большой страх, как прочим своим видом, так и слонами, высоко поднимавшимися между воинами. Слоны и сами по себе были громадны, но вид их увеличивался еще налобниками с султанами и поставленными на спинах башнями, на которых, кроме погонщика, стояло по четыре воина. К правому флангу фалангитов царь поставил 1500 пеших галлогреков; к ним он присоединил 3000 всадников в панцирях – называют их катафрактами; сюда же присоединен был отряд приблизительно в 1000 всадников, носивший название агема[1121]1121
  …название агема… – Агема – конвой царя, состоявший из храбрейших и знатнейших юношей.


[Закрыть]; это были мидяне, отборные воины, и соединенные с ними всадники многих племен той же страны. Рядом с ними в резерве стояло 16 слонов. С этой же стороны, немного удлиняя фланг, находилась царская когорта, воины которой по роду оружия назывались аргираспидами[1122]1122
  …по роду оружия назывались аргираспидами. – Аргираспиды – т. е. вооруженные серебряными щитами.


[Закрыть]. Затем следовали дахи в количестве 1200 конных стрелков; далее отряд в 3000 легковооруженных, в состав которого входили почти поровну критяне и траллы; рядом с ними стояли 2500 мисийских стрелков. С краю фланг замыкался сводным отрядом в 4000 киртийских пращников и элимейских стрелков[1123]1123
  …киртийских пращников и элимейских стрелков. … – Киртии – воинственное персидское племя. Элимеи – племя воинственное, жившее в Сузиане, на границе Персии.


[Закрыть]. К левому флангу фалангитов примыкали галлогреки в количестве 1500 пеших и 2000 вооруженных подобно им каппадокийцев, присланных царю Ариаратом. Затем стояли 2700 человек соединенных вспомогательных войск всех родов, 3000 всадников в панцирях и 1000 других всадников, составлявших царский отряд, который имел более легкое вооружение на себе и на лошадях, но в остальном не отличался по виду от всех; это были по большей части сирийцы, соединенные с фригийцами и лидийцами. Впереди этой конницы стояли колесницы с серпами и верблюдами, называемыми дромадерами; на них сидели арабские стрелки, вооруженные тонкими мечами, длиною в четыре локтя, чтобы можно было с такой высоты достать до неприятеля. Затем следовали прочие силы, равные тем, какие находились на правом фланге: сначала тарентинцы, затем 2500 галлогреческих всадников, далее 1000 неокритян и в таком же вооружении 1500 карийцев и киликийцев, столько же траллов и 4000 щитоносцев из писидийцев, памфилийцев и ликийцев. Наконец, вспомогательный отряд киртийцев и элимейцев, равный поставленному на правом фланге. На небольшом расстоянии от него стояли 16 слонов.

41. Сам царь находился на правом фланге; начальство на левом фланге он поручил сыну своему Селевку и племяннику Антипатру, а в центре – трем вождям: Минниону, Завксиду и Филиппу, начальнику слонов.

Утренний туман, с наступлением дня превратившийся в облака, вызвал темноту; затем все покрыла сырость, принесенная южным ветром. То, что для римлян не представляло никакого особенного неудобства, для царских воинов было очень невыгодно. В самом деле, ни недостаток света при незначительной длине боевой линии не отнимал у римлян возможности видеть во все стороны, ни сырость при исключительно почти тяжелом вооружении их не притупляла мечей и метательных копий. Царские же воины, не говоря о том, что фланговые не видели друг друга, вследствие обширности боевой линии, даже с центра не могли видеть своих флангов, а сырость размягчила у них луки, пращи и подвязные ремни метательных копий. Также и колесницы с серпами, которыми Антиох надеялся расстроить боевую линию врагов, вместо того повергли в ужас своих же. Вооружены они были приблизительно следующим образом: около дышла от ярма выдавались подобно рогам копья, длиною в десять локтей, чтобы пронзать ими все, что только попадется навстречу. На концах ярма выходило по два серпа, один вровень с ярмом, другой ниже, наклоненный к земле; назначением первого было срезать все, что ни попадется сбоку, второго – доставать до упавших и подступающих снизу; также и к осям у колес с обеих сторон было прикреплено по два серпа, так же в противоположном направлении. Так были вооружены колесницы. Царь, как сказано выше, поставил их впереди боевой линии, потому что, будь они поставлены позади или в середине, их пришлось бы гнать по рядам своих же. Заметив это, Евмен, хорошо знавший этот род битвы и то, насколько обоюдоостра помощь, представляемая колесницами, если кто не столько будет сражаться, сколько испугает коней, приказывает критским стрелкам, пращникам и вооруженным дротиками всадникам выбежать вперед не сомкнутым строем, но рассыпавшись насколько можно больше, и разом со всех сторон начать бросать метательное оружие. Подобно буре бросились они вперед и, частью нанося отовсюду удары своим оружием, частью нестройными криками так напугали лошадей, что они, как будто разнузданные, вдруг понеслись в разные стороны, сами не зная куда. При стремительном приближении их легковооруженные воины, проворные пращники и быстрые критяне в один момент стали уклоняться в сторону; между тем конница, бросившись преследовать, увеличивала страх и смятение среди лошадей и верблюдов, тоже испуганных вместе с ними; ко всему этому присоединились оглушительные крики, поднятые и остальными воинами, стоявшими кругом.

Так были прогнаны колесницы с поля между двумя войсками, и только по удалении этих бесполезных игрушек началось правильное сражение по сигналу, данному с обеих сторон.

42. Но это пустое обстоятельство скоро сделалось причиной истинного бедствия. А именно: резервные отряды вспомогательных войск, стоявшие ближе всех к колесницам, испуганные страхом и смятением лошадей, запряженных в колесницы, тоже бросились бежать и таким образом оставили без защиты весь фланг вплоть до всадников в панцирях. Когда, по удалении резервов, римская конница бросилась на них, то они не выдержали даже первого натиска ее: одни бросились в бегство, другие погибли вследствие тяжести своей одежды и вооружения. После этого дрогнул весь левый фланг, а когда пришли в замешательство вспомогательные войска, стоявшие между конницей и так называемыми фалангитами, паника распространилась до самого центра. Тогда, лишь только ряды фаланги расстроились и употребление длинных копий – македоняне называют их сариссами – сделалось для них затруднительным вследствие того, что между ними и римлянами бежали свои же, римские легионы напали и копьями стали поражать замешавшихся врагов. Даже расставленные между ними слоны не страшили римских воинов, привыкших еще во время войн в Африке уклоняться от нападения этих чудовищ и, бросаясь на них сбоку, поражать их копьями, а если же представлялась возможность подойти ближе, то мечом перерезать им жилы в ногах. Уже почти весь центр был разбит с фронта, а вспомогательные войска, обойденные с тыла, подвергались истреблению, как вдруг римляне узнали о бегстве своих в другой стороне и услыхали крики оробевших уже почти у самого лагеря. Действительно, Антиох, находясь на правом фланге и видя, что враги, полагаясь на реку, не поставили здесь никакого прикрытия, кроме четырех отрядов всадников, да и те, примкнув к своим, оставили берег без защиты, напал на эту сторону со вспомогательными войсками и конницей, одетой в панцири; он наступал не только с фронта, но, обойдя фланг со стороны реки, уже стал теснить врагов и сбоку; тогда обратились в бегство сначала всадники, а затем в беспорядке бросилась к лагерю и ближайшая к ним пехота.