Текст книги "История Рима от основания Города"

Книга XXI

Введение; Гамилькар в Испании; Газдрубал (1–2). Характеристика Ганнибала (3–4). Покорение им олькадов и карпетанов (5). Осада Сагунта (6–9). Неудачное посольство римлян к Ганнибалу и в Карфаген (10–11). Неудачная попытка помирить Сагунт с Ганнибалом (12–13). Падение Сагунта (14–15). Смятение в Риме (16). Приготовления римлян к войне с Карфагеном и объявление ее (17–18). Неудача римского посольства в Испании и Галлии; верность Массилии (19–20). Ганнибал дает испанцам отдых; меры к защите Африки и Испании; вещий сон Ганнибала (21–22). Переход Ганнибала через Ибер и Пиренеи; мир с галлами (23–24). Восстание боев и инсубров (25). Переправа Ганнибала через Родан (26–28). Столкновение передовых отрядов Публия Корнелия и Ганнибала; посольство бойев (29). Ганнибал ободряет войско и достигает кружным путем Альп (30–31). Публий Корнелий возвращается в Италию; галлы безуспешно стараются не пустить Ганнибала через Альпы (32–33). Трудности пути (34–37). Ганнибал в Италии (38). Колебание галлов (39). Речь Корнелия к воинам на берегу Тицина (40–41). Речь Ганнибала (42–44). Неудача римлян при Тицине (45–46). Ганнибал переходит через Пад и настигает римлян у Плацентии (47). Корнелий у Требии; Ганнибал овладевает Кластидием (48). Карфагенский флот у Сицилии (49). Битва у Лилибея; консул Тиберий Семпроний в Мессане (50). Занятие консулом Мелиты; нападение карфагенского флота на Италию; Семпроний спешит к Требии (51). Галлы не решаются, к кому пристать; Ганнибал опустошает их поля, римская конница идет на защиту (52). Битва при Требии (53–56). Паника в Риме; выборы должностных лиц; зимние походы Ганнибала (57). Буря застигает Ганнибала в Апеннинах (58). Битва при Плацентии (59). Победа Гнея Корнелия Сципиона в Испании над Ганноном (60). Подчинение илергетов, возмущенных Газдрубалом (61). Чудесные знамения и умилостивление богов в Риме (62). Фламиний идет в Этрурию (63).

1. Нижеследующую часть моего труда я могу начать теми же словами, которые многие писатели предпосылали целым сочинениям: я приступаю к описанию самой замечательной из войн всех времен – войны карфагенян под начальством Ганнибала с римским народом. Никогда еще не сражались между собою более могущественные государства и племена; никогда те самые народы, которые пошли тогда друг на друга, не стояли на более высокой ступени развития своих сил и своего могущества. Не могли они пускать в ход неведомые противникам приемы военного искусства, так как обе стороны ознакомились одна с другой в Первую Пуническую войну; а до какой степени было изменчиво счастье войны и непостоянен исход сражений, видно уже из того, что гибель была наиболее близка именно к тем, которые вышли победителями. Но ненависть, с которой они сразились, едва ли не превзошла еще их силу: римляне были возмущены дерзостью побежденных, по собственному почину подымавших оружие против победителей; пунийцы – надменностью и жадностью, с которой победители, по их мнению, злоупотребляли своей властью над побежденными. Рассказывают даже, что когда Гамилькар[674]674
  …когда Гамилькар… – Гамилькар Барка («Молния» – погиб в 229 году до н. э.) – карфагенский военачальник, которого Полибий называл «величайшим вождем того времени по уму и отваге».


[Закрыть], окончив Африканскую войну, собирался переправить войско в Испанию[675]675
  …окончив Африканскую войну, собирался переправить войско в Испанию… – Осада Сагунта, с которой Ливий начинает свое повествование в этой книге, состоялась в 219 году до н. э.; хронология предыдущих событий следующая: 241 год – конец Первой Пунической войны; 241–237 годы – Африканская война, т. е. война Карфагена с возмутившимися наемниками и городами; 237–229 годы – войны Гамилькара в Испании; 229–221 годы – Газдрубал в Испании; 226 год – договор Газдрубала с Римом; 224 год – Ганнибал отправляется в Испанию; 221 год – избрание Ганнибала начальником войска.


[Закрыть] и приносил по этому случаю жертву богам, то его девятилетний сын Ганнибал с детской лаской стал просить отца взять его с собой; тогда, говорят, Гамилькар велел ему подойти к жертвеннику и, коснувшись его рукой, произнести клятву, что он будет врагом римского народа, как только это ему дозволит возраст.

Гордую душу этого человека терзала мысль о потере Сицилии и Сардинии. Карфагеняне, полагал он, уже слишком поторопились в припадке малодушия отдать врагу Сицилию; что же касается Сардинии, то римляне захватили ее обманом, благодаря африканским смутам, наложив сверх того еще контрибуцию на побежденных.

2. Под гнетом этих тяжелых дум он в пять лет окончил Африканскую войну, разразившуюся вслед за заключением мира с римлянами, а затем в течение девяти лет расширял пределы пунийского владычества в Испании; ясно было, что он задумал войну гораздо значительнее той, которую он вел, и что если бы он долее остался в живых, то пунийцы еще под знаменами Гамилькара совершили бы то нашествие на Италию, которое им суждено было осуществить при Ганнибале. К счастью, смерть Гамилькара и юный возраст Ганнибала принудили карфагенян отложить войну.

Промежуток между отцом и сыном занял Газдрубал, в течение восьми лет, приблизительно, пользовавшийся верховной властью. Он понравился Гамилькару, говорят, сначала своей красотой, но затем сделался его зятем – конечно, уже за другие душевные свои качества; располагая же, в качестве его зятя, влиянием Баркидской партии, очень внушительным среди воинов и простого народа, он был утвержден в верховной власти вопреки желанию вельмож. Действуя чаще умом, чем силой, он заключал союзы гостеприимства с царьками и, пользуясь дружбой вождей, привлекал новые племена на свою сторону; такими-то средствами, а не войной и набегами, развивал он могущество Карфагена. Но его миролюбивое настроение нимало не способствовало его личной безопасности. Некий варвар, озлобленный против него за казнь своего господина, убил его на глазах у всех и затем дал себя схватить окружающим с таким радостным лицом, как будто он избежал опасности; даже когда на пытке разрывали его тело, радость превосходила в нем боль, и он сохранял такое выражение лица, что казалось, будто он смеется. Вот с этим-то Газдрубалом, ввиду его замечательных способностей возбуждать народы и распространять над ними свою власть, римский народ в свое время возобновил союз, при условии, чтобы река Ибер служила границей между сферами влияния обоих народов, сагунтийцы же, занимавшие среднюю область между ними, сохраняли полную независимость.

3. Относительно преемника Газдрубала никаких сомнений быть не могло. Тотчас после его смерти воины по собственному почину понесли молодого Ганнибала в палатку главнокомандующего и провозгласили его полководцем; этот выбор был встречен громкими сочувственными возгласами всех присутствующих, и народ впоследствии одобрил его.

Газдрубал пригласил его к себе в Испанию письмом, когда он едва достиг зрелого возраста, и об этом был возбужден вопрос даже в сенате. Баркиды домогались утвердительного его решения, желая, чтобы Ганнибал привык к военному делу и со временем унаследовал отцовское могущество; но Ганнон[676]676
  …но Ганнон… – Ганнон – карфагенский полководец и политический деятель, враг Гамилькара и Баркидов, противник вторжения в Европу. – Примеч. ред.


[Закрыть], глава противной партии, сказал: «Требование Газдрубала, на мой взгляд, справедливо; все-таки я полагаю, что исполнять его не следует». Когда же эти странные слова возбудили всеобщее удивление и все устремили свои взоры на него, он продолжал: «Газдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она, под видом приготовления к военному делу, служила похотям военачальников. Или, быть может, мы боимся, как бы сын Гамилькара не ознакомился слишком поздно с соблазном неограниченной власти, с блеском отцовского царства? Боимся, как бы мы не сделались слишком поздно рабами сына того царя, который оставил наши войска в наследство своему зятю? Я требую, чтобы мы удержали этого юношу здесь, чтобы он, подчиняясь законам, повинуясь сановникам государства, учился жить на равных правах с прочими; в противном случае это небольшое пламя может зажечь огромный пожар».

4. Меньшинство, то есть почти вся знать, согласилось с ним; но, как это обыкновенно бывает, бóльшая часть восторжествовала над лучшей. Итак, Ганнибал был послан в Испанию. Одним своим появлением он обратил на себя взоры всего войска. Старым воинам показалось, что к ним вернулся Гамилькар, каким он был в лучшие свои годы: то же мощное слово, тот же повелительный взгляд, то же выражение, те же черты лица! Но вскоре он достиг того, что его сходство с отцом сделалось наименее значительным из тех качеств, которые располагали к нему воинов. Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим, столь разнородным обязанностям, повелеванию и повиновению; трудно было поэтому различить, кто им более дорожил – главнокомандующий ли или войско. Никого Газдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее отваги и стойкости; но и воины ни под чьим начальством не были более самоуверенны и более храбры. Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же был он осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, при котором он уставал бы телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением; ел и пил столько, сколько требовала природа, а не в удовольствие; распределял время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь, – он уделял покою те часы, которые у него оставались свободными от работы; притом он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто его видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал среди воинов, стоящих на карауле или в пикете. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собою прочих; первым устремлялся в бой, последним после сражения оставлял поле. Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство еще превосходило пресловутое «пунийское» вероломство. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святыни. Будучи одарен этими хорошими и дурными качествами, он в течение своей трехлетней службы под начальством Газдрубала с величайшим рвением исполнял все, наблюдал все, что только могло развить в нем зачатки великого полководца.

5. Но вернемся к начатому рассказу. Со дня своего избрания полководцем Ганнибал действовал так, как будто ему назначили провинцией Италию и поручили вести войну с Римом. Не желая откладывать свое предприятие, – он боялся, что и он сам, если будет медлить, может пасть жертвой какого-нибудь несчастного случая, подобно своему отцу Гамилькару и затем Газдрубалу, – он решился пойти войной на Сагунт. Зная, однако, что нападением на этот город он неминуемо вызовет войну с Римом, он повел сначала свое войско в землю олькадов[677]677
  …в землю олькадов… – Олькады – народ в Центральной Испании, известный только по названию.


[Закрыть], которые жили по ту сторону Ибера и, находясь таким образом в пределах владычества карфагенян, власти их все-таки не признавали. Этим он хотел возбудить мнение, что не желание захватить Сагунт, а естественный ход событий и вызванная покорением соседних народов необходимость объединить свои владения вовлекли его в войну с ним. Взяв приступом богатую Карталу, столицу олькадов, и разграбив ее, он нагнал такой страх на более мелкие племена, что они дали обложить себя контрибуцией и приняли карфагенское подданство. После этого он отвел свое победоносное войско с богатой добычей в Новый Карфаген[678]678
  …в Новый Карфаген… – Новый Карфаген (ныне Картахена) – портовый город, административный, военный и торговый центр пунийских владений в Испании. – Примеч. ред.


[Закрыть] на зимние квартиры. Там он щедро разделил между воинами добычу и заплатил им честно все жалованье за истекший год. Укрепив этим образом действий расположение к себе всего войска, как карфагенских граждан, служивших в нем, так и союзников, он с наступлением весны двинулся еще дальше в страну вакцеев[679]679
  …двинулся еще дальше в страну вакцеев. – Из названных главных городов вакцеев один, Германдика (у Полибия Еlmаntiса), тождественен позднейшей Саламантике и нынешней Саламанке на Тормесе, южном притоке Дуэро; другой, Arbacola, несомненно тождественен позднейшей Арбоколе. Очевидно, Ганнибал хотел сделать реку Дуэро северной границей карфагенских владений в Испании.


[Закрыть]. Их главными городами, Германдикой и Арбокалой, он завладел силой, причем, однако, Арбокала долго защищалась, благодаря и мужеству, и численности горожан. Между тем спасшиеся бегством жители Германдики, соединившись с выходцами из олькадов, покоренного предыдущим летом племени, побудили к восстанию карпетанов, и когда Ганнибал возвращался из страны вакцеев, то они во время марша напали на него недалеко от реки Таг и привели в замешательство его войско, отягченное добычей. Но Ганнибал уклонился от боя, укрепившись лагерем на самом берегу; и когда наступила ночь и в стоянке врага водворилась тишина, он отправился через реку вброд и вновь окопался таким образом, чтобы враги свободно могли пройти, в свою очередь, на левый берег, рассчитывая напасть на них во время переправы. Всадникам своим он приказал, лишь только они завидят полчища неприятелей в воде, броситься на них, пользуясь их затруднительным положением; на берегу он расположил своих слонов, числом сорок. Карпетанов с вспомогательными отрядами олькадов и вакцеев было сто тысяч – непобедимая сила, если сразиться с ней в открытом поле. Они были по природе смелы, а сознание их численного превосходства еще увеличивало их самоуверенность; полагая поэтому, что враг отступил перед ними из страха и что только река, отделяющая их от него, замедляет их победу, они подняли крик и вразброд, где кому было ближе, бросились в стремнину, не слушаясь ничьих приказаний. Вдруг с противного берега устремилась в реку несметная конная рать, и на самой середине русла произошла стычка при далеко не равных условиях: пехотинец и без того едва мог стоять и даже на мелком месте выступал нетвердой походкой, так что и безоружный всадник нечаянным толчком своей лошади мог сбить его с ног; всадник, напротив, свободно располагал и телом, и оружием, сидел на лошади, бодро выступавшей даже среди пучины, и мог поэтому поражать и далеких, и близких. Многих поглотила река; других стремнина занесла к неприятелю, где их раздавили слоны. Тем, которые вошли в воду последними, легче было вернуться к своему берегу; но пока они из разных мест, куда занес их страх, собирались в одну кучу, Ганнибал, не дав им опомниться, выстроил свою пехоту, повел ее через реку и прогнал их с берега. Затем он пошел опустошать их поля и в течение немногих дней заставил подчиниться и карпетанов[680]680
  …и в течение немногих дней заставил подчиниться и карпетанов. – Поход против вакцеев и карпетанов занял лето 220 года до н. э.; о зимовке карфагенского войска после этого похода и перед осадой Сагунта Тит Ливий позабыл упомянуть. Карпетаны – иберийское племя; главным городом их был Толет (ныне Толедо).


[Закрыть]. И вот уже вся земля по ту сторону Ибера была во власти карфагенян, за исключением одного только Сагунта.

6. С Сагунтом войны еще не было, но Ганнибал, желая создать предлог для вооруженного вмешательства, уже сеял раздоры между горожанами и соседними племенами, главным образом турдетанами. А так как виновник ссоры предлагал свои услуги и в качестве третейского судьи, и было ясно, что имеется в виду не акт правосудия, а насилие, то сагунтийцы отправили послов в Рим просить помощи для неизбежной уже войны. Консулами были тогда в Риме Публий Корнелий Сципион и Тиберий Семпроний Лонг[681]681
  Консулами были тогда в Риме Публий Корнелий Сципион и Тиберий Семпроний Лонг. – Это ошибка: консулами в 219 году до н. э., когда был осажден Сагунт, были Марк Ливий и Луций Эмилий Павел, названные у Ливия были консулами годом позже.


[Закрыть]. Они ввели послов в сенат и сделали доклад о положении государства; решено было отправить послов в Испанию, чтобы исследовать дела союзников и предоставить им, если они сочтут это уместным, объявить Ганнибалу, чтобы он воздерживался от нападения на Сагунт, как союзный с римским народом город, а затем отправиться в Карфаген, что в Африке, и доложить там о жалобах союзников римского народа. Не успели еще послы оставить Рим, как уже прибыло известие – раньше, чем кто-либо мог ожидать, – что осада Сагунта началась. Тогда дело было вторично доложено сенату. Одни требовали, чтобы Испания и Африка были назначены провинциями консулам и чтобы Рим начал войну и на суше, и на море; другие – чтобы вся война была обращена против Испании и Ганнибала. Но раздались и такие голоса, что такое дело нельзя затевать так опрометчиво, что следует сначала обождать, какой ответ принесут послы из Испании. Это мнение показалось самым благоразумным и одержало верх; тем скорее послы Публий Валерий Флакк и Квинт Бебий Тамфил были отправлены в Сагунт к Ганнибалу. В случае если бы Ганнибал не прекратил военных действий, они должны были оттуда проследовать в Карфаген и потребовать выдачи самого полководца для наказания за нарушение договора.

7. Но пока в Риме занимались этими приготовлениями и совещаниями, Сагунт уже подвергся крайне ожесточенной осаде. Это был самый богатый из всех городов по ту сторону Ибера, расположенный на расстоянии приблизительно одной мили от моря. Основатели его были родом, говорят, из Закинфа; к их дружине присоединились и некоторые рутулы из Ардеи. В скором времени город значительно разбогател, благодаря выгодной морской торговле, плодородию местности, быстрому росту населения, а также и строгости нравов; лучшее доказательство последней – верность, которую они хранили союзникам до самой гибели. Ганнибал, вторгнувшись с войском в их пределы, опустошил, насколько мог, их поля и затем, разделив свои силы на три части, двинулся к самому городу. Его стена одним углом выходила на долину более ровную и открытую, чем остальные окрестности; против него решил он направить винеи, чтобы с их помощью подвезти к стене таран. Издали действительно местность показалась достаточно удобной, чтобы повести по ней винеи; но как только надо было пустить их в ход, дело пошло очень неудачно. Возвышалась огромных размеров башня, да и стена, ввиду ненадежности самой местности, была возведена на бóльшую против остального ее протяжения вышину; к тому же и избранная молодежь оказывала наиболее деятельное сопротивление именно там, откуда угрожало наиболее опасности и тревоги. На первых порах защитники ограничивались тем, что производимой по врагу стрельбою держали его на известном расстоянии и не давали ему соорудить никакого мало-мальски надежного окопа; но со временем стрелы стали уже сверкать не только со стен и с башен – у осаждаемых хватило духу делать вылазки против неприятельских пикетов и сооружений. В этих беспорядочных стычках падало обыкновенно отнюдь не меньше карфагенян, чем сагунтийцев. Когда же сам Ганнибал, неосторожно приблизившийся к стене, был тяжело ранен дротиком в бедро и упал, кругом распространилось такое смятение и такая тревога, что винеи и фортификационные работы едва не были покинуты.

8. Отказавшись пока от приступа, карфагеняне несколько дней довольствовались одной блокадой города, чтобы дать ране полководца время зажить. В продолжение этого промежутка сражений не происходило, но с той и с другой стороны безостановочно работали над окопами и укреплениями. Поэтому, когда вновь приступили к военным действиям, борьба была еще ожесточеннее; а так как на многих местах едва было возможно работать, то направили винеи и повезли тараны против нескольких частей стены одновременно. На стороне пунийцев было значительное численное превосходство – по достоверным сведениям, их было под оружием до полутораста тысяч, – горожане же, будучи принуждены разделиться на много частей, чтобы наблюдать за всем и всюду принимать меры предосторожности, чувствовали недостаток в людях. И вот тараны ударили в стены; вскоре там и сям началось разрушение; вдруг сплошные развалины одной части укреплений обнажили город – обрушились с оглушительным треском три башни подряд и вся стена между ними. Пунийцы подумали было, что их падение решило взятие города; вместо того обе стороны бросились через пролом вперед, в битву, с такой яростью, как будто стена до тех пор служила оплотом для обеих. Притом эта битва ничуть не походила на те беспорядочные стычки, какие обыкновенно происходят при осадах городов, когда выбор времени зависит от расчетов одной только стороны. Воины выстроились надлежащим образом в ряды среди развалин стен на узкой площади, отделяющей одну линию домов от другой, словно на открытом поле. Одних воодушевляла надежда, других – отчаяние; Пуниец думал, что город, собственно, уже взят и что ему остается только немного поднатужиться; сагунтийцы помнили, что стен уже не стало и что их грудь – единственный оплот их обнаженной родины, и никто из них не отступал, чтобы оставленное им место не было занято врагом. И чем больше было остервенение сражающихся, чем гуще их ряды, тем больше было ран: так как промежутков не было, то каждое копье попадало или в человека, или в его щит. А копьем сагунтийцев была фаларика с круглым сосновым древком; только конец, где помещалось железо, был четырехгранным, как у дротика; этот конец обвертывался паклей и смазывался смолой. Наконечник был длиною в три фута и мог вместе со щитом пронзить и человека. Но и помимо того, фаларика была ужасным оружием даже в тех случаях, когда оставалась в щите и не касалась тела; среднюю ее часть зажигали, прежде чем метать, и загоревшийся огонь разрастался в силу самого движения; таким образом, воин был принужден бросать свой щит и встречать следующие удары открытою грудью.

9. Сражение долгое время оставалось нерешительным; вследствие этого сагунтийцы, видя неожиданный успех своего сопротивления, воспрянули духом, и Пуниец, не сумевший довершить свою победу, показался им как бы уже побежденным. И вот горожане внезапно подымают крик, оттесняют врага к развалинам стен, затем, пользуясь его неловким положением и малодушием, прогоняют его и оттуда и, наконец, в стремительном бегстве гонят его до самого лагеря. Тем временем Ганнибала извещают о прибытии римского посольства. Он посылает к морю людей и велит сказать послам, что для них доступ к нему среди оружия стольких необузданных племен небезопасен, сам же он в такое критическое время не признает возможным давать им аудиенцию. Было, однако, ясно, что, не будучи допущены к нему, они тотчас же отправятся в Карфаген. Поэтому он послал к представителям Баркидской партии гонцов с письмами, в которых приглашал их подготовить друзей к предстоящим событиям, чтобы противники не имели возможности сделать какие бы то ни было уступки Риму.

10. По этой причине и эта вторая часть миссии римских послов оказалась одинаково тщетной и безуспешной; вся разница состояла в том, что их все-таки допустили и выслушали. Один только Ганнон выступил защитником договора, имея против себя весь сенат; благодаря уважению, которым он пользовался, его речь была выслушана в глубоком молчании. Взывая к богам, посредникам и свидетелям договоров, он заклинал сенат не возбуждать, вместе с сагунтийской войной, войны с Римом. «Я заранее предостерегал вас, – сказал он, – не посылать к войску отродья Гамилькара. Дух этого человека не находит покоя в могиле, и его беспокойство сообщается сыну; не прекратятся покушения против договоров с римлянами, пока будет в живых хоть один потомок крови и имени Барки. Но вы отправили к войскам юношу, пылающего страстным желанием завладеть царской властью и видящего только одно средство к тому – возбуждать одну войну за другой, чтобы постоянно окружать себя оружием и легионами. Вы дали пищу пламени, вы своей рукой зажгли тот пожар, в котором вам суждено погибнуть. Теперь ваши войска, вопреки договору, осаждают Сагунт; вскоре Карфаген будет осажден римскими легионами под предводительством тех самых богов, которые и в прошлую войну дали им наказать нарушителей договора. Неужели вы не знаете врага, не знаете самих себя, не знаете счастья обоих народов? Ваш бесподобный главнокомандующий не пустил в свой лагерь послов, которые от имени наших союзников пришли заступиться за наших же союзников; международное право, как видно, для него не существует. Они же, будучи изгнаны из того места, куда принято допускать даже послов врага, пришли к нам; опираясь на договор, они требуют удовлетворения. Они довольствуются выдачей одного только виновника для совершения суда над ним, давая нам этим возможность сложить с себя ответственность. Но чем умереннее и мнительнее поступают они до начала войны, тем настойчивее, боюсь я, и строже будут они действовать, когда война будет начата. Подумайте об Эгатских островах и об Эрике, подумайте о том, что вы претерпели на суше и на море в продолжение двадцати четырех лет! А вождем ведь был тогда не ваш молодчик, а его отец, сам Гамилькар, второй Марс, как эти люди его называют. Но мы поплатились за то, что вопреки договору покусились на Тарент, на италийский Тарент[682]682
  …поплатились за то, что вопреки договору покусились на Тарент, на италийский Тарент… – Договором 475 года римляне обязались не вмешиваться в сицилийские, а карфагеняне – в италийские дела. Неудачная попытка Карфагена в 482 году захватить Тарент, будучи нарушением этого договора, дала Риму право в 489 году заступиться за Мессану, что послужило поводом к Первой Пунической войне.


[Закрыть], точно так же, как теперь мы покушаемся на Сагунт. Боги победили людей; вопрос о том, который народ нарушил договор, – вопрос, о котором мы много спорили на словах, – был решен исходом войны, справедливым судьей: он дал победу тем, за кем было право. К Карфагену двигает Ганнибал теперь свои винеи и башни, стены Карфагена разбивает таранами; развалины Сагунта – да будут лживы мои прорицания! – обрушатся на нас. Войну, начатую с Сагунтом, придется вести с Римом. Итак, спросят меня, нам следует выдать Ганнибала? Я знаю, что в отношении к нему мои слова не очень вески вследствие моей вражды с его отцом. Но ведь и смерти Гамилькара я радовался потому, что, останься он жив, мы уж теперь воевали бы с римлянами; точно так же я и этого юношу потому ненавижу так страстно, что он, подобно фурии, разжег эту войну. По моему мнению, его не только следует выдать как очистительную жертву за нарушение договора, но даже если бы никто не требовал его, то и тогда его следовало бы увезти куда-нибудь за последние пределы земель и морей, заточить его в таком месте, откуда бы ни имя его, ни весть о нем не могла дойти до нас, где бы он не имел никакой возможности тревожить наш мирный город. Итак, мое мнение таково: следует тотчас же отправить посольство в Рим, чтобы выразить римскому сенату наши извинения; другое посольство должно приказать Ганнибалу отвести войско от Сагунта и затем, в удовлетворение договору, выдать его самого римлянам; наконец, я требую, чтобы третье посольство было отправлено в Сагунт для возмещения убытков жителей».

11. Когда Ганнон кончил, никто не счел нужным ответить ему речью; до такой степени весь сенат, за немногими исключениями, был предан Ганнибалу. Замечали только, что он говорил с еще большим раздражением, чем римский посол Валерий Флакк. Затем римлянам дали такого рода ответ: войну начали сагунтийцы, а не Ганнибал, и Рим поступил бы несправедливо, жертвуя ради Сагунта своим старинным союзником – Карфагеном.

Пока римляне тратят время на отправление посольств, Ганнибал дал своим воинам, измученным и битвами, и работами по фортификации, несколько дней для отдыха, расположив пикеты для охраны виней и других сооружений; тем временем он возбуждал в них то гнев против врагов, то надежду на награды и этим воспламенял их отвагу. Когда же он в обращении к войску объявил, что по взятии города добыча достанется воинам, все они до такой степени воспылали рвением, что если бы сигнал к наступлению был дан тотчас же, то никакая сила, казалось, не могла бы противостоять им. Что же касается сагунтийцев, то и они приостановили военные действия, не подвергаясь нападениям и не нападая сами в продолжение нескольких дней; зато они не предавались отдыху ни днем, ни ночью, пока не возвели новой стены с той стороны, где разрушенные укрепления открыли врагу доступ в город. Вслед за тем им пришлось выдержать новый приступ, многим ожесточеннее прежнего. Они не могли даже знать, куда им прежде всего обратиться, куда направить свои главные силы: отовсюду неслись самые разнородные крики. Сам Ганнибал руководил нападением с той стороны, где везли передвижную башню, превосходящую вышиной все укрепления города. Когда она была подвезена и под действием катапульт и баллист, расположенных по всем ее этажам, стена опустела, тогда Ганнибал, считая время удобным, послал приблизительно пятьсот африканцев с топорами разбивать нижнюю часть стены. Это не представляло особой трудности, так как скважины не были залиты известкой, при помощи которой бут мог бы окрепнуть в одну прочную массу, а были залеплены глиной, наподобие старинных построек. Вследствие этого стена рушилась на гораздо большем пространстве, чем то, на котором она непосредственно подвергалась ударам, и через образовавшиеся проломы отряды вооруженных вступали в город. Им удалось даже завладеть одним возвышением; снесши туда катапульты и баллисты, они окружили его стеной, чтобы иметь в самом городе укрепленную стоянку наподобие грозной твердыни.

И сагунтийцы, в свою очередь, соорудили внутреннюю стену для защиты той части города, которая не была еще взята. Обе стороны одновременно и сражаются, и работают; но, будучи принуждены отодвигать защищаемую черту все более и более внутрь города, сагунтийцы сами с каждым днем делали его меньше и меньше. В то же время недостаток во всем необходимом становился вследствие продолжительности осады все ощутимее, а надежда на помощь извне слабела; римляне, единственный народ, на который они уповали, были далеко, а вся земля кругом была во власти врага. Все же некоторым облегчением в их удрученном положении был внезапный поход Ганнибала на оретанов и карпетанов[683]683
  …внезапный поход Ганнибала на оретанов и карпетанов. – Карпетаны жили на реке Таг (Тахо); оретаны были их южными соседями.


[Закрыть]. Эти два народа, возмущенные строгостью производимого среди них набора, захватили Ганнибаловых вербовщиков и были, по-видимому, не прочь отпасть; но, пораженные быстрым нашествием Ганнибала, они отказались от своей попытки.

12. А осада Сагунта велась тем временем ничуть не медленнее, так как Магарбал, сын Гимилькона, которого Ганнибал оставил начальником, действовал с такой энергией, что ни свои, ни враги не замечали отсутствия главнокомандующего. Он дал врагу несколько успешных сражений и с помощью трех таранов разрушил часть стены; когда Ганнибал вернулся, он мог показать ему свежие развалины на протяжении всей новой черты. Тотчас же Ганнибал повел войско против самой крепости; произошло ожесточенное сражение, в котором пало много людей с обеих сторон, но часть крепости была все-таки взята.

Тогда два человека, сагунтиец Алкон и испанец Алорк, сделали попытку примирить враждующие стороны – правда, без особой надежды на успех. Алкон, без ведома сагунтийцев, вообразив, что его просьбы сколько-нибудь помогут делу, ночью перешел к Ганнибалу; но, видя, что слезы никакого впечатления не производят, что Ганнибал, как и следовало ожидать от победителя врага, ставит ужасные условия, он, из посредника превратившись в перебежчика, остался у врага; по его мнению, тот, кто осмелился бы предлагать сагунтийцам мир на таких условиях, был бы убит ими. Требования же состояли в следующем: сагунтийцы должны были дать турдетанам полное удовлетворение, передать все золото и серебро врагу и, взяв с собою лишь по одной одежде на человека, покинуть город, чтобы поселиться там, где прикажет Пуниец. Но между тем как Алкон утверждал, что сагунтийцы никогда не примут этих условий, Алорк заявил, что душа человека покоряется там, где все средства к сопротивлению истощены, и взялся быть истолкователем условий предлагаемого мира; он служил тогда в войске Ганнибала, но считался, согласно постановлению сагунтийцев, соединенным с ними союзом дружбы и гостеприимства. И вот он открыто передает свое оружие сторожевому пикету неприятелей и проходит их укрепления; по его собственному желанию его ведут к начальнику Сагунта. Тотчас же сбежалось к нему множество людей всех сословий; но начальник, удалив толпу посторонних, ввел Алорка в сенат. Там он произнес такую речь.

13. «Если бы ваш согражданин Алкон, отправившийся к Ганнибалу просить его о мире, исполнил свой долг и принес вам условия, которые ставит Ганнибал, то я счел бы излишним приходить к вам – не то послом Ганнибала, не то перебежчиком. Но так как он, по вашей ли или по своей вине, остался у врагов – по своей, если его боязнь была притворной, по вашей же, если у вас действительно подвергается опасности тот, кто говорит вам правду, – то я, в силу старинного союза гостеприимства с вами, решился отправиться к вам, чтобы вы знали, что еще возможность для вас – на известных условиях – спасти себя и заключить мир. А что все мои слова к вам подсказаны мне исключительно заботою о вас, а не какими бы то ни было посторонними расчетами, – доказательством тому да будет один тот факт, что я никогда не обращался к вам с предложениями о мире, пока вы или могли сами сопротивляться собственными силами, или надеялись на помощь со стороны римлян. Теперь же, когда надежда на римлян оказалась тщетной, ваше же оружие и ваши стены уже не служат вам защитой, я явился к вам с условиями мира, не выгодного, но необходимого. Но этот мир возможен только в том случае, если вы согласны выслушать его условия в сознании, что вы побеждены, и что Ганнибал ставит их в качестве победителя, если вы, памятуя, что победителю принадлежит все, согласны считать подарком то, что он оставляет вам, а не потерей то, что он у вас отнимает. Итак, он отнимает у вас город, который и без того уже в его власти, будучи в значительной части разрушен и почти весь взят им; зато он оставляет вам землю, предоставляя себе указать вам место для основания нового города. Сверх того он требует, чтобы вы передали ему все золото и серебро, находящиеся как в общественной казне, так и у частных лиц; зато он обеспечивает вам жизнь, честь и свободу, как вашу собственную, так и ваших жен и детей, – если вы согласны оставить Сагунт без оружия, взяв по две одежды на человека[684]684
  …если вы согласны оставить Сагунт без оружия, взяв по две одежды на человека. – Как видно, Ганнибал несколько смягчил те условия, которые он диктовал Алкону; так, он отказался также от унизительного требования, чтобы сагунтийцы сами возместили убытки турдетанам.


[Закрыть]. Таков приказ победителя-врага, таков же и совет – совет тяжкий и грустный – нашего духа-хранителя. Я, со своей стороны, не теряю надежды, что Ганнибал, видя вашу покорность, несколько умерит свои требования; но и теперь я полагаю, что лучше подчиниться им, чем допустить, чтобы враг по праву войны убивал вас и перед вашими глазами хватал и волочил ваших жен и детей».