Текст книги "История Рима от основания Города"

6. (1) Теперь перейдем к сути дела. В речи своей консул говорит как бы о двух вещах: с одной стороны, он считает недостойным вообще отменять какой бы то ни было закон, с другой – особенно рьяно восстает против отмены именно этого закона, (2) призванного ограничивать страсть женщин к роскоши. Вроде и в защиту вообще законов произнес консул свою речь, и вроде этот закон, что направлен против роскоши, ему по сердцу и нравится своей суровостью. (3) Поэтому, если не сумею я показать, что и в одном, и в другом отношении есть тут неладное, то вы рискуете не во всем разобраться и впасть в ошибку. (4) Есть законы, которые принимают не на какое-то время, а навечно, дабы польза от них была постоянной; я признаю, что ни один из них отменять не следует, разве что сама жизнь осудит его или положение дел в государстве сделает этот закон бесполезным. (5) Но есть законы, отвечающие потребностям только определенного времени, – законы, так сказать, смертные, – вот их-то, на мой взгляд, следует менять, если время их миновало. (6) Нередко война заставляет отвергнуть законы, принятые в мирное время, и наоборот, когда царит мир, следует отказываться от законов военного времени подобно тому, как по-разному приходится управлять кораблем в ясную погоду и в бурю. (7) Итак, законы по самой своей природе бывают двух видов. К какому из них отнесем мы тот, что предлагаю я отменить? Разве то древний закон, что установлен еще царями и родился чуть ли не вместе с Городом? (8) Или он из тех, что возникли немногим позже и были записаны на Двенадцати таблицах коллегией децемвиров, созданной для составления законов? Быть может, это закон, каким наши предки охраняли честь женщин, и мы должны чтить его, дабы не отменить вместе с ним стыдливость и священную чистоту нравов? (9) Да кто же не знает, что закон этот вовсе не древний и принят всего двадцать лет назад в консульство Квинта Фабия и Тиберия Семпрония? Ведь и без него наши женщины столько лет хранили чистейшие нравы, – так не безрассудно ли опасаться, что теперь, если отменим его, они предадутся соблазнам роскоши? (10) Конечно, будь этот закон древним, будь он принят с единственной целью обуздать страсти, можно было бы бояться, что, отменив его, мы их пробудим. Но ведь принят-то он был по обстоятельствам совсем иного времени: (11) Ганнибал одержал тогда победу при Каннах и стоял в Италии; в руках его были уже Тарент[3594]3594
  Неточность: осажденный Тарент отложился от римлян лишь в 213 или 212 г. до н. э. – ср.: XXV, 11, 20. См. также: примеч. 47 к кн. XXV.


[Закрыть], Арпы, Капуя, (12) казалось, вот-вот двинет он войско на Рим; отпали от нас союзники; не стало ни воинов для пополнения легионов, ни граждан союзных городов для службы во флоте; опустела казна; мы покупали у хозяев рабов и раздавали им оружие, с тем чтобы те получили за них деньги лишь по окончании войны[3595]3595
  Рабы для службы в войске были куплены государством всего один раз вскоре после Каннской битвы. См.: XXII, 57, 11. Здесь ничего не говорится об отсрочке выплаты денег их господам, – видимо, ее и не было (ср.: XXX, 61, 2; «много денег ушло на покупку и вооружение рабов, взятых в солдаты»). Об откупщиках (подрядчиках), взявших на себя без платы в следующем году снабжение войска и флота в Испании, см.: XXIII, 48, 10–49, 4.


[Закрыть]; (13) откупщики тогда сами вызвались предоставить государству деньги, хлеб и все прочее необходимое для войны; каждый в соответствии со своим разрядом поставляли мы рабов, чтобы служили они гребцами во флоте и содержали их на свой счет[3596]3596
  См.: XXIV, 11, 7–9. Ср. также: XXVI, 35, 2–36, 12. Разряд, упоминаемый здесь, – имущественный.


[Закрыть]; (14) все мы по примеру сенаторов отдавали государству сколько у кого было золота и серебра; вдовы и сироты несли свои деньги в казну; был установлен предел хранимому дома – будь то вещи из золота или серебра, будь то чеканная монета, серебряная или медная[3597]3597
  Ср.: XXVI, 36, 5–8.


[Закрыть]. (15) Ужели в такое время помыслы женщин были так заняты роскошью и украшениями, что понадобился Оппиев закон, дабы обуздать их? Разве нам неизвестно, что, напротив того, глубокая всеобщая скорбь не позволила матронам вовремя принести жертвы Церере[3598]3598
  В 216 г. до н. э. См.: XXII, 56, 4.


[Закрыть] и сенат ограничил время траура тридцатью днями? (16) Кто же не видит, что лишь горести и нищета государства, когда каждый должен был отдать последнее на общие нужды, породили этот закон? И потому сохранять его следует, конечно, лишь до тех пор, пока сохраняются обстоятельства, его породившие. (17) Если бы все решения сената или народного собрания, принятые тогда по условиям времени, стали бы мы сохранять навечно, то чего ради возвращаем мы гражданам деньги, которые они дали в долг государству? Зачем сдаем подряды за наличные деньги? Почему не покупаем рабов, чтобы они сражались в войске? (18) Почему граждане не поставляют больше гребцов, как поставляли тогда?

7. (1) Сейчас все сословия в государстве, все и каждый чувствуют, как счастливо изменилась судьба государства, и только одни наши жены не могут наслаждаться плодами мира и спокойствия. (2) Мы, мужчины, отправляя должности, государственные и жреческие, облачаемся в тоги с пурпурной каймой, дети наши носят тоги, окаймленные пурпуром[3599]3599
  Как и полагалось в обычных условиях.


[Закрыть], мы дозволяем носить окаймленные тоги должностным лицам колоний и муниципиев[3600]3600
  Формально они не имели такой привилегии, но беспрепятственно подражали римлянам.


[Закрыть] да и здесь, в Городе, самым малым из начальствующих людей, старшинам городских околотков[3601]3601
  Видимо, в случаях, связанных с организацией и проведением игр и празднеств.


[Закрыть]; (3) не только живые наряжаются, но даже и мертвых на костре покрывают пурпуром[3602]3602
  Ср.: Светоний. Божественный Юлий, 84, 1.


[Закрыть]. Так ужели одним только женщинам запретим мы носить пурпур? Выходит, тебе, муж, можно коня покрывать пурпурным чепраком, а матери твоих детей[3603]3603
  Букв.: «твоей матери семейства» (почетное звание законной жены и порядочной женщины).


[Закрыть] ты не позволишь иметь пурпурную накидку! Что же, даже лошадь у тебя будет наряднее жены? (4) Конечно, пурпур истирается, снашивается, и я могу еще признать, то можно на него поскупиться, хоть оно и несправедливо. Но ведь золоту сносу нет, разве что при обработке потрется, так к чему же такое скряжничество[3604]3604
  Жена, состоящая под властью мужа, не имела, по формуле римского права, «ничего своего». Ее имущество (кроме приданого) принадлежало мужу, так что золото, купленное для жены, оставалось в его собственности.


[Закрыть]? Золото – оно скорее защита и помощь и гражданину каждому, и государству, вы по себе то знаете. (5) Консул здесь говорил, будто женщины не будут друг с другом соперничать, если ни у одной золота нет. Но сколько же, клянусь богами, рождается в их сердцах боли и негодования, (6) когда они видят, что женам наших союзников-латинов оставлено право носить украшения, а им это запрещено; когда видят, как те, блистая золотом и пурпуром, разъезжают по Городу в пышных повозках, а наши жены за ними идут пешком, будто не Рим владыка державы, а города-союзники. (7) Такое зрелище может ранить и мужское сердце. Что же говорить о женщинах, которых и обычно-то волнуют всякие мелочи? (8) Государственные и жреческие должности, триумфы, гражданские и военные отличия, награды за храбрость, добыча, захваченная у врага, – всего этого женщины лишены. (9) Украшения, уборы, наряды – вот чем могут они отличаться, вот что составляет их утешение и славу и что предки наши называли их царством[3605]3605
  Собств. «мундус». Это латинское слово, как греческое «космос», может значить и «мир», «мироздание», и «убор», «украшение». Ср. также наше «косметика».


[Закрыть]. (10) Чем же еще жертвовать им в дни скорби, как не золотом и пурпуром? И чем украсить себя, когда исчезла причина скорби? На общественных празднествах, во время молебствий чем могут они отличиться, как не редкостными уборами? (11) Когда отмените Оппиев закон, разве не волен ты будешь сам запретить жене своей надевать любое из украшений, что ныне запрещены законом? Ваши дочери, ваши жены, даже сестры не по-прежнему ли останутся в вашей власти?[3606]3606
  Римская женщина не была юридически самостоятельна – она относилась к лицам подвластным (см. выше: примеч. 6), однако здесь в оригинале сказано еще сильнее: “servitus muliebris” («женское рабство»). Это не юридическое выражение (что и подчеркивается советом мужу держать жену не на положении рабыни, а «под рукой»), но и не красное словцо (к подвластным лицам принадлежал, оставаясь при этом «вещью», и раб).


[Закрыть] (12) Пока ты жив, ни одна не выйдет из-под твоей руки, и не они ли сами ненавидят свободу, какую дает им вдовство или сиротство; (13) да и в том, что касается их уборов, они предпочитают подчиняться скорее тебе, чем закону. Твой же долг не в рабстве держать их, а под рукой и опекой; и вам же любезнее, когда называют вас отцами и супругами, а не господами. (14) Консул тут дурно говорил о женщинах, сказал, будто это мятеж, раскол. Опасно, дескать, – того и гляди захватят наши жены, как некогда разгневанные плебеи, Священную гору или Авентин! Женщины слабы, они должны будут подчиниться вашему решению, каково бы оно ни было; но чем больше у нас власти над ними, тем более умеренной должна она быть».

8. (1) После того как все было сказано за и против закона[3607]3607
  Две речи по одному делу, отстаивающие противоположные точки зрения, представляли собой «контроверсию» – один из любимых жанров античной риторики (и публики). Такие пары речей, мастерски разработанные, мы встречаем у Ливия достаточно часто. В данном случае речь, вложенная в уста Катону, дает его психологический портрет, но, видимо, не воспроизводит подлинную (из чего, конечно, еще не следует, что вся она придумана самим Ливием).


[Закрыть], на следующий день еще больше женщин, чем прежде, высыпали на улицы Города; (2) всей толпой кинулись они к дому Брутов, которые препятствовали принятию предложения других трибунов, и до тех пор их упрашивали, пока не вынудили отказаться от их намерений. (3) Тогда стало ясно, что Оппиев закон будет отменен голосованием во всех трибах; так оно и случилось спустя двадцать лет после его принятия.

(4) А после того как отменили Оппиев закон, консул Марк Порций тотчас отправился с двадцатью пятью кораблями, из которых пять снарядили союзники, в гавань Луны[3608]3608
  Луна (совр. Специя) – прибрежный город в Северо-Западной Этрурии на границе с Лигурией (см.: Страбон, V, 222). Галльский залив – Генуэзский. Рода (совр. Росас) и Эмпории (совр. Ампуриас) – греческие приморские города в Северо-Восточной Испании (ср.: Страбон, III, 160). Эмпории всегда держали сторону римлян, не раз высаживавших там отправленные в Испанию войска.


[Закрыть]. (5) Туда же велел он собраться войскам и разослал по всему побережью приказ дать корабли, а когда они прибыли, вышел из Луны и велел всем следовать за ним в гавань Пирены, откуда он двинется на врага со всем флотом. (6) Проплыв вдоль гористых берегов Лигурии и оставив позади Галльский залив, все собрались в назначенный день. Оттуда направились к Роде и выбили из этой крепости испанский гарнизон, что находился там. (7) От Роды поплыли дальше в Эмпории при попутном ветре. Там консул приказал сойти на сушу всем войскам, кроме моряков, набранных по союзным городам.

9. (1) Уже тогда Эмпории представляли собой два города, разделенных стеной. В одном жили греки, переселившиеся из Фокеи, как и массилийцы, в другом – испанцы. (2) Греческий город выдавался в море и был окружен стеной протяженностью менее четырехсот шагов; испанский же город, более отдаленный от моря, окружала сплошная стена длиною в три мили. (3) Римские колонисты (третий род жителей Эмпории) поселены здесь были божественным Цезарем после его победы над сыновьями Помпея[3609]3609
  Т.е. после битвы при Мунде (45 г. до н. э.).


[Закрыть]. Ныне все они слились в единое целое, после того как все жители того города, сначала испанцы, а потом и греки, получили права римских граждан[3610]3610
  Ср.: Страбон, III, 160: «С течением времени обе народности объединились в одну общину с одинаковым государственным устройством, которое представляло некоторое смешение из варварских и греческих установлений…» (пер. Г. А. Стратановского).


[Закрыть]. (4) А в те времена можно было подивиться, как обеспечивали свою безопасность те, кто был открыт с одной стороны морю, а с другой – испанцам, племени свирепому и воинственному. Охраняло их то, что обычно составляет защиту слабых – строжайшая бдительность, поддерживаемая страхом в окружении более сильных. (5) Часть стены, обращенная к полям, была очень хорошо укреплена, и в ней были только одни ворота, которые всегда охранял кто-либо из должностных лиц. (6) Каждую ночь треть граждан проводила на стенах; дозор и обходы делали не просто по обычаю или потому, что так полагалось, а с таким тщанием, как если бы враг стоял у ворот. (7) Ни одного испанца в городе не принимали, и сами жители не выходили за стены без важного на то повода. (8) Со стороны моря, однако, все выходы были открыты. Через ворота, которые вели в испанский город, греки ходили только сразу по многу человек, и это обычно была та треть граждан, что несли стражу на стенах прошлой ночью. (9) Ходили же они туда потому, что испанцы, мало сведущие в мореплавании, и с охотой покупали привозимое на чужих кораблях, и рады были продавать плоды своих полей. Ради этой взаимной выгоды испанцы и открыли грекам вход в свой город. (10) Греки и оттого еще не слишком опасались, что жили как бы под сенью дружбы с римлянами. Дружбу эту они хранили столь же истово, как и превосходившие их могуществом массилийцы. И в тот раз греки приняли консула и его войско со всем гостеприимством и радушием. (11) Катон пробыл у них несколько дней, пока разузнал, где находится противник и сколько у него войска. Не желая терять время в бездействии, он использовал его для обучения солдат. (12) Стояло как раз то время года, когда испанцы собирают зерно в риги; Катон запретил подрядчикам закупать хлеб для войска и отослал их обратно в Рим, сказавши: «Война сама себя кормит». (13) Выступив из Эмпории, опустошает он вражеские поля, жжет урожай, все вокруг преисполняет ужасом и обращает в бегство.

10. (1) В это же время Марк Гельвий[3611]3611
  Марк Гельвий управлял этой провинцией в 197 г. до н. э. как претор, после этого задержался там из-за болезни. Аппий Клавдий Нерон – претор 195 г. до н. э., получивший в управление Дальнюю Испанию (см.: XXXIII, 43, 5).


[Закрыть] уходил из Дальней Испании с войском в шесть тысяч человек, что дал ему для охраны претор Аппий Клавдий. Возле Илитургиса[3612]3612
  Илитургис – город в Испании в верхнем течении Бетиса (совр. р. Гвадалквивир) на левом его берегу недалеко от совр. г. Андухар.


[Закрыть] на Гельвия набросились кельтиберы, и войско у них было огромное. (2) Валерий Анциат пишет, что было их двадцать тысяч; из них двенадцать тысяч перебили, взяли Илитургис и всех взрослых мужского пола поубивали. (3) Потом Гельвий прибыл в лагерь Катона, и так как та область была уже вся очищена от врагов, он отослал свои войска обратно в Дальнюю Испанию, сам же отправился в Рим и вступил в город с овацией за подвиги, столь счастливо им свершенные. (4) Гельвий внес в казну четырнадцать тысяч семьсот тридцать два фунта сырого серебра, чеканной монеты семнадцать тысяч двадцать три денария и сто девятнадцать тысяч четыреста тридцать девять оскских[3613]3613
  То есть монет Оски (совр. Уэска), испанского города в бассейне Ибера (совр. р. Эбро).


[Закрыть] серебряных монет. (5) Но в триумфе сенат ему отказал из-за того, что воевал он под чужими ауспициями[3614]3614
  Гельвий покидал Испанию как частное лицо, сопровождавшее его войско было ему дано для охраны, а сам он не имел ни военной власти (т. е. собственного командования), ни связанного с нею права ауспиций (т. е. права птицегаданием определять, благоприятствуют ли боги задуманным действиям), а потому не мог и претендовать на триумф.


[Закрыть] и в провинции другого военачальника. В Рим же он возвратился с опозданием на два года, ибо, передав провинцию своему преемнику Квинту Минуцию[3615]3615
  Неточность. Квинт Минуций Терм, претор 196 г. до н. э., не мог быть преемником Гельвия, так как получил в управление Испанию Ближнюю (см.: XXXIII, 26, 1). О победе, одержанной им в 195 г. до н. э. (до прибытия преемника), за которую ему был присужден триумф, см.: XXXIII, 44, 4 сл.


[Закрыть], оставался в том краю еще и весь следующий год из-за долгой и тяжкой болезни. (6) Поэтому и вышло так, что овация его произошла лишь за два месяца до триумфа его преемника Квинта Минуция, (7) который также внес в государственную казну тридцать четыре тысячи восемьсот фунтов серебра, семьдесят три тысячи денариев чеканного серебра и оскского серебра двести семьдесят восемь тысяч монет.

11. (1) В Испании тем временем консул стоял лагерем неподалеку от Эмпорий. (2) В лагерь явились три посла от Билистага, царька илергетов[3616]3616
  Илергеты – иберийское племя (их городом была Илерда – ныне Лерида), обитавшее на территории совр. провинции Уэски. После окончательного подчинения Риму в 205 г. до н. э. (см.: XXIX, 1, 19–3, 5) илергеты были его союзниками.


[Закрыть], один из них был его сыном; они стали жаловаться, что их крепости осаждены, и говорили, что вся надежда у них на римлян, а без их помощи невозможно-де им выстоять, (3) и сказали, что им хватит трех тысяч человек и противник всенепременно отступит, увидевши такое им подкрепление. Консул отвечал, что горько ему узнать, в какой опасности Билистаг, и слышать сетования послов его; (4) но сам он стоит перед многочисленным вражеским войском и со дня на день ожидает битвы, а потому никак не может делить силы свои и тем их ослабить. (5) При таких словах консула послы бросились к ногам его и заклинали, рыдая, не оставить их в крайней опасности, в каковой пребывают. К кому идти им просить помощи, если римляне отказывают. (6) Нет у них других союзников и нет никакой надежды нигде на земле. (7) Они могли бы спастись, если бы захотели нарушить верность союзу с римлянами, и вступили бы в сговор с другими племенами. Но и самые страшные угрозы не поколебали их, ибо надеялись они, что римляне помогут им и поддержат. (8) И вот нет у них поддержки, консул отказывается помочь; богов и людей призывают они в свидетели, что против воли своей, дабы избежать участи, постигшей сагунтинцев, придется им изменить Риму, ибо если уж суждено им погибнуть, так лучше не в одиночку, а вместе с другими народами и племенами Испании.

12. (1) В тот день консул отослал их от себя без ответа; но ночью стали его одолевать сомнения. (2) Бросить на произвол судьбы союзников он не хотел, а ослабить свою армию не решался, ибо тогда пришлось бы отсрочить сражение или начать его с риском проиграть. (3) Наконец решил он ни в коем случае не уменьшать войско, чтобы не было над ним угрозы уронить честь римского оружия, а союзникам вместо помощи подать надежду, (4) ибо знал, как часто, а на войне особенно, видимость имеет такую же силу, что и самое действие; кто поверил, что помощь будет, все равно что получил ее и тем сохранил в душе надежду, веру в победу и отвагу. (5) На другой день консул ответил послам, что хоть и опасается, уступив союзникам часть своего войска, ослабить его, все же больше заботит его опасность, нависшая над ними, чем над ним самим. (6) И приказал объявить, чтобы треть солдат из каждой когорты спешно готовила пищу, какую обычно берут с собою на корабли, а кораблям быть готовыми на третий день. (7) Двух послов консул отправил рассказать об этих приготовлениях Билистагу и илергетам, сына же царька ласковым обращением и подарками задержал при себе. (8) Послы отправились лишь после того, как сами увидели, что солдаты погрузились на суда; и принесши эту весть за достоверную, не только убедили своих, но и среди противников широко разошелся слух, что римские подкрепления приближаются.

13. (1) Показавши сделанное послам, консул приказал воротить солдат на сушу. (2) Приближалось время года, удобное для военных действий, и он разбил лагерь, годный и для зимовки, в трех милях от Эмпорий. Отсюда консул выводил солдат грабить вражеские поля то в одну сторону, то в другую, в лагере же оставлял каждый раз небольшую охрану. (3) Они выступали перед рассветом, чтобы успеть уйти как можно дальше от лагеря и застать врага врасплох. То было наукой новым солдатам, да и пленных они захватывали немало, так что по прошествии времени испанцы вовсе уж перестали выходить за крепостные стены. (4) Так консул узнал, чего стоят его солдаты и чего ждать от противника, и только тогда приказал он созвать трибунов, префектов[3617]3617
  См.: примеч. 11 к кн. XXXI.


[Закрыть], всех конников и центурионов и сказал так: (5) «Настало время, которого вы ждали, теперь вы можете показать свою доблесть. До сего дня вы не столько воевали как солдаты, сколько грабили, (6) но вот пришла пора помериться силами с врагом и в настоящем сражении; теперь сможете вы не опустошать поля, а и захватывать богатства городов. (7) В те времена, когда в Испании стояли войска карфагенян во главе с их военачальниками, а у римлян здесь вовсе не было войска, отцы наши сумели все же настоять, что границей римских владений станет река Ибер[3618]3618
  Соглашение это было заключено в 226 г. до н. э. между римлянами и карфагенянами (см.: XXI, 2, 7). Формулировка соглашения у Полибия несколько иная: карфагеняне не должны переходить через Ибер с военными целями. (Видимо, владения обеих сторон были еще далеки от Ибера.)


[Закрыть]. (8) Сейчас в Испании два наших претора, консул и три войска, о карфагенянах в этих провинциях уже почти десять лет и слуху нет, мы же утратили власть даже и по сю сторону Ибера. (9) Вам предстоит вернуть ее оружием и доблестью вашей, вновь надеть ярмо, которое сбросили было с себя здешние племена, хоть и не воевали против нас как положено, а лишь поднимали при случае бунты да мятежи». (10) Такими словами возбудил он до крайности боевой дух воинов и сказал, что тою же ночью поведет их на вражеский лагерь, а пока пусть позаботятся они о нуждах телесных.

14. (1) Среди ночи консул совершил ауспиции и выступил, дабы занять заранее выбранное место прежде, чем противник догадается о его замысле. Он завел войска в тыл испанского лагеря и с первыми лучами солнца, выстроив их в боевом порядке, послал три когорты к валам. (2) Варвары, в изумлении увидевши римское войско у себя за спиной, схватились за оружие. (3) А консул обратился к своим: «Теперь, воины, больше не на что вам надеяться, как только на свою доблесть, я нарочно вас так и поставил. (4) Между нами и нашим лагерем – враги, позади – вражья земля. Остался лишь самый славный, а потому и самый безопасный путь. Спасение – в одной лишь вашей доблести». (5) После этой краткой речи консул приказал трем когортам отступать и притворным бегством выманить варваров из лагеря. Так и вышло. Испанцы, увидевши, что римляне испугались и бегут, высыпали из ворот и заполнили все пространство между своим лагерем и когортами римлян. (6) В суматохе они стали строиться, римляне же были уже построены в образцовом порядке, и консул двинул их на варваров прежде, чем те успели приготовиться к сражению. Сначала он с обоих флангов бросил в бой конников. Справа, однако, они были отброшены и, отступая в беспорядке, перепугали свою же пехоту. (7) Консул это заметил и тотчас приказал двум отборным когортам обойти противника справа и появиться у него за спиной, не дожидаясь, пока столкнутся между собою пешие строи. (8) Страх охватил испанцев, и ход битвы, едва было не нарушенный замешательством римской конницы, был восстановлен. Но все же на правом фланге и среди конников, и среди пехотинцев все настолько смешалось, что консулу пришлось собственной рукой останавливать некоторых и поворачивать на врага. (9) Так шло сражение, обе стороны лишь метали дроты, и исход его оставался пока неясным. На правом фланге, где уже началось было смятение и бегство, римляне держались с великим трудом. (10) На левом же фланге и в центре они теснили варваров, и те непрестанно с ужасом оглядывались на когорты, наседавшие на них с тылу. (11) Наконец испанцы истощили дроты, копья и стрелы и взялись за мечи. Тут бой как бы начался снова. Больше не метали копья вслепую, раня противника случайно и с расстояния, бились упорно, не отступая ни на пядь, и каждый надеялся только на свою доблесть и на свою силу.

15. (1) Консул бросил в бой запасные когорты со второй линии и тем воспламенил ослабевших было своих. (2) На первой линии встали свежие когорты, они забросали изнуренного противника новыми дротами, прорвали его строй клином, а затем рассеяли варваров и обратили их в бегство; те врассыпную бросились в свой лагерь. (3) Видя их бегство, Катон возвращается ко второму легиону, оставленному в запасе, приказывает вынести вперед знамена и сколь можно стремительнее идти на неприятельский лагерь. (4) Если консул замечал, что кто-либо из солдат в боевом пылу вырвался вперед, он наезжал на такого конем, ударял копьем и приказывал трибунам и центурионам также наказать его. (5) И вот уже идет бой за лагерь испанцев, они стараются удержаться, пустивши в ход камни, бревна, окованные с концов железом, все виды метательного оружия. Появился новый легион – и еще отважнее кидаются в бой нападающие, еще яростнее отстаивают вал испанцы. (6) Консул стал высматривать слабое место, где бы обрушиться на лагерь. Он заметил, что у левых ворот защитников мало, и тотчас направил туда гастатов и принципов[3619]3619
  См.: примеч. 2 к кн. XXXIII.


[Закрыть] второго легиона. (7) Те, кто охранял ворота, не выдержали бурного натиска, остальные же испанцы, видя, что враг прорвался за вал, побросали знамена и оружие и устремились из лагеря. (8) Многие были убиты в воротах, где толпа запрудила узкий проход. (9) Солдаты второго легиона наседали на них с тыла, остальные принялись грабить лагерь. Валерий Анциат пишет, что погибло в тот день более сорока тысяч испанцев; но сам Катон, который отнюдь не имел привычки умалять свои подвиги, говорит, что множество врагов было убито, а числа не называет.

16. (1) Три дела совершил консул в тот день, весьма достославных, по общему мнению. Первое – он послал войско в обход прочь от своих кораблей и от своего лагеря и перенес сражение в гущу врагов, не оставив воинам иной надежды, кроме как на свою доблесть. (2) Второе – он завел когорты врагу в тыл. И третье – пока остальное его войско преследовало испанцев, он стремительно повел второй легион в боевом строю, под знаменами, к воротам неприятельского лагеря. (3) Так что ничто не было упущено ради победы. Консул приказал играть отбой, и солдаты, нагруженные добычей, вернулись в лагерь; ночью он дал им несколько часов отдыха, а потом послал разорять поля. (4) Разорены поля оказались тем больше, что враги и сами потоптали их, когда бежали накануне врассыпную; так что испанцы, жившие в Эмпориях, сдались не только оттого, что проиграли битву, но и оттого, что лишились урожая. (5) Сдались и люди из других племен, что искали спасения в Эмпориях. Консул был к ним благосклонен: велел угостить их вином, накормил и отпустил по домам. (6) И тотчас же снял лагерь и отправился дальше. На пути то и дело встречал он посланцев от городов, которые сдавались ему, (7) и когда пришел в Тарракон, вся Испания до Ибера оказалась покоренной; в дар консулу варвары возвратили всех пленных – и римлян, и союзников-латинов, что оказались в плену по самым разным причинам. (8) Потом пошли слухи, будто консул намерен идти с войском в Турдетанию[3620]3620
  Область в низовьях Бетиса и вдоль юго-западного побережья, т. е. за пределами территории, подвластной Катону. Слухи о готовящемся походе против турдетанов были отнюдь не беспочвенны (см. ниже: гл. 17, 1).


[Закрыть], нашлись болтуны, что уверяли даже, будто он уже двинулся туда через непроходимые горы. (9) Поверив пустым слухам, которые шли непонятно откуда, семь укрепленных поселений племени бергистанов[3621]3621
  Бергистаны – племя в Тарраконской Испании, упоминаемое только в этой книге Тита Ливия. Его название (толкуемое то как кельтское, то как лигурийское), видимо, сохранилось в современном топониме «Берга» (город в Каталонии севернее Барселоны).


[Закрыть] восстали, но высланное консулом войско тотчас вернуло их под власть римлян, так что не было и сражения, о котором стоило бы упоминать. (10) Однако, едва лишь консул вернулся в Тарракон и еще даже не выступил далее, они восстали снова и снова были покорены, но на этот раз с ними обошлись не столь снисходительно: всех продали в рабство, дабы неповадно было столь часто нарушать мир.

17. (1) Тем временем претор Публий Манлий[3622]3622
  Публий Манлий как претор 195 г. до н. э. получил Ближнюю Испанию, но, кроме того, был придан помощником консулу Катону (см.: XXXIII, 43, 5–8). С этим, быть может, и были связаны его действия за пределами своей провинции (трудно сказать, насколько законные).


[Закрыть], приняв от своего предшественника Квинта Минуция[3623]3623
  См. выше: примеч. 40.


[Закрыть] испытанное в боях войско и присоединив к нему столь же закаленную армию, служившую под началом Аппия Клавдия Нерона[3624]3624
  Таким образом Манлий присоединяет к войску, полученному от предшественника, войско своего коллеги из соседней провинции (см: примеч. 36).


[Закрыть] в Дальней Испании, двинулся в Турдетанию. (2) Из всех испанцев турдетаны считаются народом наименее воинственным. Однако их было много, и, надеясь на это, они выступили навстречу римлянам; (3) удар римской конницы тотчас привел их в смятение, а пешее сражение даже не заслуживает этого названия, ибо опытные закаленные солдаты хорошо знали врага и сразу же решили исход битвы. (4) Но и эта победа не положила конец войне. Турдулы[3625]3625
  Турдулов Полибий и Птолемей не отождествляли с турдетанами, но считали их соседями.


[Закрыть] призвали десять тысяч наемников-кельтиберов, дабы продолжить войну чужими руками. (5) Между тем консул, встревоженный восстанием бергистанов и понимая, что другие племена, едва лишь представится случай, тотчас последуют их примеру, велел отобрать оружие у всех испанцев по сю сторону Ибера. (6) Свирепый род этот не мыслил жизни без оружия, и так удручились, что многие покончили с собой. (7) О том известили консула; тогда призвал он старейшин всех племен и сказал так: «Не нам, а вам более было бы пользы, если бы прекратились ваши мятежи, ибо до сего дня принесли они не столько бед римскому войску, сколько зла испанцам. (8) Одним лишь способом, полагаю, можно от них оберечься – сделать так, чтобы не смогли вы более бунтовать. (9) Я желаю достичь того самыми мягкими средствами; помогите же мне, вашему совету я последую охотнее, чем любому другому». (10) Старейшины хранили молчание, и консул сказал, что дает им несколько дней на размышление. (11) Он призвал их во второй раз, они снова молчали. Тогда консул приказал в один день снести стены всех поселений; в те же места, которые не сразу подчинились, отправился сам и всюду, где останавливался, принимал под свою руку окрестных жителей. (12) Только Сегестика, многолюдный и богатый город, не сдалась, и пришлось брать ее с помощью осадных орудий.

18. (1) Катону труднее было бороться с варварами, чем тем, кто явился в Испанию первыми: в ту пору испанцы, измученные и озлобленные владычеством карфагенян, охотно переходили на сторону римлян; (2) Катон же пришел как будто лишить испанцев свободы, к коей уже привыкли, и вернуть их в рабство[3626]3626
  Букв.: «восстановить их в рабском состоянии».


[Закрыть]. Оттого он всюду и заставал смуту – одни взялись уже за оружие, других мятежники брали в осаду, принуждая к измене, и если бы консул не оказал им вовремя помощь, держаться бы долее не смогли. (3) Но такою силой духа и ума отличался консул, что успевал сам заботиться и о важных делах, и о мелких, что не только обдумывал он и приказывал, (4) как поступать, а большей частью сам все и делал. Первым он подчинился суровым требованиям, которыми обуздал других; (5) в неприхотливости, бодрости и трудах соперничал он с последним солдатом, и возвышался над войском только своим положением и властью, ему данной.

19. (1) Турдетаны, как уже было сказано, призвали наемников-кельтиберов, и претору Публию Манлию вести войну здесь было гораздо труднее. Письма его заставили консула двинуться со своими легионами в Турдетанию. (2) Турдетаны и кельтиберы стояли отдельными лагерями, и когда консул прибыл, римляне тотчас стали затевать легкие стычки с караулами турдетанов и, хоть и было оно подчас нерасчетливо, всегда выходили победителями; (3) затем консул послал военных трибунов к кельтиберам, чтобы начать переговоры, и предложил им на выбор три условия. (4) Первое – перейти на сторону римлян за плату вдвое выше той, о которой договорено было у них с турдетанами; (5) второе – разойтись по домам, и тогда не будет вменено им в вину, что они помогали врагам римлян; (6) третье – если все же захотят они продолжать войну, пусть сами назначат время и место, дабы решить дело оружием. Кельтиберы попросили день на размышление; (7) но на их совещание проникли турдетаны, и стало оно таким беспорядочным и шумным, что ничего решить не сумели. (8) Римляне так и не знали, в войне они или в мире с кельтиберами; продолжали брать, как в мирные времена, съестные припасы в усадьбах и поселениях врагов, заходили иногда по десять человек в их укрепления и жилища, словно был какой-то договор о торговле. (9) Видя, что никак не удается вызвать противника на бой, консул послал сначала несколько легковооруженных когорт грабить их поля в тех местах, которых война еще не коснулась; (10) затем, узнавши, что кельтиберы оставили свою поклажу и обозы в Сагунтии[3627]3627
  Сагунтия (не путать с Сагунтом) – город на западе Бетики (Южной Испании) – совр. Хигонца.


[Закрыть], отправился брать этот город. Но кельтиберы и на это никак не ответили. Тогда консул роздал жалованье[3628]3628
  Жалованье войскам обычно платили один раз в кампанию – ближе к ее окончанию.


[Закрыть] не только своим, но и воинам претора, завел все войско в преторский лагерь, а сам с семью когортами возвратился на берег Ибера.

20. (1) С таким малым числом воинов захватил он несколько городов; на его сторону перешли седетаны, авсетаны и свессетаны[3629]3629
  Все эти племена обитали севернее Ибера, лацетаны – у подножия Пиренеев, авсетаны – севернее совр. Барселоны.


[Закрыть]. (2) Лацетаны же, обитавшие в местах лесистых и бездорожных, не слагали оружия отчасти по природной своей дикости, отчасти помня о том, как нападали они на союзников римлян и опустошали их земли, пока консул и его солдаты сражались в Турдетании. (3) Потому и повел Катон на селение лацетанов не только когорты римлян, но и молодых солдат из союзников, которые рвались отомстить лацетанам. (4) Поселение их было протяженным в длину, а в ширину не слишком; остановясь примерно в четырехстах шагах, (5) консул оставил на том месте несколько отборных когорт и приказал не двигаться с места, пока он сам не явится к ним; с остальными же воинами двинулся он в обход к дальнему концу поселения. Вспомогательное войско его большей частью состояло из молодых свессетанов. Им и велел он первыми броситься на стены. (6) Когда лацетаны узнали воинов-свессетанов, вспомнили они, сколько раз безнаказанно разоряли их поля, сколько раз били их и обращали в бегство, и тогда, открыв внезапно ворота, всем скопом обрушились на свессетанов. (7) Трудно было свессетанам слышать их боевые кличи, еще труднее – выдерживать их бешеный натиск. (8) Консул, убедившись, что дело идет, как он и предвидел, промчался под стенами к когортам, что оставил неподалеку, и быстро повел их на город; город был тих и безлюден, ибо все в ярости бросились преследовать свессетанов; (9) консул вошел с когортами в город и успел овладеть им прежде, чем лацетаны вернулись. Ничего у них не осталось, кроме оружия, и вскоре они сдались.

21. (1) Отсюда победитель тотчас повел войско против укреплений Бергия. Там угнездились разбойники и совершали набеги на замиренные земли провинции. (2) К консулу явился вождь бергистанов и стал оправдываться: ни он-де, ни люди его племени не хозяева больше у себя в городке, ибо приняли разбойников, а теперь те и распоряжаются. (3) Консул велел ему возвратиться домой, придумать что-либо, если спросят, куда ходил, (4) и сказал, что сам подойдет и станет под стенами; разбойники бросятся их защищать, пусть вождь со своими людьми тем временем захватит городскую крепость. (5) Как он приказал, так и сделали. Разбойники оказались между римлянами, что штурмовали стены, и варварами, что овладели крепостью, и страх сковал их. Тем, кто брал крепость, и их родственникам консул после победы сохранил свободу и достояние, (6) прочих же бергистанов приказал квестору продать в рабство, а разбойников казнить. (7) Замирив провинцию, Катон обложил немалым налогом железные и серебряные рудники, и после того провинция стала богатеть день ото дня. (8) В благодарность богам за все, что свершил консул в Испании, сенат назначил трехдневные молебствия.