Текст книги "История Рима от основания Города"

Консулы внесли в государственную казну 300 000 сестерциев и 80 000 медных ассов. Марк Ливий дал воинам по пятьдесят шесть ассов каждому, столько же обещал раздать Гай Клавдий своим отсутствующим воинам, по возвращении своем к ним. Замечено, что в этот день в песнях воинов и их шутках[956]956
  …в песнях воинов и их шутках… – Как того требовал старый обычай. См. VI, 53. – Примеч. ред.


[Закрыть] чаще упоминалось имя Гая Клавдия, чем их собственного консула. Всадники осыпали похвалами легатов Луция Ветурия и Квинта Цецилия и убеждали плебеев избрать их консулами на ближайший год. Эта рекомендация всадников нашла себе подтверждение в консулах, которые на следующий день засвидетельствовали перед народным собранием, какою отважной и верной службой преимущественно этих двух легатов они пользовались.

10. Так как время комиций приближалось и решено было, чтобы на них председательствовал диктатор, то консул Гай Клавдий назначил диктатором своего товарища Марка Ливия, а Ливий – начальником конницы Квинта Цецилия. Диктатором Марком Ливием были избраны консулами Луций Ветурий и Квинт Цецилий – тот самый, который в то время был начальником конницы. Вслед за тем происходили преторские комиции; выбраны были: Гай Сервилий, Марк Цецилий Метелл, Тиберий Клавдий Азелл, Квинт Мамилий Туррин, бывший в то время плебейским эдилом. По окончании выборов диктатор сложил должность и, распустив войско, отправился, в силу решения сената, в провинцию Этрурию для производства следствия о том, какие народы из этрусков и умбров замышляли перед самым его прибытием перейти от римлян к Газдрубалу и кто из них помогал ему людьми, провиантом или каким-либо иным способом. Вот события этого года на месте военных действий и в Риме [207 г.].

Римские игры три раза полностью были повторены курульными эдилами Гнеем Сервилием Цепионом и Сервием Корнелием Лентулом. Также и Плебейские игры один раз в полном составе были повторены плебейскими эдилами Марком Помпонием Матоном и Квинтом Мамилием Туррином.

В тринадцатый год Пунической войны [206 г.] обоим консулам этого года, Луцию Ветурию Филону и Квинту Цецилию Метеллу, провинцией была назначена земля бруттийцев, где они должны были вести войну с Ганнибалом. Затем преторы разделили по жребию между собою обязанности так: Марку Цецилию Метеллу досталась городская претура, Квинту Мамилию – решение дел иноземцев, Гаю Сервилию – управление Сицилией, а Тиберию Клавдию – управление Сардинией. Войска были распределены таким образом: один из консулов должен был принять то войско, которое было под начальством консула предыдущего года Гая Клавдия, а другой – находившееся под начальством пропретора Квинта Клавдия; в том и другом войске было по два легиона. Вместе с тем было решено, чтобы проконсул Марк Ливий, которому на год была продлена власть, принял от пропретора Гая Теренция два легиона добровольцев и чтобы Квинт Мамилий, передав решение дел между иноземцами своему товарищу, пребывал в Галлии с войском, начальником которого до того был пропретор Луций Порций; ему же приказано было опустошать поля галлов, с приходом Газдрубала перешедших на сторону карфагенян. Гаю Сервилию поручено было защищать Сицилию с двумя каннскими легионами, как то делал ранее Гай Мамилий. Из Сардинии было отозвано старое войско, которым командовал Авл Гостилий; консулы набрали новый легион, с которым должен был туда переправиться Тиберий Клавдий. Продлена была власть на один год Квинту Клавдию и Гаю Гостилию Тубулу с тем, чтобы первый из них управлял Тарентом, а второй – Капуей. Проконсулу Марку Валерию, которому была вручена охрана сицилийского побережья, приказано было сдать тридцать кораблей претору Гаю Сервилию и вернуться со всем остальным флотом в город.

11. Так как государство было встревожено такими большими опасностями войны и причины всех удач и неудач относило к богам, то стали приходить вести о многих чудесных знамениях. В Таррацине молния ударила в храм Юпитера, а в Сатрике – в храм Матери Матуты; жители Сатрика не менее напуганы были и тем, что в храм Юпитера прямо через двери вползли две змеи; из Ания пришло известие о том, что жнецы видели покрытые кровью колосья; в Цере родился поросенок о двух головах и ягненок полумужского и полуженского пола; ходила молва, что в Альбе видели два солнца, и в Фрегеллах ночью стало светло; говорили и о том, что под Римом заговорил бык и что во Фламиниевом цирке на алтаре Нептуна не раз выступали капли пота; кроме того, молния ударила в храмы Цереры, Спасения и Квирина. Консулам было приказано отвратить эти предзнаменования принесением в жертву крупных животных и назначить общественное молебствие на один день. Это было сделано на основании постановления сената. Но одно обстоятельство взволновало человеческие умы более, чем все предзнаменования, как возвещенные извне, так и виденные в самом Риме, а именно: в храме Весты погас священный огонь; весталка, охранявшая в эту ночь огонь, была наказана ударами плетью, по приказанию понтифика Публия Лициния. Хотя в этом событии нельзя было видеть никакого предзнаменования, посылаемого богами, а явилось оно следствием человеческой небрежности, однако решили принести в жертву крупных животных и назначить общественное молебствие у храма Весты.

Прежде чем консулы отправились на войну, сенат поручил им озаботиться о том, чтобы плебеи возвратились к полям, так как, благодаря милости богов, война отдалена от города Рима и от Лация и можно безбоязненно жить на полях: было бы весьма странно больше заботиться об обработке земель Сицилии, чем Италии. Но исполнить это народу было совсем нелегко, так как война истребила много свободных земледельцев, в рабах ощущался недостаток, скот был расхищен, а усадьбы или разрушены, или выжжены. Тем не менее, подчинившись влиянию консулов, значительная часть земледельцев вернулась к своим полям. Вопрос же этот был поднят послами Плацентии и Кремоны; они жаловались на то, что их поля разоряются набегами соседних галлов, что большинство колонистов разбежалось, что города их теперь уже не многолюдны, а поля их совсем пусты и безлюдны. Претору Мамилию было поручено защищать эти колонии от неприятелей; а консулы, в силу постановления сената, издали указ о том, чтобы все граждане Кремоны и Плацентии к известному дню возвратились в свои колонии. Затем в начале весны консулы тоже отправились на войну.

Консул Квинт Цецилий принял войско от Гая Нерона, а Луций Ветурий – от пропретора Квинта Клавдия и пополнил его новыми воинами, набранными им самим. Консулы повели войско к Консенции и опустошали ее окрестности; и вот, когда войско было уже обременено добычей, в одном ущелье оно подверглось неожиданному нападению бруттийцев и нумидийских стрелков. Не только добыча, но и сами воины находились в опасности; впрочем, больше было тревоги, чем борьбы: отправленная вперед консулами добыча и легионы, без всяких потерь, достигли вполне безопасных мест. Отсюда они отправились в пределы луканцев; этот весь народ без сопротивления вновь подчинился власти римского народа.

12. Против Ганнибала в этом году не было никаких дел, ибо и сам он не искал сражения под влиянием удара, так недавно нанесенного его отечеству и ему самому, да и римляне не вызывали его, так как он сидел спокойно: такое огромное значение придавали одному только ему, как вождю, хотя все окружавшее его разрушалось. Да и не знаю, не более ли он заслуживал удивления в несчастье, чем в счастье: ведя войну в течение тринадцати лет в неприятельской стране, так далеко от родины, с переменным успехом, с войском, состоявшим не из своих граждан, но представлявшим сброд всех племен, без общих законов, обычаев, языка, различавшихся друг от друга и по наружности, и по одежде, и по оружию, и по обрядам и религиозным верованиям, и имевших почти различных богов, всех их он так удивительно сумел связать общими узами, что не проявилось несогласия между ними самими, не произошло возмущения против полководца; а между тем и денег часто не хватало на жалованье воинам, и не находилось провианта в неприятельской стране, недостаток которого в Первую Пуническую войну вызвал много ужасных столкновений между полководцами и воинами. А кому не покажется удивительным, что не произошло никакого волнения в лагере после гибели войска Газдрубала с вождем, тогда как в них заключалась вся надежда карфагенян на победу, и после того как, отступая в отдаленный уголок Бруттия, Ганнибал очистил остальную Италию? Ведь к прочим невзгодам присоединилось также и то, что вся надежда на продовольствие для войска заключалась только в стране бруттийцев, которая была бы недостаточна для прокормления такого огромного войска, даже если бы была и вся обрабатываема; а в то время большую часть молодежи отвлекала от обработки полей война и сверх того укоренившийся дурной обычай этого племени вести войну путем грабежа. А из Карфагена не приходило никакой помощи, так как там были озабочены мыслью о том, как бы удержать Испанию, как будто бы в Италии все было благополучно.

Дела в Испании в некоторых отношениях имели ту же участь, а в некоторых – совсем иную. Ту же – в том смысле, что карфагеняне, побежденные в битве, потеряв вождя, были оттеснены на край Испании, к самому Океану, иную – в том, что Испания, вследствие характера страны и ее жителей, не только более, чем Италия, но и более, чем всякая другая страна в мире, давала средства к возобновлению войны. Поэтому-то вот она и была первой провинцией, по крайней мере на материке, куда вступили римляне, но покорена она была после всех, в наш только век, под личным предводительством и главным начальством Августа Цезаря. В то время там, в надежде возобновить войну, снова появился из Гадеса Газдрубал, сын Гисгона, величайший и славнейший вождь той войны, после вождей из фамилии Барки, и, произведя набор в дальней Испании с помощью сына Гамилькара, Магона, вооружил до 50 000 человек пехоты и до 4500 всадников. Относительно числа конницы все почти писатели согласны между собой, что же касается пехоты, то некоторые утверждают, что пехотинцев было приведено к городу Сильпии 70 000 человек. Там, на открытых равнинах, расположились два карфагенских вождя, решившись не уклоняться от боя.

13. Когда до Сципиона дошел слух о сформировании такого большого войска, он посчитал, с одной стороны, невозможным только с одними римскими легионами равняться с такою силою неприятеля, не противопоставив, хоть бы для вида, вспомогательные войска варваров, с другой стороны, понимал, что не следует полагаться на эти силы до такой степени, чтобы от их измены, уже послужившей причиной поражения его отца и дяди, могла зависеть его участь. Он отправил вперед Силана к Кулху, царствовавшему над двадцатью восемью городами, чтобы принять от него всадников и пехотинцев, которых тот обещал набрать в течение зимы; сам же он отправился из Тарракона и, присоединяя мимоходом небольшие вспомогательные отряды от союзников, живших по пути, прибыл в Кастулон. Сюда Силан привел союзнические войска, в количестве 3000 пеших и 500 всадников. Отсюда Сципион двинулся со всем войском, как римским, так союзническим, состоявшим из 45 000 пеших и конных воинов, к городу Бекула.

Когда они строили лагерь, на них напали Магон и Масинисса со всей своей конницей и привели бы в замешательство воинов, занимавшихся укреплением лагеря, если бы на напавших внезапно не бросился отряд конницы, скрытый Сципионом за холмом, как будто бы нарочно для того здесь возвышавшимся. Самых храбрых из неприятельских воинов, которые ближе всех подошли к валу и первыми напали на занятых его укреплением, отбили, едва началось сражение. С остальным неприятельским войском, которое выступило под знаменами и в строгом боевом порядке, битва была продолжительнее, и долгое время исход ее оставался сомнительным. Но когда стали подходить на помощь уставшим войскам в большем числе и с новыми силами сначала легковооруженные когорты, снятые с постов, а потом и оторванные от работ воины, которым было приказано взяться за оружие, и когда таким образом из лагеря направлялось в битву уже большое вооруженное войско, то, бесспорно, карфагеняне и нумидийцы обратились в бегство. Сначала уходили они с поля сражения по турмам[957]957
  …по турмам… – В Римской республике конный отряд из 30 всадников.


[Закрыть], нисколько не смешав своих рядов вследствие страха и поспешности; но потом, когда римляне стали сильнее теснить задние ряды карфагенян и невозможно было выдержать этого натиска, совершенно уже забыв о сохранении строя, они бросились врассыпную, спасаясь в бегстве, куда кому было ближе. Хотя вследствие этого сражения римляне значительно ободрились, а неприятели пали духом, однако в продолжение нескольких последующих дней беспрерывно с обеих сторон продолжались стычки конницы и легковооруженных воинов.

14. Достаточно испытав силы в этих легких схватках, Газдрубал первый вывел свои войска в боевом порядке, а затем выступили и римляне. Оба войска стояли перед валом построившись, и так как ни те ни другие не начинали боя, а между тем день клонился уже к вечеру, то сначала карфагенский вождь, а потом и римский, отвели свои войска назад в лагерь. То же самое повторялось в течение нескольких дней. Карфагенский вождь всегда первым выводил войска из лагеря и первым же давал сигнал к отступлению, когда они уставали стоять. Ни с той ни с другой стороны не было сделано ни шага вперед, не было пущено ни одного дротика, не было произнесено ни одного слова. В центре с одной стороны стояли римляне, с другой – карфагеняне вместе с африканцами, а по флангам находились союзники; то были испанцы – у тех и у других. Впереди флангов карфагенского войска стояли слоны, которые издали казались целыми укреплениями.

В обоих лагерях толковали уже, что сражение будет дано в том же порядке, в каком они стояли на поле битвы, что центр войск римских и карфагенских, между которыми собственно и идет борьба, сразится с одинаковой силой духа и оружия. Лишь только Сципион заметил, что в это твердо верят, он нарочно изменил весь порядок строя на тот день, в который намерен был дать сражение. Он с вечера отдал приказание по лагерю, чтобы до рассвета всадники позавтракали и накормили лошадей и чтобы они в полном вооружении держали взнузданных и оседланных коней. Чуть стало светать, как Сципион двинул всю конницу и легковооруженных воинов на передовые посты карфагенян; вслед за тем сам он выступил с тяжеловооруженными легионами, укрепив фланги римскими воинами, а в середину поместив союзников, сверх всякого ожидания, укоренившегося в умах как его воинов, так и противников. Газдрубал, пробужденный криками всадников, выскочил из палатки и, видя тревогу перед валом и смятение своих воинов и заметив вдали блестевшие знамена легионов и равнины, покрытые неприятельскими войсками, тотчас направил всю свою конницу на конницу неприятелей, а сам выступил из лагеря с пехотой, не сделав никакой перемены в обычном порядке ее построения.

В битве конницы уже долгое время счастье склонялось то на ту, то на другую сторону, и сама по себе она не могла быть решена, так как те, которые были отбиты – а это случалось почти поочередно, – могли безопасно отступить в ряды пехоты. Но когда между боевыми линиями оставалось уже расстояние не более пятисот шагов, то Сципион, дав сигнал к отступлению и приказав рядам раздвинуться, пропустил в середину всю конницу и легковооруженных и, разделив их на две части, поместил в виде резерва за флангами. Затем, когда пришло уже время начать бой, он приказывает испанцам, составлявшим центр его боевой линии, идти вперед медленным шагом, а сам с правого фланга, которым он командовал, отправляет гонца к Силану и Марцию с приказанием растянуть их фланг налево так же, как они видели движение у него направо, и пустить в бой с неприятелем легкую пехоту и конницу, прежде чем центры обеих армий успеют сойтись. Когда таким образом оба фланга развертывались, вожди на каждой стороне с тремя когортами пехоты и тремя отрядами конницы, не считая копейщиков, ускоренным шагом шли на неприятеля, а остальные отряды следовали за ними по косой. В середине образовался изгиб, так как испанцы шли довольно медленно. И уже на флангах завязался бой; между тем как главная сила неприятелей – карфагенские ветераны и африканцы – не подошли еще на расстояние полета стрелы и не осмеливались расходиться по флангам для помощи сражающимся, чтобы не открыть этим центра строя приближающемуся с противоположной стороны врагу. Фланги были сжаты с двух сторон: всадники, легковооруженные и копейщики, сделав обходное движение, теснили их с боков, а когорты наступали с фронта, чтобы отрезать фланги от остального войска.

15. Битва эта была далеко не равной, как во всех других отношениях, так и особенно в том, что толпа балеарцев и испанских новобранцев была противопоставлена римским и латинским воинам. По мере того как день подвигался вперед, в войске Газдрубала стал ощущаться недостаток сил, так как происшедшая ранним утром тревога застигла его воинов врасплох и заставила их поспешно выйти в боевом порядке, прежде чем они успели подкрепить свои силы пищей. К тому же Сципион нарочно затягивал время, чтобы битва происходила поздно: только в седьмом часу пехота бросилась на фланги; до центра же войска битва дошла значительно позже, для того, чтобы зной полуденного солнца, изнурение, вызываемое необходимостью стоять под оружием, а вместе с тем ощущения голода и жажды обессилили карфагенян прежде, чем они вступят в рукопашный бой с римлянами. Таким образом карфагеняне стояли, опираясь на щиты. К довершению всего, уже слоны, испуганные шумным нападением конницы, копейщиков и легковооруженных, бросились с флангов в центр строя. Поэтому неприятели, утомленные физически и упав духом, отступили, но в полном порядке, совершенно так, как будто бы шло нисколько не пострадавшее войско, повинуясь приказанию своего полководца. Но когда победители, увидав, что счастье склоняется на их сторону, с большим ожесточением стали наступать со всех сторон и выдержать этот натиск было нелегко, то, хотя Газдрубал и силился сдержать свое войско и остановить отступление, крича, что позади есть холмы, которые могут служить им убежищем, если они будут отступать неторопливо, все же страх стал брать верх над стыдом, когда ближайшие к неприятелю ряды стали отступать, и они, вдруг повернув тыл, все бросились бежать. И сначала они старались удержаться у подошвы холмов и вернуть воинов в строй, так как римляне медлили занять своим войском противолежащий холм. Но затем, увидав, что начинается дружная атака, они снова бросились в бегство и в ужасе были загнаны в лагерь.

Римляне находились уже недалеко от вала и, стремительно несясь, овладели бы им, если бы после палящего зноя, какой бывает среди обильных дождем туч, не разразился такой ливень, что победители едва успели отступить в свой лагерь, а некоторых даже объял суеверный страх перед попыткой еще что-либо предпринимать в этот день. Хотя ночь и ливень призывали изнемогавших от труда и ран карфагенян к необходимому покою, однако страх и угрожавшая опасность не позволяли им медлить; поэтому, ввиду возможности, что на рассвете лагерь будет осажден неприятелем, и желая защитить себя укреплениями, так как на оружие мало надежды, они натаскали камней с ближайших окрестных долин и тем увеличили высоту вала. Но переход союзников на сторону неприятелей заставил признать бегство более надежным, чем дальнейшее пребывание на том же месте. Начало отпадения было положено царьком турдетанов Аттеном, который перешел на сторону римлян с большим отрядом соплеменников. Затем два укрепленных города и их гарнизоны были переданы их начальниками римскому вождю. Боясь, чтобы эта зараза не получила более широкого распространения, раз уж обнаружилась склонность к отпадению, Газдрубал в тиши ближайшей ночи снялся с места.

16. На рассвете, как только стоявшие на караулах донесли Сципиону об уходе неприятеля, он сейчас же приказал выступить в поход, послав вперед конницу; и войско шло так быстро, что несомненно настигло бы неприятеля, если бы шло прямым путем следом за ним; но поверили проводникам, что есть другой, более короткий, путь к реке Бетис, где они могут напасть на неприятеля во время его переправы. Так как переход через реку был отрезан, то Газдрубал повернул к Океану, а оттуда начал уже отступать далее, как будто обратившись в бегство, благодаря чему он успел уйти на значительное расстояние от римских легионов. Между тем конница и легкая пехота, нападая на них то с тыла, то с флангов, не давали им покоя и задерживали их отступление. Но так как им на каждом шагу приходилось останавливаться и отражать то конницу, то копейщиков, то вспомогательные пешие войска, – успели подойти легионы. Тогда началась уже не битва, а резня, вроде бойни скота, пока сам полководец не дал примера к бегству и не выбрался на ближайшие холмы приблизительно с 6000 полувооруженных воинов, так как остальные были частью перебиты, частью взяты в плен. Карфагеняне поспешно укрепили на самом высоком холме наскоро разбитый лагерь и легко защищались там, так как, вследствие крутизны подъема, попытки врага взобраться на него были безуспешны. Но осаду, в месте голом и бесплодном, можно было выдержать лишь в течение немногих дней; поэтому воины стали переходить на сторону неприятеля, а наконец и сам полководец, призвав корабли – а море отсюда было недалеко, – ночью бросил войско и сам бежал в Гадес.

Услыхав о бегстве неприятельского вождя, Сципион оставил Силану для продолжения осады лагеря 10 000 пехотинцев и 1000 всадников, а сам с остальным войском, сделав безостановочно семьдесят дневных переходов, возвратился в Тарракону, чтобы, удостоверяясь в верности царьков и общин Испании, иметь возможность вознаградить их согласно со справедливой оценкой их заслуг. После его ухода Масинисса, тайно переговорив с Силаном, чтобы подготовить к перемене плана действий и подчиненное ему племя, переправился в Африку с немногими из соотечественников; в то время не вполне ясна была причина, побудившая его к измене, но его непоколебимая верность после этого до последних дней жизни является доказательством того, что даже и тогда он действовал не без основательного повода. На присланных обратно Газдрубалом кораблях Магон направился в Гадес; остальное войско, покинутое своими полководцами, частью перешло к врагам, частью рассеялось в бегстве по ближайшим общинам, причем ни один отряд не выдавался сколько-нибудь своей численностью или силами. Вот каким образом были изгнаны из Испании карфагеняне под личным предводительством и главным начальством Публия Сципиона на четырнадцатый год после начала войны и на пятый после того, как Публий Сципион принял провинцию и войско. Немного спустя Силан возвратился в Тарракон к Сципиону с известием об окончании войны.

17. Луций Сципион со многими знатными пленными был послан в Рим, чтобы возвестить там о завоевании Испании. В то время как все остальные обнаруживали величайшую радость и прославляли это дело, один виновник его, человек с ненасытной жаждой к подвигам и истинной славе, считал завоевание Испании делом ничтожным сравнительно с тем, что предвидел в будущем его великий гений. Он уже видел перед собою Африку и великий Карфаген и верил в то, что слава этой войны как бы сосредоточена там для того, чтобы дать ему почетное имя.

И вот, считая необходимым принять к этому предварительные меры и расположить к себе сердца царей и народов, он решил прежде всего испытать Сифака, царя масесулиев. Масесулии, племя, родственное маврам, обитает как раз против берегов Испании, где расположен Новый Карфаген. В то время царь их был связан договором с карфагенянами: предполагая, что этот договор не более важен и священен для Сифака, чем вообще для варваров, верность которых зависит от счастья союзников, Сципион отправляет к нему послом Гая Лелия с дарами. Польщенный этим и руководясь тем, что римлян везде сопровождала удача, у карфагенян же в Италии дела были не удачны, а в Испании уже не было никаких дел, варвар согласился на дружбу с римлянами, заявив, что обмен клятв, скрепляющих эту дружбу, должен произойти не иначе, как в присутствии самого римского полководца. Таким образом Лелий, получив от царя обещание только относительно того, что, прибыв к нему, Сципион не подвергнется опасности, возвратился назад. Так как он имел виды на Африку, то для него было во всех отношениях весьма важно склонить на свою сторону Сифака: это был богатейший царь той страны, он испытал уже счастье в войне с самими карфагенянами, да и пределы его царства были удобно расположены относительно Испании, так как отделялись от нее узким проливом. Поэтому Сципион, считая это дело стоящим того, чтобы стремиться к нему, даже подвергаясь большой опасности, так как иначе было невозможно, оставил для защиты Испании Луция Марция в Тарраконе и Марка Силана в Новом Карфагене, куда тот пришел из Тарракона сухим путем, сделав большие переходы. Сам он отправился из Карфагена с Гаем Лелием на двух пентерах и прибыл в Африку, причем плыл большей частью на веслах, пользуясь тихой погодой, и только изредка помогал им легкий ветер. Случайно вышло так, что в это самое время Газдрубал, прогнанный из Испании, вошел с семью триремами в гавань и, бросив якорь, готовился пристать к берегу, как вдруг замечены были две пентеры, принадлежность которых неприятелю была для всех несомненна и которые они могли, пользуясь численным превосходством, захватить прежде, чем те войдут в гавань; но произошла только тревога и переполох, там как воины и моряки в одно время старались приготовить к бою оружие и снарядить корабли. Действительно, пользуясь усилившимся с моря ветром, пентеры вошли на парусах в гавань прежде, чем карфагеняне успели вытащить якоря, а в царской гавани никто более не осмелился беспокоить их. Таким образом первым высадился на землю Газдрубал, а за ним и Сципион с Лелием – и отправились к царю.

18. В Сифаке вызвало чувство гордости – да оно и не могло быть иначе – то обстоятельство, что вожди двух могущественнеших в то время народов явились к нему в один и тот же день с просьбой о мире и дружбе. Обоих их Сифак пригласил, как гостей, и, так как случай свел их под одной кровлей и у одних и тех же пенатов, то он попытался свести их для беседы с целью прекратить вражду; но Сципион заявил, что лично у него нет против карфагенян никакой ненависти, которую бы могла уничтожить беседа, вступать же с врагом в какие бы то ни было переговоры по государственным вопросам без приказания сената он не может; а так как царь главным образом настаивал на том, чтобы не показалось, будто один из гостей не допущен к столу, то Сципион согласился присутствовать на пире. Таким образом они обедали у царя вместе, и Сципион с Газдрубалом возлежали даже на одном ложе, как того желал царь. Сципион обладал такою обходительностью, таким природным тактом во всем, что своей приятной беседой привлек к себе не только Сифака, варвара, незнакомого с римскими обычаями, но даже и заклятого врага Газдрубала. Последний говорил, что этот человек при личном свидании вызвал в нем большее удивление, чем своими военными подвигами, и что он уже не сомневается в переходе Сифака и его царства во власть римлян: таким искусством привлекать к себе человеческие сердца владеет этот муж. Таким образом карфагенянам следует не столько искать причины, почему они потеряли Испанию, сколько подумать о том, как им удержать за собою Африку. Ведь не с целью путешествия и не для того только, чтобы побродить около красивых берегов, такой великий римский полководец, покинув только что покоренную им провинцию, оставив войска, переправился с двумя кораблями в Африку, во вражескую страну, отдавшись во власть царя, верность которого не испытана, но потому, что он питает надежду подчинить себе Африку. Этот план давно уже созрел в уме Сципиона, и он открыто выражал неудовольствие, что он, Сципион, не ведет войну в Африке подобно тому, как Ганнибал в Италии.

Заключив договор с Сифаком, Сципион покинул Африку и после борьбы в открытом море с непостоянными и большей частью бурными ветрами на четвертый день вошел в гавань Нового Карфагена.

19. Хотя Испания и успокоилась от волнения, вызываемого Пунической войной, все-таки было ясно, что некоторые общины, сознавая свою вину, оставались спокойными скорее под влиянием страха, чем из верности; из них особенно выдавались по своему могуществу и по степени виновности Илитургис и Кастулон. Жители Кастулона, бывшие союзниками римлян при счастливых обстоятельствах, перешли на сторону пунийцев после гибели Сципионов с войсками. Жители Илитургиса к отпадению присоединили злодеяние, выдавая и умерщвляя бежавших к ним после этого побоища римлян. Сурово расправиться с этими народами тотчас по прибытии, когда дела в Испаниях были сомнительны, было бы не столько полезно, сколько справедливо; теперь же, когда все уже успокоилось, и так как, по-видимому, наступило время наказать изменников, Сципион, вызвав из Тарракона Луция Марция, отправил его с третьей частью войск для осады Кастулона; а сам с остальным войском подступил к Илитургису, сделав около пяти переходов. Ворота были заперты, и сделаны все необходимые распоряжения и приготовления для того, чтобы отразить осаду: до такой степени сознание заслуженной, по их убеждению, кары было для них равносильно объявлению войны.

Указывая на это, и начал Сципион свое увещание к воинам: сами испанцы, запирая ворота, показали, какого наказания они заслужили; поэтому с ними следует вести войну с бóльшим ожесточением, чем с карфагенянами, так как с последними почти без озлобления идет борьба за владычество и славу, а первых следует наказать за их вероломство, жестокость и преступление. Наступило время отомстить и за гнусное избиение сотоварищей, и за коварство, которое оказалось бы приготовленным и для них самих, если бы они, обратившись в бегство, попали туда же, и серьезным примером навеки установить, чтобы никто никогда не считал возможным безнаказанно оскорбить римского гражданина или воина, в каком бы он ни был положении. Воодушевленные таким увещанием вождя, они раздают лестницы избранным воинам из каждого манипула. Разделив войско так, чтобы одной частью его командовал легат Лелий, они одновременно нападают на город с двух сторон, наводя таким образом двойной страх на защитников. Не один вождь и не несколько старейшин увещевали горожан, но собственный страх каждого, основанный на сознании своей вины, побуждал его к энергичной защите города, и сами они ни на минуту не забывали и другим напоминали, что их хотят не победить, а наказать. Так как всем им предстоит умереть, то важно то, умрет ли каждый из них в битве и в строю, где общее военное счастье часто придает силу побежденному и унижает победителя, или испустит дух после сожжения и разрушения города, на глазах взятых в плен жен и детей, под ударами и в цепях, подвергшись всевозможному позору и поруганию.