Текст книги "История Рима от основания Города"

Римляне уже дошли до своих, стоявших в глубине долины; с прибытием войска и главнокомандующего они возобновили сражение и, сделав натиск, снова обратили врага в бегство. Филипп со щитоносцами и с правым флангом пехотинцев, составлявшими ядро македонского войска, называвшееся фалангой, почти бегом спешит к врагу; одному из своих царедворцев, Никанору, он приказывает идти немедленно вслед за ним с остальными войсками.

Сначала он очень обрадовался, когда взошел на горы и увидел по лежащему там немногочисленному оружию и телам врагов, что в том месте происходило сражение, что римляне оттуда прогнаны и сражение продолжается почти у лагеря неприятеля; но вскоре, когда его воины стали прибегать назад и страх обратился на македонян, царь некоторое время колебался, не увести ли войска обратно в лагерь. Но затем, когда стал приближаться враг, и помимо того, что избивались обратившиеся в бегство и не могли спастись, если их не защитить, отступление даже для него самого стало уже небезопасно, он вынужден был рискнуть всеми силами, хотя часть воинов еще не явилась, поместил на правом фланге конницу и легковооруженных, которые участвовали в сражении, щитоносцам же и македонской фаланге приказал положить копья, длина которых служила помехой, и сражаться мечами. Вместе с тем, чтобы нелегко было прорвать строй, он взял половину с фронта и удвоил ряды, поставив их вглубь, чтобы строй лучше был длинный, чем широкий; в то же время он приказал сплотить ряды так, чтобы оружие прикасалось к оружию, человек к человеку.

9. Квинкций, приняв в промежутки между знаменами и рядами тех, которые участвовали в сражении, дает сигнал трубою. Говорят, редко в другое время бывал в начале сражения такой громкий крик: случайно в одно время закричали обе армии и не только те, которые сражались, но и резервы, и те, которые в то самое время вступали в сражение. На правом фланге побеждал царь более всего благодаря позиции, так как сражался с возвышенностей; на левом фланге происходил беспорядок особенно тогда, когда приближалась часть фаланги, принадлежавшая к арьергарду. Центр, который был ближе к правому флангу, стоял в качестве зрителя, смотря на сражение, как будто нисколько не касавшееся его. Прибывшая фаланга, представлявшая собою скорее движущиеся колонны, чем боевой строй, пригодная скорее для похода, чем для сражения, едва взошла на гору. Хотя Квинкций видел, что на правом фланге его воины отступают, тем не менее он сделал нападение, пустив вперед слонов, на эту фалангу, еще не успевшую построиться, полагая, что бегство одной части увлечет за собою и прочие. Расчет оказался верным. Македоняне тотчас обратились в бегство, испугавшись животных; римляне преследовали бегущих, но один из военных трибунов, приняв решение сообразно с обстоятельствами, взял воинов двадцати знамен, оставил ту часть своих, которая несомненно побеждала, сделал небольшое обходное движение и напал на правый фланг врагов с тыла. Нападение с тыла привело бы в беспорядок всякий строй; но к общему смятению всех, естественному при таком обстоятельстве, присоединилось то, что македонская фаланга, тяжелая и неподвижная, не могла повернуться да и не позволяли сделать это те, которые немного раньше отступали перед фронтом, а теперь сами нападали, заметив испуг. Сверх того, македонян стесняло и место, потому что гору, с которой они сражались, они передали врагу, обошедшему их с тыла в то время, как они по склону горы преследовали обращенных в бегство римлян. Недолгое время, находясь в середине, они подвергались избиению, затем большинство, побросав оружие, обратилось в бегство.

10. Филипп с небольшим числом пехотинцев и всадников сначала занял холм, который выше прочих, чтобы посмотреть, каково положение на его левом фланге, затем, увидев беспорядочное бегство и блеск оружия и знамен на всех окрестных холмах, сам тоже вышел из строя. Преследуя отступавших, Квинкций внезапно увидел, что македоняне вытягивают копья; не зная, к чему они готовятся, он ненадолго остановился вследствие новизны дела. Затем узнав, что это обычай македонян, когда они сдаются, решил пощадить побежденных; но воины, не зная, что враги прекратили сражение и чего желает главнокомандующий, сделали на них нападение: первых перебили, прочих обратили в бегство. Царь беспорядочно бежал в Темпейскую долину. Там один день он простоял у Гонны, чтобы принять оставшихся после сражения. Победители-римляне врываются во вражеский лагерь в надежде на добычу, но находят большую часть его уже разграбленным этолийцами. В тот день 8000 врагов было убито, 5000 взято в плен. Победителей пало около 700. Если кто верит Валерию, чрезмерно увеличивающему всякие числа, то в тот день было убито 40 000 врагов, взято в плен – тут он лжет скромнее – 5700 человек и 249 военных знамен. Клавдий тоже сообщает, что врагов было убито 32 000, взято в плен 4300. Мы поверили не самому меньшему числу, но следовали Полибию, надежному повествователю как вообще истории римлян, так в особенности тех деяний, которые совершены ими в Греции.

11. Собрав из бегства тех, которые были рассеяны разными случаями во время сражения и шли по его следам, Филипп отправил в Ларису людей сжечь царский архив, чтобы он не попал в руки врагов, и удалился в Македонию. Квинкций продал пленных и добычу, уступив часть ее воинам, и отправился в Ларису, не зная достоверно, в какую сторону направился царь и к чему он готовится. Туда явился от царя парламентер под предлогом заключить перемирие на то время, пока будут взяты для погребения павшие в бою, а на самом деле попросить позволения отправить послов. На то и другое было получено согласие римлянина, даже приказано было передать царю, чтобы он не беспокоился; это особенно оскорбило этолийцев, которые уже сердились, жалуясь на то, что победа изменила главнокомандующего: до сражения он обыкновенно все сообщал союзникам, – и важное, и неважное, а теперь они лишены всякого участия в совещаниях; он сам все делает по собственному усмотрению; уже он добивается для себя лично расположения Филиппа, чтобы таким образом этолийцы испытали только опасности и трудности войны, а плоды мира и благодарность за него римлянин присвоил себе. Было несомненно, что уважение к ним несколько уменьшилось, но они не знали, почему им оказывают невнимание. Они предполагали, что Квинкций, человек недоступный корыстолюбию, домогается царских подарков. Но он заслуженно сердился на этолийцев, во-первых, за их ненасытную жадность к добыче и заносчивость, так как они присваивали себе славу победы и своим хвастовством оскорбляли слух всех, во-вторых, он видел, что по уничтожении Филиппа, когда будет сокрушено могущество Македонского царства, они должны считаться владыками Греции. Вследствие этих причин он многое делал намеренно, чтобы в глазах всех они были и казались более ничтожными и легкомысленными.

12. Врагу было дано перемирие на пятнадцать дней и назначены переговоры с самим царем. Прежде чем наступило их время, Квинкций созвал на совет союзников, сделал доклад и спросил, какие условия мира угодно предписать. Аминандр, царь афаманов, высказал свое мнение вкратце: мир-де следует заключить на таких условиях, чтобы Греция и в отсутствие римлян имела довольно сил для охраны мира и свободы. Речь этолийцев была суровее; предпослав несколько слов о том, что римский главнокомандующий поступает правильно и последовательно, сообщая условия мира своим союзникам по ведению войны, они заявили, что он совершенно ошибается, если рассчитывает оставить мир для римлян и свободу для Греции довольно надежными, не убив Филиппа или не лишив его престола; а то и другое легко сделать, если он пожелает воспользоваться теперешними обстоятельствами. На это Квинкций заметил этолийцам, что они забывают об обычаях римлян и противоречат себе, высказав такое мнение: на всех прежних собраниях и переговорах они всегда говорили об условиях мира, а не о том, чтобы война велась до истребления, и римляне, помимо древнейшего обычая щадить побежденных, представили особенное доказательство своего милосердия, заключив мир с Ганнибалом и карфагенянами. Но он оставляет карфагенян; сколько раз союзники вступали в переговоры с самим Филиппом? Однако никогда не было речи о том, чтобы он удалился из своего царства. Или война сделалась непримиримой, потому что он побежден в сражении? Ожесточенно нападать следует на вооруженного врага; с побежденным – чем кто сильнее, тем должен обходиться более кротко. Македонские цари кажутся грозою для свободы Греции; но, если уничтожить это царство вместе с народом, то на Македонию и Грецию бросятся фракийцы, иллирийцы, за ними галлы, племена дикие, неукротимые. Устраняя ближайшие опасности, они не должны открывать доступа к себе еще большей грозе. Когда претор этолийский Феней прерывал его и заявлял, что Филипп, если теперь вырвется, то вскоре начнет более серьезную войну, Квинкций сказал: «Перестаньте шуметь, когда нужно обсуждать! Мир будет заключен не на таких условиях, чтобы Филипп мог затеять войну».

13. На следующий день после этого собрания царь приходит к ущелью, которое ведет в Темпейскую долину – это место было назначено для переговоров, – а на третий день ему дается аудиенция в многочисленном собрании римлян и союзников. Здесь Филипп весьма благоразумно предпочел поступиться добровольно тем, без чего мир не мог быть достигнут, чем быть вынуждену к тому препирательствами, и потому заявил, что он согласен на все, что во время предшествующих переговоров приказали римляне или потребовали союзники, а прочее предоставляет решению сената. Хотя такая уступчивость должна была бы замкнуть уста всем даже злейшим врагам, однако этолиец Феней среди всеобщего молчания сказал: «Что же, Филипп? Отдашь ли ты наконец нам Фарсал, Ларису, Кремасту, Эхин и Фтиотийские Фивы?» Когда Филипп сказал, что нет никакого препятствия взять эти города, возник спор о битвах между римским главнокомандующим и этолийцами: Квинкций утверждал, что они по праву войны сделались собственностью римского народа, потому что, когда он придвинул армию, то, ничего не трогая, пригласил жителей заключить дружбу, однако они предпочли союз с царем римскому союзу, несмотря на то, что была полная возможность отложиться от царя. Феней считал справедливым, чтобы этолийцам было возвращено то, что они имели до войны, в силу военного союза, да и в первом договоре было предусмотрено, чтобы военная добыча, состоящая в движимом имуществе, оставалась за римлянами, а земля и взятые города – за этолийцами. Квинкций возразил: «Вы сами нарушили условия того договора, когда, оставив нас, заключили мир с Филиппом. Но если бы договор и оставался в силе, все-таки указанные условия относились бы ко взятым городам, фессалийские же государства добровольно подчинились нашей власти». Эти слова, одобренные всеми союзниками, этолийцам не только в настоящее время тяжело было выслушивать, но они вскоре послужили еще причиной войны и великих вызванных ею поражений.

С Филиппом состоялось соглашение, что он даст в заложники своего сына Деметрия и некоторых из числа друзей и представит двести талантов, а относительно прочего ему предстояло отправить послов в Рим, и для этого было заключено перемирие на четыре месяца. Принято было обязательство возвратить Филиппу заложников и деньги, если мир у сената не будет испрошен. Говорят, что для римского главнокомандующего не было другой более важной причины ускорить мир, кроме дошедшего известия о том, что Антиох затевает войну и намеревается перейти в Европу.

14. В то же время и, как некоторые передают, в тот же день ахейцы разбили под Коринфом в правильном сражении царского полководца Андросфена. Собираясь сделать этот город опорным пунктом против греческих государств, Филипп вызвал оттуда влиятельных лиц под предлогом переговоров о том, сколько всадников могут выставить коринфяне для войны, и удержал их в качестве заложников; сверх того, кроме бывших там уже прежде 500 македонян и вспомогательного войска в 800 человек, состоявшего из разных племен, он отправил туда 1000 македонян, 1200 иллирийцев и фракийцев и 800 критян, служивших у той и другой из воюющих сторон; к ним были присоединены беотийцы, фессалийцы и акарнанцы – всего 1000 человек – все вооруженные щитами, и из юношей самих коринфян 700, так что всего вооруженных было 6000 человек. Такое количество войска внушило Андросфену смелость дать решительное сражение. Ахейский претор Никострат находился в Сикионе с 2000 пехотинцев и сотней всадников, но, видя себя неравным ни по числу, ни по роду оружия, он не выходил из-за стен. Царские же войска, состоявшие из пехотинцев и всадников, рыскали и опустошали области Пелленскую, Флиунтскую и Клеонскую; наконец, укоряя врага в трусости, они стали переходить в Сикионскую область; мало того, объезжая на кораблях, они опустошали весь приморский край Ахайи. Ввиду того, что враги делали это слишком беспорядочно и небрежно, как обыкновенно бывает при излишней самоуверенности, Никострат возымел надежду напасть на них неожиданно и отправил тайно гонца в соседние государства объявить, в какой день и в каком числе вооруженные из каждого государства должны собраться у Апелавра – место это находится в Стимфальской области. Когда к назначенному дню все было готово, Никострат тотчас отправился оттуда ночью через Флиунтскую область и пришел в Клеоны, оставляя всех в неведении относительно того, что он замышляет. Было же у него 5000 пехоты – в том числе <…> легковооруженных и 300 всадников. Разослав лазутчиков узнать, в какую сторону рассеятся враги, он стал с этим войском ждать.

15. Андросфен, ничего не зная, отправился из Коринфа и расположился лагерем у реки Немей, протекающей между Коринфской и Сикионской областями. Отпустив здесь одну половину войска, он разделил другую на три части и со всей конницей приказывает им идти опустошать одновременно области Пелленскую, Сикионскую и Флиунтскую. Эти три отряда разошлись в разные стороны. Как только донесено было об этом в Клеоны Никострату, он тотчас отправил сильный отряд наемных воинов для занятия хребта, по которому проходят в Коринфскую область, а сам, поместив перед знаменами всадников, чтобы они шли впереди, поспешно последовал с двойным отрядом; в одном шли наемные воины с легковооруженными, в другом – вооруженные щитами, составлявшие ядро войск у этих племен. Уже конница и пехота находились недалеко от лагеря и некоторые из фракийцев сделали нападение на блуждавших врассыпную по полям врагов, когда внезапно распространяется в лагере страшная весть. Андросфен был в ужасе, так как он только изредка видел на холмах перед Сикионом врагов, не осмеливавшихся сойти в равнины, и уж никогда не поверил бы, что они подступят к нему, оставив позицию у Клеон. Он велит дать сигнал трубой и вернуть своих воинов, врассыпную разошедшихся из лагеря; приказав остававшимся с ним немедленно взяться за оружие и выйдя с небольшим отрядом из ворот, он сам выстраивает его в боевой порядок на берегу реки. Так как прочие войска едва возможно было собрать и выстроить, то они не выдержали первого натиска врагов; только македонян было больше всего под знаменами, и они долгое время делали сомнительной надежду на победу. Наконец, когда все прочие бежали, оставив их без прикрытия, и два отряда врагов уже стали теснить их с разных сторон (легковооруженные – с фланга, вооруженные щитами и пельтасты – с фронта), тогда и они, так как дело клонилось не в их пользу, сначала отступили, а затем в силу необходимости обратились в бегство, и большая часть, побросав оружие, направилась в Коринф, потому что не оставалось никакой надежды удержать за собой лагерь. Никострат, отрядив наемных воинов преследовать этих, а конницу и вспомогательное войско фракийцев направив против опустошителей Сикионской области, там также произвел большое кровопролитие, чуть ли не большее, чем в самом сражении. Равным образом из тех, которые опустошали Пелленскую и Флиунтскую область, часть, ничего не зная о случившемся, возвращалась в беспорядке в лагерь и наткнулась на неприятельские аванпосты, надеясь встретить свои, часть, догадываясь по беспорядку об истине, разорялась в бегстве в разные стороны, так что была захватываема во время блуждания даже земледельцами. Пало в тот день 1500 человек, взято в плен 300. Вся Ахайя была освобождена от большого страха.

16. Раньше, чем произошло сражение при Киноскефалах, Луций Квинкций вызвал на Коркиру царьков-акарнанцев, которые одни только из всех племен греческих оставались в союзе с македонянами, и положил там некоторое начало возмущению. Держали же их в дружбе с царем особенно два обстоятельства: во-первых, врожденная этому племени честность, во-вторых, страх и ненависть к этолийцам. Назначено было собрание в Левкаде. Но не все акарнанцы собрались туда, да и собравшиеся не все были одинакового мнения. Однако два царька и должностные лица добились того, что по их личному желанию состоялось постановление о союзе с римлянами. Все отсутствовавшие вознегодовали на это. Воспользовавшись этим ропотом, Филипп послал на собрание двух акарнанских царьков, Андрокла и Эхедема, и они повлияли не только на уничтожение постановления о союзе с римлянами, но и на то, что Архелай и Бианор, оба царьки племени, были осуждены на собрании за измену, потому что советовали вышеупомянутое постановление, а претор Зевксид был лишен власти за то, что сделал доклад об этом. Тогда осужденные сделали безрассудную попытку, но по концу оказавшуюся удачной. Друзья советовали им уступить обстоятельствам и уйти к римлянам на Коркиру, а они решились явиться к толпе и или этим самым смягчить гнев, или подвергнуться тому, чему придется. Когда они вошли в многолюдное собрание, то сначала произошел шум и ропот, потому что все изумились; затем наступило молчание, как из уважения к их прежнему достоинству, так и вследствие сострадания к настоящему их положению. Когда явилась возможность им произнести речь, то они стали говорить сначала с мольбою, а затем, когда дошли до оправдания в обвинениях, то с такою уверенностью, какую дает невинность, наконец осмелились даже сами кое на что жаловаться и порицать за несправедливость к себе. Эта речь их произвела такое впечатление, что все постановления против них большинством были отменены; но тем не менее решено было возвратиться к союзу с Филиппом и отвергнуть дружбу с римлянами.

17. В Левкаде состоялись такие постановления. Это была столица Акарнании, и туда сходились на собрание все племена. Поэтому, когда об этой внезапной перемене донесено было на Коркиру легату Фламинину, он тотчас отправился с флотом в Левкаду и пристал к так называемому Герею. Оттуда он подступил к стенам со всякими метательными снарядами и машинами, при посредстве которых берут города, рассчитывая, что при первом страхе настроение может перемениться, но, не замечая никакой склонности к миру, начал ставить винеи и башни и придвигать к стенам таран.

Вся Акарнания лежит между Этолией и Эпиром и обращена на запад к Сицилийскому морю. Левкадия – теперь остров, отделенный от Акарнании мелким проливом, прорытым человеческими руками; а в то время она была полуостровом, который соединялся с западной частью Акарнании посредством узкого перешейка; этот перешеек простирался в длину почти на пятьсот шагов, а в ширину не более ста двадцати шагов. В этом тесном месте стояла Левкада, прислонившись к холму, обращенному на восток, к Акарнании; нижние части города представляют равнину, прилегающую к морю, которым Левкадия отделяется от Акарнании. С этой стороны город и с суши и с моря может быть взят, потому что и залив скорее имеет сходство со стоячими водами, чем с морем, и равнина состоит не из горных пород и удобна для осадных работ. Поэтому стены, будучи подрыты или пробиты тараном одновременно во многих местах, стали обрушиваться. Но насколько удобен был для осаждающих сам город, настолько было неодолимо мужество врагов; день и ночь они внимательно чинили попорченные стены, загораживали образовавшиеся вследствие разрушения бреши, энергично вступали в битву и скорее стены защищали оружием, чем самих себя стенами. И осада затянулась бы долее, чем ожидали римляне, если бы какие-то изгнанники италийского происхождения, жившие в Левкаде, не приняли в город воинов со стороны крепости. Все-таки, когда они сбегали с возвышенности с большим шумом, левкадийцы, построившись на площади, завязали правильное сражение и довольно долго удерживали их. Между тем посредством лестниц во многих местах взяты были стены, и войско вошло в город по грудам камней и брешам в стенах; уже сам легат с большим отрядом окружил сражавшихся. Тогда часть жителей была перебита в середине, часть, побросав оружие, сдалась победителю. Спустя немного дней все народы Акарнании, услыхав о сражении, происшедшем при Киноскефалах, подчинились легату.

18. В те же дни, когда судьба во всем вдруг стала клониться против Филиппа, также и родосцы пожелали освободить от него континентальную область, называемую Переей, бывшую во владении у их предков. С этой целью они отправили претора Павсистрата с 800 ахейских пехотинцев и почти с 1900 вооруженных воинов, собранных из разного рода вспомогательных войск; тут были галлы, писветы, нисветы, тамианы, ареи из Африки и лаодикейцы из Азии. С этими войсками Павсистрат захватил Тендеб, весьма удобное место в Стратоникейской области, тайно от царских войск, которые были в Тере. Своевременно явился и вспомогательный отряд, вызванный для этой именно цели – 1000 пехотинцев с сотнею всадников – под командой Теоксена. Царский префект Динократ, чтобы взять обратно крепость, сначала придвигает лагерь к самому Тендебу, а затем к другой крепости, называемой Астрагоном, тоже Стратоникейской области. Вызвав воинов из всех гарнизонов, которые были разбросаны в разных местах, и взяв вспомогательный отряд фессалийцев из самой Стратоникеи, он продолжает идти к Алабандам, где находились враги. Родосцы не стали уклоняться от сражения. Таким образом, разбив вблизи лагери, тотчас выстроились в боевой порядок. Динократ на правом фланге ставит 500 македонян, на левом – агрианов, в центр помещает воинов, собранных из крепостей, – то были преимущественно карийцы, – фланги окружает всадниками и вспомогательными отрядами из критян и фракийцев. Родосцы на правом фланге имели ахейцев, на левом наемных воинов, отборный отряд пехоты, в центре вспомогательные войска, состоящие из многих племен; всадники и сколько было легковооруженных окружали фланги.

В тот день оба войска только постояли в строю на берегах быстро текущего потока, в котором в то время было мало воды, и, выпустив немного стрел, возвратились в лагерь. На следующий день, выстроившись в том же порядке, они сразились с гораздо большим ожесточением, чем можно было ожидать, судя по числу сражавшихся; их было ведь не более 3000 пехоты и около 100 всадников с каждой стороны. Впрочем, они не только были равны по числу и по роду вооружения, но и сражались с одинаковым мужеством и с одинаковой надеждой. Ахейцы первые напали на агрианов, перейдя поток; за ними весь строй почти бегом перешел через речку; долгое время сражение было нерешительным. Ахейцы тоже сбили с позиции 400 человек; затем, когда левый фланг пошатнулся, все стали напирать на правый. Македонян нельзя было сдвинуть с места, пока они сохраняли ряды и стояли как бы сомкнутой фалангой; после же того, как левый фланг оказался открытым и они попытались повернуть копья на наступавшего сбоку врага, тотчас они расстроились, произвели сначала беспорядок у себя, затем обратились в бегство, наконец, побросав оружие, побежали стремглав. Убежали они по направлению к Баргилиям, туда же устремился и Динократ. Родосцы, употребив остаток дня на преследование, возвратились в лагерь.

Достоверно известно, что если бы победители тотчас отправились в Стратоникею, то могли бы взять этот город без боя. Но благоприятный случай к тому был упущен, пока тратили время на занятие маленьких крепостей и селений Переи. Между тем гарнизон, занимавший Стратоникею, успел ободриться, а вскоре и Динократ с остатками войска вступил в город. Затем принялись осаждать и штурмовать город, но напрасно: его могли взять только значительно позже, с помощью Антиоха. Вот что произошло почти в одни и те же дни в Фессалии, Ахайе и Азии.

19. Хотя Филипп был тесним почти повсеместно, так как судьба отовсюду гнала его и его подданных, однако он полагал, что потерять обладание и Македонией горше смерти. Поэтому, услыхав, что дарданы, презрительно относясь к потрясенному в то время царству, перешли границы и опустошают Верхнюю Македонию, быстро произвел набор по городам Македонии и с 6000 пехотинцев и 500 всадников неожиданно напал на врагов около Стобов, пеонийского города. Много врагов было убито во время сражения, еще больше на полях, где они рассыпались, увлекшись грабежом. Кому было удобно бежать, те, даже не пробуя вступать в сражение, возвратились в свою область. Один этот поход, исход которого вовсе не соответствовал положению дел Филиппа в других местах, ободрил его воинов, и он удалился в Фессалонику.

Не так вовремя окончилась Пуническая война, чтобы не пришлось воевать одновременно и с Филиппом, как кстати был побежден Филипп, когда Антиох грозил уже войною из Сирии. Помимо того, что легче было воевать с каждым в отдельности, чем если бы оба соединили свои силы вместе, еще и Испания в то же время поднялась на войну с большим шумом.

Антиох в предшествовавшее лето отнял у Птолемея и подчинил своей власти все государства, находящиеся в Келесирии[1041]1041
  …в Келесирии… – Келесирия – часть Сирии между хребтами Ливан и Антиливан, затем – общее наименование Южной Сирии и Палестины. За нее боролись Птолемеи и Селевкиды.


[Закрыть], тем не менее, удалившись на зимние квартиры в Антиохию, был так же деятелен, как летом. Напрягая все силы своего царства, он собрал огромное войско, как сухопутное, так и морское, и в начале весны [197 г.] послал наперед с сухопутным войском двух сыновей, Ардия и Мифридата, приказав им ждать его в Сардах, а сам отправился с флотом из 100 крытых кораблей при 200 более легких судов, парусных лодок и челнов – во-первых, чтобы испытать приморские города Киликии, Ликии и Карии, бывшие во власти Птолемея, во-вторых, – чтобы подать помощь войском и кораблями Филиппу, с которым война еще не была окончена.

20. Много превосходных смелых подвигов на суше и на море совершили родосцы сообразно с верностью римскому народу и в интересах всего греческого племени, но не было ни одного поступка великолепнее того, когда они, не испугавшись огромной грозившей им войны, отправили к Антиоху послов сказать, чтобы он не заходил дальше Хелидония, мыса Киликии, известного старинным договором афинян с царями персов: если-де он не удержит свой флот и войска в этой границе, то они выйдут ему навстречу не из какой-либо ненависти, но чтобы не допустить его соединиться с Филиппом и быть помехой римлянам в освобождении Греции. Антиох в то время штурмовал Коракесий; Зефирий, Солы, Афродисиада, Корик, затем за Анемурием (это тоже мыс Киликии) Селинунт – все эти и другие небольшие крепости на том берегу сдались ему без боя или вследствие страха, или добровольно, но Коракесий, вопреки ожиданию, запер ворота и задерживал его. Тут дана была аудиенция послам родосцев. Хотя посольство это было таково, что могло рассердить царя, однако он сдержал гнев и ответил, что отправит на Родос послов и поручит им возобновить с этим государством старинные отношения свои и своих предков и постараться уничтожить страх, так как его приход не заключает ничего вредного или коварного ни для них, ни для их союзников. Он-де не нарушит дружбы с римлянами; доказательством тому служат и его недавнее посольство к римлянам, и почетные постановления и ответы ему сената. В то время случайно возвратились из Рима послы, которых там благосклонно выслушали и отпустили, как того требовали обстоятельства, так как еще не был известен исход войны против Филиппа. Когда послы царя докладывали об этом в собрании родосцев, пришло известие, что у Киноскефал одержана решительная победа. Получив это известие, родосцы перестали бояться Филиппа и оставили намерение идти с флотом навстречу Антиоху, но не оставили заботы об охранении союзных с Птолемеем государств, которым угрожала война со стороны Антиоха. Одним из них они помогли войсками, другим – предусмотрительными советами относительно попыток врага. Таким образом, они были виновниками свободы для кавнийцев, миндийцев, галикарнасцев и самосцев. Не стоит подробно следить за тем, как происходили в этих местах отдельные события, так как у меня едва хватит сил на то, что касается собственно войны римлян.

21. В это же время умер царь Аттал, привезенный больным из Фив в Пергам, на семьдесят втором году жизни, после сорокачетырехлетнего царствования. Для внушения надежды на царскую власть судьба дала этому человеку только богатства. Пользуясь ими с благоразумным великолепием, он достиг того, что сначала сам, а затем и другие стали считать его вполне достойным царской власти. Потом, победив в одном сражении галлов, племя, недавно пришедшее, а потому в то время очень страшное для Азии, он приобрел царское имя, до величин которого он всегда умел поднять свой дух, управлял подданными с величайшей справедливостью, сохранял замечательную верность союзникам, был ласков с женою и детьми – их осталось от него четверо, – кроток и щедр по отношению к друзьям. Царство он оставил до такой степени прочным и сильным, что владение им сохранялось в руках его потомков до третьего поколения.

При таком положении дел в Азии, Греции и Македонии, когда едва окончилась война с Филиппом, а мир еще не был заключен, возникла большая война в Дальней Испании. Этой провинцией управлял Марк Гельвий. Он известил письменно сенат, что царьки Кульха и Луксиний взялись за оружие, на стороне Кульхи семнадцать городов, а у Луксиния – два сильных города, Кармон и Балдон; что в приморской области малакины, сексетаны, вся Бетурия и те области, которые еще не обнаружили своих намерений, поднимутся при восстании соседей. По прочтении этого письма претором Марком Сергием, который заведывал судом между гражданами и иноземцами, отцы постановили, чтобы по окончании комиций для избрания преторов тот претор, которому достанется провинция Испания, возможно скорее сделал сенату доклад об Испанской войне.

22. Около того же времени явились в Рим консулы; когда они председательствовали в сенате в храме Беллоны и потребовали себе триумф за удачные действия во время войны, народные трибуны Гай Атиний Лабеон и Гай Афраний настаивали, чтобы они хлопотали о триумфе отдельно: они-де не позволят докладывать об этом сообща, чтобы не дать одинаковой почести за неравные заслуги. Когда Квинт Минуций стал говорить, что провинция Италия досталась им обоим и что он и товарищ действовали единодушно по общему плану, а Гай Корнелий присовокуплял, что бойи, собиравшиеся перейти реку Пад на помощь инсубрам и ценоманам против него, были отвлечены для защиты своих владений тем, что товарищ опустошал их селения и поля, то трибуны заявили, что они признают за Гаем Корнелием великие военные подвиги и что относительно триумфа ему может быть так же мало сомнения, как относительно прославления бессмертных богов; но тем не менее ни он и никто другой из граждан не имел такого влияния и могущества, чтобы, добившись заслуженно триумфа себе, дать незаслуженно такую же почесть товарищу, который бессовестно добивается ее. Квинт Минуций в области лигурийцев имел незначительные стычки, едва достойные упоминания, а в Галлии он потерял большое число воинов; называли по имени и двух военных трибунов; то были из четвертого легиона Тит Ювентий и Гней Лигурий, павшие в несчастной битве вместе со многими другими доблестными мужами, их согражданами и союзниками; немногие-де города и селения сдались фальшиво, на время, для вида, без всякого залога. Эти пререкания между консулами и трибунами продолжались два дня; и консулы, побежденные настойчивостью трибунов, сделали доклад каждый в отдельности.