Текст книги "История Рима от основания Города"

5. Консулы отправились к Понтию для переговоров, когда победитель повел речь о заключении торжественного и от имени государства союзного договора, они сказали, что без согласия народа не может быть заключен союзный договор, так же, как без фециалов и других обычных священных обрядов. Поэтому Кавдинский мир был заключен не на основании союзного договора, как обыкновенно думают и как пишет Клавдий, а на основании частного поручительства. В самом деле, к чему поручители и заложники при заключении союзного договора, где дело кончается молитвой о том, чтобы, как фециалы поражают жертвенную свинью, так Юпитер поразил тот народ, по вине которого произойдет нарушение постановленных условий. Поручителями были консулы, легаты, квесторы, военные трибуны, и имена всех их налицо; в том же случае, если бы дело было совершено на основании союзного договора, то этих имен не было бы налицо, были бы только имена двух фециалов; вследствие необходимости отсрочить заключение союзного договора было также приказано представить в качестве заложников шестьсот всадников, которые должны были поплатиться головою в случае, если бы договор не был принят; затем был назначен срок, в течение которого должна была произойти передача заложников и пропуск обезоруженного римского войска.

Прибытие консулов возобновило в римском лагере глубокую горесть, так что воины едва удерживались от оскорбления действием тех, по неосмотрительности которых они попали в это место и по малодушии которых должны были удалиться оттуда еще с бóльшим позором, чем пришли. «Не было у них, – говорили они, – ни проводника, ни разведчика, но, как звери бессмысленные, попали они в волчью яму!» Воины смотрели друг на друга, смотрели на оружие, которое скоро должны были выдать, на свои правые руки, которые будут обезоружены, на тела, которые скоро будут во власти неприятеля. Воочию представляли они сами себе неприятельское ярмо, насмешки победителя, надменные взгляды, шествие безоружных сквозь ряды вооруженных, потом печальный путь опозоренного войска через города союзников и возвращение в отечество к родителям, куда сами они и их предки часто являлись с триумфом. «Одни мы, – говорили воины римские, – побеждены, не получив ран, без помощи меча и не побывав в сражении, нам не позволили обнажить мечей, не позволили схватиться с неприятелем; напрасно было внушено нам мужество!»

Пока они так роптали, наступил роковой час позора, который в действительности должен был сделать все более печальным, чем они предполагали. Сначала им было приказано в одних рубашках без оружия выйти за вал, и первыми были выданы и уведены под стражу заложники; затем ликторы получили приказание оставить консулов, а с этих последних были сорваны плащи[527]527
  …были сорваны плащи. – Белый или пурпурный плащ (paludamentum), носимый во время войны полководцами.


[Закрыть]. Среди тех самых воинов, которые немного раньше проклинали консулов и готовы были предать и растерзать их, это возбудило такое сострадание, что каждый, забыв о своем собственном положении, отвращал глаза от такого поругания величия консулов, как от гнусного зрелища.

6. Почти полуобнаженные консулы первые прошли под ярмом; затем подверглись позору остальные в том порядке, как они следовали друг за другом по чину, и наконец, один за другим легионы, каждый отдельно. Кругом, издеваясь и насмехаясь над ними, стояли вооруженные неприятели; многим они грозили мечами, а некоторых ранили и убили, если выражение лица их, слишком свирепое вследствие недостойного обращения, оскорбляло победителей. Таким образом римляне были проведены под ярмом; когда же они, что было почти еще тяжелее, на глазах врагов вышли из ущелья, то, хотя и казалось, что они, как бы вырвавшись из преисподней, впервые увидали дневной свет, однако самый свет этот, при взгляде на войско, так опозоренное, был ужаснее всякой смерти; поэтому они, хотя и могли до ночи прийти в Капую, но, сомневаясь в верности союзников и из чувства стыда, лишенные всего, расположились на голой земле, возле дороги неподалеку от Капуи. Когда весть об этом дошла в Капую, то чувство справедливого сострадания к союзникам победило врожденную жителям Кампании гордость. Немедленно со всей готовностью посылают они консулам знаки их достоинства, пучки прутьев и ликторов, а воинам – оружие, лошадей, одежду и провиант. Когда же римляне входили в Капую, то навстречу им вышел весь сенат и народ и оказали им самое радушное гостеприимство, как частным образом, так и от имени государства; но ни предупредительность союзников, ни их ласковые взоры, ни расспросы не только не могли выманить у них ни одного слова, но даже не могли заставить их поднять глаза или взглянуть в лицо утешающим их друзьям. До такой степени, кроме печали, еще и известного рода стыд заставлял их избегать разговоров и общества людей. На следующий день возвратились знатные юноши, которые были посланы из Капуи проводить до границ Кампании уходящие римские войска; будучи позваны в курии, они на вопросы старейшин отвечали, что римляне показались им еще более печальными и убитыми. «В таком глубоком молчании, как бы немое, – говорили они, – шло римское войско. Исчезла природная мощь римлян; вместе с оружием отнято у них и их мужество; они не отвечают на приветствия, не дают ответа на вопросы; со страха никто не в состоянии был открыть даже рта, как будто они еще несут на своих шеях то ярмо, под которым прошли. Самниты одержали победу не только блестящую, но и прочную, потому что они завоевали не Рим, как раньше галлы, но, что требовало гораздо большего напряжения военных сил, сокрушили римскую доблесть и римский воинственный дух!»

7. Передают, что в то время как одни говорили это, а другие внимали им и в совете верных союзников была почти оплакана гибель римского имени, Офилий Калавий, сын Овия, знаменитый своим происхождением и деяниями, при том уже почтенный по своему возрасту, сказал, что, по его мнению, дело обстоит совершенно иначе. «Упорное молчание римлян, – говорил он, – потупленные в землю очи, уши, глухие ко всякому утешению, стыд взглянуть на свет белый суть признаки души, в глубине своей кипящей страшным гневом. Или я не знаю характера римлян, или это молчание в скором времени вызовет у самнитов плачевные крики и стоны, и воспоминание о Кавдинском мире будет для самнитов гораздо печальнее, чем для римлян, так как каждая сторона будет иметь обычное свое мужество, где бы ни пришлось сражаться, но Кавдинское ущелье не везде будет к услугам самнитов».

Уже и в Риме было известно о постыдном поражении; сначала услыхали о том, что войска окружены; затем было получено известие о постыдном мире, еще более печальное, чем весть об опасности. При слухе об обложении войска начали производить набор; а затем, после того как узнали о столь позорно совершившейся сдаче, приготовленные вспомогательные войска были распущены, и тотчас же без всякого распоряжения со стороны властей повсюду появились всевозможные знаки траура. Лавки вокруг форума были заперты, судопроизводство на форуме прекратилось само собою, прежде чем было сделано распоряжение об этом; туники с широкими пурпурными каймами и золотые кольца[528]528
  …туники с широкими пурпурными каймами и золотые кольца… – Такие туники, называвшиеся tunicae laticlaviae, носили сенаторы; они отличались от обыкновенных широкой пурпурной полосой, вотканной спереди и шедшей от шеи до пояса. Золотые кольца первоначально носили только сенаторы, а позже и всадники.


[Закрыть] были сняты; граждане были унылы почти более, чем само войско; они гневались не только на вождей, виновников и поручителей мира, но выражали негодование даже на ни в чем неповинных воинов и говорили, что их не следует принимать ни в город, ни в дома; но это волнение умов стихло с прибытием войска, которое даже в разгневанных гражданах возбуждало сожаление. Действительно, они поздно вошли в город, не как люди, возвращающиеся в отечество, неожиданно избежав опасности, но в одежде и с выражением лица пленных и скрылись каждый в своем доме, так что на другой день и в следующие затем дни никто из них не хотел взглянуть на форум или общественные места. Консулы, удалившись в свои дома, совсем не исполняли своих служебных обязанностей, кроме того, что их заставили декретом сената назначить диктатора для председательствования в комициях; диктатором они назначили Квинта Фабия Амбуста, а начальником конницы Публия Элия Пета; но так как они оказались ненадлежаще избранными, то на место их были избраны – диктатором Марк Эмилий Пап, а начальником конницы Луций Валерий Флакк. Но и ими комиции не были созваны, и так как народу были неприятны все должностные лица, избранные в этом году, то дело дошло до междуцарствия; междуцарями были Квинт Фабий Максим и Марк Валерий Корв; последний избирает в консулы Квинта Публилия Филона и Луция Папирия Курсора (во второй раз) при несомненном согласии граждан, так как в то время не было других более знаменитых вождей.

8. Новые консулы, согласно воле отцов, вступили в должность в тот день, в который были выбраны; покончив с обычными сенатскими постановлениями, они доложили о Кавдинском мире. Публилий, который тогда заведовал делами[529]529
  …который тогда заведовал делами… – Консул, заведовавший делами, имел при себе ликторов с пучками, почему у Тита Ливия и сказано буквально «имел пучки». В заведовании делами консулы чередовались каждый месяц.


[Закрыть], обратившись к Спурию Постумию, сказал: «За тобой слово, Спурий Постумий». Тот, встав с места, с тем же самым выражением лица, с которым прошел под ярмом, сказал следующее: «Я очень хорошо понимаю, консулы, что первым меня вызвали и приказали говорить не ради чести, но для бесчестья, не как сенатора, а как ответчика и за несчастную войну, и за позорный мир. Но ввиду того, что вы в своем докладе не касаетесь ни нашей вины, ни наказания за нее, я отлагаю в сторону самозащиту, которая была бы не особенно трудна перед людьми, хорошо знакомыми с превратностью человеческой судьбы, и изложу вкратце мое мнение о том, о чем сделан вами доклад. Это мнение покажет, себя ли я щадил или легионы ваши, когда связал себя, постыдным или необходимым, но, во всяком случае, таким частным поручительством, которым, как заключенным без приказания народа, не связан народ римский и ввиду которого самнитам повинны только лично мы. Поэтому передайте им нас через фециалов, обнаженными и в оковах; если мы связали народ каким-нибудь религиозным обязательством, то мы должны освободить его от него, чтобы ничто ни божеское, ни человеческое не мешало вновь начать справедливую и законную войну! Между тем консулы пусть набирают войско, вооружают его и выводят, и пусть они не прежде вступят в пределы неприятелей, чем будет исполнено все, что требуется для выдачи нас врагам. Боги бессмертные! Если вам не благоугодно было, чтобы консулы Спурий Постумий и Тит Ветурий счастливо вели войну с самнитами, то, прошу и молю вас, удовлетворитесь тем, что вы видели нас, как мы шли под ярмом, видели, как мы были связаны позорным частным поручительством, ныне видите нас обнаженными и в оковах преданными врагам, принимающими весь гнев врагов на свои головы; даруйте новым консулам и легионам римским так вести войну с самнитами, как ведены были все войны до нашего консульства!»

Лишь только он сказал это, присутствующими овладело великое удивление и вместе сострадание к нему; они и едва верили тому, что это тот же самый Спурий Постумий, который был виновником такого позорного мира, и жалели о том, что такой человек должен потерпеть у врагов жесточайшее наказание, вследствие озлобления их за расторжение мира. Когда все, осыпая похвалами Постумия, соглашались с его мнением, народные трибуны Луций Ливий и Квинт Мелий попытались было протестовать. Они утверждали, что вследствие их выдачи ни народ не освободится от религиозного обязательства, если для самнитов не восстановить той же обстановки, какая была под Кавдием, ни они не заслужили никакого наказания за то, что своим ручательством за мир спасли войско римского народа, и что, наконец, они не могут быть выданы неприятелю или подвергнуться бесчестию, так как особа их неприкосновенна[530]530
  …так как особа их неприкосновенна. – Личность народных трибунов считалась неприкосновенной. Как могли оказаться в римском лагере народные трибуны, не имевшие права покидать город, Тит Ливий не поясняет.


[Закрыть].

9. На это Постумий ответил: «Выдайте пока нас: особа наша не священна, и вы можете сделать это, не нарушая религиозных обрядов; а потом выдайте и этих священных особ, как только они сложат с себя должность; но, прежде чем выдать, послушайте меня, высеките их здесь, на площади, розгами; пусть это будет служить для них процентами за отсрочку наказания.

Что же касается их заявления, что, выдавая нас, народ не освобождается от религиозного обязательства, то кто до такой степени не сведущ в праве фециалов, чтобы не знать, что они делают его не потому, чтобы это было так на самом деле, а скорее с целью помешать выдаче их самих врагам? И я не отрицаю, сенаторы, что в глазах тех людей, у которых наряду с почитанием богов почитается и честное слово человека, частное поручительство так же священно, как и государственные договоры; но я говорю, что без приказания народа не может быть постановлено ничего такого, что связывало бы народ. Или, если бы самниты с такою же заносчивостью, с какою они вынудили у нас это частное поручительство, принудили нас произнести слова, законом установленные для сдающих неприятелю города, то разве вы, трибуны, стали бы утверждать, что римский народ сдался и что этот город, храмы, капища, границы, воды принадлежат самнитам? Оставляю в стороне сдачу, так как дело идет о поручительстве. Что же, если бы мы поручились в том, что римский народ оставит этот город, что он спалит его, что не будет иметь ни правительственных учреждений, ни сената, ни законов, что будет под властью царей? “Боже, сохрани!” – говоришь ты. А между тем несообразность предмета поручительства все-таки не ослабляет уз его: если есть что-нибудь такое, к чему можно обязать народ, то его можно обязать и ко всему[531]531
  …если есть что-нибудь такое, к чему можно обязать народ, то его можно обязать и ко всему… – Постумий хочет сказать, что всякое обязательство, в чем бы оно ни состояло, имеет одинаковую силу, и его необходимо исполнить; та же самая мысль проводится и дальше: «Если только в одном обещании нами данное имеет обязательную силу для народа, то оно должно иметь такую же силу и во всем».


[Закрыть]; и (что, может быть, смущает некоторых) отнюдь не важно даже и то, консул ли поручился, или диктатор, или претор; и это признали даже сами самниты: они не удовольствовались тем, что поручились консулы, а заставили поручиться и легатов, и квесторов, и военных трибунов. И никто теперь не должен спрашивать меня, на каком основании я принял на себя такое ручательство, тогда как это и не было правом консула, и я не мог поручиться ни пред ними за мир, который не входил в мою компетенцию, ни за вас, так как вы не давали мне никакого полномочия. У Кавдия, сенаторы, бездействовал человеческий рассудок. Бессмертные боги отняли разум и у ваших, и у неприятельских полководцев: и мы не были достаточно осторожны во время войны, и они не сумели как следует воспользоваться победой, приобретенной путем коварства: они едва доверяли той местности, благодаря которой одержали победу, спешили, на каких бы то ни было условиях, отнять оружие у людей, рожденных для оружия. Если бы здрав был их рассудок, то разве им трудно было в то время, как они приглашали из дому стариков для совета, отправить послов в Рим и вести переговоры о мире и союзном договоре с сенатом и народом? Если ехать налегке, то тут было всего три дня пути; а между тем можно было бы заключить перемирие до тех пор, пока послы их не принесли бы им из Рима или верной победы, или мира. Вот это было бы истинное поручительство, так как мы поручились бы по приказанию народа; но ни вы не дозволили бы этого, ни мы не поручились бы; да и судьба не могла допустить иного исхода событий. Самниты были обольщены, как бы сновидением, слишком радостным, чтобы их ум мог понять его, и тот же самый случай, который поставил наше войско в затруднительное положение, выпутал его из этого затруднения; призрачную победу сделал тщетной еще более призрачный мир; состоялось частное поручительство, которое не обязывало никого, кроме поручителя. В самом деле, какие переговоры велись с вами, сенаторы, какие – с римским народом? Кто может указать на вас, кто может сказать, что он обманут вами? Враг или согражданин? Врагу вы ни в чем не ручались, никому из граждан не давали приказания поручиться за вас; поэтому вам нет никакого дела ни до нас, которым вы не давали никаких поручений, ни до самнитов, с которыми вы не вступали ни в какие отношения. Мы дали слово самнитам, и мы состоим их должниками, довольно состоятельными в том, что принадлежит нам, что мы можем представить им, а именно: наше тело и душу; пусть они злобствуют над ними, пусть на них точат мечи, изощряют свой гнев! Что же касается трибунов, то рассудите, может ли выдача их врагам совершиться теперь же, или ее следует отложить; а между тем мы, Тит Ветурий и вы прочие, понесем эти презренные головы на жертву за частное поручительство и нашею смертью дадим возможность действовать римскому оружию! [532]532
  …дадим возможность действовать римскому оружию! – Постумий представляет римское оружие как бы связанным тем клятвенным обещанием, которое он и его товарищ по должности Тит Ветурий дали самнитам при Кавдии; см. гл. 5.


[Закрыть]»

10. Случай этот, как и его виновник, произвел сильное впечатление на сенаторов и не только на других, но также и на народных трибунов, так что они заявили, что подчинятся приговору сената. Затем немедленно они сложили с себя должность и вместе с прочими были переданы фециалам, чтобы те отвели их в Кавдий; когда состоялось на этот предмет постановление сената, то, казалось, какой-то свет озарил государство. Имя Постумия было у всех на устах; его до небес превозносили похвалами, поступок его сравнивали с самообречением на смерть консула Публия Деция[533]533
  …поступок его сравнивали с самообречением на смерть консула Публия Деция… – Предавая себя на добровольную смерть врагам, Постумий тем самым избавил римлян от необходимости исполнить это обещание; см. VIII, 9.


[Закрыть] и с другими достославными подвигами. Благодаря его совету и содействию, говорили граждане, государство освободилось от мира, отдававшего его во власть неприятелям; он сам предает себя на истязание врагам и отдается их гневу, приносит очистительную жертву за римский народ. Все требуют оружия, жаждут войны, спрашивая, будет ли когда-нибудь возможно сойтись на поле битвы с самнитами.

В государстве, пылавшем гневом и ненавистью, был произведен набор исключительно почти из добровольцев; из тех же самых воинов были сформированы новые легионы, и войско двинуто в Кавдий. Впереди его шли фециалы; подойдя к воротам, они приказали совлечь одежды с поручителей за мир и связать им за спину руки. Когда прислужник, из уважения к величию Постумия, слабо вязал его руки, Постумий закричал ему: «Затяни ремень, чтобы формальности выдачи были строго соблюдены!» Затем, когда они явились в собрание самнитов и подошли к трибуналу Понтия, фециал Авл Корнелий Арвина сказал следующее: «Так как эти люди без приказания римского народа квиритов поручились за то, что будет заключен союзный договор, и вследствие этого совершили преступление, то я и выдаю вам этих людей, чтобы тем самым освободить римский народ от нечестивого преступления». В то время как фециал говорил это, Постумий, насколько мог, сильно ударил его коленом в бедро и громким голосом сказал, что он, Постумий, самнитский гражданин и, вопреки международному праву, он оскорбил его, посла и фециала римского, и что поэтому война будет тем более согласна с законами справедливости.

11. Тогда Понтий сказал: «Ни я не приму этой выдачи, ни самниты не признают ее законной. Почему ты, Спурий Постумий, если веруешь в существование богов, или не считаешь всего, что было, случившимся, или остаешься верным договору? Народу самнитскому принадлежат все те, которые были в его власти, или вместо них – мир! Но зачем я обращаюсь лично к тебе, который с возможною для тебя добросовестностью возвращаешь себя пленником во власть победителя? Я обращаюсь к народу римскому: если он не доволен договором, заключенным при Кавдинском ущелье, то пусть возвратит свои легионы в то ущелье, где они были нами окружены; никто никого не должен обманывать; пусть все, что случилось, считается за неслучившееся; пусть воины ваши получат обратно оружие, которое выдали нам по уговору, пусть возвратятся в свой лагерь, пусть у них будет все, что они имели накануне того дня, как были начаты переговоры! Предпочитайте тогда войну, решайтесь на отважные меры, отвергайте договор и мир! Поведем войну при тех условиях и на тех местах, какие были у нас до предложения мира, и пусть ни римский народ не ропщет на консулов за данное ими обещание, ни мы – на добросовестность римского народа! Неужели никогда не будет у вас недостатка в причине к тому, чтобы, будучи побежденными, не соблюдать договора? Вы дали заложников Порсене[534]534
  … дали заложников Порсене… – См. II, 13.


[Закрыть] и тайком увели их обратно; золотом вы выкупили свое государство у галлов: галлы были убиты во время получения золота[535]535
  … галлы были убиты во время получения золота… – См. V, 48 сл.


[Закрыть]; вы заключили с нами мир с тем, чтобы мы возвратили вам взятые в плен легионы: мир этот вы считаете недействительным; и всегда вы придаете обману какую-нибудь личину справедливости! Римский народ не одобряет спасения его легионов ценою позорного мира?!.. Пусть он оставит этот мир про себя, а пленные легионы возвратит во власть победителя: это было бы согласно с честностью, приличествовало бы договорам и священным обрядам, исполняемым фециалами. Итак, ты достиг того, к чему стремился путем заключения договора, а именно: спасения стольких граждан; я же не достиг мира, который выговорил себе, возвратив тебе этих людей, – и это ты, Авл Корнелий, и вы, фециалы, называете правом народов?!

Я не принимаю тех, которых вы притворно выдаете, не верю их выдаче и не мешаю им возвратиться в государство, связанное данным обещанием, вызвавшее гнев всех богов, воля которых подвергается осмеянию. Воюйте, так как Спурий Постумий только что ударил коленом посла-фециала! Боги так и поверят, что Постумий – самнитский, а не римский гражданин, что римский посол подвергся оскорблению со стороны самнита и что поэтому вы справедливо пошли на нас войною! И не стыдно вам выставлять на свет такое поругание над религией?… Не стыдно старцам и бывшим консулам выдумывать для нарушения данного слова увертки, едва достойные детей?! Иди, ликтор, сними оковы с римлян! Пусть никто не препятствует им идти, когда им будет угодно!..»

И те невредимо возвратились из-под Кавдия в римский лагерь, освободив, без сомнения, себя, а может быть, и государство от данного слова.

12. Самниты, понимая, что вместо мира, к предложению которого они отнеслись так кичливо, вновь загорелась ожесточеннейшая война, не только предчувствовали, но почти воочию видели все, что случилось потом; слишком поздно и напрасно восхваляли они оба совета старого Понтия; избрав средину между этими советами, они обманулись, променяли обладание победой на сомнительный мир и, потеряв случай сделать добро или зло, должны были вести войну с теми, которых могли навсегда или уничтожить, как врагов, или сделать своими друзьями. И хотя еще ни в одном сражении не склонялось счастье на чью-либо сторону, но после Кавдинского мира настроение умов изменилось до такой степени, что сдача сделала Постумия среди римлян более славным, чем Понтия среди самнитов – победа, обошедшаяся без кровопролития; при этом возможность вести войну римляне считали за верную победу, а самниты были убеждены в том, что возобновление римлянами войны есть в то же время и победа их.

Между тем сатриканцы перешли на сторону самнитов, и благодаря неожиданному прибытию последних (а вместе с ними, как достоверно известно, находились и сатриканцы) ночью была занята колония Фрегеллы; затем обоюдный страх держал в бездействии и тех и других до самого рассвета. С рассветом началась битва; некоторое время она оставалась нерешительной, как потому, что сражение шло за алтари и очаги, так и потому, что с крыш помогала толпа неспособных к войне граждан, – и фрегелланцы устояли. Но обман дал делу другой оборот: фрегелланцы поверили самнитскому глашатаю, который объявил, что тот, кто сложит оружие, уйдет невредимым; надежда на это отвлекла умы от сражения, и воины повсюду начали бросать оружие. Часть наиболее упорных с оружием в руках прорвались через задние ворота, и смелость их доставила им бóльшую безопасность, чем прочим страх, вызвавший неосторожное доверие; напрасно взывали они к богам и напоминали о данном обещании; самниты обложили их огнем и сожгли[536]536
  …обложили их огнем и сожгли. – Город был пощажен; см. гл. 28.


[Закрыть].

Консулы разделили между собою театр военных действий: Папирий отправился в Апулии к Луцерии, где содержались под стражей взятые у Кавдия в качестве заложников римские всадники, а Публилий остановился в Самнии против самнитских легионов, бывших под Кавдием. Это обстоятельство поставило самнитов в затруднительное положение: они не решались ни идти к Луцерии, боясь, как бы неприятель не стал теснить их с тыла, ни оставаться на месте, из опасения потерять тем временем Луцерию. Поэтому они признали за самое лучшее предоставить дело решению судьбы и покончить войну с Публилием; и вот они выводят войско на сражение.

13. Намереваясь сразиться с ними и полагая, что предварительно нужно ободрить воинов, Публилий приказал созвать собрание. Чрезвычайно быстро сбежались воины к палатке полководца, но за криком тех, которые требовали битвы, совершенно не слышали его увещаний: каждого ободрял его собственный дух, не забывший о позоре. Тесня знаменосцев, устремляются они в битву и, чтобы в стычке не терять времени, пуская дротики и затем обнажая мечи, они, как бы по данному знаку, бросают дротики и, обнажив мечи, бегом пускаются на неприятеля. Тут вовсе не было места искусству полководца в расположении боевых линий и резервов: гнев воинов, почти обезумевших от бешенства, сделал все: враги не только были обращены в бегство, но не осмелились остановиться даже в собственном лагере и врассыпную устремились в Апулию; однако в Луцерию они пришли с войском, вновь собранным воедино. Римляне с таким же ожесточением, с каким пронеслись через средину неприятельского войска, бросились и в лагерь врагов; там было больше пролито крови, больше убито, чем в сражении, и под влиянием гнева была уничтожена бóльшая часть добычи.

Другое войско с консулом Папирием вдоль берега моря достигло Арп[537]537
  …достигло Арп… – Арпы – город в Апулии.


[Закрыть]; местности, через которые лежал их путь, были совершенно спокойны, скорее вследствие обид со стороны самнитов и ненависти к ним, чем вследствие какого-либо благодеяния со стороны римского народа; дело в том, что самниты, живя в то время по деревням в горах, опустошали местности, расположенные на равнине и по морскому берегу, так как они, будучи сами суровыми горцами, презирали более изнеженный и, как это обыкновенно бывает, соответствующий природе населяемой местности образ жизни земледельцев. Если бы эта страна осталась верна самнитам, то войско римское или не могло бы дойти до Арп или, будучи отрезано от подвоза провианта, погибло бы вследствие господствовавшего между Римом и Арпами недостатка во всем необходимом. Да и тогда, когда они пошли от Арп к Луцерии, нужда угнетала одинаково и осаждающих, и осажденных. Все доставлялось римлянам из Арп, впрочем, в таком незначительном количестве, что для воинов, отправлявших караулы и сторожевую службу и занятых осадными работами, хлеб из Арп привозили в лагерь всадники в небольших кожаных мешках; но иногда, вследствие встречи с неприятелем, они были вынуждены бросать с лошадей провиант и сражаться. Прежде чем подошел другой консул с победоносным войском, осажденным был привезен с самнитских гор провиант и в город впущены вспомогательные войска; прибытие Публилия еще более стеснило неприятелей во всем: предоставив осаду города товарищу, он на досуге ходил там и сям по полям и уничтожил всякую возможность для врагов подвозить провиант. Поэтому, так как не было никакой надежды на то, что осажденные в состоянии будут далее выносить недостаток, самниты, стоявшие лагерем при Луцерии, принуждены были, собрав отовсюду свои боевые силы, вступить в бой с Папирием.

14. В то время как те и другие готовились к битве, в дело вмешались тарентинские послы[538]538
  …в дело вмешались тарентинские послы… – Тарент – город в Южной Италии, один из главных входов в Адриатическое море, был обнесен крепкими стенами. – Примеч. ред. Вмешательство тарентинцев в римско-самнитскую войну объясняется их опасениями за самих себя, вызванными успехом римского оружия в войне с самнитами. См. VIII, 27.


[Закрыть], предлагая самнитам и римлянам отказаться от войны и заявляя, что, по чьей вине не будет сложено оружие, против тех они будут сражаться за другую сторону. Выслушав этих послов, Папирий, как будто убежденный их словами, ответил им, что он посоветуется об этом со своим товарищем. Призвав его и употребив все время на приготовление к битве, Папирий переговорил с ним об этом деле, хотя оно для него вовсе не подлежало сомнению, и дал знак к битве. В то время как консулы, как это водится перед началом битвы, занимались производством гаданий и отдавали нужные распоряжения, к ним приблизились в ожидании ответа тарентинские послы. Папирий сказал им: «Тарентинцы! Пулларий объявляет, что результат птицегаданий благоприятен; кроме того, и жертвоприношение предвещает счастливый исход: мы идем на бой, как видите, под покровительством богов!» Затем он приказал нести знамена и вывел войска, браня тщеславный народ, который, не будучи в состоянии, вследствие внутренних мятежей и неурядиц, управиться со своими собственными делами, считает себя в праве другим предписывать законы мира и войны.

С другой стороны, самниты отложили всякое попечение о войне потому ли, что на самом деле желали мира, или потому, что им было выгодно притворяться, с целью снискать себе расположение тарентинцев. Увидав, что, вопреки их ожиданиям, римляне выстроились в боевой порядок, самниты начали кричать, что они покорны воле тарентинцев, не вступают в битву и не выносят оружия за вал; что, будучи жертвой обмана[539]539
  …будучи жертвой обмана… – Т. е. со стороны Папирия. Дело в том, что Папирий своим поведением перед послами тарентинцев подал самнитам надежду на то, что послушается послов и прекратит войну.


[Закрыть], они скорее перенесут все, что бы ни случилось, чем позволят себе казаться пренебрегшими мирным посредничеством тарентинцев. На это консулы отвечали, что они принимают это счастливое для них предзнаменование[540]540
  …принимают это счастливое для них предзнаменование… – К числу явлений, по которым римляне выводили заключение о будущем, принадлежало также и всякое простое сказанное кем-либо слово, в данном случае слова самнитов; при этом обращали внимание не на истинный смысл, а лишь на то, как понималось оно тем, к кому было обращено, или кто услыхал его; таким образом, толкование вполне зависело от личного произвола, смотря по тому, желательно ли было увидеть в нем благоприятное для себя предзнаменование или неблагоприятное.


[Закрыть] и желают врагам такого образа мыслей, чтобы они не защищали даже и вала; а сами, разделив между собою войска, подступают к укреплениям неприятелей и, напав одновременно со всех сторон, бросаются на атаку их лагеря; при этом одна часть воинов засыпала рвы, другая – вырывала палисады и бросала их в ров; ожесточенных позором[541]541
  …ожесточенных позором… – Имеется в виду все тот же Кавдинский мир со всеми сопровождавшими его обстоятельствами.


[Закрыть] воинов поощряло не только врожденное им мужество, но также и гнев. «Здесь нет, – кричал каждый из них, – Кавдинских теснин, нет непроходимых ущелий, где коварство надменно победило ошибку[542]542
  …где коварство надменно победило ошибку… – Коварство самнитов состояло в том, что они устроили римлянам ловушку в Кавдинском ущелье; ошибка со стороны римлян заключалась в том, что они пошли к Луцерии именно той дорогой, которая вела через это ущелье, хотя могли идти и другой. См. гл. 2.


[Закрыть], но римская доблесть, удержать которую не могут ни вал, ни рвы!» Они убивали одинаково и тех, кто сопротивлялся, и тех, кто был обращен в бегство, и безоружных, и вооруженных, рабов и свободных, взрослых и малолетних, людей и скот; и не осталось бы ни одного живого существа, если бы консулы не подали сигнала к отступлению и приказаниями и угрозами не выгнали из неприятельского лагеря жаждущих убийства воинов. Так как воины были раздражены тем, что им помешали в их сладостном упоении гневом, то консулы тотчас же обратились к ним с речью, чтобы разъяснить им, что они, консулы, никому из воинов не уступали и не уступят нисколько в ненависти к неприятелю; что, напротив, они были бы руководителями как на войне, так и в ненасытной жажде мести, если бы их не удерживала мысль о шестистах всадников, содержащихся в качестве заложников в Луцерии; они опасаются, как бы враги, совершенно потеряв надежду на милосердие и желая прежде погубить, чем погибать, в ослеплении не убили их. Воины восхваляли эту речь консулов, радовались тому, что их гневу было оказано противодействие, и сознавались, что лучше претерпеть все, чем подвергать опасности спасение стольких знатных лиц из римской молодежи.