Текст книги "История Рима от основания Города"

55. Вполне дружелюбно ответили заальпийские народы римским послам. Старейшины их даже осуждали излишнюю мягкость римского народа: людей, которые, выйдя из своего отечества без соизволения племени, захватили земли, принадлежавшие римлянам, и хотели построить город на чужой земле, римский народ отпустил безнаказанно, вместо того чтобы строго взыскать за такую дерзость. Что же касается до того, что им даже возвращено имущество, то они опасаются, как бы такая снисходительность не побудила многих к подобному же дерзкому предприятию. Послов предупредительно встретили и проводили с подарками.

Консул Марк Клавдий, по удалении галлов из провинции, стал думать о войне в Истрии и послал в сенат письмо с просьбой позволить ему перевести туда легионы. Сенат на это согласился. Дело шло об основании колонии в Аквилее, но не вполне еще решили, выводить ли колонию латинскую или из римских граждан. Наконец отцы высказались за основание лучше латинской колонии. Триумвирами были выбраны Публий Сципион Назика, Гай Фламиний и Луций Манлий Ацидин. В том же году выведены были колонии из римских граждан, Мутина и Парма, каждая в 2000 человек. Их наделили землей, принадлежавшей недавно бойям, а раньше тускам, – в Парме по восемь югеров, а в Мутине – по пять. Вывели колонии триумвиры Марк Эмилий Лепид, Тит Эбутий Кар и Луций Квинкций Криспин. Была еще выведена колония Сатурния из римских граждан в область калетранов; вывели триумвиры Квинт Фабий Лабеон, Гай Афраний Стеллион и Тиберий Семпроний Гракх. Каждый колонист получил по десять югеров земли. 56. В том же году [183 г.] проконсул Авл Теренций выиграл несколько удачных сражений у кельтиберов недалеко от реки Ибер в Авсетанской области и завоевал несколько городов, которые они там укрепили. В Дальней Испании в том году был мир, так как проконсул Публий Семпроний долго болел и лузитаны, никем не раздражаемые, очень кстати оставались в бездействии. И консул Квинт Фабий не сделал ничего замечательного в земле лигурийцев. Марк Марцелл, отозванный из Истрии, распустив войско, вернулся в Рим на выборные комиции. Он провозгласил консулами Гнея Бебия Тамфила и Луция Эмилия Павла; последний был курульным эдилом с Эмилием Лепидом, со времени консульства которого шел пятый год, причем этот самый Лепид был выбран в консулы после двух отказов. Затем назначали преторами Квинта Фульвия Флакка, Марка Валерия Левина, Публия Манлия (во второй раз), Марка Огульния Галла, Луция Цецилия Дентра и Гая Теренция Истру. В конце года совершено было молебствие по случаю чудесных знамений, так как считали за достоверное, что два дня шел кровавый дождь на площади Согласия, и пришло известие, что недалеко от Сицилии поднялся из моря новый остров, которого раньше не было. По свидетельству Валерия Антиата именно в этом году умер Ганнибал; чтобы покончить с ним, и были отправлены к Прусию послами, кроме Тита Квинкция Фламинина, имя которого в этом деле особенно известно, еще Луций Сципион Азиатский и Публий Сципион Назика.

Книга XL

Распределение провинций и армий на 572 год от основания Рима [182 г. до н. э.] (1). Умилостивительные жертвоприношения в Риме; прибытие посольств из-за моря (2). Тревожные сообщения о Филиппе; жестокость его (3–4). Филипп злоумышляет против римлян и недоволен Деметрием (5). Интриги Персея против Деметрия (6-15). Покорность лигурийцев; события в Испании (16). Спор карфагенян с Масиниссой; распоряжения относительно Лигурии (17). Выборы и распределение провинций и армий на 573 год от основания Рима [181 г. до н. э.] (18). Умилостивительные жертвоприношения по случаю знамений (19). Посольства с востока в Риме; недоверие Филиппа к Деметрию усиливается (20). Экспедиция Филиппа на гору Гем; действия его в Медике (21–22). Смерть Деметрия (23–24). Коварное нападение лигурийцев на Луция Эмилия Павла (25). Тревога в Риме и распоряжения сената (26). Наказание виновных и изъявление ими покорности (27–28). Выведение колонии Грависки; открытие двух гробниц (29). Победы римлян в Ближней Испании над кельтиберами (30–33). Выведение колонии Аквилеи; освящение храмов; триумф Луция Эмилия Павла над лигурийцами и их покорность; успехи римского оружия на Корсике и Сардинии; отношения к карфагенянам (34). Выборы на 574 год от основания Рима [180 г. до н. э.] и распределение провинций и армий; вести из Испании (35–36). Смертность в Риме (37). Выселение апуанских лигурийцев (38). Победа над кельтиберами (39–40). Покорение Лигурии; наказание второго легиона (41). Сообщение о враждебных действиях Гентия; выборы жрецов на место умерших (42). Распоряжения для выведения колонии Лýны; затруднения Гая Мения; триумф Квинта Фульвия Флакка(43). Выборы на 575 год от основания Рима [179 г. до н. э.] и распределение провинций и армий; выполнение обетов (44). Знамения; выбор цензоров (45–46). События в Испании (47–50). Деятельность цензоров (51–52). События в Лигурии; новое появление галлов в Италии (53). Смерть Филиппа и воцарение Персея в Македонии (54–56). События в Македонии (57–58). Триумф над лигурийцами; выборы на 576 год от основания Рима [178 г. до н. э.]; знамения (59).

1. В начале следуюшего года [182 г.] консулы и преторы разделили между собою по жребию провинции. Консулам нечего было назначать, кроме Лигурии. Судопроизводство в городе досталось претору Марку Огульнию Галлу, а судопроизводство между иноземцами – Марку Валерию; Ближняя Испания досталась Квинту Фульвию Флакку, а Дальняя – Публию Манлию; Сицилию получил Луций Цецилий Дентр, а Сардинию – Гай Теренций Истра. Консулам было приказано произвести набор. Квинт Фабий писал перед этим из Лигурии, что апуаны готовятся к восстанию и что он боится, как бы они не напали на пизанскую область. Об Испаниях было также известно, что Ближняя была под оружием и там шла война с кельтиберами, а в Дальней вследствие продолжительной болезни претора военная дисциплина была расшатана распущенностью и бездействием. Ввиду этого решено было набрать новые войска – четыре легиона в Лигурии по 5200 пехотинцев и по 300 всадников в каждом; к ним присоединены были 15 000 пехоты и 800 всадников из союзников латинского племени; это должно было составлять две консульских армии. Кроме того, приказано было набрать 7000 пехотинцев и 400 всадников из союзников латинского племени и послать их в Галлию к Марку Марцеллу, которому по истечении срока консульства продлена была власть. В обе Испании было приказано набрать 4000 пехотинцев и 200 всадников из римских граждан и 7000 пехотинцев и 300 всадников из союзников. Квинту Фабию Лабеону была продлена власть в Лигурии на один год с теми войсками, какие были в его распоряжении.

2. В этот год весна была бурная. Накануне Парилий[1175]1175
  Накануне Парилий… – Праздник пастухов в честь богини Палес, покровительницы лугов, стад, пастухов; справлявшийся 21 апреля.


[Закрыть] около полудня поднялась страшная непогода с вихрем и произвела разрушение во многих священных и несвященных местах: она опрокинула медные статуи на Капитолии, сорвала двери в храме Луны, что на Авентине, и бросила их к задней стене храма Цереры; в Большом цирке опрокинула различные изображения вместе с колоннами, на которых они стояли, с крыш нескольких храмов сорвала и ужасно разметала фронтоны. Итак, эту бурю приняли за предзнаменование, и гаруспики приказали принести очистительные жертвы. Вместе с тем была принесена очистительная жертва по поводу известия, что в Реате родился мул с тремя ногами, и сообщения из Формий – что молния ударила в храм Аполлона в Кайете. По случаю этих предзнаменований было принесено в жертву двадцать крупных животных и происходило однодневное молебствие.

В это же время из письма пропретора Теренция узнали, что в Дальней Испании умер Публий Семпроний, проболев более года. Тем поспешнее преторам было приказано отправиться в Испанию.

Затем в сенат были введены посольства из-за моря – прежде всех от царей Евмена и Фарнака[1176]1176
  …и Фарнака… – Фарнак – царь Понта (185–170 до н. э.). В 183 году до н. э. захватил Синопу (совр. Синоп) – важнейший торговый город на северном побережье Малой Азии, состоявший в союзе с Евменом.


[Закрыть], а затем родосцев, которые жаловались на бедственное положение жителей Синопа. Примерно в это же время явились послы и от Филиппа, а также ахейцев и лакедемонян. Им ответили после того, как выслушали Марция, который был послан для расследования положения дел в Греции и Македонии. Царям же Азии и родосцам ответили, что сенат отправит послов ознакомиться с положением дел.

3. Беспокойство из-за Филиппа усилил Марций своим заявлением, что хотя Филипп и выполнял желания сената, но при этом было вполне ясно, что он будет выполнять их не дольше, чем то будет необходимо; было очевидно, что он возобновит войну, что все его действия и слова клонятся к тому. Почти всех приморских жителей с их семействами он уже переселил в нынешнюю Эматию, которая некогда называлась Пеонией, а их города населил фракийцами и другими варварами, рассчитывая, что эти племена будут надежнее в случае войны с римлянами. Эти обстоятельства во всей Македонии возбудили сильный ропот: из тех, которые покидали своих пенатов и уходили с женами и детьми, только немногие молча переносили скорбь; ненависть была сильнее страха, и из толпы уходивших граждан слышались проклятия против царя. Филипп, ожесточенный всем этим, стал относиться подозрительно ко всем людям везде и всегда; наконец он начал открыто заявлять, что он не может считать себя в безопасности, пока не схватит и не заключит под стражу и в разное время не погубит одного за другим детей тех, кого он истребил.

4. Жестокость Филиппа, которая была гнусна сама по себе, сделалась еще более гнусной из-за судьбы одной семьи. Много лет тому назад он лишил жизни фессалийского вождя Геродика, а затем погубил и его зятьев. Дочери его, Феоксена и Архо, остались вдовами, имея по малолетнему сыну. Феоксена отказалась снова выйти замуж, хотя многие искали ее руки, Архо же вышла замуж за некоего Порида, самого знатного человека из энианов, имела от него много детей и умерла, оставив всех их малолетними. Тогда Феоксена, желая воспитать детей сестры, вышла замуж за Порида и так же заботилась о своем сыне и сыновьях сестры, как будто бы все они были ее собственными детьми. Узнав о распоряжении царя схватить детей лиц, убитых им, и будучи уверена, что они будут преданы не только на посмеяние царю, но и на произвол стражи, она задумала ужасное дело и осмелилась заявить, что скорее умертвит всех их своими руками, чем отдаст во власть Филиппа. Порид, в ужасе от одного упоминания о таком страшном преступлении, заявил, что он отправит их в Афины к надежным друзьям и что сам будет сопровождать их. Они отправились из Фессалоники в Энею на обычное жертвоприношение, ежегодно совершаемое с большой торжественностью в честь основателя их города Энея. Проведя там день в обычных пиршествах, они ночью в третью стражу, когда все спали, сели на приготовленный Поридом корабль, как будто намереваясь возвратиться в Фессалонику, на самом же деле решив плыть на остров Эвбею; но они напрасно боролись со встречным ветром, и день застал их около берегов материка; царские сторонники, начальствовавшие над портовой стражей, послали вооруженный легкий корабль притащить назад их судно, дав строгое приказание не возвращаться без него. Преследователи были уже близко, а Порид ободрял гребцов и моряков и время от времени поднимал к небу руки, прося богов о помощи. Между тем ожесточенная женщина, обратившись к преступлению, уже давно задуманному ею, приготовила яд и вынула меч;

показывая своим детям кубок с ядом и обнажив меч, она сказала: «Смерть – единственное спасение. Вот два средства умереть; спасайтесь от царской гордости тем способом, какой кому по душе. Давайте, мои юноши, прежде всего старшие, берите меч или пейте яд, если предпочитаете более медленную смерть!» С одной стороны приближались враги, с другой стороны побуждала умереть мать; выбрав тот или другой род смерти, они полуживыми бросились с корабля. Затем и сама мать, обняв мужа, вместе с ним ринулась в море. Царская стража овладела пустым кораблем.

5. Этот ужасный поступок еще более разжег ненависть к Филиппу, так что все проклинали царя и его детей. Этим проклятиям скоро вняли все боги и обратили жестокость царя на его собственное потомство. Так, сын его Персей, видя, что расположение и уважение к брату его Деметрию со дня на день все больше увеличивается среди македонян, а также растет и любовь к нему римлян, и решив, что для него самого остается надежда получить царскую власть только при помощи преступления, в эту сторону и направил все свои помыслы. Но, не считая себя достаточно сильным выполнить даже и то, что он задумал в своем женоподобном уме, он решил в двусмысленных разговорах испытать друзей отца. На первых порах некоторые из них, питая большие надежды на Деметрия, делали вид, что они относятся с презрением к подобным замыслам, но потом, по мере усиления со дня на день ненависти Филиппа к римлянам, которую Персей поддерживал, тогда как Деметрий всеми силами противился ей, перешли на сторону Персея, предвидя гибель неосторожного Деметрия, которую готовил ему коварный брат, и решили содействовать неизбежным обстоятельствам и быть на стороне более сильного. Отложив выполнение плана до удобного времени, они в данный момент решили всеми силами настраивать царя против римлян и побуждать его к воинственным замыслам, к которым он в душе уже и сам был склонен. При этом, чтобы усилить подозрения против Деметрия, они, заранее сговорившись, старались направлять разговор на положение римлян; тут одни подсмеивались над обычаями и учреждениями римскими, другие – над их подвигами, третьи – над самим городом, который еще не был украшен ни общественными, ни частными постройками, четвертые издевались над тем или другим из правителей; а неосторожный юноша, из любви к римлянам и из желания поспорить с братом, все это защищал, возбуждал подозрение в глазах отца и подавал повод к обвинениям. Итак, отец совершенно отстранил его от участия в совещаниях относительно римлян и, всецело оборатившись к Персею, дни и ночи обдумывал это дело. Как раз вернулись из страны бастарнов[1177]1177
  …из страны бастарнов… – Бастарны – германское племя, обитавшее в начале II века до н. э. по Днестру, Пруту, Бугу до устья Дуная. Филипп всячески побуждал их переселиться к северным границам его царства.


[Закрыть] послы, отправленные за вспомогательными войсками, и привели с собою оттуда знатных молодых людей, в том числе некоторых царской крови, из которых один обещал отдать свою сестру в замужество за сына Филиппа; союз с этим народом содействовал подъему духа Филиппа. Тогда Персей сказал: «Какая в этом польза? Чужеземные вспомогательные силы не окажут такой помощи, какую опасность представляет домашняя измена. Мы держим около себя, я не хочу сказать изменника, но, во всяком случае, шпиона; с тех пор как он побывал заложником в Риме, римляне вернули нам его тело, а душою владеют сами. На него обращены взоры почти всех македонян, и они думают, что царем у них будет тот, кого назначат римляне». Эти слова раздражали уже без того расстроенное сердце старика, и наветы западали в его душу более, чем он обнаруживал это.

6. Как раз наступило время смотра войскам; при этом происходила такая церемония: голову и переднюю часть разрезанной пополам собаки клали на правую сторону дороги, а заднюю часть с внутренностями – на левую, и между этими частями жертвенного животного проходили вооруженные войска. Впереди войска несли оружие всех бывших с основания государства македонских царей, затем следовал с детьми сам царь, за ним шла свита и телохранители, шествие замыкало остальное македонское войско. Рядом с царем, по бокам, шли два юных сына – Персей, которому шел уже тридцатый год, и Деметрий – пятью годами моложе; первый – полный сил, второй – цветущий юноша, взрослые потомки счастливого отца, если бы только он был благоразумен. Во время смотра, как требовал обычай, войска по окончании жертвоприношения производили маневры и, разделившись на два отряда, изображали сражение. Предводителями маневрирующих войск были два царских сына; впрочем, это сражение оказалось нешуточным, а бились так, как будто спор шел за обладание царством; много нанесено было ран палками, и только мечей недоставало, чтобы все имело вид настоящей войны. Бесспорная победа осталась на той стороне, где предводительствовал Деметрий. Дальновидные друзья огорченного Персея были рады этому обстоятельству и говорили, что оно именно и послужит поводом к обвинению Деметрия.

7. В этот день каждый из братьев устроил для сотоварищей по маневрам пир, так как Персей не принял приглашения Деметрия участвовать на обеде. Богатое праздничное угощение и беззаботное веселье молодежи сопровождались обильной выпивкой. Разговаривали о бывшем состязании, шутили над противниками, не исключая даже и самих вождей. Во время пирушки Персей подослал одного из своих товарищей подслушать, что говорилось у Деметрия; но посланный по своей неосторожности попался и порядком был побит товарищами Деметрия, случайно вышедшими из столовой. Ничего не зная о случившемся, Деметрий сказал: «Пойдем пировать к брату и своим задушевным весельем смягчим его гнев, если он еще остается от проигранного состязания!» Все закричали, что они идут, кроме тех, которые боялись немедленного мщения за избиение шпиона. Когда Деметрий стал увлекать с собою и их, то они для защиты, в случае нападения, скрыли под одеждой мечи. Но ничто не может быть тайным в семейной вражде: тот и другой дом были полны шпионами и предателями. К Персею раньше прибежал доносчик и сообщил, что с Деметрием идут четыре юноши, препоясанные мечами. Хотя он и знал причину этого, потому что слышал, что ими был побит его сотрапезник, тем не менее для большого скандала приказал запереть дверь, и сам из окон верхнего этажа дома, обращенных на улицу, закричал, что он не впустит толпу гуляк, как будто они пришли убить его. Деметрий же под влиянием выпитого вина немного пошумел, что не позволяют войти, и вернулся назад продолжать пир, не понимая всего случившегося.

8. На следующий день Персей, как только представилась возможность явиться к отцу, пришел во дворец и в смущении стал поодаль на виду у отца. Когда отец спросил: «Все ли благополучно?» и осведомился о причине его расстроенного вида, тот ответил: «Знай, что я жив по счастливой случайности; брат уже открыто устраивает нам козни: он приходил ночью с вооруженными людьми в мой дом убить меня, и от его ярости спасли меня стены и запертая дверь». Когда эти слова привели царя в трепет и изумление, он прибавил: «Если ты можешь выслушать, я представлю доказательства». Филипп заявил, что он, конечно, выслушает сына, и приказал тотчас призвать Деметрия, пригласил также двух старейших друзей, не принимавших никакого участия в юношеском соперничестве братьев и редко уже посещавших дворец, Лисимаха и Ономаста, чтобы посоветоваться с ними. В ожидании друзей он в большом раздумье ходил один взад и вперед по комнате, между тем как Персей стоял в отдалении. Когда доложили о приходе друзей, он удалился с ними и с двумя телохранителями во внутренние покои дворца и позволил сыновьям ввести с собою каждому по три невооруженных свидетеля. Усевшись здесь, он сказал: «Я, несчастнейший отец, сел судить двух сыновей, одного обвинителя в братоубийстве, другого обвиняемого, и мне предстоит обнаружить среди моих детей позор вымышленного или действительного преступления. Правда, по вашим далеко не братским взглядам и по некоторым речам я уже давно опасался этой надвигающейся грозы; но по временам в моей душе зарождалась надежда, что ваш гнев, может быть, утихнет и подозрения рассеются; ведь и враги, положив оружие, заключают мир, и многие частные лица прекращают свою вражду; я надеялся, что вы когда-нибудь вспомните, что вы братья, вспомните о своих невинных отношениях когда-то в детстве, наконец вспомните мои наставления, к которым, я боюсь, вы остались глухи. Сколько раз при вас я выражал отвращение к примерам братской вражды и указывал на ее ужасные последствия, как она совершенно губила самих враждующих, их детей, семью и государства. С другой стороны, я указывал и противоположные примеры, как, например, единодушие лакедемонских царей, благодетельное в течение многих веков для них самих и для отечества; но то же государство погибло, когда развилось у каждого царя стремление захватить господство; а вот братья Аттал и Евмен, которые, будучи на первых порах так ничтожны, что почти стыдились называться царями, сделали свое государство таким же сильным, как мое, как царство Антиоха и любого из современных царей, более всего именно при помощи братского единодушия. Не умалчивал я и о римских примерах, которые или сам видел, или о которых слышал, каковы: Тит и Луций Квинкции, которые воевали со мною, Публий и Луций Сципионы, победившие Антиоха, отец и дядя их, всегдашнее единодушие которых во время жизни закрепила даже сама смерть. И не могли удержать вас от безрассудной вражды преступные деяния первых и их несчастная судьба, не могли вернуть вам благоразумия здравомыслие и счастье последних. При жизни моей, с постыдной надеждой и алчностью вы оба решили вопрос о моем наследстве; вы желаете, чтобы я жил только до тех пор, пока переживу одного из вас и, умирая, оставлю другого несомненным царем. Вы не можете выносить ни брата, ни отца; для вас нет ничего дорогого, ничего священного. Единственно ненасытное желание царской власти заглушило в вас все остальное. Ну же, оскверняйте своими жалобами отцовский слух, вступите в борьбу, сначала обвиняя друг друга на словах, чтобы вслед за тем взяться за мечи! Заявите открыто все, что можете заявить справедливого или что хотите выдумать. Я готов выслушать вас, а после этого отказываюсь слушать ваши тайные доносы друг на друга». Когда Филипп в страшном гневе окончил эти слова, то у присутствующих навернулись слезы на глазах, и все долго хранили глубокое молчание.

9. После этого Персей сказал: «Конечно, мне следовало ночью отворить дверь, впустить вооруженную пьяную толпу, подставить под меч шею, так как только совершенное преступление есть вера и я, подвергшись козням, выслушиваю то же самое, что разбойник и заговорщик. Недаром они говорят, что у тебя один сын – Деметрий, а меня называют подкидышем, рожденным от наложницы. Если бы ты признавал меня и любил как сына, то ты обратил бы свой гнев не на меня, когда я жалуюсь на открытые мною козни, а на того, кто устроил их. И моя жизнь не была бы так для тебя малоценна, чтобы ты равнодушно относился к опасности, которая миновала меня и которая мне угрожает, если злодеи останутся безнаказанными. Итак, если дóлжно молча умереть, то будем молчать, умоляя богов только о том, чтобы злодеяние, начатое с меня, на мне и окончилось и чтобы после меня оно не обрушилось и на тебя. Но если людям, попавшим в опасность в пустыне, сама природа внушает звать на помощь людей, которых они никогда и не видели, тогда и мне позволительно произнести слово при виде обнаженного против меня меча. Я умоляю тебя тобою и именем отца – для кого из нас двоих оно дороже, ты уже давно знаешь, – выслушай меня так, как будто бы, разбуженный ночными воплями, ты пришел на мои крики о помощи и застал в бурную ночь в преддверии моего дома Деметрия с вооруженными людьми! Теперь, на следующий день, я жалуюсь на то, о чем я кричал бы в то время, в страхе перед опасностью.

Брат, мы уже давно живем с тобой не так, чтобы поочередно пировать друг у друга. Ты непременно хочешь быть царем. Но осуществлению этой твоей надежды мешает мое старшинство, мешает признаваемое всеми народами право, старинный обычай Македонии, мешает и отцовское решение. Все эти препятствия ты можешь преодолеть не иначе, как пролив мою кровь. Ты замышляешь и пробуешь все средства; но совершить братоубийство до сих пор мешала тебе или моя предусмотрительность, или судьба. Вчера на смотре, во время маневров и потешного боя, ты устроил почти кровопролитное сражение, и я спасся от смерти только тем, что признал себя и своих побежденными. После враждебного сражения ты хотел завлечь меня к себе на обед, как бы после братского потешного состязания. Отец! Ужели ты думаешь, что мне пришлось бы обедать среди безоружных товарищей, когда они ко мне на пир явились вооруженными? Ужели ты думаешь, что их мечи ночью не были опасны для меня, когда они в твоих глазах почти убили меня палками?

К чему ты, Деметрий, ночью идешь с враждебными намерениями ко мне, разгневанному? К чему являешься с вооруженной молодежью? Я не рискнул явиться к тебе на пир; мог ли я принять тебя, когда ты шел с вооруженными людьми? Отец! Если бы дверь была открыта, то ты в эту минуту, когда слышишь мои жалобы, приготовлял бы мои похороны. Я не стараюсь, подобно обвинителю, толковать все в дурную сторону и сомнительные факты подтверждать шаткими доказательствами. Что же? Или будет он говорить, что не приходил с толпою к моим дверям или что с ним не было вооруженных людей? Позови сюда тех, кого я назову. Конечно, они, решившись на такое дело, могут решиться на все, однако они не посмеют отказаться от этого. Если бы я схватил их на пороге моего дома с оружием в руках и привел к тебе, то дело было бы очевидно, а теперь считай тех, которые признались в своей вине, наравне с теми, которые пойманы на месте преступления.

10. Отец! Проклинай теперь жажду царской власти и призывай богинь – мстительниц за братьев. Но чтобы твои проклятия были основательны, разбери и отличи заговорщика от того, против которого направлены козни, и порази виновного! Да обрушится гнев и отеческих богов на того, кто готовился совершить братоубийство, а тот, кому предстояло погибнуть от преступления брата, да найдет прибежище в отцовском сострадании и правосудии! Ибо куда иначе прибегнуть мне, когда для меня не безопасны ни торжественный смотр твоего войска, ни военные маневры, ни дом, ни пир, ни ночь, благодеянием природы назначенная для отдыха смертным. Пойду ли я по приглашению к брату – мне предстоит гибель; впущу ли я его в дом на пир – мне предстоит гибель; я не избегаю засады, ни идя, ни оставаясь дома. Куда мне даваться? Я никого не почитал, кроме богов и тебя, отец! Нет у меня римлян, к которым я мог бы прибегнуть; напротив, они ищут моей гибели за то, что я скорблю о нанесенных тебе обидах и негодую на то, что отняли у тебя столько городов, столько народов, а недавно и приморский берег Фракии. Они не надеются захватить Македонию, пока живы я и ты; если меня погубит брат, а тебя подкосит старость, или если даже и ее не дожидаться, то они уверены, что царь македонский и его царство будут в их руках. Если бы римляне оставили тебе что-нибудь, кроме Македонии, то и я считал бы то место убежищем себе. Но, возразят мне, македоняне могут постоять за меня. Ты видел вчера, как воины напали на меня, чего у них недоставало, кроме мечей; но то, чего у них недоставало днем, участники пира брата захватили с собою ночью. Что мне говорить о большинстве знати, которая надеется получить все почести и богатство от римлян и от того, кто имеет большой вес у римлян?! Клянусь, они предпочитают его не только мне, старшему брату, но почти уже и тебе, царю и отцу! Ведь по милости его сенат простил тебя, он охраняет тебя от римского оружия, он считает справедливым, чтобы твоя старость была обязана и подчинена ему – юноше. За него римляне, за него все города, освобожденные из-под твоей власти, за него жители Македонии, которым нравится мир с римлянами; у меня же, отец, где есть какая-нибудь надежда или защита кроме тебя?

11. Что же означает, по твоему мнению, только что полученное письмо от Тита Квинкция, где он хвалит тебя за то, что ты послал Деметрия в Рим, и советует опять отпустить его с большим числом послов из знатных македонян? Тит Квинкций – теперь советник и руководитель брата во всем. Деметрий, отрекшись от тебя, как отца, поставил его на твое место; у него составляются предварительно все тайные замыслы, ему нужны помощники для его планов, если он приказывает тебе послать с братом большее количество знатных македонян. Те, которые отправляются отсюда в Рим людьми честными, неиспорченными и считающими, что у них царь Филипп, оттуда возвращаются совершенно обольщенными римскими приманками. Деметрий один для них составляет все; его, еще при жизни отца, уже называют царем. Если я, отец, возмущаюсь этим, то мне тотчас приходится слышать обвинения в домогательстве царской власти не только от других, но и от тебя. Но я не признаю, что это обвинение касается меня, если вопрос остается открытым. Кого, в самом деле, я устраняю, чтобы самому стать на его место? Впереди меня стоит один отец, и я молю богов о его долголетии! Пережив отца, если он этого пожелает ввиду моих заслуг и если передаст мне царский престол, я буду наследником его. Напротив, царской власти домогается, и притом преступным образом тот, кто стремится нарушить право старшинства, закон природы, македонские обычаи, признаваемое всеми народами право. Он думает: “На пути стоит старший брат, которому по праву и по воле отца принадлежит царская власть; смерть ему! Не я первый добьюсь царской власти через братоубийство; а престарелый одинокий отец, лишившись сына, скорее будет бояться за себя, чем мстить за убийство сына. Римляне будут рады, одобрят и защитят совершенное злодеяние”. Эти надежды, отец, не положительны, но и не безосновательны. Дело такое: ты можешь отвратить от меня опасность, грозящую моей жизни, наказав тех, кто взял оружие, чтобы убить меня; если же их преступные намерения осуществятся, то ты не в силах будешь отомстить за мою смерть».

12. Когда Персей окончил свою речь, все присутствующее обратили взоры на Деметрия, ожидая, что он сейчас же будет отвечать; но наступило продолжительное молчание, так как все видели, что он от слез не может говорить. Наконец, когда заставили его говорить, он по необходимости подавил горе и начал такую речь: «Отец! Обвинитель ранее воспользовался всеми средствами, которые до сих пор принадлежали обвиняемым. Он своими притворными слезами, желая погубить другого, заставил тебя подозрительно относиться к моим искренним слезам. Между тем как со дня моего возвращения из Рима он сам строит козни, проводя дни и ночи со своими приятелями в тайных беседах, он выставил меня перед тобою не только заговорщиком, но явным разбойником и убийцей. Он пугает тебя своим опасным положением, чтобы при твоем содействии ускорить гибель невинного брата. Он утверждает, что у него нигде нет убежища, с целью отнять у меня всякую надежду даже на тебя. Опутав меня кознями, одинокого и беспомощного, он усиливает обвинения, вызывая вражду к расположению чужеземцев, которое скорее вредит, чем приносит пользу. Прежде всего он поступил как настоящий обвинитель, припутав преступление прошлой ночи к порицанию остальной моей жизни, чтобы, указывая на характер моих действий, сделать подозрительным это происшествие, настоящую обстановку которого ты сейчас узнаешь, а вместе с тем построить на этом выдуманном ночном происшествии лишенное основания обвинение в моих преступных надеждах, желаниях и целях. Вместе с тем он постарался представить это обвинение неожиданным и вовсе неподготовленным, так как-де оно вызвано испугом и непредвиденной тревогой прошлой ночи. Между тем, Персей, если я был изменником отцу и отечеству, если я что-либо враждебное замышлял с римлянами или с другими врагами отца моего, то следовало не дожидаться басни, выдуманной в эту ночь, а раньше обвинить меня в измене. Если же, отдельно взятое, то обвинение оказывалось несостоятельным и могло обнаружить скорее твою ненависть ко мне, чем мое преступление, то и сегодня следовало тебе или обойти его молчанием, или отложить до другого случая, чтобы сам по себе обсуждался вопрос: я ли против тебя или ты против меня замышлял козни, питая небывалую и беспримерную ненависть. Все-таки я, насколько буду в силах при этом неожиданном душевном потрясении, отделю то, что ты смешал, и выведу наружу, кто в прошлую ночь строил козни – ты или я.