Текст книги "История Рима от основания Города"

19. Не таково было счастье Флакка у Тихиунта и Родунтии: попытки его подступить к этим укрепленным пунктам были тщетны. Македоняне и другие, находившиеся в лагере царя, сначала, пока вдали ничего не было видно, кроме приближающегося отряда, полагали, что это этолийцы, увидав издали сражение, идут на помощь. Впрочем, как только с близкого расстояния знамена и оружие были узнаны и ошибка открылась, вдруг всеми овладел такой страх, что они, бросив оружие, обратились в бегство.

Преследованию бегущих мешали как укрепления, так и узкая долина, по которой должна была происходить погоня, а в особенности то обстоятельство, что в арьергарде находились слоны, обойти которых пешим было трудно, а всадникам никоим образом невозможно, так как лошади боялись их и среди них происходило большее смятение, чем во время битвы. На довольно долгое время задержало преследующих и разграбление лагеря. Тем не менее в тот день гнали врага до Скарфеи. Отсюда римляне возвратились в свой лагерь, не только перебив и взяв в плен во время преследования много людей и коней, но даже убив слонов, которых не могли захватить; в этот день, во время самого сражения, на римский лагерь сделано было нападение этолийцами, которые занимали Гераклею, но это необыкновенно дерзкое предприятие осталось без всякого результата.

На следующую ночь, в третью стражу, консул, послав вперед конницу для преследования врагов, с рассветом двинул и свои легионы. Царь уехал вперед на значительное расстояние, так как прекратил свое беспорядочное бегство только в Элатии; собрав здесь остатки уцелевшего после битвы и бегства войска, он удалился в Халкиду с очень незначительным отрядом кое-как вооруженных воинов. Римская конница уже не застала самого царя в Элатии, но истребила многих из его войска, которые или отстали вследствие изнеможения, или шли врассыпную, сбившись с пути, так как бегство происходило по незнакомым дорогам и без проводников. Из всего войска никто не спасся, кроме тех 500, которые находились около царя; даже из 10 000 воинов, которых, как мы упоминали, основываясь на свидетельстве Полибия, царь перевез с собой в Грецию, осталось лишь очень незначительное число. Если мы пожелаем верить Валерию Антиату, который сообщает, что в войске царя находилось 60 000, то почему бы не пасть и 40 000 воинам и не быть взятыми в плен 5000 с 230 знаменами? Римлян было убито 150 человек в самом пылу битвы и не более 50 человек при защите от нападения этолийцев.

20. В то время когда консул вел свое войско через Фокиду и Беотию, общины, признавшие себя виновными в измене, стояли у ворот своих городов с масличными ветвями, боясь подвергнуться разграблению как враги. Впрочем войско в течение всего времени подвигалось вперед, словно по дружественной стране, не причиняя никакого вреда до тех пор, пока не пришло в область Коронеи. Здесь в храме Минервы Итонской[1090]1090
  …в храме Минервы Итонской… – Афина Итонская (ее храм находился близ городка Итона во Фтии) была главным божеством фессалийцев. Она почиталась также в Афинах, Беотии и других местах Греции.


[Закрыть] поставлена была статуя царя Антиоха, что возбудило гнев консула, и воинам было позволено опустошить земли, окружающие храм; потом ему пришло на ум, что несправедливо вымещать свой гнев на одной Коронейской земле, так как статуя поставлена по общему решению беотийцев; поэтому консул, отозвав воинов, тотчас прекратил опустошение, беотийцам же только было выражено порицание за их неблагодарность по отношению к римлянам, которые так недавно оказали им такие великие благодеяния.

Во время самого сражения десять царских кораблей под начальством Исидора стояли на якоре в Малийском заливе у Трония. Когда прибежал сюда тяжело раненный акарнанец Александр с известием о неудачном исходе битвы, то корабли под свежим впечатлением страха поспешно отплыли отсюда в Кеней, находящийся на Эвбее, где Александр умер и был погребен. Три корабля, которые, прибыв из Азии, находились в этой же самой гавани, при известии о поражении войска возвратились в Эфес. Исидор из Кенея переправился в Деметриаду на случай, если царь попадет туда во время бегства.

В течение этих же дней начальник римского флота Авл Атилий перехватил большой груз царского провианта, который миновал уже пролив у острова Андроса; одни из этих кораблей он потопил, другие взял в плен; корабли, плывшие сзади, воротились опять в Азию. Атилий, вернувшись с вереницей пленных кораблей в Пирей, откуда отправился, раздал большое количество хлеба афинянам и другим союзникам того края.

21. Антиох перед самым приходом консула направил свой путь из Халкиды сначала на Тен, а оттуда переправился в Эфес. Когда консул пришел в Халкиду, ворота перед ним были открыты, так как при его приближении царский военачальник Аристотель удалился из города. И остальные эвбейские города сдались без боя; спустя несколько дней, когда все было умиротворено, войско отвели назад в Фермопилы, не причинив вреда ни одному городу и заслужив гораздо бóльшую похвалу своею уверенностью после победы, чем самой победой. Отсюда консул отправил в Рим Марка Катона, чтобы сенат и римский народ узнали через него, как достоверного свидетеля, о происшедшем. Тот из Креусы – это рынок феспийцев, лежащий в самом отдаленном углу Коринфского залива, – отправился в ахейские Патры. Из Патр поплыл на Коркиру вдоль берегов Этолии и Акарнании и таким образом переправился в Италию к Гидрунту. Оттуда на пятый день с чрезвычайной быстротой он прибыл сухим путем в Рим. Вступив в город до рассвета, Катон прямо от ворот направился к претору Марку Юнию; тот с рассветом созвал сенат. Луций Корнелий Сципион, за несколько дней раньше отправленный консулом, когда по своем прибытии услыхал, что Катон опередил его и находится в сенате, то явился сюда в то время, как тот рассказывал о совершившихся событиях. Отсюда оба легата были введены в народное собрание и там сообщили о том, что сделано в Этолии, так же, как и в сенате. Назначено было трехдневное молебствие, а претору приказано, чтобы он принес в жертву богам, каким пожелает, сорок крупных животных.

В течение этих же дней Марк Фульвий Нобилиор, два года тому назад отправившийся в Испанию претором, въехал в город с овацией; впереди его несли 130 000 серебряных денариев, а помимо отчеканенных монет еще 12 000 фунтов серебра и 127 фунтов золота.

22. Из Фермопил консул Ацилий послал в Гераклею предупредить этолийцев, чтобы они теперь по крайней мере, испытав ничтожество царя, образумились и, сдав Гераклею, подумали об испрошении себе со стороны сената прощения или за свое безрассудство, или за свое заблуждение; и прочие-де греческие города в эту войну отложились от римлян, оказавших им много услуг, но они снова приняты под покровительство римлян, так как после бегства царя, в надежде на которого изменили своему долгу, не увеличивали своей вины упорством. Этолийцы также, хотя они не последовали за царем, но вызвали его и были в этой войне зачинщиками, а не союзниками, все-таки могут остаться невредимыми, если раскаются. На эти предложения этолийцы давали ответы совсем не миролюбивого характера, и становилось ясным, что придется действовать оружием и что, несмотря на то, что царь побежден, предстоит новая война против этолийцев. Консул передвинул свой лагерь от Фермопил к Гераклее и в этот самый день со всех сторон объехал верхом городские стены, чтобы ознакомиться с местоположением города.

Гераклея лежит у подошвы горы Эта; собственно город расположен на равнине, но имеет крепость, поднимающуюся над городом на высоком и со всех сторон обрывистом месте. Осмотрев все, с чем нужно было ознакомиться, консул решил напасть на город разом с четырех сторон. Со стороны реки Асоп, где находится и гимнасий, он поручил осаду и штурм Луцию Валерию, а со стороны крепости, находящейся вне стен, где население было едва ли не плотнее, чем в самом городе, приказал вести осаду Тиберию Семпронию Лонгу. Марка Бебия поставил со стороны Малийского залива, в той части, которая представляется наименее доступной, а со стороны другой речки, называемой Мелас, против храма Дианы, он поставил Аппия Клавдия. Благодаря их великим усилиям в несколько дней выстроены были башни, тараны и все другие снаряды, нужные для штурма городов. Материала было в изобилии, с одной стороны потому, что местность около Гераклеи болотиста и густо поросла высокими деревьями, а с другой оттого, что дома, находящиеся в предместье города и покинутые жителями, удалившимися в город, поставляли не только бревна и доски на различного рода поделки, но даже кирпичи, бут и камни различной величины.

23. Римляне осаждали город не столько оружием, сколько осадными сооружениями, а этолийцы, напротив, защищались оружием. Ибо, когда стены от ударов тарана стали колебаться, то они не отклоняли, как обыкновенно, наносимых ударов, перехватывая их петлями, но массово вооружившись, делали вылазки, а некоторые даже приносили с собой зажженные головни, чтобы бросить их на осадные сооружения. В стене находились потаенные ворота, приспособленные для вылазок, да и сами осажденные, возводя вместо разбитых стен новые, увеличивали число этих проходов, чтобы устремляться на врагов из большого числа мест. В первые дни осады, пока силы были свежи, они производили стремительные вылазки часто и в большом числе, а потом со дня на день – в меньшем числе и не с прежней энергией. И действительно, хотя они находились в стесненном положении по многим причинам, все-таки ничто не утомляло их в такой степени, как ночные караулы, и в то время как римляне, располагая большим количеством воинов, одни являлись на смену другим, этолийцев все одних и тех же вследствие их малочисленности день и ночь истомляли беспрерывные работы. Их ночной труд сменялся дневным в течение двадцати четырех дней, и притом так, что не было даже минуты свободной от боя с врагом, который вел атаку одновременно с четырех сторон. Когда же консул, соображаясь со временем и на основании заверений перебежчиков, был уверен, что этолийцы утомлены, то решился действовать таким образом: в полночь, продав знак к отступлению и прекратив атаку, он отвел всех воинов в лагерь и там оставил их отдыхать до третьего часа дня, потом, начав атаку, продолжал ее опять до полуночи; затем снова прекратил ее до третьего часа дня. Этолийцы, полагая, что штурм приостанавливается вследствие усталости, от которой изнемогают и сами осаждающие, как только подан был римлянам сигнал к отступлению, как бы по приказу сами по себе тоже оставляли свои посты и являлись на стенах, вооруженные, не раньше третьего часа дня.

24. Консул, в полночь прекратив штурм, в четвертую стражу снова с величайшей стремительностью напал с трех сторон, а с четвертой приказал Тиберию Семпронию держать воинов готовыми к бою и ожидать сигнала, считая несомненным, что враги среди ночной суматохи сбегутся в то место, откуда послышится крик. Этолийцы – часть их уже спала и едва поднималась от сна, будучи утомлена трудом и ночными караулами, а часть еще стояла на страже – побежали во мраке на шум сражающихся. Враги то пытались перелезть через развалины упавшей стены, то пробовали взобраться при помощи лестниц; против них со всех сторон выступали этолийцы, чтобы подать помощь своим. Одна та сторона, на которой находились строения вне города, не защищалась и не подвергалась атаке; но те, которые должны были произвести нападение, напряженно ожидали сигнала, а защитников вовсе не было. Уже стало светать, как консул подал сигнал, и воины без всякого сопротивления проникли в город частью через развалины стен, частью, где стены были целы, при помощи лестниц; вместе с тем послышался крик, свидетельствовавший о взятии города. Этолийцы, всюду оставив свои посты, бежали в крепость. Победители, с дозволения консула, разграбили город, и не столько вследствие озлобления и ненависти, сколько для того, чтобы воины, которых удерживали от этого при освобождении из-под власти неприятелей стольких городов, могли, наконец, в каком-либо месте воспользоваться плодами своей победы. Примерно в полдень, отозвав воинов и разделив их на два отряда, консул отдал приказ провести один отряд по подошве горы к скале, которая, будучи равной по высоте крепости, как бы оторвана от него лежащей между ними долиной; верхушки этих возвышенностей до такой степени одинаковой высоты, что с вершины одной можно было бросать копья в другую. Со вторым же отрядом, намереваясь взойти в крепость со стороны города, поджидал сигнала от тех, которые должны были взобраться на скалу сзади. Этолийцы, находившиеся в крепости, с первого же раза не выдержали крика занявших скалу воинов, а потом и нападения римлян со стороны города, с одной стороны потому, что они уже пали духом, а с другой потому, что там ничего не было приготовлено, чтобы выдерживать осаду в течение долгого времени. Именно там собрались женщины, дети и множество другого народа, неспособного к войне, так что крепость с трудом могла вместить в себе такую большую массу людей, а тем более защищать ее. Поэтому этолийцы при первом натиске врагов, бросив оружие, сдались. В числе прочих был выдан и старшина этолийцев Дамокрит, который в начале войны на требование Тита Квинкция выдать ему постановление этолийцев, приглашающее Антиоха, ответил, что отдаст его в Италии, когда этолийцы расположат там свой лагерь; ввиду такой заносчивости выдача его доставила весьма большую радость победителям.

25. В то же самое время, когда римляне штурмовали Гераклею, Филипп осаждал Ламию, согласно уговору с консулом, с которым он встретился около Фермопил при возвращении его из Беотии, чтобы поздравить его самого и римский народ с победой и извиниться, что болезнь помешала ему принять участие в войне. Потом, разойдясь в разные стороны, они отправились одновременно штурмовать два города. Они находились на расстоянии один от другого около семи тысяч шагов; а так как Ламия расположена на холме и лежит более всего по направлению к Эте, то расстояние кажется чрезвычайно незначительным и все находится на виду. Хотя римляне и македоняне действовали энергично, как бы наперебой друг перед другом, будучи заняты день и ночь то возведением сооружений, то битвами, все-таки на долю македонян досталось тем больше труда, что они вели приступ при помощи подкопов, причем на неровной местности часто попадался камень, не поддающийся действию железа, тогда как римляне производили атаку при помощи насыпи, виней и всевозможных сооружений поверх земли. И так как предприятие мало двигалось вперед, то царь пытался путем переговоров со старейшинами склонить жителей сдать город, будучи уверен, что если Гераклея будет взята прежде, то они скорее сдадутся римлянам, чем ему, и что консул получит благодарность за снятие осады. И эта уверенность не обманула его: тотчас после взятия Гераклеи прибыл вестник с приказанием прекратить осаду, так как-де справедливее было бы, чтобы римские воины, как сражавшиеся с этолийцами в открытом бою, получили и награду за победу. Итак, от Ламии отступили, и сами жители вследствие несчастия, постигшего соседний город, избегли подобной же участи.

26. За несколько дней до взятия Гераклеи этолийцы, созвав в Гипате собрание, отправили к Антиоху послов и в числе их того же самого Фоанта, который был посылаем и прежде. Им поручено было прежде всего просить царя, чтобы он сам, собрав снова сухопутные и морские силы, переправился в Грецию, а потом, если его что-нибудь задержит, чтобы прислал денег и вспомогательные войска; как его-де достоинство и данные обещания, так и безопасность его царства требуют не предавать союзников; он не должен допускать, чтобы римляне, освободившись, с уничтожением народа этолийского, от всяких забот, переправились в Азию со всеми войсками. То, что они говорили, было верно, и тем большее впечатление они произвели на царя. Поэтому в данную минуту Антиох выдал послам деньги, необходимые для военных потребностей, и уверил, что пошлет им сухопутные и морские вспомогательные войска, Фоанта, одного из послов, он удержал при себе, да тот и сам охотно остался, чтобы своим присутствием напоминать об исполнении обещаний.

27. Впрочем, взятие Гераклеи сломило наконец надменность этолийцев, и несколько дней спустя после отправления послов в Азию с целью возобновить войну и пригласить царя они, оставив воинственные намерения, послали доверенных лиц к консулу просить мира. Когда те стали говорить, то консул прервал их речью, сказав, что ему нужно заняться иными, более важными делами, приказал им возвратиться в Гипату, дав перемирие на десять дней и отправив с ними Луция Валерия Флакка, которому они должны были изложить то, о чем хотели говорить с ним, и другие свои желания, если они есть у них. По прибытии в Гипату старейшины этолийские собрались у Флакка, спрашивая совета, какого характера переговоры должно вести с консулом. Когда они хотели ссылаться на старые права, установленные договорами, и на свои заслуги по отношению к римскому народу, то Флакк приказал оставить это, так как сами они нарушили и уничтожили эти договоры; больше-де пользы принесет им сознание своей вины и если всей речи они придадут характер мольбы; ведь надежда на спасение заключается не в правоте их дела, но в милосердии римского народа; если они поведут переговоры со смирением, то и он сам будет ходатайствовать за них и перед консулом, и в сенате в Риме, так как и туда нужно будет отправить послов. Все были того мнения, что единственный способ спасения – это предать себя на волю римлян; что таким образом они и римлян обяжут не оскорблять смиренно просящих, и сами останутся господами своих действий на тот случай, если судьба предоставит им что-либо лучшее.

28. По прибытии к консулу Феней глава посольства свою умную речь, заключавшую различные мотивы для смягчения гнева победителя, окончил заявлением, что этолийцы отдают себя и все свое во власть римского народа. Услыхав это, консул сказал: «Хорошенько подумайте, этолийцы, на таких ли условиях вы хотите сдаться». Тогда Феней показал декрет, в котором это ясно было изложено. «Поэтому, так как вы сдаетесь на таких условиях, – сказал консул, – я требую, чтобы вы немедленно выдали мне вашего гражданина Дикеарха, эпирца Менеста – этот, вступив в Навпакт с вооруженным отрядом, принудил его к измене – и Аминандра со старейшинами афаманов, по совету которых вы от нас отложились». Феней, почти прервав речь римлянина, сказал: «Не в рабство сдались мы, но под твое покровительство, и я убежден, что ты ошибаешься по неведению, так как требуешь того, что не согласно с обычаями греков». На это консул ответил: «Клянусь Геркулесом, я теперь не очень забочусь о том, что этолийцы считают сообразным с обычаями греков, если только я употребляю свою власть согласно обычаю римлян по отношению к тем, которые, будучи прежде побеждены оружием, только что сдались по собственному решению. А потому, если мои требования не будут исполнены тотчас, я прикажу вас заключить в оковы». И по его приказу принесли цепи, и ликторы окружили послов. Тогда упорство Фенея и других этолийцев было сломлено; они наконец поняли, в каком положении находятся, и Феней сказал, что он, по крайней мере, и присутствующие здесь этолийцы знают, что следует исполнить приказание консула, но что для окончательного решения нужно собрание этолийцев; для этой цели он просит перемирия на десять дней. По ходатайству Флакка за этолийцев перемирие было дано, и послы возвратились в Гипату. А когда здесь перед собранием избранных, называемых апоклетами, Феней изложил требования консула и рассказал, что чуть было не случилось с ними, то старейшины, скорбя о своей горькой участи, все-таки решили, что следует изъявить покорность победителю и вызвать этолийцев изо всех городов на собрание.

29. Но после того как вся собравшаяся масса народа услышала то же самое, то жестокость и возмутительность приказаний до такой степени озлобили сердца этолийцев, что в порыве такого их раздражения можно было бы подстрекнуть их к войне даже и в мирное время. К негодованию народа присоединялись и трудность исполнить приказание (ведь, во всяком случае, каким образом можно было выдать царя Аминандра?), и случайно явившаяся надежда, так как в это именно время вернулся от царя Антиоха Никандр и возбудил в толпе неосновательное ожидание, что на море и на суше идут приготовления к великой войне. На двенадцатый день с того времени, как он взошел на корабль, он окончил свое посольство и, возвращаясь в Этолию, прибыл в Фалары при Малийском заливе; отсюда, отвезя деньги в Ламию, он с провожатыми налегке в сумерках отправился по знакомым тропинкам в Гипату; но, идя по местности, находящейся посредине между македонским и римским лагерем, наткнулся на сторожевой пост македонян и был отведен к царю, когда обед еще не был окончен. Как только об этом было сообщено Филиппу, он обрадовался точно приходу друга, а не врага, и просил его возлечь за стол и принять участие в обеде; потом, отпустив всех, он удержал при себе его одного и просил нисколько не беспокоиться, по крайней мере, насчет личной своей безопасности, но жаловался на этолийцев за их безрассудные решения, которые притом всегда обрушивались на их голову, так как они привели в Грецию сначала римлян, а потом Антиоха; однако-де о прошедшем, которое не столько можно исправить, сколько порицать, он позабыл и не позволит себе издеваться над их несчастьем; но и этолийцы также должны прекратить наконец вражду по отношению к нему, в частности Никандр должен помнить об этом дне, когда он, Филипп, спас его. Таким образом он дал ему для безопасности проводников, и Никандр прибыл в Гипату как раз в то время, когда там шли совещания о мире с римлянами.

30. Маний Ацилий продал добычу, полученную при Гераклее, или уступил ее воинам. Услыхав, что настроение умов в Гипате не миролюбивого свойства и что этолийцы собрались в Навпакт, чтобы оттуда выдерживать весь пыл войны, он послал вперед Аппия Клавдия с 4000 воинов занять горный хребет в том месте, где переход через горы был труден. Сам взошел на Эту и принес жертву Геркулесу в том месте, которое называют Пирой[1091]1091
  …в том месте, которое называют Пирой… – Т. е. «Костер».


[Закрыть], потому что-де там было сожжено смертное тело этого бога. Отправившись отсюда со всем войском, он остальной свой путь совершил, не будучи отягощен чрезмерным обозом. Но лишь только пришли к Кораку, высочайшей горе, находящейся между Каллиполем и Навпактом, много вьючных животных оборвалось в пропасть вместе со своими ношами, и люди были измучены; ясно было, с каким бездеятельным врагом имеют дело римляне, так как он не оставил никакого прикрытия в таком недоступном ущелье, для того, чтобы заградить проход через него. Потом Ацилий спустился к Навпакту, измучив войско и в этот раз, и, укрепившись в одном пункте против крепости и разделив войска сообразно с положением стен, окружил ими остальные части города. Штурм этого города потребовал не меньше усилий и труда, чем и штурм Гераклеи.

31. В это же самое время ахейцы начали штурм Мессены в Пелопоннесе, потому что она отказалась от союза с ними: две общины – Мессена и Элида – находились вне Ахейского союза и были на стороне этолийцев. Впрочем, элейцы после бегства Антиоха из Греции более кротко отвечали ахейским послам: по удалении-де царского гарнизона они подумают, как им следует поступить; мессенцы же, отпустив послов без ответа, начали войну. Но когда увидели, что область, наводненная войском, уже всюду опустошается огнем и что враги располагают лагерь почти у самого города, отправили в Халкиду к Титу Квинкцию, их освободителю, послов известить его, что мессенцы готовы открыть ворота и сдать город римлянам, но не ахейцам. Выслушав послов, Квинкций тотчас послал из Мегалополя гонца к ахейскому претору Диофану с приказанием немедленно отвести войско от Мессены и явиться к нему. Диофан повиновался приказанию и, сняв осаду, сам налегке отправился в путь впереди своего войска и встретился с Квинкцием около Андании, незначительного города, лежащего между Мегалополем и Мессеной. Когда он стал излагать причины осады, то Квинкций, выразив ему легкое порицание за то, что тот решился на важное дело без его одобрения, приказал распустить войско и не нарушать мира, приобретенного для общего блага. Мессенцам он велел возвратить изгнанников и примкнуть к Ахейскому союзу; если же они имеют что-нибудь, от чего желали бы или отказаться, или обезопасить себя на будущее время, то пусть явятся к нему в Коринф; Диофану приказал тотчас собрать для него ахейцев на собрание. Здесь, высказав жалобу на коварное отнятие острова Закинфа, он потребовал возвращения его римлянам; Закинф принадлежал Филиппу, царю македонскому; он отдал его Аминандру в вознаграждение за то, что тот позволил провести войско через Афаманию в верхнюю часть Этолии, а этим движением, сломив мужество этолийцев, принудил их просить мира; Аминандр поставил начальником над этим островом Филиппа Мегалополитанца; потом во время войны, когда соединился с Антиохом против римлян, отправил туда агригентца Гиерокла, как заместителя Филиппа, который отозван был для военных действий.

32. Этот, после бегства Антиоха при Фермопилах и после изгнания Аминандра из Афамании Филиппом, по собственной инициативе послал гонцов к Диофану, претору ахейскому, и, условившись с ним относительно денег, передал остров ахейцам. Римляне находили справедливым, чтобы этот остров принадлежал им, как награда за войну: ведь консул Маний Ацилий и римские легионы сражались у Фермопил не ради Диофана и ахейцев. Диофан же, вопреки этому, то извинялся за себя и за свой народ, то доказывал законность своих действий. Некоторые из ахейцев уверяли, что они и вначале не обращали внимания на это дело, и тогда порицали упорство претора. По их предложению решено было передать это дело на усмотрение Тита Квинкция. А он был человек насколько упорный по отношению к тем, которые ему противоречили, настолько же снисходительный, если ему уступали. Итак, не возвышая голоса и с приветливым взором Квинкций сказал: «Если бы я считал обладание этим островом полезным для ахейцев, то я был бы ходатаем за вас перед сенатом и римским народом, чтобы они дозволили вам владеть им. Но я вижу, что подобно тому, как черепаха, когда прячется под свой щит, бывает недоступна для каких бы то ни было ударов, но лишь только она выставляет какие-либо части своего тела, то все обнаженное является слабым и беспомощным, так точно и вы, ахейцы, будучи окружены со всех сторон морем, легко можете присоединять к себе то, что находится внутри Пелопоннеса, и присоединив – защищать. Но как только вы, из жадности захватить больше, выступаете за свои пределы, то все, что находится вне их, остается беззащитным и подвержено всякого рода ударам». Так как все собрание было с ним согласно и Диофан не решался больше спорить, то Закинф был передан римлянам.

33. В это самое время царь Филипп, спросив консула, при его выступлении в Навпакт, не разрешит ли он ему тем временем снова завоевать те города, которые отпали от союза с римлянами, и, получив позволение, придвинул свои войска к Деметриаде, очень хорошо зная, какой господствует там беспорядок. Жители этого города потеряли всякую надежду, так как видели, что они оставлены Антиохом и что со стороны этолийцев нет никакой помощи; поэтому день и ночь они ожидали или прихода Филиппа, враждебно настроенного по отношению к ним, или прихода римлян – врага, еще более ожесточенного, так как причины их гнева были более основательны. Там находилась беспорядочная толпа царских сторонников, которых сначала было оставлено немного в качестве гарнизона, а потом, после неудачного сражения и бегства, набралось очень много и притом по большей части безоружных, у которых не было ни сил, ни мужества, достаточных для того, чтобы выдержать осаду. А потому, когда Филипп послал к ним людей, которые выставляли им на вид возможность получить прощение, то они ответили ему, что для царя ворота открыты. При самом вступлении его некоторые из старейшин удалились из города, Еврилох же лишил себя жизни. Воины Антиоха, сопровождаемые македонянами, чтобы их кто-нибудь не обидел, были отведены через Македонию и Фракию в Лисимахию согласно условию. Судов в Деметриаде было немного; они находились под начальством Исидора. Они также были отпущены со своим начальником. Затем Филипп снова занял Долопию, Аперантию и некоторые города Перребии.

34. Во время этих действий Филиппа Тит Квинкций, снова заняв Закинф, с собрания ахейцев переправился в Навпакт, который уже в течение двух месяцев был в осаде и разрушение которого было уже близко; казалось, что если этот город будет взят приступом, то весь этолийский народ совершенно погибнет. Консул имел основание сердиться на этолийцев, так как помнил, что они мешали его славе в то время, когда он освобождал Грецию, и не послушались доводов его, когда он, предостерегая их от безумного предприятия, указывал на те последствия, какие они теперь испытывают. Однако он, считая самым важным долгом своим не допускать до совершенной гибели ни одного народа освобожденной им Греции, стал прогуливаться около стен города, так что этолийцы легко узнали его. На аванпостах он тотчас был признан, и известие, что Квинкций здесь, разнеслось по всему войску. Поэтому со всех сторон сбежались на стены и, простирая вперед руки, в один голос открыто просили Квинкция оказать им помощь и спасти их. И хотя он был тронут их мольбами, но тем не менее сделал знак рукой, что он ничем не может помочь. Впрочем, явившись к консулу, он сказал: «Неизвестно ли тебе, Маний Ацилий, что происходит, или, будучи достаточно осведомлен, ты думаешь, что это не имеет никакого значения для решения дела?» Этими словами он возбудил внимание консула, и тот сказал: «Почему же ты не говоришь, в чем дело?» Тогда Квинкций сказал: «Ужели ты не видишь, что, одержав решительную победу над Антиохом, ты напрасно тратишь время на осаду двух городов, хотя год твоих полномочий уже почти оканчивается, а Филипп, который не видел ни боевого строя врагов, ни знамен их, присоединил к себе не только города, но уже и столько народов – Афаманию, Перребию, Аперантию и Долопию? Но для нас не так важно ослабить могущество и силы этолийцев, как важно то, чтобы Филипп не усиливался через меру, и то, что, в то время как ты и воины твои не имеют еще и двух городов в награду за твою победу, Филипп владеет столькими народами Греции».

35. Консул соглашался с этим, но ему представлялось позорным снять осаду, ничего не добившись; поэтому он все дело предоставил Квинкцию. Этот опять возвратился к той части стены, где незадолго перед тем раздавались голоса этолийцев. Когда там еще настойчивее стали просить его сжалиться над народом этолийским, тогда Квинкций приказал, чтобы кто-нибудь вышел к нему. Тотчас вышел сам Феней и другие старейшины. Когда они упали к его ногам, то он сказал: «Ваше положение заставляет меня умерить свой гнев и не говорить резко. Случилось то, что я предсказывал, и вам невозможно даже сказать, что это случилось не по вашей вине; тем не менее, по какой-то воле рока будучи назначен поддерживать Грецию, я не перестану оказывать благодеяния даже неблагодарным. Пошлите доверенных лиц к консулу просить перемирия на такое время, чтобы вы могли отправить послов в Рим и через них отдать себя в распоряжение сената; перед консулом я буду вашим защитником и ходатаем за вас». Они поступили так, как посоветовал им Квинкций, и консул не отверг посольства. Перемирие дано было до известного срока, к которому мог быть принесен из Рима ответ, осада была снята и войско отправлено в Фокиду.