Текст книги "История Рима от основания Города"

4. Но ведь скажут: “После изгнания царей никто из плебеев не был консулом!” Что же из этого следует? Неужели не должно вводить ни одного нового учреждения, и неужели потому только, что раньше не делалось (а ведь в новом народе еще многое не сделано), не подобает делать даже и того, что полезно? Понтификов, авгуров в царствование Ромула вовсе не было: они были избраны Нумой Помпилием. Ценза в государстве и деления граждан на центурии и разряды не было – его ввел Сервий Туллий. Консулов раньше никогда не было – они были избраны после изгнания царей. Что касается диктатора, то не было ни власти его, ни самого этого слова – отцы наши положили начало ее. Народных трибунов, эдилов, квесторов вовсе не было – решили учредить эти должности. В эти последние десять лишь мы назначили децемвиров для записи законов, мы же и устранили их в интересах государства. Кто сомневается, что в городе, основанном на веки вечные, расширяющемся без конца, понадобится учредить новые власти, новые жреческие саны, новые права родов и отдельных лиц? Самое запрещение законных браков между патрициями и плебеями не децемвиры ли внесли за эти несколько лет на гибель государства, причем вместе с тем величайшую обиду плебеям?

Возможно ли еще большее или столь бросающееся в глаза унижение, чем считать недостойною права на законный брак часть гражданской общины словно зараженную? Не значит ли это терпеть изгнание, оставаясь жить за одними и теми же стенами, не значит ли это терпеть ссылку? Они боятся свойствá с ними, боятся родства, опасаются смешения крови! Однако что же? Если это смешение крови оскверняет пресловутую вашу знатность, которою вы, большею частью выходцы из альбанцев и сабинян, располагаете не по общественному положению и не по крови, но через принятие в сословие патрициев, будучи зачислены в это сословие либо царями, либо, после изгнания этих последних, волею народа, – разве вы не могли сохранить свою знатность в чистоте частными мерами, то есть не женясь на плебейке и не позволяя своим дочерям и сестрам выходить замуж не за патрициев? Ни один плебей не причинил бы насилия девушке-патрицианке – эта похотливость свойственна патрициям. Никто и никого не принудил бы заключить брачный договор против его воли. Но запрещать то законом и возбранять заключение законного брака между патрициями и плебеями – вот что, собственно, оскорбляет плебеев. Ведь почему вы не вносите предложения, чтобы брак не заключался между богатыми и бедными? Что всегда и везде было делом личных соображений – выход замуж той или иной женщины в подходящую для нее семью и женитьбу мужчины на девушке из семейства, с которым он вступит в соглашение, – эту свободу выбора вы связываете оковами в высшей степени высокомерного закона, которым вы хотите разъединить гражданскую общину, сделать два государства из одного. Почему же вы не налагаете нерушимого запрещения жить плебею по соседству с патрицием, ходить по одной и той же дороге, быть на одном и том же пиру, стоять на одном и том же форуме? Ведь разве в сущности это не то же, что женитьба патриция на плебейке, плебея на патрицианке? В чем тут, наконец, изменение права? Конечно, дети наследуют положение отца. И в том, что мы ищем права на законный брак с вами, нет ничего, кроме желания считаться в числе людей, считаться в числе граждан; и для ваших возражений нет никаких оснований, если не предполагать, что вам просто приятно унижать и позорить нас.

5. Словом, римскому ли народу, наконец, принадлежит верховная власть или вам? С изгнанием царей приобретено ли для вас господство или для всех равная свобода? Необходимость требует разрешить народу римскому утвердить законопроект, если он того хочет. Или, быть может, вы, всякий раз, как будет обнародован какой бы то ни было законопроект, будете издавать в виде наказания указ о наборе воинов? И лишь только я, трибун, начну приглашать трибы к подаче голосов, ты, консул, тотчас станешь приводить к присяге юношей и выводить их в лагерь, будешь грозить плебеям, будешь грозить трибуну? И что бы вам помешало прибегнуть к подобной мере, если бы вы уже дважды не испробовали[313]313
  …если бы вы уже дважды не испробовали… – Речь идет об удалении плебеев на Священную гору в 494 году до н. э. (см. II, 32) и другой раз на гору Авентинскую, в 449 году до н. э. (III, 35 и сл.).


[Закрыть], что значат эти угрозы против единодушия плебеев? Вы, конечно, скажете, что воздержались от борьбы единственно потому, что желали соблюсти наши интересы! А не потому ли дело не дошло до боя, что сильнейшая сторона оказалась в то же время и уступчивее? Но и теперь дело не дойдет до борьбы, квириты: они постоянно будут испытывать терпение ваше, но сил ваших пробовать не станут. Итак, консулы, плебеи готовы для вас идти на эти войны, вымышлены ли они или справедливы, но только под тем условием, если вы, допустив право на законные браки, сделаете наконец наше государство единым, если плебеям можно будет срастись, можно будет тесно соединиться узами частного родства с вами, если людям энергичным и мужественным будет дана надежда, будет дан доступ к почестям; если им будет дозволено быть сотоварищами, быть соучастниками в управлении государством, если, благодаря годичным срокам магистратур, дозволено будет им попеременно повиноваться и повелевать, что, собственно, и составляет признак равноправной свободы. Но, если кто-нибудь станет этому препятствовать, толкуйте о войнах и преувеличивайте их молвою, – никто не станет записываться в воины, никто не возьмется за оружие, никто не будет сражаться за надменных господ, с которыми он не имеет ничего общего ни в делах государства в отношении почестей, ни в делах частных в отношении права на законный брак».

6. Когда, в свою очередь, и консулы явились в народное собрание, и дело от связных речей перешло в пререкания, тогда на вопрос трибуна, почему плебею не подобает быть консулом, был дан ответ, хоть, может быть, и основательный, но принесший мало пользы в настоящем споре. Он сказал, что ни один плебей не имеет права совершать ауспиции из-за чего децемвиры и воспретили брак между двумя сословиями, чтобы не нарушался порядок ауспиций от участия в них лиц сомнительного происхождения. Негодованию плебеев не было границ вследствие того главным образом, что считали невозможным разрешить им совершать ауспиции, как будто они ненавистны бессмертным богам. И благодаря тому, что плебеи нашли в трибуне горячего борца за законопроект, да к тому же и сами не уступали ему в настойчивости, споры кончились только тогда, когда патриции, вынужденные наконец уступить, согласились на внесение предложения о праве на законный брак, в том главным образом расчете, что, вследствие этой уступки, трибуны или вовсе откажутся от борьбы за плебейских консулов, или будут ждать окончания войны, а плебеи, удовольствовавшись на этот раз получением права на законный брак с патрициями, не откажутся от набора.

Но видя, какое громадное значение приобрел Канулей своею победою над патрициями и расположением к нему плебеев, другие трибуны тоже, под влиянием соревнования, вступают со всей энергией в борьбу за свой законопроект и противодействуют набору воинов несмотря на то, что слухи о войне росли с каждым днем. Консулы же, лишенные всякой возможности, вследствие трибунских протестов, действовать через сенат, стали на дому собирать старших сенаторов и там совещаться с ними. Все ясно видели, что им приходится отказаться от победы или в пользу врагов, или в пользу граждан. Из бывших консулов в этих совещаниях не принимали участия только Валерий и Гораций. Гай Клавдий в своем мнении высказывался за то, чтобы консулы вооружились против трибунов; но оба Квинкция, Цинциннат и Капитолин высказывались против убийства и оскорбления лиц, которых по заключенному с плебеями договору они признали неприкосновенными. Результатом этих совещаний было позволение избирать военных трибунов с консульской властью совместно из патрициев и плебеев; касательно же избрания консулов решено было оставить все без перемены. Этим удовлетворились трибуны, удовлетворились и плебеи. Назначается день комиций для избрания трех трибунов с консульской властью. Когда эти комиции были назначены, тотчас все, кто только когда-либо словом или делом хоть сколько-нибудь проявил себя мятежником, а в особенности бывшие трибуны, облекшись в одежду кандидатов, стали приставать к гражданам с просьбами подавать за них голоса и при этом шныряли по всему форуму. Патриции держались в стороне сначала только вследствие неуверенности получить должность, так как плебеи были настроены против них, но потом и вследствие негодования, при мысли, что им придется отправлять должность с подобными людьми. В конце концов, однако, уступая настоянию влиятельнейших людей, патриции выступили в качестве соискателей, из боязни, чтобы не подумали, что они отказались руководить делами государства. Исход этих комиций показал, что одно настроение господствует во время борьбы за свободу и почет, другое – после прекращения борьбы, когда суждение не омрачено уже страстью; в самом деле, народ, довольный уже тем, что плебеи приняты во внимание, всех трибунов выбрал из патрициев. Где теперь можно было бы найти даже у одного человека такую скромность, беспристрастие и великодушие, какие были тогда у целого народа в совокупности?

7. Через триста десять лет после основания Рима [444 г.] в первый раз вступают в должность военные трибуны вместо консулов; то были Авл Семпроний Атратин, Луций Атилий и Тит Клуилий. Господствовавшее во время их управления внутреннее согласие доставило государству и внешний мир. Некоторые историки говорят, не упоминая при этом о законопроекте касательно избрания консулов из плебеев, что поводом к назначению трех военных трибунов, с предоставлением им консульской власти и знаков ее, послужило то обстоятельство, что одновременно с войной против эквов и вольсков и с отложением ардеян совпала война с вейянами и что два консула не могли справиться разом со столькими войнами. Во всяком случае эта магистратура не имела прочного основания уже по одному тому, что через три месяца по вступлении своем в должность трибуны, согласно декрету авгуров[314]314
  …согласно декрету авгуров… – Выборы должностных лиц сопровождались совершением гаданий (ауспиций), причем обязанностью коллегии жрецов-авгуров было наблюдение за строгим исполнением всех положенных на этот случай обрядов. Если после выборов появлялось сомнение насчет правильности совершения ауспиций, авгуры, по собственной инициативе или по требованию сената либо магистрата, расследовали дело и затем формулировали свое мнение, которое и называлось декретом.


[Закрыть], должны были сложить ее с себя, как избранные ненадлежаще, так как-де Гай Курций, председательствовавший на их комициях, неправильно разбил палатку.

В ту пору из Ардеи в Рим пришли послы с жалобами на обиду, из которых видно было, что с устранением этой обиды ардеяне останутся в союзе и в дружбе с Римом, стоит только возвратить им отнятые у них земли. Сенат дал посольству ответ, что он не может отменить решение суда народа просто ради сохранения согласия между сословиями, не говоря уже о том, что подобная отмена не могла бы оправдываться никаким ни примером, ни правом. Если ардеянам угодно выждать благоприятного для себя момента и если они предоставят сенату самому обсудить меры к облегчению нанесенной им обиды, то впоследствии они не будут раскаиваться в своем миролюбии и поймут, что сенат одинаково заботится как об ограждении их от обиды, так и о том, чтобы, раз нанесенная, она не оставалась долгое время незаглаженной. Итак послы были обласканы и удалились, после того как заявили, что они доложат дело своим согражданам, не предрешая на этот счет их мнения.

Между тем, так как государство оставалось без курульной магистратуры, то патриции собрались и избрали междуцаря. В государстве много дней продолжалось междуцарствие вследствие споров о том, выбирать ли консулов или военных трибунов. Междуцарь и сенат стояли за открытие комиций консульских; а народные трибуны и плебеи – за комиции военно-трибутные. Верх одержали отцы – как потому, что плебеи не желали вести борьбы попусту, имея в виду предоставить патрициям все равно ту или другую должность, так и потому, что влиятельнейшие из плебеев предпочитали комиции, на которых вовсе не будет допущена их кандидатура, чем комиции, на которых их могли бы обойти, как недостойных. К тому же и трибуны народные отказались от бесполезной борьбы и уступили влиятельным отцам, поставив это себе в заслугу перед ними. Междуцарь Тит Квинкций Барбат выбирает в консулы Луция Папирия Мугиллана и Луция Семпрония Атратина. В их консульство был возобновлен договор с ардеянами, который и служит единственным памятником, что в этот год [444 г.] были эти консулы; ибо имен их нет ни и древних летописях, ни в книгах магистратов. Так как год начался военными трибунами, то, как я думаю, имена заместивших их консулов пропущены, как будто трибуны были в должности круглый год. Лициний Макр[315]315
  Лициний Макр… – Гай Лициний Макр – римский историк первой половины I века до н. э. Старался защитить права плебеев против аристократической конституции Суллы. Его «Летопись» содержала не менее 21 книги и изображала борьбу плебеев с патрициями с древнейших времен в том же духе, как и в позднейшие времена. В составлении своего исторического труда он, по свидетельству современников, обнаружил большую тщательность, внимательно изучая древние памятники.


[Закрыть] говорит, что имена упомянутых консулов находятся и в тексте договора с ардеянами, а также еще и в «полотняных книгах», которые хранятся при храме Монеты[316]316
  …и в «полотняных книгах», которые хранятся при храме Монеты. – Храм Юноны Монеты (Юноны Советчицы) помещался в Крепости на Капитолии; был построен в 344 году до н. э. При этом храме чеканились деньги (монеты). «Полотняные книги» – римские летописи, написанные на холсте.


[Закрыть]. Несмотря на столько войн, угрожавших со стороны соседей, мир царил как вне, так и внутри государства.

8. За этим годом (имел ли он только трибунов или также и консулов, заместивших трибунов) следует год [443 г.] с несомненными консулами, Марком Геганием Мацерином, отправлявшим консульство во второй раз, и Титом Квинкцием Капитолином, отправлявшим консульство в пятый раз. Этот же год был и годом учреждения цензуры, которая, начавшись с малого, впоследствии, постепенно развиваясь, достигла такого великого значения, что ей вверено было наблюдение за нравами и порядком, обязательным для римлянина: сенат и центурии всадников стали в положение подчиненности этой магистратуре; она узаконила различие между хорошим и дурным поступком; право наблюдения за доходами римского народа с общественных и частных мест находилось в полном и неограниченном ведении ее. Поводом же к основанию цензуры послужило то обстоятельство, что имущество народа не подвергалось оценке в течение многих лет, вследствие чего ценза нельзя уже было откладывать, а между тем консулам затруднительно было выполнить это дело ввиду предстоявших войн со столь многими народами. В сенате зашла речь о том, что дело сложное и совсем не подходящее для консула требует особого для себя должностного лица, в ведении которого находились бы письмоводство и забота о хранении списков в архивах, а равно и решение вопроса о выработке формы производства переписи. Хотя дело было само по себе и не важное, но сенаторы приняли его с удовольствием, желая увеличения числа патрицианских должностей в государстве и рассуждая вместе с тем, как я думаю и как это и подтвердилось, что личная влиятельность людей, которые будут заведовать этим делом, не замедлит придать вес и блеск самой должности. Да и трибуны, смотря на обязанности цензуры больше как на необходимые, чем привлекательные, как в действительности тогда и было, не оказывали сопротивления, не желая и в мелочных вещах выступать некстати с возражениями. Так как влиятельнейшие в государстве лица не интересовались этой должностью, то народ большинством голосов вверил производство ценза Папирию и Семпронию, консульство которых оспаривалось, чтобы этой магистратурой восполнить неполный год их консульства. От возложенного на них дела они получили и наименование цензоров.

9. Во время этих событий в Риме из Ардеи пришли послы и во имя старинного союза и возобновленного недавно договора просили помощи своему почти погибшему городу. Действительно, междоусобия не позволяли ардеянам наслаждаться плодами мира, в котором они вполне благоразумно старались жить с римским народом. Причина и начало этих междоусобиц, по преданию, вызваны были соперничеством партий, которые служили и будут служить для большинства народов источником гибели их в большей мере, чем внешние войны, чем голод, эпидемии и все другие общественные бедствия, которые люди приписывают гневу богов, считая их самыми ужасными. Была девушка плебейского рода, отличавшаяся чрезвычайной красотой, руки которой искали два молодых человека: один, того же сословия, что и девушка, полагался на ее опекунов, принадлежавших также к сословию плебеев; другого, знатного, влекла к девушке исключительно красота. Этот последний находил опору в знатных гражданах, пристрастие которых к молодому человеку сделало то, что раздор партий проник и в дом девушки. Знатный был предпочтен матерью, желавшей своей дочери возможно более блестящей партии. Опекуны же выступили на защиту интересов своего претендента, руководимые и в этом вопросе духом партии. Когда дело не могло быть приведено к окончательному решению семейным образом, прибегли к суду. Выслушив претензии матери и опекунов, судьи предоставляют матери право заключить брак по своему личному желанию. Но насилие восторжествовало над судом: опекуны, окруженные людьми своей партии, стали на форуме открыто кричать о несправедливости такого решения и, собрав толпу, с помощью ее насильно похищают девушку из дома матери. В гневе против этой толпы собрался еще отряд знати во главе с оскорбленным юношей. Происходит ожесточенный бой; плебеи были отбиты. Но в этом случае они оказались вовсе не похожими на плебеев римских: вооружившись, они вышли из города и, заняв один из холмов, стали огнем и мечом опустошать земли знати. Затем, усилив себя еще толпою всех ремесленников, раньше не принимавших участия в распре, а теперь привлеченных надеждой на добычу, они готовятся к осаде и города. Возникает настоящая война со всеми ее ужасами, когда город был словно заражен бешеным исступлением двух юношей, искавших пагубного брака путем гибели отечества. Но обе партии находили, что у них мало своего оружия, мало своей войны, и вот оптиматы[317]317
  …и вот оптиматы… – Оптиматы (лат. optimates – знатные, от optimus – наилучший) – идейно-политическое течение в Римской республике, отражавшее интересы нобилитета и противостоявшее популярам. – Примеч. ред.


[Закрыть] призвали римлян для защиты осажденного города, а плебеи – вольсков для завоевания вместе с ними Ардеи. Сначала пришли к Ардее вольски под предводительством эква Клуилия и окружили валом городские укрепления. Лишь только об этом дано было знать в Рим, как тотчас же консул Марк Геганий выступил из города с войском и расположился лагерем на расстоянии трех тысяч шагов от неприятеля, отдав приказ воинам отдохнуть, так как день уже склонялся к вечеру. Затем, в четвертую стражу, консул выступил и работа пошла так живо, что с восходом солнца вольски увидели себя окруженными со стороны римлян более сильными укреплениями, чем те, которые они сами возвели вокруг Ардеи. При этом консул с другой стороны[318]318
  При этом консул с другой стороны… – Т. е. не с той, на которой находился его лагерь.


[Закрыть] провел вал к самой стене Ардеи, чтобы в этом месте его сторонники могли иметь сообщение с ним.

10. Полководец вольсков, кормивший до того времени своих воинов не из запасов, заранее приготовленных, но хлебом, который доставали день изо дня путем грабежа полей, оказался вдруг без всякого продовольствия с того времени, как выход ему был загражден окопами. Поэтому, вызвав консула для переговоров, он заявил, что если римляне пришли для снятия осады, то он готов отступить с войском из-под Ардеи. На это консул возразил, что побежденные должны принимать, а не предлагать условия и что вольскам не удастся уйти так же точно по своей доброй воле, как они пришли для осады союзников римского народа. Он потребовал выдать полководца, положить оружие, признать себя побежденными и подчиниться его воле. В противном случае, будут ли уходить или останутся на месте, они найдут в нем немилосердного врага, который хочет вернуться в Рим с победою над вольсками, а не с ненадежным миром. Вольски, совершенно лишенные надежды на какую бы то ни было помощь, возложили слабую надежду на оружие. Но, кроме всех других неблагоприятных условий, они очутились еще и на позиции, невыгодной для сражения и еще более невыгодной для отступления. Поэтому, когда их стали рубить со всех сторон, они прекратили борьбу и обратились к просьбам: выдав полководца и передав оружие, они в одной одежде были посланы под ярмо и затем отпущены с позором, как понесшие полное поражение. А когда остановились недалеко от Тускула, тускуланцы истребили их окончательно, выместив на безоружных свою старинную ненависть; едва остались в живых вестники этого поражения.

После этого, казнив главных зачинщиков настоящего движения и конфисковав имущество их в пользу ардейской казны, римляне водворили в Ардее спокойствие, нарушенное смутами. Ардеяне находили, что римский народ такой великой услугой искупил несправедливость своего суда[319]319
  … римский народ такой великой услугой искупил несправедливость своего суда… – См. III, 71–72.


[Закрыть], но сенат полагал, что еще не все сделано для того, чтобы окончательно сгладить память об алчности народа. Консул с триумфом возвратился в Рим, впереди колесницы шел вождь вольсков Клуилий, несли и доспехи, которые были сняты с неприятельских воинов перед тем, как консул послал их под ярмо.

Мирная деятельность консула Квинкция не уступала военной славе его товарища, чего не так легко достигнуть. Заслуга его состояла в том, что он сумел сохранить внутренний мир и согласие, отдавая должное правам низшего и высшего, так что насколько патриции находили его суровым консулом, настолько плебеи – гуманным. И против трибунов он действовал успешно не столько путем борьбы, сколько благодаря своему личному авторитету. Пять консульств, которые он отправлял одинаковым образом, и вся жизнь его, проведенная достойным консула образом, делали его чуть ли не более почтенным, чем само звание консула. Потому о военном трибунате вовсе не возбуждался вопрос в год этих консулов.

11. В консулы избираются Марк Фабий Вибулан и Постум Эбутий Корницин [442 г.]. Консулы Фабий и Эбутий понимали, насколько большая слава покрывала унаследованные ими мирные и военные подвиги истекшего года, особенно достопамятного в глазах соседей – союзников и врагов – такой заботливой подачей помощи ардеянам на краю гибели их государства. Поэтому с большой настойчивостью, желая окончательно сгладить у людей память о постыдном суде, содействовали изданию сенатского постановления о посылке в ардейскую общину, поредевшую от внутренних смут, колонистов для вооруженной защиты Ардеи от вольсков. Официально в сенатское постановление были внесены именно эти соображения с целью скрыть от народа и трибунов задуманный план отмены решения суда. А между тем консулы согласились между собою внести в список колонистов значительно большее число рутулов, чем римлян, раздать земли только лишь те, которые были захвачены путем позорного суда, и на этих землях ни одному римлянину не давать в надел ни одной пяди поля раньше, чем оно не будет распределено между всеми рутулами. Таким способом земли вновь отошли к ардеянам[320]320
  …земли вновь отошли к ардеянам. – Ардея – древняя столица рутулов, в 40 км к югу от Рима.


[Закрыть].

Триумвирами для отвода колонии в Ардею были назначены Агриппа Менений, Тит Клуилий Сикул и Марк Эбуций Гельва. Своей совсем непопулярною обязанностью, заключавшеюся в наделении союзников землей, которую римский народ присудил себе, эти триумвиры провинились перед плебеями, а в то же время и со стороны влиятельнейших из патрициев они также не пользовались полным расположением, потому что не оказали никому никакой услуги; вследствие всего этого, когда трибуны назначили уже им день для явки на суд народа, они остались жить в колонии, свидетельнице их невинности и справедливости, и таким образом избежали неприятностей суда.

12. Мир царил внутренний и внешний и в этом году, и в следующем [442–441 гг.], в консульство Га я Фурия Пакула и Марка Папирия Красса. В этот год были устроены игры, обещанные, согласно сенатскому постановлению, децемвирами по случаю удаления плебеев от патрициев. Попытки Петелия найти повод к смутам не привели ни к чему, хотя именно за свои заявления он и был вторично избран в народные трибуны. Он так и не смог добиться, чтобы консулы доложили в сенат насчет надела плебеев землею, а когда внес на обсуждение сената вопрос, которого добился с большими усилиями, о том, открывать ли комиции для выбора консулов или комиции для выбора военных трибунов, то последовало распоряжение об избрании консулов. При этом угрозы трибуна, заявлявшего, что он не позволит произнести набор, были смешны, так как соседи держались спокойно, а потому не было надобности ни в войне, ни в приготовлениях к ней.

За этим спокойным годом следовал год в консульство Прокула Гегания Мацерина и Луция Менения Ланата [440 г.], отмеченный множеством грозных бедствий: смутами, голодом, едва не последовавшим принятием на себя ига царской власти из-за увлечения щедрыми подачками. Недоставало только одного – внешней войны. А если бы к затруднениям государства присоединилась и она, то едва ли возможно было бы бороться даже при помощи всех богов. Бедствия начались с голода; год ли был неурожайный, или причиной тому было пренебрежение обработкой полей вследствие увлечения городскими сходками (ссылаются на ту и на другую причину), только патриции обвиняли народ в праздности, а народные трибуны объясняли причину бедствий то коварством, то небрежностью консулов. Наконец трибуны, не встречая возражений со стороны сената, побудили народ назначить префектом продовольствия Луция Минуция, который в этой должности, как впоследствии оказалось, был более счастливым хранителем свободы, чем исполнителем обязанностей своей службы, хотя, в конце концов, и за меры к облегчению снабжения продовольствием он заслужил вполне справедливую как благодарность, так и славу. Он разослал множество посольств по морю и по суше к соседним народам; но это ни к чему не привело, потому что только из Этрурии была доставлена небольшая партия хлеба, и, таким образом, эта мера его не оказала никакого влияния на нужды продовольствия; тогда он вернулся опять к равномерному распределению ничтожных запасов, заставляя каждого объявлять об имевшемся у него хлебе и продавать остаток от месячного потребления, уменьшая вместе с тем дневную порцию пищи рабам, а также привлекая к ответственности хлебных торговцев и отдавая их на суд разгневанного народа; но и строгими розысками он не столько облегчал размеры нужды, сколько убеждался в существовании их, и многие из простого народа, в припадке полного отчаяния, предпочитали, закрыв себе голову, броситься в Тибр, чем влачить жизнь в мучениях.

13. В это время некто Спурий Мелий, принадлежавший к сословию всадников, человек по тому времени очень богатый, предпринял дело полезное, но подавшее пагубный пример и таившее еще более пагубное намерение. Дело в том, что он, скупив хлеб в Этрурии на частные деньги при посредстве доверенных лиц из знакомых чужеземцев и клиентов – обстоятельство, которое тоже, по моему мнению, послужило помехой государству в заботах его об облегчении нужд продовольствия, – учредил раздачу этого хлеба как дар для привлечения плебеев. Всюду, куда он ни шел, тащил за собою с высокомерным видом, не соответствовавшим положению частного человека, толпу плебеев, очарованных его щедростью и внушавших ему своим расположением несомненную надежду на получение консульства. Но сам он, поскольку человеческая душа не удовлетворяется тем, что сулит судьба, стал стремиться к осуществлению более высоких и в то же время недозволенных планов. В том расчете, что все равно ему и консульство придется вырывать насильно у патрициев, стал помышлять о царском троне, полагая, что он будет единственной наградой, соответствующей так дорого стоящим замыслам и борьбе, которую предстоит выдержать в огромных размерах. Комиции для выборов консулов уже наступали; но они застигли Мелия, когда планы его действий не были еще окончательно решены и недостаточно созрели.

В консулы в шестой раз избран был Тит Квинкций Капитолин, человек, совершенно неудобный для затевающего переворот. В товарищи Квинкцию дают Агриппу Менения по прозвищу Ланат [439 г.]. Оставался префектом продовольствия и Луций Минуций, будучи ли вновь выбран или считаясь назначенным на неопределенный срок, пока того будут требовать обстоятельства; известно одно только, что в числе магистратов обоих лет занесено было в полотняные книги и имя префекта. Этот Минуций, выполняя те же самые обязанности от имени государства, исполнение которых Мелий взял на себя частным образом, благодаря именно тому обстоятельству, что в обоих домах вращались одни и те же люди, обнаружил замысел и донес сенату, что в дом Мелия сносится оружие, что он на дому собирает сходки и что существуют несомненные планы насчет водворения царской власти. Время исполнения замысла еще не назначено, а насчет всего другого состоялось уже соглашение: трибунов подкупом склонили предать свободу и между вожаками толпы распределены роли. Он доносит об этом едва ли не позже, чем того требовала безопасность, только лишь из нежелания сообщать что-либо неверное и неосновательное.

По выслушивании настоящего донесения старшие из сенаторов со всех сторон начали корить консулов предыдущего года за допущение указываемой раздачи хлеба и сходок плебеев в частном доме, а новых консулов за то, что они ждали, пока префект донесет сенату о таком важном деле, которое от консула требовало не только своевременного сообщения, но и кары. Тогда Квинкций заявил, что консулы не заслуживают этих упреков, так как они, будучи связаны законами об апелляции, отменяющими действия их власти, насколько мужественны, настолько же, несмотря на свою должность, бессильны покарать это дело соразмерно всей преступности его. Нужен человек не только мужественный, но еще свободный и не связанный законами. Поэтому он намерен назначить диктатора в лице Луция Квинкция, в котором мужество соответствует такой великой власти.

Несмотря на то что все одобряли мнение консула, Квинкций сначала отказывался, спрашивая, что они себе думают, поручая человеку в таком преклонном возрасте такую страшную борьбу. Но потом, когда со всех сторон стали говорить, что в этой старческой душе больше, чем у всех прочих, не только разумной опытности, но и мужественной энергии, и стали воздавать вполне заслуженные похвалы, а консул, со своей стороны, продолжал настаивать, тогда только Цинциннат, обратившись к бессмертным богам с молитвой, да не причинит его старость урона или позора государству при таких тревожных обстоятельствах, принимает назначение от консула. Затем сам назначает себе в начальники конницы Гая Сервилия Агалу.

14. На следующий же день были расставлены караулы, и Цинциннат сходит на форум. Плебеи, изумленные неожиданностью события, все свое внимание обратили на диктатора, тогда как соумышленники Мелия и сам вождь их понимали, что такая грозная власть направлена против них. С другой стороны, люди, непричастные к замыслам захватить царскую власть, спрашивали друг друга, что за тревога, что за внезапная война поставила государство в необходимость прибегнуть к величию диктатуры или назначить правителем Квинкция, старика за восемьдесят лет. Но в это время диктатор послал за Мелием начальника всадников Сервилия, который обратился к Мелию со словами: «Тебя зовет диктатор!» В то время как на робкие вопросы его, в чем дело, Сервилий сообщал о необходимости держать ответ и смыть обвинение, предъявленное к нему Минуцием в сенате, Мелий стал отступать в толпу своих соумышленников и сначала, озираясь беспокойно во все стороны, отнекивался. Когда же, наконец, служитель повел его, повинуясь приказанию начальника всадников, он, тогда уже вырванный из рук служителя окружавшей толпою, стал убегать, взывая к римскому народу о защите и говоря, что за оказанное им благодеяние плебеям патриции согласились погубить его; при этом просил подать ему помощь в решительную минуту и не допустить умерщвления его на их же глазах. Но Агалла Сервилий, догнав Мелия, убивает его в то самое время, когда тот произносил эти восклицания; затем, обрызганный кровью и окруженный толпою юношей-патрициев, он доносит диктатору, что Мелий, будучи позван к нему, оттолкнул служителя, но понес заслуженную кару в то время, как возмущал толпу. Тогда диктатор воскликнул: «Хвала тебе, Гай Сервилий, за твое мужество, так как ты освободил государство!»