Текст книги "История Рима от основания Города"

33. Между тем, как римский вождь считал справедливым, чтобы сперва говорил тот, кто просил о переговорах, царь думал, что первое слово принадлежит тому, кто диктует условия мира, а не тому, кто их принимает. Затем римский вождь сказал, что его речь будет проста; он скажет только то, без выполнения чего никакие условия мира невозможны. Гарнизоны царя должны быть выведены из всех греческих государств; пленные и перебежчики должны быть возвращены союзникам римского народа; должны быть отданы назад римлянам те местности в Иллирии, которыми он завладел после заключения мира в Эпире, а Птолемею, царю Египта – те города, которыми он завладел после смерти Птолемея Филопатора. Таковы условия его и римского народа, но справедливость требует выслушать также и требования союзников. Посол царя Аттала требовал возвращения кораблей с пленными, которые были взяты им в морском сражении при Хиосе, и полного восстановления Никефория[1036]1036
  …полного восстановления Никефория… – Никефорий – священная роща возле Пергама, разоренная Филиппом.


[Закрыть] и храма Венеры, которые он ограбил и опустошил. Родосцы требовали возвращения Переи, страны, лежащей на материке против острова и давно состоявшей под их властью, а также требовали того, чтобы были выведены гарнизоны из городов Иаса, Баргилий и Еврома, а также из Сеста и Абидоса на Геллеспонте, и чтобы Перинф возвращен был на прежних правах византийцам и чтобы были свободны все торговые рынки и гавани в Азии. Ахейцы просили возвращения Коринфа и Аргоса. После того как претор этолийский Феней потребовал почти того же, чего требовали и римляне, а именно – удаления Филиппа из Греции и возвращения этолийцам городов, бывших некогда в полном подчинении у них, стал говорить глава этолийцев Александр, муж выдающегося для этолийца красноречия. По его словам, он уже долго молчал не потому, чтобы полагал, что эти переговоры ведут к чему-нибудь, но для того, чтобы не прерывать речь которого-нибудь из союзников. Филипп никогда не ведет добросовестно переговоров о мире и никогда не вел войн с истинной храбростью. Во время переговоров он строит козни и хитрит, во время войны он не сходится с неприятелем в открытом поле и не сражается лицом к лицу, но, убегая, зажигает и расхищает города и, будучи побежден, уничтожает награды победителей. Не так поступали древние цари македонские: они обыкновенно сражались в правильном строю, щадили по возможности города, чтобы увеличить богатство своего государства. Какая цель, в самом деле, уничтожая то, из-за чего происходит борьба, не оставлять себе ничего, кроме самой войны. В предыдущем году Филипп опустошил в Фессалии больше городов, чем все враги, бывшие когда-нибудь у Фессалии. У самих этолийцев он больше отнял, будучи их союзником, чем неприятелем: изгнав претора и гарнизон этолийский, он завладел Лисимахией; город Киос, бывший тоже под их властью, он разрушил до основания и уничтожил. При помощи такого же вероломства он владеет Фивами Фтиотийскими, Эхином, Ларисой и Фарсалом.

34. Филипп, возбужденный речью Александра, приказал придвинуть корабль ближе к берегу, чтобы было его слышно, и начал говорить, нападая больше всего на этолийцев; но Феней, с негодованием перебив его, сказал, что дело не в словопрении; или нужно победить в войне, или покориться более сильным. «Это ясно даже и для слепого», – сказал Филипп, остря насчет глазной болезни Фенея. Филипп от природы был более злоречив, чем прилично царю, и даже в серьезных делах не всегда воздерживался от насмешек. Потом он стал высказывать негодование на то, что этолийцы, подобно римлянам, приказывают ему удалиться из Греции, не будучи в состоянии сами определить границ Греции, так как агреи, аподоты и амфилохийцы, составляющие очень большую часть Этолии, не принадлежат к Греции. «Или справедливо они жалуются на то, что я не пощадил их союзников, когда они сами исстари держатся, точно закона, обычая, по которому дозволяют своей молодежи воевать против своих союзников, не давая на это только согласия от имени государства, и весьма часто на той и другой стороне сражаются этолийские вспомогательные отряды? Киоса я не завоевывал, но только помог при осаде союзнику и другу Прусию[1037]1037
  …и другу Прусию… – Прусий I – царь Вифинии (на северо-западе Малой Азии), союзник Македонии и враг Пергама. – Примеч. ред.


[Закрыть]; Лисимахию я защитил только от фракийцев, но так как необходимость отвлекла меня к ведению этой войны и принудила оставить охрану этого города, то им владеют теперь фракийцы. Это я имел сказать по отношению к этолийцам. Атталу же и родосцам я по справедливости не должен ничего, ибо не я начал войну, а они. Однако, из уважения к римлянам, я возвращу родосцам Перею, а Атталу корабли с пленными, которые окажутся налицо. Что же касается восстановления Никефория и храма Венеры, то если уж угодно, чтобы цари предъявляли друг другу подобные требования и отвечали на них, – что мне ответить тем, которые требуют их восстановления? Разве то, что единственно применимо при восстановлении вырубленных лесов и рощ, а именно, что я готов принять на себя заботу и издержки по их насаждению?» Конец его речи был направлен против ахейцев. Коснувшись в ней сначала благодеяний, оказанных этому племени Антигоном, потом им самим, он приказал прочитать их постановления, заключающие в себе всевозможные божеские и человеческие почести, и поставил им в упрек недавнее их постановление, по которому они отложились от него. Жестоко нападая на их вероломство, он, однако, сказал, что возвратит им Аргос. О Коринфе же он будет вести переговоры с римским главнокомандующим и вместе с тем спросит его, считает ли он справедливым, чтоб Филипп оставил те города, которыми он владеет по праву войны, завоевав их сам, или даже те, которые он получил от своих предков.

35. В то время как ахейцы и этолийцы готовы были отвечать на это, солнце было близко к закату, переговоры были отложены до следующего дня, и Филипп возвратился на свою стоянку, с которой явился, а римляне и союзники в свой лагерь. На следующий день Квинкций к назначенному времени явился к Никее (это место было избрано). В продолжение нескольких часов ни Филиппа нигде не видно, ни вестник не приходил от него, и когда уже начали отчаиваться было в его появлении, вдруг показались корабли. Сам он говорил, что ему были предъявлены такие тяжелые и возмутительные требования, что он, не зная, к какому прийти решению, потратил целый день на размышление. Общее же мнение было таково, что он нарочно протянул дело до позднего часа, чтобы нельзя было дать времени ахейцам и этолийцам отвечать на его возражения, и это мнение он подтвердил сам своей просьбой позволить ему вести переговоры с самим римским главнокомандующим, устранив всех других, чтобы не тратить времени на споры и прийти наконец к какому-нибудь результату. Сначала это предложение не было принято, чтобы не показалось, что союзников устраняют от переговоров; но потом, когда он настаивал на своей просьбе, с согласия всех римский главнокомандующий с военным трибуном Аппием Клавдием, удалив прочих, подошел на край берега. Царь вышел на землю с двумя приближенными, которые были с ним накануне. Здесь несколько времени они разговаривали секретно. Какие результаты сообщил Филипп своим, о том неизвестно; Квинкций же объявил союзникам следующее: Филипп уступает римлянам все берега Иллирии, возвращает перебежчиков и имеющихся у него пленных; Атталу возвращает корабли и взятых с ними в плен флотских воинов; родосцам отдает назад страну, называемую Переей, но Иас и Баргилии не согласен уступить, этолийцам отдает Фарсал и Ларису, но не отдает Фив; ахейцам он уступит не только Аргос, но даже и Коринф. Никому не понравилось назначение тех городов, которые он согласен или не согласен уступить, так как все видели, что при этом они более теряют, чем приобретают, и что никогда не будет недостатка в причинах для раздоров, если он не выведет гарнизонов из всей Греции.

36. Когда во всем собрании все наперебой заявляли в неудовольствии, голоса донеслись также и до Филиппа, стоявшего в отдалении. Поэтому он просит Квинкция отложить все дело до следующего дня; непременно-де или он убедит их, или сам решится согласиться с их требованиями. Для переговоров назначили берег у Трония. Туда сошлись своевременно. Там Филипп сначала просил Квинкция и всех присутствующих не расстраивать надежду на мир, наконец просил срока, чтобы он мог отправить послов в Рим к сенату; или-де он добьется мира на этих условиях, или примет те условия, которые только предложит сенат. Этот оборот не нравился никому: думали, что он ничего другого не желает, как только замедления и отсрочки, чтобы собрать военные силы; Квинкций же говорил, что это подозрение было бы основательно, если бы было лето – время, удобное для ведения войны; а теперь, ввиду наступления зимы, не будет никакой потери, если дать ему срок для отправления послов; ибо без утверждения сената никакие их договоры с царем не будут иметь силы, а пока сама зима дает необходимый отдых от войны, можно узнать волю сената. К этому мнению примкнули и прочие предводители союзников, и решено было, заключив на два месяца перемирие, тоже отправить по одному послу от каждого народа для уведомления сената, чтобы он не был введен в заблуждение царем. К условию перемирия было прибавлено, чтобы царские гарнизоны были немедленно выведены из Фокиды и Локриды. И сам Квинкций, для придания большего значения посольству, вместе с послами союзников отправил Аминандра, царя афаманов, а также Квинта Фабия (он был сын сестры жены Квинкция), Квинта Фульвия и Аппия Клавдия.

37. По прибытии в Рим раньше были выслушаны послы союзников, чем царя. Вся их речь состояла в порицании царя, но наибольшее впечатление на сенат они произвели указанием на положение моря и суши в их стране, и для всех было очевидно, что Греция не может быть свободною, если царь будет владеть Деметриадой в Фессалии, Халкидой на Эвбее и Коринфом в Ахайе, и что сам Филипп не столько в насмешку, сколько вправду называет это оковами Греции. Затем допущены были послы царя. Когда они начали слишком пространную речь, краткий вопрос, намерен ли Филипп удалиться из тех трех городов, прервал их разглагольствование, так как они сказали, что никакого специального поручения о них им не дано. Таким образом, царские послы были отпущены, не добившись заключения мира. Квинкцию было предоставлено свободное право выбора мира или войны. Когда ему стало вполне ясно, что сенат не тяготится войной, то он и сам, более желая победы, чем мира, после этого отверг переговоры с Филиппом и сказал, что не допустит иного посольства, кроме того, которое сообщит, что Филипп удаляется из всей Греции.

38. Филипп хорошо понимал, что дело придется кончать оружием и что ему нужно стянуть к себе отовсюду военные силы; хотя он очень беспокоился за города Ахайи, страны отдаленной от него, однако более тревожил его Аргос, чем Коринф; ввиду этого он счел за лучшее передать его лакедемонскому царю Набису, как бы для охраны, с тем, чтобы он, в случае победы, возвратил его ему, в случае же несчастия – оставил за собой. Повидаться по этому делу с тираном он письменно поручил Филоклу, начальнику Коринфа и Аргоса. Помимо того, что Филокл шел к нему уже с подарками, он присоединил, что в залог будущей дружбы царя с ним царь желает выдать своих дочерей за сыновей Набиса. Тиран сначала отказывался принять Аргос иначе, как только если по решению самих аргивян он будет призван на помощь городу; но потом, услыхав, что на многочисленном собрании не только отнеслись с презрением, но даже прокляли само имя тирана, он решил, что имеет основание разграбить город, и приказал Филоклу передать ему город, когда пожелает. Ночью, без ведома кого бы то ни было, он был впущен в город, а на рассвете занял все более возвышенные места и запер ворота. Немногие из начальников в начале суматохи успели скрыться из города, и в отсутствие их имущество их было разграблено; у оставшихся было отнято золото и серебро и потребована громадная сумма денег. Кто немедленно принес, их отпускали без оскорбления и насилия, а о ком являлось подозрение, что он скрывает или удерживает что-нибудь у себя, тех терзали и мучили, как рабов. Затем, созвав собрание, он обнародовал два предложения: одно о новых долговых книгах, другое о разделе полей поголовно. В руках людей, стремящихся к перевороту, это были два средства разжечь плебеев против знати.

39. После того как государство аргивян очутилось во власти тирана, он, нисколько не думая о том, от кого его получил и на каких условиях, отправил послов в Элатию к Квинкцию и к Атталу, зимовавшему на Эгине, объявить, что Аргос в его власти и что если Квинкций придет туда для переговоров, то он надеется сойтись с ним во всем. Желая лишить Филиппа помощи и с этой стороны, Квинкций согласился прийти и послал к Атталу с приказанием, чтобы тот от Эгины вышел к нему навстречу в Сикион, а сам переправился из Антикиры в Сикион с десятью пентерами, которые случайно привел в то самое время его брат Луций Квинкций с зимних квартир на Коркире. Аттал был уже там. Утверждая, что тиран должен прийти к римскому главнокомандующему, а не римлянин к тирану, он убедил Квинкция согласиться с его мнением и не ходить в самый город Аргос. Недалеко от города есть местность, называется Микеника; здесь и условлено было свидание. Квинкций явился с братом и немногими военными трибунами, Аттал с царской свитой, Никострат, претор ахейский, с некоторыми из своих помощников. Там они застали тирана со всеми войсками ожидающим их. Он выступил почти в средину находящейся между ними долины вооруженный и с вооруженными телохранителями, Квинкций же был без оружия с братом и двумя военными трибунами; у царя Аттала, также безоруженного, по бокам были ахейский претор и один из царедворцев. Тиран начал речь с извинения, что явился для переговоров вооруженный сам и окруженный вооруженными, между тем как видит римского главнокомандующего и царя безоруженными. И боится он не их, а аргосских изгнанников. Затем, когда зашла речь об условиях дружбы, римский полководец потребовал двух вещей: во-первых, чтобы он покончил войну с ахейцами, во-вторых, чтобы против Филиппа послал вместе с ним вспомогательные войска. Тот согласился послать помощь; вместо же мира с ахейцами заключено было перемирие до окончания войны с Филиппом.

40. Царь Аттал возбудил спор и по поводу Аргоса: он обвинял Набиса в том, что тот насильственно владеет этим городом, изменнически преданным ему Филоклом, а этот оправдывался, говоря, что его призвали сами аргивяне. Царь потребовал собрания аргивян, чтобы можно было убедиться в этом, и тиран не отказывался от этого; но царь говорил, что нужно вывести из города гарнизоны и созвать свободное собрание без вмешательства македоненян: оно выскажет, чего желают аргивяне; вывести гарнизон тиран отказался. Этот спор кончился ничем. Переговоры завершились тем, что тиран дал римскому полководцу шестьсот критян, а с претором ахейцев Никостратом заключил перемирие на четыре месяца.

Оттуда Квинкций отправился в Коринф и подступил к воротам с когортою критян, с целью показать Филоклу, начальнику города, что тиран изменил Филиппу. Тогда Филокл тоже явился для переговоров с римским главнокомандующим и на увещание его перейти сейчас же на его сторону и передать город дал такой ответ, что, по-видимому, не столько отказывал в передаче, сколько отсрочивал ее. От Коринфа Квинкций переправился в Антикиру. Оттуда он послал брата испытать племя акарнанцев. Аттал из Аргоса отправился в Сикион, где граждане к прежним почестям царя прибавили еще новые, а царь в добавление к тому, что некогда за громадную сумму денег выкупил для них священное поле Аполлона, чтобы не пройти и теперь союзным и дружественным государством без какого бы то ни было дара, подарил им десять талантов серебра и десять тысяч медимнов хлеба. Затем он возвратился к кораблям в Кенхреи.

Набис же, подкрепив свой гарнизон в Аргосе, возвратился в Лакедемон и, ограбив мужчин, послал в Аргос жену грабить женщин. Она приглашала к себе знатных из женщин то поодиночке, то зараз по нескольку, если они были в родстве между собою, и то ласками, то угрозами выманивала у них не только золото, но под конец даже одежду и все женские украшения.

Книга XXXIII

Присоединение беотийцев к союзу с Филиппом (1–2). Филипп и Квинкций готовятся к решительному бою (3–5). Встреча под Ферами и движение к Скотусе (6). Македоняне разбиты римлянами (7–9). Преследование побежденных (10). Филипп просит мира (11). Недовольство римских союзников (12). Условия мира с Филиппом (13). Победа ахейцев над македонянами под Коринфом (14–15). Волнение в Акарнании (16). Взятие Левкадии римлянами (17). Попытка родосцев отнять у Филиппа Перею (18). Дарданы усмирены Филиппом; действия Антиоха (19). Энергичные действия родосцев (20). Смерть Аттала; в Дальней Испании начинается бунт (21). Триумфы консулов (22–23). Выборы на 558 год от основания Рима [196 г. до н. э.]; послы Филиппа в Риме (24). Распределение провинций и армий; чудесные знамения (25–26). Добыча вождей, победивших испанцев; неблагодарность беотийцев (27). Убиение противника римлян Брахилла (28). Преступление беотийцев и наказание их (29). Мир с Филиппом (30). Впечатление, произведенное им на греков (31–32). Решение Квинкция и десять уполномоченных (33–35). События в Галлии (36–37). Действия царя Антиоха (38). Встреча его с римскими послами (39–40). Неудачная экспедиция Антиоха в Египет и на Кипр (41). События в Риме; выборы на 559 год от основания Рима [195 г. до н. э.] (42). Распределение провинций и армий (43). Вести из Испании и Греции (44). Решения, принятые в Риме относительно Антиоха, Набиса и Ганнибала (45). Действия Ганнибала в Карфагене и бегство его (46–49).

1. Это произошло зимою. В начале же весны Квинкций, желая подчинить своей власти племя беотийцев, колебавшихся до того времени по нерешительности, вызвал Аттала в Элатию и, пройдя через Фокиду, расположился лагерем в пяти милях от Фив, столицы Беотии. На следующий день с воинами одного манипула, с Атталом и посольствами, которые прибыли отовсюду в большом числе, он направился оттуда к городу, приказав гастатам легиона (их было 2000 человек) следовать за собою на расстоянии тысячи шагов. Почти на средине пути встретился беотийский претор Антифил; остальные жители высматривали со стен прибытия римского главнокомандующего и царя. Кое-где около них видно было оружие и немного воинов;

шедших за ними вдали гастатов скрывали изгибы дорог и долины. Приближаясь к городу, Квинкций стал идти медленнее, как будто приветствуя выходившую навстречу толпу. Это было сделано для того, чтобы гастаты могли догнать его. Так как горожане толпою шли впереди ликторов, то заметили непосредственно следовавший отряд вооруженных только тогда, когда дошли до дома, отведенного главнокомандующему. Тогда все оцепенели, как будто город был предан и взят вследствие коварства претора Антифила. Было ясно, что в собрании, назначенном беотийцам на следующий день, не остается места никакому свободному обсуждению. Поэтому они скрыли свою скорбь, показывать которую было и напрасно, и небезопасно.

2. В собрании первым держал речь Аттал. Начав говорить о заслугах своих предков и своих, как общих по отношению ко всей Греции, так и частных, касавшихся беотийского племени, он, будучи уже слишком стар и слаб для того, чтобы говорить с таким напряжением, смолк и упал. На некоторое время, пока выносили разбитого местным параличом и относили его домой, совещание было прервано. Затем был выслушан ахейский претор Аристен с тем бóльшим вниманием, что он давал беотийцам те же самые советы, что и ахейцам[1038]1038
  … он давал беотийцам те же самые советы, что и ахейцам. – См. XXXII, 21


[Закрыть]. После того сказал несколько слов сам Квинкций, превозносивший в своей речи больше римскую честность, чем военные силы или могущество. Затем платеец Дикеарх внес и прочитал предложение[1039]1039
  …внес и прочитал предложение… – По римскому обычаю предложение следовало опубликовать раньше дня собрания, чтобы граждане могли предварительно его обсудить.


[Закрыть] о заключении союза с римлянами; никто не осмеливался говорить против, и голосами всех беотийских государств оно было принято и союз утвержден. Распустив собрание, Квинкций пробыл в Фивах столько времени, сколько заставило происшедшее внезапное несчастье с Атталом. Когда же оказалось, что болезнь не грозила в настоящее время опасностью для жизни, а произвела слабость в членах, он, оставив Аттала для необходимого лечения, возвратился в Элатию, из которой пришел, присоединив к союзу беотийцев, как прежде ахейцев. Теперь, так как все в тылу оставалось безопасным и умиротворенным, все помыслы его были обращены на Филиппа и оставшуюся войну.

3. В начале весны, после того, как послы не принесли из Рима никаких успокоительных известий, Филипп тоже решил произвести набор по всем городам царства, хотя был большой недостаток в молодых людях. Непрерывные войны, веденные уже многими поколениями, истребили македонян; даже в царствование самого Филиппа пало большое число их в морских войнах против родосцев и Аттала и в сухопутных – против римлян. Поэтому он набирал и новобранцев шестнадцатилетнего возраста, и снова призывал под знамена некоторых из выслуживших свой срок, у кого только оставалось сколько-нибудь сил. Пополнив таким образом войско, он после весеннего равноденствия стянул все войска в Дий и, устроив там лагерь, в ожидании врага ежедневно упражнял воинов. И Квинкций, выйдя почти в те же дни из Элатии, минуя Троний и Скарфею, прибыл к Фермопилам. Там его задержало назначенное в Гераклее собрание этолийцев, обсуждавших вопрос о том, с какими войсками они будут сопровождать римлян на войну.

Узнав о решении союзников, он на третий день, пройдя из Гераклеи в Ксинии, расположился лагерем на границе эниан и фессалийцев и стал ждать этолийских вспомогательных войск. Этолийцы нисколько не замедлили: под предводительством Фенея явилось 600 пехотинцев и 400 всадников. Чтобы не было сомнения относительно того, чего он ждал, Квинкций тотчас снял лагерь. Когда он перешел во Фтиотийскую область, с ним соединились 500 гортинцев с Крита под предводительством Киданта и 300 аполлонийцев, все в одинаковом вооружении, и не так много спустя – Аминандр с 1200 афаманскими пехотинцами.

Узнав о выходе римлян из Элатии, Филипп, так как ему предстояло решительное сражение, счел нужным ободрить своих воинов. Поэтому, сказав подробно о доблести предков, о которой он уже часто вспоминал, и о военной славе македонян, он перешел к тому, что в то время особенно устрашало умы и что могло возбудить некоторую надежду.

4. Поражению, понесенному в ущелье у реки Аой, он противопоставил то обстоятельство, что римляне у Атрака трижды были обращены в бегство македонской фалангой. Однако и в первом случае, когда македоняне не удержали за собой эпирского ущелья, прежде всего виноваты были те, которые небрежно содержали караулы, затем во время самого сражения вина падает на легковооруженную пехоту и наемных воинов; македонская же фаланга и в то время устояла и всегда останется непобедимой на ровном месте и в правильном сражении.

В фаланге было 16 000 воинов – все лучшие силы его царства. К ним было присоединено 2000 щитоносцев, называемых пельтастами; равное число (по две тысячи) фракийцев и иллирийцев – это племя называлось тралами; смешанных из разных племен наемных воинов около 1500 и 2000 конницы. С этими войсками царь ждал врага. У римлян было почти такое же число: они превосходили только конницей, потому что к ним присоединились этолийцы.

5. Когда Квинкций пододвинул лагерь к Фтиотийским Фивам, то, получив надежду, что город будет предан главою государства Тимоном, подошел к стенам с немногими из всадников и легковооруженных. Но тут надежда до такой степени обманула его, что он не только вступил в бой с горожанами, сделавшими вылазку, но и подвергался страшной опасности, если бы не явились вовремя на помощь внезапно вызванные из лагеря пехотинцы и всадники. После того как неосновательно возникшая надежда не имела никакого успеха, он на то время прекратил дальнейшие попытки овладеть городом; впрочем, достоверно зная, что царь находится уже в Фессалии, но не получив еще известий, в какую сторону пошел он, Квинкций разослал воинов по полям и приказал им рубить и готовить палисад.

Употребление палисада было общим у греков и у македонян, но их колья не были приспособлены ни к тому, чтобы легко переносить их, ни к прочности самого укрепления: они рубили слишком большие и слишком ветвистые деревья, так что воины в оружии не могли их нести, и всякий раз как они огораживали ими лагерь, разрушить их палисад было делом легким. Так как стволы больших деревьев положены были редко, а многочисленные и крепкие ветви давали возможность ловко ухватиться рукой, то двое или – самое большее – трое юношей упершись вырывали одно дерево; вследствие этого тотчас открывалось подобие ворот и под руками не было ничего, чем бы заложить открытое пространство.

Римляне же рубят легкие колья, большею частью раздвоенные или о трех, самое большее – о четырех сучьях, так что воин, повесив за спину оружие, легко может нести их по нескольку; их вбивают так часто и так переплетают сучья, что нельзя разобрать, какой сук к какому стволу принадлежит. К тому же острые и пропущенные один через другой отростки не оставляют места просунуть руку; таким образом и не за что ухватиться, чтобы тащить, и нельзя тащить, так как переплетенные ветви взаимно связывают друг друга. Да если и вытащить случайно один кол, то он и места открывает немного, и весьма легко поставить на его место другой.

6. На следующий день Квинкций прошел небольшой путь, причем воины несли с собой колья, чтобы быть готовыми где угодно устроить лагерь; остановившись в шести тысячах шагов от Фер, он отправил людей разведать, в какой стороне Фессалии находится неприятель и к чему он готовится. Царь стоял около Ларисы. Получив уже известие, что римляне от Фив двинулись в Феры, и сам страстно желая как можно скорее вступить в сражение, он ведет войско к врагу и располагается лагерем почти в четырех тысячах шагов от Фер.

На следующий день с обеих сторон выступили налегке воины, чтобы занять холмы, лежащие над городом. Заметив друг друга, они остановились почти в равном расстоянии от холмов, которые должны были занять, и спокойно стали ждать гонцов, отправленных каждый в свой лагерь спросить, что им дóлжно делать, так как вопреки ожиданию встретился враг. В тот день они были отозваны назад в лагерь без всякого сражения; а на следующий день около тех же холмов произошла конная стычка, в которой при содействии, главным образом, этолийцев царская конница была обращена в бегство и прогнана в лагерь. Много препятствовало действовать той и другой стороне поле, густо засаженное деревьями, и сады, как обыкновенно бывает в пригородных местах, а также и то обстоятельство, что дороги были стеснены оградами, а в некоторых местах перерезаны. Поэтому у вождей явилось одинаковое намерение уйти из той местности и они, как будто по предварительно данному распоряжению, оба направились в Скотусу – Филипп в надежде добыть оттуда провиант, а римлянин – чтобы, придя наперед, попортить для врага хлеба. Целый день войска шли, ни в одном месте не заметив друг друга, потому что их разделяла непрерывная цепь холмов. Римляне расположились лагерем у Эретрии во Фтиотиде, а Филипп – выше реки Онхест. Даже на другой день ни те ни другие не знали достоверно местопребывания врага, когда Филипп стал лагерем у так называемого Меламбия в скотусских землях, а Квинкций – около Фетидия Фарсальской области. На третий день сначала проливной дождь, а затем мрак, весьма похожий на ночь, задержали римлян, боявшихся засады.

7. Нисколько не испугавшись того, что после дождя облака спустились на землю, Филипп ради ускорения пути приказал поднять знамена. Но дневной свет был закутан таким густым мраком, что ни знаменосцы не могли видеть дорогу, ни воины знамена, и все войско, как бы заблудившееся ночью, пришло в беспорядок, направляясь на неопределенные крики. Перейдя холмы, именуемые Киноскефалами[1040]1040
  …холмы, именуемые Киноскефалами… – Киноскефалы (греч. «собачьи головы») – гряда высоких холмов с крутыми труднодоступными скалами в Центральной Фессалии.


[Закрыть], и оставив там сильный сторожевой пост из пехотинцев и всадников, они расположились лагерем. Квинкций, хотя оставался в том же лагере у Фетидия, однако отправил 10 отрядов конницы и 1000 пехотинцев узнать местопребывание врага, дав им наставление остерегаться засад, которые темнота дня позволяла скрыть даже в открытых местах. Когда дошли до занятых холмов, то, напугав друг друга, римляне и македоняне, как бы в оцепенении, ничего не предпринимали; а затем отправили гонцов в лагери к вождям, и как только первый страх от неожиданной встречи прошел, они не стали удерживаться долее от сражения. Сначала завязали битву немногие выбегавшие вперед, затем она усилилась с приходом тех, которые хотели защитить обращавшихся в бегство. Так как силы римлян далеко не были равны, то они стали посылать гонцов одного за другим к вождю сказать, что их теснят, и он поспешно отправил к ним 500 всадников и 2000 пехотинцев, преимущественно этолийцев, с двумя трибунами. Эти поправили проигрываемое сражение, положение изменилось, и теснимые македоняне через гонцов стали просить у царя подмоги. Но так как вследствие распространившегося мрака он ничего менее не ожидал в тот день, чем сражения, то большую часть людей всякого рода разослал добывать фураж, а потому некоторое время оставался в нерешительности, что предпринять. Но гонцы продолжали настоятельно просить; туман уже открыл вершины гор, и видны были македоняне, загнанные на холм, особенно возвышающийся между другими; они защищались не столько оружием, сколько местоположением; тогда царь, полагая, что нужно во что бы то ни стало рискнуть всеми силами, чтобы не потерять части, оставленной без защиты, отправил начальника наемных воинов Афинагора со всеми вспомогательными войсками, кроме фракийцев, и со всей македонской и фессалийской конницей. С их приходом римляне были сбиты с гор и остановились только тогда, когда дошли до более ровной долины. Заставить их бежать в беспорядочном бегстве особенно помешала конница этолийцев, которая в то время была лучшей во всей Греции; но пехотою этолийцы были слабее соседних племен.

8. Прибегавшие один за другим к Филиппу с поля сражения гонцы кричали, что римляне в страхе обратились в бегство; эти радостные известия, превышавшие успех битвы, заставили Филиппа вывести в сражение все войска, хотя он сначала не хотел, колебался, говорил, что это безрассудно, что ему не нравится ни время, ни место. То же самое сделал и Квинкций, вынужденный сразиться скорее необходимостью, чем благоприятным случаем. Он оставил в резерве правый фланг, выставив впереди знамен слонов, а с левым флангом и со всеми легковооруженными вышел против врага. Он напомнил воинам, что им придется сразиться с теми самыми македонянами, которые у входа в Эпир были ограждены реками и горами и которых тем не менее, победив естественные преграды, они выгнали и победили в бою; с теми самыми, которых раньше они одолели под предводительством Публия Сульпиция, обложив вход в Эордею. Македонское-де царство держалось славой, а не военными силами; наконец и эта слава исчезла.