Текст книги "История Рима от основания Города"

15. Виллий поехал из Эфеса дальше в Апамею. Туда прибыл и Антиох, услыхав о прибытии римских послов. При свидании в Апамее был почти такой же спор, какой был раньше в Риме между Квинкцием и послами царя. Известие о смерти сына царя Антиоха, который, как я сказал немного раньше, послан был в Сирию, прервало переговоры. Велико было горе в царском дворце, и велика скорбь по этому юноше, так как он проявлял уже такие прекрасные задатки, что, очевидно, если бы его жизнь продлилась дольше, то в нем оказались бы качества великого и справедливого царя. Чем любезнее и дороже он был всем, тем подозрительнее была его смерть: говорили, что его отец, считая сына опасным наследником, угрожающим его старости, отравил его при посредстве некоторых евнухов, любезным царям за свои услуги в таких делах. Прибавляли еще ту причину для таинственного злодеяния, что царь дал своему сыну Селевку Лисимахию, а для Атиоха он не имел подобного места, чтобы и его с почетом удалить от себя. Однако для вида царила несколько дней во дворце великая печаль, и римский посол удалился в Пергам, чтобы не показываться некстати в неудобное время. Царь, оставив начатую войну, возвратился в Эфес; здесь, запершись во дворце по причине горя, он обсуждал тайные планы с неким Миннионом, самым доверенным из его друзей. Миннион, не зная всех внешних обстоятельств и судя о могуществе царя по делам его в Сирии и остальной Азии, был уверен, что Антиох не только выше по правоте дела, так как римляне предъявляли вовсе несправедливые требования, но что он будет победителем и на войне. Так как Антиох хотел уклониться от спора с римскими послами, или потому что он уже испытал, что он при этом менее счастлив, или потому, что он был расстроен недавним горем, то Миннион вызвался сказать о причинах войны и убедил царя пригласить послов из Пергама.

16. Сульпиций уже выздоровел; поэтому оба посла прибыли в Эфес. Миннион извинился за царя, и переговоры начались без него. Тут Миннион сказал заранее приготовленную речь: «Я вижу, что вы, римляне, прикрываетесь, как прекрасным предлогом, освобождением греческих городов; но ваши дела не соответствуют вашим речам, и для Антиоха вы установили одно право, а сами пользуетесь другим. В самом деле, каким образом жители Смирны и Лампсака более греки, чем жители Неаполя, Регия и Тарента, с которых вы взыскиваете подати и требуете кораблей по договору? Почему вы посылаете ежегодно в Сиракузы и другие греческие города Сицилии претора с властью главнокомандующего, с пучками и секирами? Конечно, вы можете сказать только то, что вы предписали им эти условия, потому что победили их оружием. То же основание признайте и за Антиохом в отношении Смирны, Лампсака и других городов, входящих в состав Ионии или Эолиды. Так как они побеждены были на войне его предками и обложены данью и пошлинами, то Антиох требует от них древних правовых отношений; поэтому я желал бы, чтоб ему дан был ответ на это, если спор ведется на законном основании, а не ищется только предлог к войне».

На это Сульпиций ответил: «Антиох обнаружил некоторую застенчивость, так как, не находя ничего другого сказать в защиту своего дела, предпочел, чтобы об этом говорил кто угодно другой, но только не он. В самом деле, что похожего в положении тех государств, которые ты сравнил? От жителей Регия, Неаполя и Тарента с тех пор, как они перешли в нашу власть, мы требуем исполнения обязанностей согласно с договором, в силу одного неизменного права, всегда применявшегося и никогда не прекращавшегося. Можешь ли ты наконец сказать, что как эти народы не изменяли договора ни сами по себе, ни через другого кого-либо, так и государства Азии, раз попав во власть предков Антиоха, оставались в постоянном подчинении у вашего царства, и что одни из них не были во власти Филиппа, другие – во власти Птолемея, а иные не наслаждались в течение многих лет свободой, никем не оспариваемой? Ведь если тот факт, что они некогда были порабощены, стесненные неблагоприятными обстоятельствами, дает право после столь многих веков претендовать на обращение их опять в рабство, то само собой понятно, что наши труды по освобождению Греции от Филиппа пропали совершенно даром и его потомки снова могут требовать себе Коринф, Халкиду, Деметриаду и весь народ фессалийский? Но к чему я защищаю дело государства, когда справедливее было бы, чтобы они сами защищали его и чтобы мы и сам царь на этом основании произнесли свой приговор?»

17. После этого Сульпиций приказал позвать посольства государства, уже раньше приготовленные и наученные Евменом, который полагал, что, сколько бы сил ни убавилось у Антиоха, все они прибавятся к его царству. Допущено было весьма много послов, и в то время как каждый выставлял на вид то свои жалобы, то свои требования и смешивал правду с неправдой, из разбора дела возникло препирательство. Поэтому римские послы, ничего не уступив и ничего не достигнув, возвратились в Рим, с такой же полной нерешительностью, как и пришли.

После удаления послов царь держал совет о войне с Римом. Чем суровее кто говорил против римлян, тем больше он мог рассчитывать на царскую милость. Поэтому члены совета один яростнее другого нападали – одни на высокомерность в требованиях римлян, которые хотели предписывать законы Антиоху, величайшему царю Азии, так же, как и побежденному Набису. Однако Набису все-таки оставлено владычество над его отечеством, над родным Лакедемоном; напротив, если Смирна и Лампсак исполняют приказания Антиоха, то это представляется им возмутительным. Другие были того мнения, что эти города для такого великого царя представляют собою незначительное и едва ли заслуживающее упоминания основание. Но несправедливые приказания всегда начинаются с малых вещей, разве только верить, что персы нуждались в комке земли и глотке воды, когда потребовали у македонян земли и воды. Подобную попытку делают теперь римляне относительно двух государств; и другие отпадут к народу-освободителю, лишь только они увидят, что два государства сбросили с себя иго. Хотя бы свобода и не была лучше рабства, все-таки для всякого надежда на перемену своего положения приятнее всякого настоящего состояния.

18. На совете был акарнанец Александр: некогда друг Филиппа, он недавно покинул его и удалился к более богатому двору Антиоха; как человек, знавший Грецию и римлян, он приобрел такую дружбу царя, что принимал участие и в тайных совещаниях. Как будто бы обсуждался вопрос не о том, вести войну или нет, но о том, где и как вести ее, он утверждал, что победа, по его соображению, несомненна, если царь перейдет в Европу и изберет для военных действий какое-нибудь место в Греции. Прежде всего он найдет под оружием этолийцев, занимающих центральный пункт Греции; они готовы, как передовые бойцы, вести самую трудную часть войны; на двух, так сказать, флангах Греции Набис из Пелопоннеса примет все меры, чтобы возвратить город аргивян и приморские государства, из которых римляне прогнали его и заперли в стенах Лакедемона, а из Македонии возьмется за оружие Филипп, как только услышит звук боевой трубы; он, Александр, знает гордость Филиппа, знает его дух, знает, что уже давно в груди его клокочет гнев, как у диких зверей, которых держат на запоре или в путах; он припоминает даже, сколько раз Филипп во время войны молил обыкновенно всех богов, чтобы они дали ему Антиоха в помощники; если теперь он увидит исполнение этого желания, то не промедлит ни одной минуты и сейчас же произведет возмущение. Только не следует медлить и откладывать дело, так как победа основывается на том, если заняты будут заранее благоприятные места и приобретены наперед союзники. Нужно также немедленно послать Ганнибала в Африку, чтобы разделить силы римлян.

19. Ганнибал не приглашен был на совет потому, что он стал подозрителен царю вследствие переговоров с Виллием и с этого времени не пользовался никаким почетом. Сначала он молча сносил это пренебрежение; потом, признав за лучшее спросить о причине внезапного отчуждения и оправдаться, он в удобный момент просто спросил царя о причине гнева и, узнав ее, сказал: «Антиох! Отец мой Гамилькар, принося жертву, привел меня к алтарю, когда я был еще маленьким, и обязал меня клятвою никогда не быть другом римского народа. Верный этой клятве, я служил тридцать шесть лет; эта клятва изгнала меня во время мира из моего отечества; она же привела меня после изгнания к твоему двору. Руководимый этой клятвой, я, в случае, если ты обманешь мою надежду, буду искать во всем мире каких-либо врагов римлян, где только я знаю силы, где я знаю оружие, и найду таких людей. Поэтому, если некоторым из твоих приближенных хочется возвыситься в твоих глазах, обвиняй меня, то они должны искать другого повода, чтобы возвыситься из-за меня. Я ненавижу римлян, и римляне ненавидят меня. Что я говорю истину, в том свидетели мой отец Гамилькар и боги. Итак, когда ты будешь помышлять о войне с римлянами, то считай Ганнибала в числе лучших друзей своих; если же какое-либо обстоятельство будет побуждать тебя к миру, то для совещания по этому вопросу ищи себе другого человека, с которым бы ты мог обсудить его». Такая речь не только произвела впечатление на царя, но и примирила его с Ганнибалом. Совет кончился, когда решено было воевать.

20. В Риме хотя и смотрели на Антиоха как на врага, но не принимали еще никаких мер для войны с ним; только умы были приготовлены к ней. Обоим консулам назначена была провинция Италия с тем условием, чтобы они согласились между собою или решили жребием, кому из них председательствовать в комициях этого года; кто из них будет свободен от этой обязанности, тот должен быть готов на случай необходимости вести легионы куда-либо за пределы Италии. Этому консулу предоставлено было набрать два новых легиона, 20 000 союзников латинского племени и 800 всадников; другому консулу назначены были два легиона, бывшие под начальством консула прошлого года Луция Корнелия, 15 000 союзников и латинов из того же войска и 500 всадников. Квинту Минуцию продлена была власть вместе с тем войском, которое у него было в Лигурии; прибавлено было, чтобы для пополнения армии набрано было 4000 человек римской пехоты и 150 всадников и чтобы союзниками доставлено было туда же 5000 пехотинцев и 250 всадников. Гнею Домицию досталась провинция вне Италии, где решит сенат; Луцию Квинкцию досталась Галлия и председательство в комициях. Потом распределили между собою по жребию провинции преторы: Марк Фульвий Центумал получил городскую претуру, Луций Скрибоний Либон – суд между иноземцами, Луций Валерий Таппон – Сицилию, Квинт Салоний Сарра – Сардинию, Марк Бебий Тамфил – Ближнюю Испанию, Авл Антилий Серран – Дальнюю Испанию. Но двум последним переменены были их провинции сначала на основании сенатского постановления, а потом и на основании решения плебеев: Авл Атилий получил флот и Македонию, Бебий – Бруттию; Фламинию и Фульвию продлена была власть в Испаниях, Атилию назначены были в Бруттий два легиона, которые были в прошлом году городскими; союзникам велено было представить туда же 15 000 пехотинцев и 500 всадников. Бебий Тамфил получил приказание построить и снарядить 30 пентер, спустить с корабельных верфей в море старые корабли, какие еще были годны, и набрать флотский экипаж из союзников; консулам приказано было дать ему 2000 союзников латинского племени и 1000 римских пехотинцев. Эти два претора и два войска, сухопутное и морское, по слухам, снаряжались против Набиса, который уже открыто нападал на союзников римского народа.

Впрочем, ждали послов, отправленных к Антиоху, и сенат запретил консулу Гнею Домицию удаляться из города прежде их возвращения.

21. Преторам Фульвию и Скибронию, обязанностью которых было судопроизводство в Риме, дано было поручение снарядить 100 пентер, кроме того флота, над которым должен был начальствовать Бебий. Прежде чем консул и преторы отправились в свои провинции, было молебствие по случаю знамений. Из Пиценской области было возвещено, что коза зараз родила шесть козлят, в Арретии родился мальчик с одной рукой, в Амитерне шел дождь из земли, в Формиях молния ударила в ворота и в стену и, что более всего устрашало, бык консула Гнея Домиция выговорил: «Рим, берегись!» По поводу всех знамений совершено было молебствие, быка же гаруспики приказали тщательно беречь и кормить.

Тибр, ринувшийся на город с большею стремительностью, чем прежде, разрушил два моста и много зданий, особенно около Флументанских ворот. Огромная скала, оторвавшись или вследствие дождей, или вследствие легкого землетрясения, которое вообще не было слышно, рухнула с Капитолия на Воловью улицу[1079]1079
  …на Воловью улицу… – Воловья – улица, шедшая к югу от форума вдоль подошвы Капитолийского холма.


[Закрыть] и задавила многих. На полях, повсюду залитых, унесен был водою скот и разрушены виллы.

Прежде чем консул Луций Квинкций прибыл в свою провинцию, Квинт Минуций вступил в открытый бой с лигурийцами в Пизанской области, перебил 9000 врагов, прочих, разбив и обратив в бегство, загнал в лагерь. Штурм и защита лагеря продолжались до самой ночи с большим ожесточением; ночью лигурийцы тайно ушли. На рассвете римляне вторглись в пустой лагерь; добычи было найдено весьма немного, потому что неприятели тотчас посылали по домам все, что награбили на полях. Минуций не дал потом покоя врагам: из Пизанской области он двинулся в Лигурию и опустошил огнем и мечом их крепости и селения. Здесь римские воины обогатились этрусской добычей, которую отослали грабители.

22. Около того же времени возвратились в Рим послы от царей. Они не сообщили ничего такого, что служило бы вполне основательным поводом к войне с Антиохом, и говорили только про лакедемонского тирана, который, по словам ахейских послов, угрожал, вопреки договору, морскому берегу лаконцев. Для защиты союзников послан был в Грецию претор Атилий с флотом. Так как со стороны Антиоха не грозило еще никакой опасности, то решено было, чтобы оба консула отправились в свои провинции. Домиций прибыл в землю бойев из Аримина кратчайшим путем, а Квинкций через Лигурию. Обе консульские армии произвели обширные опустошения во вражеской области с противоположных концов. Сперва перешли на сторону консулов немногие всадники со своими начальниками, потом весь сенат, наконец, все, кто только имел какое-либо состояние или положение, – всего до 1500 человек.

И в обеих Испаниях война в этом году [192 г.] велась счастливо: Гай Фламиний взял при помощи виней укрепленный и богатый город Ликабр и живым захватил в плен знаменитого вождя Конрибилона, и проконсул Марк Фульвий разбил в двух счастливых сражениях два вражеских войска, взял два испанских города, Висцелию и Гелону, и завоевал много крепостей; другие города и крепости добровольно отпадали к нему. Затем Фульвий двинулся в землю оретанов и, завладев там двумя городами, Нолибой и Кузибисом, продолжал свой путь к реке Таг. Там был небольшой, но укрепленный город Толет. Во время осады его пришло на помощь горожанам большое войско веттонов. Фульвий удачно сразился с ними в открытом бою и, поразив веттонов, взял Толет при помощи осадных сооружений.

23. Впрочем, войны, которые велись, менее заботили в то время отцов, чем ожидание неначатой еще войны с Антиохом. Хотя послы неоднократно разузнавали обо всем, однако истина смешивалась с ложью вследствие слухов, распространявшихся зря, без всякого основания. Среди прочего принесено было известие, что, прибыв в Этолию, Антиох тотчас пошлет флот в Сицилию. Поэтому, хотя сенат послал претора Атилия с флотом в Грецию, но поскольку необходимо было не только войско, но и влияние, чтобы поддерживать дух союзников, то он отправил в Грецию в качестве послов Тита Квинкция, Гнея Октавия, Гнея Сервилия и Публия Виллия. Сенат постановил, чтобы Марк Бебий двинулся с легионами из Бруттия к Таренту и Брундизию, а оттуда, если бы потребовали обстоятельства, переправился в Македонию. Претору Марку Фульвию постановили отправить флот в двадцать кораблей для защиты побережья Сицилии, и чтобы тот, кто поведет этот флот, имел права главнокомандующего (повел его Луций Оппий Салинатор, бывший в прошлом году плебейским эдилом). Тот же претор должен был написать своему товарищу Луцию Валерию, что есть опасность, как бы флот царя Антиоха не переправился из Этолии в Сицилию; поэтому-де сенат находит нужным, чтобы он присоединил к имеющемуся у него войску до 12 000 человек наскоро набранных воинов и 400 всадников, с которыми он мог бы защищать приморский берег своей провинции, обращенный к Греции. Этот набор произвел претор не только в самой Сицилии, но и на лежащих вокруг нее островах, и укрепил гарнизонами все приморские города, обращенные к Греции.

Новую пищу слухам дало прибытие в Рим Аттала, брата Евмена, который принес известие, что царь Антиох переправился с войском через Геллеспонт и что этолийцы готовятся так, чтобы к его прибытию стоять под оружием. Как отсутствующему Евмену, так и присутствующему Атталу выражена была благодарность, назначено свободное помещение, квартира и стол и даны подарки: два коня, два конных вооружения, серебряные сосуды весом в сто фунтов и золотые – в двадцать.

24. Когда вестники один за другим доносили, что надвигается грозная война, то признано было целесообразным избрать как можно скорее консулов. Поэтому состоялось сенатское постановление, чтобы претор Марк Фульвий немедленно послал письмо к консулу с известием: сенат-де заблагорассудил, чтобы он, передав легатам провинции и войско, возвратился в Рим и с пути послал эдикт, назначающий комиции для избрания консулов. Консул повиновался этому письменному приказанию и, послав наперед эдикт, прибыл в Рим. В этом году также было большое соперничество, потому что три патриция домогались одного места: Публий Корнелий Сципион, сын Гнея, который не был выбран в прошлом году, Луций Корнелий Сципион и Гней Манлий Вольсон. Консульство дано было Публию Сципиону, так что, очевидно, такому мужу в почести не было отказано, но она только была отсрочена; в товарищи ему выбран из плебеев Маний Ацилий Глабрион. На следующий день были выбраны преторы: Луций Эмилий Павел, Марк Эмилий Лепид, Марк Юний Брут, Авл Корнелий Маммула, Гай Ливий и Луций Оппий, оба по прозванию Салинаторы; Оппий был тот, который повел в Сицилию флот из двадцати кораблей. Между тем, пока новые правители делили по жребию сферы деятельности, Марк Бебий получил приказание переправиться со всеми своими войсками из Брундизия в Эпир и держать войска в окрестностях Аполлонии, а городскому претору Марку Фульвию дано было поручение снарядить пятьдесят новых пентер.

25. Такие меры принимал римский народ против всех замыслов Антиоха. Набис уж не откладывал войны, но осаждал Гитий со всей силой и раздраженный на ахейцев за то, что они послали подкрепление осажденным, опустошал их владения. Ахейцы не смели начать войны прежде возвращения послов из Рима, желая узнать решение сената; по возвращении же послов они назначили собрание в Сикионе и отправили послов к Титу Квинкцию просить у него совета. В собрании мнения всех склонялись к немедленному открытию военных действий, но письмо Тита Квинкция, советовавшего подождать претора и римский флот, приостановило такое решение. В то время как одни из знатных лиц оставались при своем мнении, а другие полагали, что нужно последовать совету того, кого они сами спрашивали, большинство ожидало мнения Филопемена. Последний был в то время претором и превосходил всех своей рассудительностью и влиянием. Предпослав замечание о целесообразности существующего у этолийцев установления, чтобы претор не подавал сам мнения, предлагая на обсуждение вопрос о войне, он приказал самим им решить как можно скорее, чего они хотят. Претор-де исполнит их постановление добросовестно и тщательно и будет стараться, чтобы они не раскаивались ни в мире, ни в войне, насколько это зависит от человеческой предусмотрительности. Эта речь сильней побудила их граждан к войне, чем если бы он, прямо подавая совет, обнаружил свое желание совершать подвиги. Поэтому с большим единодушием решена была война; время же и способ ведения ее предоставлены были усмотрению претора. Филопемен, помимо того, что таково было желание Квинкция, также считал нужным подождать римский флот, который мог бы защищать Гитий с моря; но из страха, что дело не потерпит отлагательства и что не только Гитий, но и гарнизон, посланный для защиты города, может быть потерян, он вывел корабли ахейцев в море.

26. С целью задержать подкрепления, какие посланы будут с моря на помощь осажденным, тиран тоже снарядил небольшой флот, а именно: три крытых корабля, легкие суда и быстроходные лодки, так как старый флот он, согласно договору, передал римлянам. Чтобы испытать скорость хода этих новых в то время кораблей, а вместе с тем чтобы все достаточно подготовить для битвы, он отправлял ежедневно гребцов и воинов в открытое море и упражнял их в примерной морской битве, будучи убежден, что надежда на успех осады основывается на том, если он не допустит подкрепления с моря.

Претор ахейцев, насколько равен был в искусстве вести сухопутное сражение любому из знаменитых полководцев, как по опытности, так и по таланту, настолько был неопытен в морском деле, как аркадец, житель центра материка, незнакомый с иноземными порядками, если не принимать во внимание, что он служил раз на Крите предводителем вспомогательного войска. Была у них старая тетраера, захваченная восемьдесят лет тому назад, когда ехала на ней из Навпакта в Коринф Никея, супруга Кратера[1080]1080
  …супруга Кратера. – Кратер – сводный брат Антигона II Гоната, царствовавшего в Македонии в 276–239 годах до н. э.


[Закрыть]. Прельщенный славою этого корабля, так как в царском флоте это было некогда знаменитое судно, Филопемен велел спустить корабль в море из Эгия, хотя он был уже очень гнилой и от ветхости разваливался. Он шел во главе флота, и на нем ехал начальник флота Тисон из Патр. Вдруг встретились с ним корабли лаконцев из Гития; и сейчас же, при первом столкновении с новым и крепким кораблем, разбит был ветхий корабль, в который вода и без того проникала во все пазы, и все, бывшие на нем, взяты в плен. Остальной флот, потеряв предводительский корабль, бежал с быстротою, какую давала каждому кораблю сила весел. Сам Филопемен бежал на легком дозорном судне и прекратил свое бегство только тогда, когда прибыл в Патры. Но этот несчастный случай нисколько не ослабил энергии воинственного и многоопытного мужа; напротив, потерпев неудачу на море, где он ничего не смыслил, он тем более возлагал надежды на то, в чем был опытен, и уверял, что эту радость тирана он сделает непродолжительной.

27. Набис, возгордившись счастливым успехом и приобретя даже несомненную надежду, что ему с моря не угрожает уже никакой опасности, вздумал запереть доступ к Гитию также и с суши, искусно расположив отряды войск. Отведя третью часть своей армии от осады Гития, он расположился лагерем при Плеях: это место господствует над Левками и Акриями, куда враги, по-видимому, намеревались подступить с войском. Так как тут был постоянный лагерь и немногие имели палатки, а остальная масса воинов пользовалась шалашами, сплетенными из тростника и покрытыми ветвями, которые давали только тень, то Филопемен, прежде чем враги увидят его, решился неожиданно напасть на них, прибегнув к непредвиденной ими хитрости. Он собрал небольшие суда в закрытой бухте аргосской области; на них он посадил легкую пехоту, большею частью щитоносцев с пращами и дротиками и другим легким вооружением. Оттуда, держась берега, он приплыл к мысу, близкому к лагерю врагов, выйдя на берег, прибыл по знакомым тропинкам ночью в Плеи, и так как стражи спали, потому что не ожидали никакой близкой опасности, то он подложил огонь к шалашам со всех сторон лагеря. Многие погибли в пожаре прежде, чем заметили прибытие врагов, а те, которые заметили раньше, не могли подать никакой помощи. Огнем и мечом истреблено было все; очень немногие убежали в большой лагерь при Гитии, спасаясь от такой ужасной опасности, представившейся с двух сторон. Так напугав врагов, Филопемен тотчас повел свое войско для опустошения Триполиса, части лаконской области, которая лежит возле самой границы Мегалополя, и, захватив там большое множество скота и людей, удалился прежде, чем тиран успел послать из Гития отряд для защиты полей. Потом Филопемен стянул войско в Тегею, назначил там собрание ахейцев и союзников, в котором участвовали также знатные лица из Акарнании и Эпира. Так как его воины оправились от позора, причиненного поражением на море, и враги были напуганы, то он решил идти к Лакедемону в том убеждении, что таким только образом можно отвлечь врага от осады Гития. Сперва он расположился лагерем в земле врагов при Кариях. В этот самый день был взят Гитий. Не зная этого, Филопемен двинулся к Барносфену – это гора в десяти тысячах шагов от Лакедемона. Набис же, по завоевании Гития, отправился оттуда с войском налегке, быстро прошел мимо Лакедемона и занял так называемый Пирров лагерь, так как он не сомневался, что ахейцы направляются к этому месту. Затем он встретился с врагами. Дорога была тесна, и поэтому враги занимали в длину почти пять тысяч шагов. Шествие их замыкали всадники и большая часть вспомогательных войск, потому что Филопемен полагал, что тиран нападет на него с тыла со своими наемными воинами, на которых он полагался больше всего. Два непредвиденных обстоятельства одновременно смутили Филопемена, во-первых, занят был наперед намеченный им пункт, во-вторых, он видел, что враг встретился с передовым отрядом его армии там, где, по его соображению, нельзя было нести вперед знамена без помощи легковооруженных, так как путь шел по неровной местности.

28. Но Филопемен обладал особенным искусством и опытностью в умении вести войско и выбирать место, и не только во время войны, но и во время мира особенно упражнялся в этом. Если он где-нибудь путешествовал и ему попадался трудный горный переход, он осматривал местность со всех сторон. Когда шел он один, то размышлял, а когда бывал со спутниками, то спрашивал у них, какое решение следовало бы принять в случае появления врага в этом месте, если бы он напал с фронта, какое, если бы с того или другого фланга, какое, если бы он ударил с тыла; могут-де встретиться враги, выстроившиеся в боевом порядке, может встретиться и нестройное и готовое только для пути войско. Какое место занял бы он сам, это он старался определить путем размышления или путем расспросов, а равно и то, каким количеством вооруженных или какого рода оружием он воспользовался бы в битве, так как это составляет большую разницу; куда ему направить обоз, куда багаж, куда нестроевую часть войска; насколько сильным и каким прикрытием все это охранять, и лучше ли продолжать начатый путь или возвратиться по тому пути, по которому пришел; какое также место избрать для лагеря, какое пространство занять укреплением; где удобнее брать воду, где запас для фуража и дров; где при выступлении на следующий день путь всего безопаснее, какой должен быть порядок шествия. Такими заботами и мыслями он до такой степени был занят с юных лет, что ему в таком положении ни одна мысль не была нова. И теперь Фелопемен сперва остановил все войско; потом послал к передним знаменам вспомогательный отряд критян и так называемых тарентинских всадников[1081]1081
  …так называемых тарентинских всадников… – Тарентинцы – здесь: род легкой конницы, без отношения к месту происхождения воинов.


[Закрыть], которые вели за собой по два коня; приказав всадникам следовать за ним над потоком, откуда можно было доставать воду, он занял скалу; собрав туда весь обоз и всю толпу обозных служителей, он окружил их вооруженным отрядом и укрепил лагерь сообразно с условиями местности; но трудно было ставить палатки на каменистой почве и на неровной земле. Враг был только в пятистах шагах. Из одного и того же источника обе стороны брали воду под прикрытием отряда легковооруженных; прежде чем завязалась битва, как бывает обыкновенно при такой близости лагеря, – наступила ночь.

Очевидно было, что на следующий день предстоит сразиться около ручья из-за тех, которые будут доставать воду. Ночью Филопемен спрятал в долине, удаленной от взоров неприятелей, столько щитоносцев, сколько там могло скрыться.

29. На рассвете легковооруженные критяне и тарентинские всадники начали битву над потоком; Телемнаст критянин начальствовал над своими земляками, а над всадниками начальствовал Ликорт из Мегалополя. Критяне, составлявшие вспомогательное войско и у врагов, и всадники такого же рода, тарентинцы, служили для прикрытия тех, которые доставали воду. Долгое время битва была нерешительна, так как на обеих сторонах были одного и того же рода люди и одинаковое вооружение. При дальнейшем ходе битвы победили вспомогательные войска тирана как вследствие превосходства сил, так и потому, что Филопемен отдал такой приказ начальникам, чтобы они, дав незначительную битву, обратились в бегство и завлекли врага к месту засады. В беспорядке преследуя бегущих через ложбину, очень многие из воинов тирана были ранены или убиты прежде, чем увидели спрятавшегося врага. Насколько позволяла ширина долины, щитоносцы сидели в таком порядке, что легко могли принять в промежутки между рядами бегущих своих товарищей. Потом они встают, сами невредимые, бодрые, построенные в порядке, и делают нападение на врагов, приведенных в беспорядок и замешательство и утомленных, кроме того, трудом и ранами.

И победа была несомненна; воины тирана тотчас обратили тыл и, убегая гораздо быстрее, чем сами преследовали, загнаны были в лагерь. Многие в этом бегстве были изрублены и взяты в плен; смятение распространилось бы и в лагере, если бы Филопемен не приказал трубить отступление, боясь больше, чем врага, неровной местности, которая грозила опасностью при каждом необдуманном движении вперед.

Потом по счастливому исходу сражения и по военачальническому соображению догадываясь, в каком страхе должен быть теперь тиран, Филопемен посылает к нему под видом перебежчика одного человека из вспомогательного отряда, чтобы он сообщил Набису, как достоверное, что ахейцы решили на следующий день двинуться к реке Еврот, протекающей почти у самых стен Спарты, с целью отрезать тирану путь отступления к городу и лишить его подвоза припасов из города в лагерь, а вместе с тем и с целью попытаться, не удастся ли склонить кого-либо к отпадению от тирана. Перебежчик не столько убедил Набиса своими словами, сколько дал ему, пораженному страхом, достаточное основание покинуть лагерь. На следующий день Набис приказал Пифагору с вспомогательными войсками и конницей стать на карауле перед валом; сам же, как будто бы выступив с лучшей частью войска в битву, велел поскорее нести знамена к городу.