Текст книги "История Рима от основания Города"

29. Узнав, что Ганнибал двинулся в страну бруттийцев, Криспин приказал военному трибуну Марку Марцеллу отвести в Венузию войско, которым начальствовал его товарищ. А сам, едва будучи в состоянии выносить тряску носилок вследствие своих тяжелых ран, двинулся со своими легионами в Капую и написал письмо в Рим о смерти своего товарища и о том, в каком критическом положении находится он сам: он не может прибыть в Рим для созыва комиций, потому что он, по-видимому, не будет в состоянии вынести трудностей пути; очень боится за Тарент, как бы Ганнибал с войском не поворотил из земли бруттийцев туда; к нему необходимо прислать легатов, людей умных, которым бы он мог высказать свои желания относительно дел, касающихся государства.

Чтение этого письма вызвало большую печаль по поводу смерти одного консула и страх за жизнь другого. Итак, сенат послал в Венузию к войску Квинта Фабия-сына, а к консулу трех легатов – Секста Юлия Цезаря, Луция Лициния Поллиона и Луция Цинция Алимента – последний за несколько дней перед тем возвратился из Сицилии. Они получили приказание сообщить консулу, чтобы он, если не будет в состоянии сам явиться в Рим ко времени комиций, назначил для ведения их диктатора в пределах римской области; если консул отправился уже в Тарент, то претор Квинт Клавдий должен отвести легионы в ту сторону, где он может защищать наибольшее число союзнических городов.

В это же лето переправился из Сицилии в Африку с флотом из 100 кораблей Марк Валерий и, высадившись у города Клупеи, на большом пространстве опустошил страну, почти не встретив ни одного вооруженного; но затем воины, производившие грабеж, быстро возвратились к кораблям вследствие внезапного известия о приближении пунийского флота, состоявшего из 83 кораблей. С ними удачно сразились римляне недалеко от Клупеи: захватив в плен 18 кораблей, а остальные обратив в бегство, они с большой добычей, захваченной на суше и на море, возвратились в Лилибей.

В то же лето пришел на помощь ахейцам, по их просьбе, и Филипп: их теснил войною и соседний лакедемонский тиран Маханид, и этолийцы опустошали их страну, переправив на кораблях войско через пролив между Навпактом и Патрами, называемый туземцами Рионом. Ходила также молва, что и Аттал, царь Азии, намерен переправиться в Европу, так как этолийцы на последнем годичном собрании вручили ему верховную власть над их племенем.

30. Вследствие этого Филипп явился в Грецию. Его встретили у города Ламии этолийцы под предводительством Пиррия, который вместе с Атталом, в отсутствие последнего, был избран на этот год претором. С этолийцами было и войско Аттала, и около 1000 человек из римского флота, которых прислал Публий Сульпиций. С этим полководцем и с этими войсками Филипп дважды сражался успешно; в обоих сражениях пало по крайней мере 1000 врагов. Когда затем этолийцы, под влиянием страха, заперлись в стенах города Ламии, Филипп повел войско к Фаларе, лежащей у Малийского залива; местность эта когда-то была густо заселена вследствие прекрасной гавани, безопасных кругом якорных стоянок для судов и других удобств со стороны моря и суши. Туда пришли послы от египетского царя Птоломея, от родосцев, афинян и хиосцев, чтобы прекратить войну между Филиппом и этолийцами; и со стороны этолийцев приглашен был в качестве посредника для заключения мира сосед их, царь афаманов Аминандр. Впрочем, все они заботились не столько об этолийцах, народе слишком грубом, принимая во внимание природные свойства греческого племени, сколько о том, чтобы Филипп не вмешивался в дела греков и чтобы его владычество не легло тяжелым бременем на свободные учреждения Греции. Рассуждение об условиях мира были отложены до времени собрания членов Ахейского союза и был назначен день и место его, а пока было достигнуто перемирие на тридцать дней. Царь, отправившись оттуда через Фессалию и Беотию, прибыл в Халкиду на Эвбее, чтобы не допустить войти в тамошние гавани и высадиться на берег Атталу, который, как он слышал, собирается направиться со своим флотом к Эвбее. Оставив там отряд против Аттала, на случай если он тем временем переправится сюда, сам с небольшим числом всадников и отрядом легковооруженных пришел в Аргос; здесь ему было поручено, по избранию народа, заведывание играми в честь Геры и Немейскими играми[931]931
  …играми в честь Геры и Немейскими играми… – Праздник Геры в Аргосе справлялся с большой пышностью и сопровождался состязаниями. Немейские состязания праздновались в лесистой долине (через нее проходила дорога из Аргоса в Сикион), где в IV веке до н. э. был воздвигнут храм Зевса. Немейские игры, учрежденные в VI веке до н. э., были общегреческими, но устроителями их с середины V века до н. э. являлись аргосцы. Устраивались эти игры через два года (во второй и четвертый год олимпийского цикла), так что упомянутые здесь игры приходились на 209 год до н. э.


[Закрыть], ввиду того, что македонские цари, согласно их собственному заявлению, ведут свое происхождение из этого города. По окончании игр в честь Геры, тотчас же после празднества, Филипп отправился в Эгий на собрание союзников, назначенное гораздо раньше.

Там занимались обсуждением вопроса о том, что необходимо положить конец Этолийской войне, чтобы не дать повода ни римлянам, ни Атталу вступить в Грецию. Но едва только истек срок перемирия, этолийцы расстроили все эти соображения, услышав о том, что и Аттал пришел в Эгину, и римский флот стоит у Навпакта. Призванные на собрание ахейцы, на котором присутствовали и те посольства, которые вели переговоры о мире у Фалары, они прежде всего жаловались на некоторые ничтожные нарушения условий во время перемирия и, наконец, сказали, что война не может быть прекращена, если ахейцы не возвратят мессенцам Пилос, римляне не получат обратно Атинтанию, а Скердилед и Плеврат – ардиеев. Но Филипп, считая возмутительным, чтобы побежденные сами предлагали ему, победителю, условия, сказал, что он и прежде выслушивал предложения о мире и заключил перемирие вовсе не в надежде на то, что этолийцы останутся спокойными, а с целью сделать всех союзников свидетелями того, что он ищет мира, а этолийцы – повода к войне. Таким образом мир не состоялся, а Филипп распустил собрание, оставив для защиты ахейцев отряд из 4000 человек, получив от них пять военных кораблей; присоединив их к недавно посланному к нему карфагенскому флоту и к кораблям, шедшим из Вифинии от царя Прусия[932]932
  …от царя Прусия… – Прусий – шурин Филиппа и его союзник.


[Закрыть], он решил вызвать на сражение римлян, которые уже давно господствовали в этой части моря. Из этого собрания сам он возвратился обратно в Аргос, так как уже приближалось время Немейских игр, которые он желал почтить своим личным присутствием.

31. В то время как царь был занят приготовлениями к играм и в эти праздничные дни более свободно предавался отдыху, чем в военное время, Публий Сульпиций, двинувшись от Навпакта, пристал с флотом между Сикионом и Коринфом и сильно опустошил эту область, отличающуюся необыкновенным плодородием. Слух об этом отозвал Филиппа от празднования игр; поспешно двинувшись сконницей, приказав пехоте идти за собою, он напал на римлян, ничего подобного не ожидавших, а потому рассеявшихся по полям и обремененных добычей, и прогнал их на корабли. Вовсе не радуясь добыче, римский флот возвратился в Навпакт. Напротив, для Филиппа известие о победе, какова бы она ни была, но все же одержанной над римлянами, увеличило даже торжественность празднования остальной части игр; и праздничные дни прошли с особенным весельем, тем более еще и потому, что он, сняв в угоду народу головной убор, порфиру и другие знаки царского достоинства, по внешнему виду ничем не отличался от других, а это всего приятнее для свободных граждан. Подобным поступком он пробудил бы несомненную надежду на свободу, если бы не осквернил и не опозорил всего этого своим самым возмутительным безнравственным поведением. В сопровождении то того, то другого ходил он днем и ночью по семейным домам и, спускаясь до положения частного лица, становился тем больше необузданным, чем меньше был заметен, и ту свободу, призрак которой он показывал другим, всецело обратил на удовлетворение своей разнузданности. Ибо не все он старался купить или выманить, но для своих гнусных поступков употреблял насилие, и было опасно для мужей и родителей своей неуместной строгостью ставить препятствия удовлетворению сладострастия царя; у одного знатного ахейца, Арата, была даже отнята супруга по имени Поликратия и увезена в Македонию, в надежде, что царь женится на ней.

По окончании Немейских игр, сопровождавшихся подобными постыдными поступками, он, спустя несколько дней, отправился в Димы, чтобы прогнать оттуда этолийский гарнизон, который пригласили элейцы[933]933
  …элейцы… – Элейцы – здесь: жители Элиды (не путать с Элеей), города в одноименной области на западе Пелопоннеса.


[Закрыть] и приняли в свой город. Киклиад – ему в то время принадлежала верховная власть[934]934
  …ему в то время принадлежала верховная власть… – В 209 году до н. э. он был стратегом союза. Позднее (в 198–197 гг. до н. э.), изгнанный из Пелопоннеса, он участвовал в переговорах Филиппа с Титом Квинкцием Фламинином. См. XXXII, 32.


[Закрыть] – и ахейцы вышли у Дим навстречу царю: они питали ненависть к элейцам за то, что те не действовали заодно с остальными ахейцами, и были раздражены против этолийцев, которые, как они думали, возбудили и римлян к войне против них. Соединив войска, они двинулись от Дим и перешли реку Ларис, отделяющую Элейскую землю от области Дим.

32. В первый день по вступлении в неприятельские пределы они опустошали их. На следующий день – в боевом порядке они подступили к городу, послав вперед всадников, чтобы они, гарцуя перед воротами города, вызвали на бой этолийцев, склонных к внезапным вылазкам. Они не знали того, что Сульпиций прибыл с 15 кораблями из Навпакта в Киллену и, высадив ночью на сушу 4000 воинов, с соблюдением полнейшей тишины, чтобы никого не мог заметить, вступил в Элиду. Поэтому, когда неприятели^: заметили между этолийцами и элейцами римские знамена и оружие, эта неожиданность навела на них большой страх. И сперва царь хотел вернуть обратно свои войска; но затем, когда между этолийцами и траллами – это иллирийское племя – уже завязалась битва и царь увидел, что его воинов теснят, сам устремился с конницей на римскую когорту. Когда лошадь царя была пронзена копьем и он упал через ее голову, то с обеих сторон загорался ожесточенный бой, так как римляне бросились на царя, а свита стала защищать его. Эта битва была славна и для самого царя, так как он принужден был пешим вступить в битву среди всадников. Затем, когда бой становился уже неравным и многие из окружавших царя были убиты и ранены, его схватили его же воины, посадили на другую лошадь, и он бежал.

В этот день он остановился лагерем в расстоянии пяти тысяч шагов от города элейцев, а на следующий день вывел все свои войска к крепости, называемой Пирг[935]935
  …называемой Пирг… – Т. е. «Башня».


[Закрыть], куда, как он слышал, стеклось множество поселян со своим скотом из опасения грабежа. Эту беспорядочную и безоружную толпу, тотчас же по приходе, он напугал и захватил и полученной при этом добычей вознаградил себя за позор при Элиде. В то время как он делил добычу и пленных – было захвачено до 4000 человек и около 20 000 голов скота всякого рода, – явился вестник из Македонии, сообщив, что какой-то Аэроп захватил город Лихнид, подкупив начальника крепости и находящегося там гарнизона, овладел, кроме того, некоторыми деревнями дассаретиев и старается возмутить и дарданов. Поэтому, прекратив ахейскую войну, но все же оставив для защиты союзников 2500 всякого рода воинов, под начальством Мениппа и Полифанта, царь двинулся из Дим через Ахайю, Беотию и Эвбею и через десять дней прибыл в город Деметриаду, в Фессалии.

33. Там встречают его другие гонцы, с известиями еще более тревожного характера: дарданы-де, вторгнувшись в Македонию, уже завладели Орестидой, спустились на Аргестейскую равнину[936]936
  …на Аргестейскую равнину… – Названа так по имени северо-западного ветра – аргеста.


[Закрыть]; между варварами повсюду ходит молва, что Филипп убит. Действительно, во время экспедиции против грабителей, когда он сражался с ними у Сикиона, взбесившаяся лошадь понесла его прямо на дерево; он наткнулся на выдававшийся сук и отбил одну из шишек на шлеме. Ее нашел один этолиец и принес в Этолию к Скердиледу, которому было известно украшение шлема, и таким образом распространилась молва о смерти царя. После удаления царя из Ахайи, Сульпиций поплыл со своим флотом к Эгине и соединился с Атталом. Ахейцы дали недалеко от Мессены удачное сражение этолийцам и элейцам. Царь Аттал и Луций Сульпиций зимовали на Эгине.

В конце этого года умер от раны консул Тит Квинкций, назначив диктатором для созвания комиций и празднования игр Тита Манлия Торквата; одни передают, что он умер в Таренте, другие – в Кампании. Таким образом, оба консула, чего не случалось ни в какую прежнюю войну, были убиты, хотя не было ни одного сражения, которое заслуживало бы упоминания, и оставили государство как бы осиротевшим. Начальником конницы диктатор Манлий назначил Гая Сервилия, который в то время был курульным эдилом. Сенат в день первого своего заседания поручил диктатору устроить Великие игры, которые справлял городской претор Марк Эмилий в консульство Гая Фламиния и Гнея Сервилия [217 г.] и дал обет праздновать их через пять лет. Тогда диктатор устроил игры и дал обет устроить их в следующий срок. Но ввиду того, что оба консульских войска, находясь так близко от врага, имели полководцев, сенат и народ, отложив все прочие дела, всецело отдались заботе о том, чтобы возможно скорее избрать консулов и притом преимущественно таких, доблесть которых была бы достаточно ограждена от пунийского коварства. Если-де вообще в продолжение всей этой войны особенная поспешность и горячность полководцев оказалась вредной, то в особенности в этом самом году консулы, вследствие страстного желания сразиться с врагом, сделались жертвой непредвиденного коварства; но бессмертные боги, из сострадания к римскому народу, пощадили войска, которые не были виноваты, и безрассудную смелость консулов обратили на их же головы.

34. Сенаторы обдумывали, кого бы им назначить консулами. В это время особенно выдавался среди других Гай Клавдий Нерон. Начали искать ему товарища. Хотя он, по мнению сенаторов, и был деятельный человек, но более поспешен в своих действиях и горяч, чем того требовали условия войны и такой враг, как Ганнибал. Они полагали, что необходимо умерить его пылкую натуру, избрав ему в товарищи человека спокойного и предусмотрительного. Таковым был Марк Ливий, который за много лет перед этим, после окончания своего консульства, был осужден народом[937]937
  … Марк Ливий… был осужден народом… – См. XXII, 35. – Примеч. ред.


[Закрыть]; этот позор настолько сильно огорчил его, что он переселился в деревню и в течение нескольких лет не посещал Рима и удалялся от всякого общества. Только спустя почти восемь лет после осуждения консулы Марк Клавдий Марцелл и Марк Валерий Левин побудили его возвратиться в город. Но он явился в изношенном платье, отрастив волосы на голове и бороде, нося на лице и в одежде отпечаток живого воспоминания о перенесенном им оскорблении. Цензоры Луций Ветурий и Публий Лициний заставили его остричься, снять с себя грязное платье, прийти в сенат и исполнять государственные обязанности. Но и тут он или односложно соглашался с мнением других, или просто переходил на сторону того, чей взгляд разделял, пока процесс его родственника Марка Ливия Маката, в котором было затронуто его, Маката, доброе имя, не побудил его подняться в сенате и высказать свое мнение. Тогда речь его, сказанная после столь значительного промежутка времени, обратила на него внимание всех и вызвала разговоры, что народ незаслуженно оскорбил его, что это причинило большой вред государству, так как оно в такую тяжелую войну не могло пользоваться ни трудами, ни советом такого мужа; в товарищи Гаю Нерону нельзя дать ни Квинта Фабия, ни Марка Валерия Левина, так как двух патрициев вместе нельзя избирать в консулы; то же самое относится и к Титу Манлию, помимо того, что он уже отказался от предложенного ему консульства и вторично откажется; удачная будет пара консулов, если к Гаю Клавдию присоединить товарищем Марка Ливия.

Народ не отверг этого мнения, вышедшего из сената. Не соглашался с ним из граждан только один, именно тот, которому предлагали это почетное место, причем он обвинял своих сограждан в легкомыслии: не пожалев-де его, когда он, будучи подсудимым, надел траурное платье, теперь предлагают ему, против его воли, белую тогу; на одно и то же лицо они взваливают и почести, и наказанья; если они считают его хорошим гражданином, то почему они осудили его, как человека дурного и вредного? Если же они убедились, что он вредный человек, то почему они вторично вверяют ему должность консула, когда в первое свое консульство он не оправдал доверие?

Сенаторы относились с порицанием к подобного рода упрекам и обвинениям с его стороны и напоминали ему о Марке Фурии, который, будучи вызван из ссылки, восстановил отечество, лишившееся своих владений; как строгость родителей, так и строгость отечества дóлжно умерять, терпеливо перенося ее. Таким образом общими усилиями достигли того, что Марка Ливия избрали в консулы вместе с Гаем Клавдием.

35. Спустя три дня после этого происходили комиции для выбора преторов, которыми и были назначены: Луций Порций Лицин, Гай Мамилий, Гай и Авл Гостилии Катоны. По окончании комиций и после празднования игр диктатор и начальник конницы сложили с себя должность. Гай Теренций Варрон был послан в звании пропретора в Этрурию, чтобы из этой провинции Гай Гостилий отправился в Тарент к войску, бывшему до этого времени у консула Тита Квинкция; Луций Манлий должен был в качестве легата отправиться за море и посмотреть, что там делается; затем, так как в это лето предстояли Олимпийские игры[938]938
  …в это лето предстояли Олимпийские игры… – Речь о 143-й Олимпиаде по традиционному счету.


[Закрыть], посещаемые наибольшим числом греков, то ему поручено было, если окажется возможным сделать это, не подвергаясь опасности со стороны врага, самому посетить это собрание и, если там окажутся сицилийцы, бежавшие во время войны, и тарентинские граждане, изгнанные Ганнибалом, объявить им, пусть они возвращаются по своим домам и знают, что римский народ дает им назад все, что принадлежало им до войны.

Так как, по-видимому, год предстоял полный опасностей и в то же время государство не имело консулов, то все обратили свое внимание на предназначенных консулов и высказывали желание, чтобы они, как можно скорее, распределили между собою круг деятельности и наперед узнали, в какой провинции и против какого врага каждому предстоит действовать. В сенате по почину Квинта Фабия Максима был также возбужден вопрос об их примирении. Неприязнь между консулами была известна всем, а Ливий, под влиянием собственного несчастья, обострил ее и еще более возмущался постигшим его горем, так как он полагал, что его печальная участь вызывает презрение к нему. Поэтому он был менее уступчив и говорил, что нет никакой нужды в примирении; оба-де они будут действовать во всем особенно ревностно и осмотрительно, из опасения дать товарищу по службе, своему личному врагу, возможность усилиться за счет другого. Однако влияние сената одержало верх: отказавшись от личной вражды, консулы должны были вести государственные дела единодушно и с общего согласия.

Провинции обоих были точнее разграничены, чем в предыдущие годы, и находились на противоположных концах Италии: одному назначено было действовать в области бруттийцев и луканцев против Ганнибала, другому – в Галлии против Газдрубала, который, по слухам, приближался уже к Альпам. Тот консул, кому достанется по жребию Галлия, должен выбрать по своему усмотрению одно войско из двух – или находящееся в Галлии, или стоящее в Этрурии, и к нему присоединить войско, размещенное в городе; тот, который получит провинцию Бруттий, должен набрать в городе новые легионы и взять по желанию любое из двух войск консулов предыдущего года; а войско, которое останется после выбора консулом, получит проконсул Квинт Фульвий, которому власть должна быть продлена еще на год; кроме того, Гай Гостилий, которому вместо Этрурии назначили провинцией Тарент, теперь из Тарента был перемещен в Капую; ему был дан один легион, которым в предыдущем году командовал Фульвий.

36. Ввиду приближения Газдрубала к Италии беспокойство с каждым днем увеличивалось. Прежде всего послы массилийцев сообщили, что он перешел в Галлию и что его прибытие взволновало умы галлов, так как, по слухам, он принес с собою большое количество золота для найма вспомогательных войск. Затем отправленные вместе с ними из Рима для личного ознакомления с положением дел послы Секст Антистий и Марк Реций донесли, что они посылали с провожатыми из массилийцев людей, которые должны были разузнать обо всем через своих знакомых галльских старейшин и предоставить точные сведения: они знают за достоверное, что Газдрубал, собрав уже огромное войско, в ближайшую весну намерен перейти через Альпы, да и теперь его удерживает только то, что путь через Альпы зимою закрыт.

На место Марка Марцелла в авгуры был избран и посвящен Публий Элий Пет; кроме того, на место Марка Марция, который умер два года тому назад, был выбран и посвящен в цари-жрецы Гней Корнелий Долабелла. В этом же самом году было совершено цензорами Публием Семпронием Тудитаном и Марком Корнелием Цетегом торжественное очистительное жертвоприношение; при этом оказалось 137 108 граждан, число значительно меньшее, чем было до войны[939]939
  …число значительно меньшее, чем было до войны. – По одной из последних переписей граждан насчитывалось до 270 713, так что приводимое здесь понижение представляется сомнительным.


[Закрыть]. В этом же году впервые с тех пор, как Ганнибал пришел в Италию, Комиций, как гласит предание, был покрыт[940]940
  … Комиций… был покрыт… – Речь о тенте, защищающем от солнца зрителей. Позднее Цезарь для той же цели затягивал весь форум. – Примеч. ред.


[Закрыть], и были повторены в течение одного дня курульными эдилами Квинтом Метеллом и Гаем Сервилием Римские игры; и Плебейские игры были повторены в течение двух дней плебейскими эдилами, Гаем Мамилием и Марком Цецилием Метеллом. Они же пожертвовали в храм Цереры три изображения богини; по случаю игр был устроен пир Юпитеру.

После этого Гай Клавдий Нерон и Марк Ливий (во второй раз) [207 г.] вступили в отправление обязанностей консулов. Так как консулы по жребию распределили провинции, будучи еще предназначенными, то они приказали преторам бросить жребий: Гаю Гостилию досталась претура городская; ему же поручен был суд над чужеземцами, чтобы три претора могли отправиться в провинции. Авлу Гостилию досталась Сардиния, Гаю Мамилию – Сицилия, Луцию Порцию – Галлия. Двадцать три легиона – общее число их – были разделены по провинциям так: по два легиона должны были получить консулы, четыре должны быть в Испании, по два – у трех преторов в Сицилии, Сардинии и Галлии; два легиона – у Теренция в Этрурии, два – у Квинта Фульвия в области бруттийцев, два – у Квинта Клавдия, около Тарента и области саллентинов и один – у Гая Гостилия Тубула в Капуе; два должны быть набраны городских. Для первых четырех легионов выбрал трибунов народ, а в остальные – консулы.

37. Перед отъездом из Рима консулов было совершено в продолжение девяти дней жертвоприношение ввиду того, что в Вейях шел каменный дождь. Под влиянием сообщения об одном чудесном явлении по обыкновению извещают также и о других: в Ментурнах молния ударила в храм Юпитера и в рощу нимфы Марики[941]941
  …в рощу нимфы Марики… – Марика – древнеиталийская богиня (или нимфа), считавшаяся супругой Фавна и матерью Латина. По словам Плутарха и Страбона, посвященная ей роща в Минтурнах почиталась местными жителями.


[Закрыть], а также в стену и ворота в Ателле. Жители города Ментурн сообщали еще нечто более ужасное: в воротах города пробежал кровавый поток; в Капуе волк прошел ночью в ворота и растерзал караульного. По поводу этих чудесных знамений были принесены в жертву крупные животные и, согласно постановлению понтификов, назначено однодневное молебствие. Затем снова были повторены девятидневные жертвоприношения, так как на Армилюстре[942]942
  …на Армилюстре… – Армилюстр – открытое место на Авентинском холме, где ежегодно 19 октября справлялся праздник «очищения оружия». Под звуки труб выполняли обряд, после которого оружие (уже безопасное) можно было убрать до весны.


[Закрыть], как казалось, шел каменный дождь. Успокоившиеся от религиозных сомнений умы снова взволновало известие, что в Фрузиноне родился ребенок ростом с четырехлетнего; но не столько возбуждал удивление его рост, сколько то, что, как и у родившегося два года тому назад ребенка в Синуэссе, у него нельзя было определить, мальчик он или девочка. Призванные из Этрурии гадатели говорили, что это отвратительное и безобразное чудовище необходимо погрузить в море вдали от римских пределов, отплыв на далекое расстояние от земли. Живым положили его в ящик и, отъехав от берега, бросили в море. Кроме того, понтифики постановили, чтобы двадцать семь девиц шли по городу и пели гимн. Когда они разучивали в храме Юпитера Статора гимн, сложенный поэтом Ливием[943]943
  …поэтом Ливием… – Ливий Андроник – грек по рождению, раб, а потом отпущенник римского сенатора – стал первым в Риме поэтом и положил начало эпической поэзии (он писал «сатурнийским» стихом). Для Римских игр сочинял по греческим образцам трагедии и комедии, которые сам ставил (и сам в них играл). К нему же обратились, когда понадобился гимн Юноне.


[Закрыть], молния ударила в храм Юноны Царицы на Авентине. Так как предсказатели объяснили, что это знамение имеет отношение к матронам и что богиню должно умилостивить подарком, то, согласно эдикту курульных эдилов, были созваны на Капитолий женщины, живущие в самом городе и не далее десятого камня от города; здесь они сами из своей среды выбрали двадцать пять женщин, которым остальные должны были доставлять пожертвования из своего приданого. На эти деньги был сделан дар – золотой таз и отнесен на Авентин; матроны чисто и непорочно принесли жертву.

Тотчас был назначен децемвирами день для другого жертвоприношения той же богине; порядок его был таков: от храма Аполлона повели через Карментальские ворота двух белых коров; за ними несли две кипарисовые статуи Юноны Царицы; затем шли двадцать семь девиц в длинной одежде и пели в честь богини гимн. Гимн в то время для людей, стоявших на довольно низкой ступени развития, казался, может быть, достойным похвалы, но теперь, если передать его, – негармоничный и нескладный; за рядом девиц шли децемвиры, увенчанные лавровыми венками и в обшитых пурпуром тогах; от ворот они пришли по Яремной улице[944]944
  …по Яремной улице… – Яремная улица огибала Капитолий.


[Закрыть] на форум; здесь процессия остановилась, и, взявшись руками за веревку, девицы шли мерным шагом в такт гимна. Затем они двинулись далее по Этрусской улице и по Велабру через Бычью площадь на Публициев холм и к храму Юноны Царицы. Здесь децемвиры заклали двух жертвенных животных, а кипарисовые изображения были внесены в храм.

38. Умилостивив богов согласно требованиям ритуала, консулы приступили к набору войск строже и внимательнее, чем он производился, насколько можно было припомнить, в прежние годы: ибо с прибытием в Италию нового врага удвоился страх перед войною и число молодых людей, откуда должно было производить набор, уменьшилось. Поэтому консулы понуждали даже жителей приморских колоний доставлять воинов, хотя и говорили, что они имеют освященную законом свободу от военной службы. Ввиду их отказа, консулы распорядились, чтобы в известный день каждая колония в отдельности предъявила сенату свои законные права относительно увольнения от службы. В этот день в сенат явились жители следующих колоний: Остии, Альсии, Антия, Анксура, Минтурн, Синуэссы и – с побережья Верхнего моря – Сены. Каждый из народов прочел вслух свои документы на освобождение от военной службы; но ввиду того, что неприятель находился в Италии, это право было признано только за жителями Антия и Остии; однако молодые люди и этих колоний были обязаны присягнуть не ночевать более тридцати дней вне стен колонии, пока неприятель будет находиться в Италии.

Все были того мнения, что консулам как можно скорее необходимо отправиться на театр военных действий. Во-первых, необходимо было преградить путь Газдрубалу, когда он станет спускаться с Альп, чтобы он не мог склонить к восстанию предальпийских галлов и этрусков, напряженно ожидавших удобного момента для этого, во-вторых, следовало Ганнибала занять особой войной, чтобы он не имел возможности выбраться из области бруттийцев и идти навстречу брату. Но Ливий медлил, мало доверяя войскам своих провинций; он говорил, что его товарищу предоставлен выбор из двух прекрасных консульских армий и третьей, которая находилась в Таренте под начальством Квинта Клавдия; ввиду этого Ливий предложил снова призвать к оружию добровольцев. Сенат предоставил консулам полную свободу и пополнять армии по своему желанию, и выбирать из всех войск по своему собственному усмотрению, меняться ими и переводить их из провинций туда, куда признают необходимым для пользы государства. Консулы привели в исполнение все при полном между собою согласии. Добровольцы были внесены в списки девятнадцатого и двадцатого легионов. Некоторые историки утверждают, что и из Испании присланы были Публием Сципионом Марку Ливию сильные вспомогательные войска для этой войны – 8000 испанцев и галлов, 2000 воинов из легиона, 1000 всадников – нумидийцев и испанцев; эти войска привез на судах Марк Лукреций, а из Сицилии Гай Мамилий прислал до 3000 стрелков и пращников.

39. Тревожное настроение в Риме усилилось вследствие письма, полученного из Галлии от претора Луция Порция, с известием, что Газдрубал двинулся с зимних квартир и уже переходит Альпы; что 8000 лигурийцев, которые набраны и вооружены, присоединятся к нему, как только он перейдет в Италию, если не будет послано против них войско, которое бы заняло их войною; сам-де он, претор, со своим слабым войском выступит вперед настолько, насколько, по его мнению, то будет безопасно.

Это известие побудило консулов поспешно закончить набор и выступить в провинции скорее, чем они предполагали: каждому надо задержать каждый в своей провинции неприятеля и не допустить его соединиться или сосредоточить свои силы в одном месте. В этом случае весьма много помогло убеждение Ганнибала: именно он знал, что брат его в это лето перейдет в Италию, однако, припоминая, сколько затруднений пришлось ему преодолеть в течение пяти месяцев, во время перехода то через Рону, то через Альпы, в борьбе и с людьми, и с природой, никак не ожидал, что он так легко и скоро переправится в Италию; это обстоятельство и было причиной более позднего выступления Ганнибала с зимних квартир. А у Газдрубала дело шло скорее и легче, чем надеялся он сам и другие: ибо арверны и вслед за ними другие галльские и альпийские народы не только приняли его, но даже последовали за ним на войну. Кроме того, он шел большей частью по пути, уже укрепленному переходом его брата, тогда как до того времени он был непроходим; при этом двенадцатилетняя привычка сделала Альпы доступными, и нравы жителей стали мягче. В самом деле, невиданные прежде иноземцами и сами не привыкши видеть пришельца в своей земле, они чуждались всего человеческого рода; и сперва, не зная, куда направляются пунийцы, они полагали, что те стремятся к их скалам, крепостцам, что их самих и их скот они хотят сделать своею добычей; но затем молва о Пунической войне, которая уже двенадцатый год свирепствовала в Италии, достаточно уяснила жителям, что Альпы служат только путем, что два весьма могущественных города, отделенных друг от друга весьма обширными пространствами земли и моря, спорят между собою о главенстве и власти. Эти причины открыли Газдрубалу Альпы. Впрочем все, что он выиграл благодаря быстрому движению, он потерял вследствие замедления у Плацентии, не столько штурмуя ее, сколько держа в осаде; он рассчитывал, что легко взять приступом город, расположенный на равнине; кроме того, известность колонии наводила его на мысль, что, разрушив этот город, он тем самым внушит большой страх и остальным. Эта осада не только задержала его самого, но и Ганнибал, услышав о переходе Газдрубала через Альпы, который произошел гораздо скорее, чем он ожидал, уже готовый двинуться с зимних квартир, приостановился; конечно, он взвесил не только то, как продолжительна бывает осада городов, но также и то, сколько тщетных усилий употребил он, чтобы взять этот город, когда возвращался после победы у Требии.