Текст книги "История Рима от основания Города"

11. На следующий день Ганнибал ведет войско для осады крепости. Он видел, что крепость эта и со стороны моря, которое омывает большую часть ее, образуя при этом подобие полуострова, защищена весьма высокими скалами, и со стороны самого города – стеной и громадным рвом и что ее нельзя было взять ни штурмом, ни осадными машинами; поэтому он решил отделить город от крепости валом, чтобы забота о защите тарентинцев не заставила его самого отложить более важные дела, или чтобы римляне, когда им вздумается, не сделали из крепости нападения на граждан, если они будут оставлены без сильного гарнизона. Он питал также надежду и на то, что римляне будут мешать работе, и таким образом можно будет вступить с ними в рукопашный бой: если они с излишней самонадеянностью забегут вперед, то жестокое избиение ослабит силы гарнизона, так что затем тарентинцы сами по себе будут в состоянии легко защищать от них город. Когда приступили к работам, римляне внезапно открыли ворота и сделали нападение на возводивших укрепления. Караул, под прикрытием которого производились работы, дозволил прогнать себя, чтобы удача увеличила смелость врага и чтобы он преследовал бежавших в большем числе и на более далекое расстояние. Тогда, по данному сигналу, появились отовсюду пунийцы, которых держали для этого наготове. Римляне не выдержали натиска, но бегству врассыпную мешали теснота местности и препятствия, представляемые, с одной стороны, начатыми уже работами, с другой – приготовленными для них материалами. Весьма многие стремительно бросались в ров, и во время бегства было перебито более, чем в бою. Затем беспрепятственно стали производить работы. Провели огромный ров, на внутреннем краю которого возвели вал. Позади вала на небольшом расстоянии Ганнибал собирался еще воздвигнуть в том же направлении стену, чтобы жители даже без гарнизона могли защищаться от римлян; тем не менее он оставил небольшой гарнизон, чтобы он вместе с тем помогал и в постройке стены; сам же с остальным войском отправился к реке Галез (она отстоит на пять миль от города) и там расположился лагерем. Из этого стана он явился назад для осмотра работ, и так как они подвигались вперед значительно скорее, чем он ожидал, то у него возникла даже надежда взять крепость штурмом. И действительно, она не была защищена, как другие крепости, высоким местоположением, но находилась на ровной местности и была отделена от города только стеной и рвом. Когда уже началась осада всякого рода машинами и сооружениями, присланный из Метапонта гарнизон придал римлянам смелости напасть неожиданно ночью на неприятельские укрепления; одни из них они раскидали, другие сожгли. Так окончилась осада Ганнибалом крепости с той стороны. Оставалась надежда на обложение; но и оно не могло быть достаточно успешным, так как занимавшие крепость, расположенную на полуострове поблизости к выходу из гавани, имели свободный доступ к морю, а сообщение города с морем, напротив, было прервано, и потому осаждающие скорее могли ощутить недостаток, чем осажденные. Ганнибал созвал тарентинских представителей и изложил перед ними все настоящие затруднения: он не видит-де способа штурмовать такую укрепленную крепость и, пока враг владеет морем, не имеет никакой надежды на обложение; но враги тотчас уйдут из крепости или сдадутся, если у граждан будет флот, не допускающий подвоза провианта. Тарентинцы были согласны с этим; но они думали, что предложивший план должен помочь и осуществить его; ведь если призвать из Сицилии пунийские корабли, то они могут сделать это; но каким образом их флот, запертый в узком проливе, может выбраться в открытое море, когда выход из гавани в руках врага? «Выберется, – сказал Ганнибал, – многие преграды, представляемые природой, преодолевает сила человеческого разума. Город ваш расположен на равнине. Во все стороны тянутся ровные и довольно широкие дороги. По дороге, проложенной от гавани к морю, через центр города я на телегах перевезу корабли без особенного труда, и море, которым теперь владеют враги, будет нашим. Оттуда с моря, а отсюда с суши мы окружим крепость; мало того: в короткое время она будет взята, или покинутая врагами, или даже вместе с ними самими». Эта речь не только внушила надежду на осуществление плана, но и породила удивление перед вождем. Тотчас же отовсюду стащили телеги и связали их между собой; придвинули машины, чтобы вытащить корабли на берег; вымостили путь, чтобы повозки были легче на ходу и не так трудно было передвижение. Затем собрали рабочий скот и людей и энергично принялись за дело. Через несколько дней флот был оснащен, приготовлен, объехал крепость и перед самым входом в гавань бросил якорь. В таком положении были дела, когда Ганнибал оставил Тарент и возвратился на зимние квартиры. Впрочем, историки не согласны между собой по вопросу о том, в предыдущем или в этом году произошло отпадение Тарента. Большинство ближайших по времени жизни к описываемому событию относят его к этому году.

12. Латинские праздники задержали в Риме консулов и преторов вплоть до пятого дня перед майскими календами[868]868
  …до пятого дня перед майскими календами. – Т. е. до 27 апреля.


[Закрыть]. В этот день они совершили жертвоприношения на Альбанской горе и отправились каждый в свою провинцию. Затем возник новый религиозный вопрос по поводу прорицаний Марция. Этот Марций был известный прорицатель. Когда в предшествовавшем году, на основании сенатского постановления, производили тщательные розыски такого рода книг, то в руки заведовавшего этим делом городского претора Марка Эмилия попали пророчества Марция, а он немедленно передал их новому претору Сулле. Значение одного из этих пророчеств, распространившегося в народе уже после того, как оно точно оправдалось на деле, внушало также доверие к другому, исполнение которого еще не наступило. Первое пророчество предсказывало каннское поражение приблизительно в следующих словах: «Избегай, потомок троянцев, реки Канна, чтобы иноземцы не вынудили тебя вступить в рукопашный бой на Диомедовой равнине; но ты не поверишь мне, пока не увлажнишь ту равнину своею кровью и пока река не унесет с плодоносной земли в великое море многих тысяч трупов твоих сограждан. Твое мясо будет служить пищей рыбам, птицам и диким зверям, которые населяют земли. Так мне сказал Юпитер». Отправлявшие в тех местах военную службу узнавали в этом пророчестве и равнину аргивянина Диомеда[869]869
  …равнину аргивянина Диомеда… – Диомед, сын Тидея, царь Аргоса, принимал участие в Троянской войне. На обратном пути он попал в Италию и, как считается, основал город Аргириппа, или Арпы, где в дальнейшем почитался как герой. Отсюда – название «Диомедова равнина» в Апулии. – Примеч. ред.


[Закрыть], и реку Канна, равно как и самое поражение. Затем прочли другое пророчество. Содержание его было не потому только более темно, что будущее не так понятно, как прошедшее, но и вследствие большей запутанности изложения. «Если вы, римляне, – гласило оно, – желаете изгнать врага – эту беду, пришедшую издалека, то, по моему мнению, необходимо дать обет устроить игры в честь Аполлона, которые должны будут повторяться ежегодно при праздничном настроении; одну часть расходов на это даст народ из государственной казны, а другую за себя и за своих внесут частные лица. Распоряжаться этими играми будет тот претор, который будет иметь право высшего суда над народом и плебеями. Децемвиры пусть совершают богослужение, сопровождаемое жертвами по греческому обряду. Если вы сделаете это надлежащим образом, то всегда будете иметь радости, и дела ваши поправятся, потому что ваших недругов уничтожит то божество, которое милостиво дает плодородие вашим полям». Один день потребовался на разъяснение этого пророчества. На следующий день состоялось сенатское постановление, чтобы децемвиры справились в Книгах относительно игр в честь Аполлона и относительно богослужеиия. Децемвиры навели справку и сделали доклад сенату. Отцы высказались за то, чтобы обещать игры Аполлону и устроить их, а по совершении их отпустить претору двенадцать тысяч ассов на богослужение и на принесение двух больших жертв. В силу другого сенатского постановления децемвиры должны были совершать богослужение по греческому обычаю – умилостивительными жертвами должны были служить для Аполлона вызолоченный бык[870]870
  …вызолоченный бык… – Золотили жертвенному животному рога и часть лба, находящуюся между рогами.


[Закрыть] и две белые вызолоченные козы, а для Латоны вызолоченная корова. Намереваясь устроить игры в Большом цирке, претор издал эдикт, по которому народ в течение этих игр должен был делать посильный денежный взнос в честь Аполлона. Таково происхождение Аполлоновых игр, установленных и отпразднованных по обету, данному для получения победы, а не ради народного здравия, как полагает большинство. Народ смотрел на игры в венках; матроны возносили мольбы; везде обедали на виду всех, при открытых дверях. Тот день был торжественно отпразднован разного рода религиозными церемониями.

13. В то время как Ганнибал находился в окрестностях Тарента, а оба консула в Самнии, но, по-видимому, собирались осаждать Капую, кампанцы уже претерпевали голод – обыкновенное бедствие при продолжительной осаде, – потому что римские войска помешали им произвести посев. Поэтому они отправили к Ганнибалу послов с просьбой сделать распоряжение по свозу из соседних мест в Капую хлеба, прежде чем консулы выведут легионы в их поля и неприятельские гарнизоны захватят все дороги. Ганнибал приказал Ганнону перейти с войском из Бруттийской области в Кампанию и озаботиться доставлением кампанцам достаточного количества хлеба. Ганнон отправился со своим войском из Бруттийской области, но избегал неприятельского лагеря и бывших в Самнии консулов. Уже поблизости к Беневенту, на расстоянии трех тысяч шагов от самого города, он расположился лагерем на возвышенном месте; затем приказал доставить в лагерь хлеб из окрестных мест, принадлежавших союзным народам, куда он был свезен летом; для сопровождения этого продовольствия был назначен конвой. Потом Ганнон отправил известие в Капую о том, в какой день жители ее должны явиться в лагерь за получением хлеба, стянув отовсюду из деревень всевозможного рода повозки и вьючный скот. Кампанцы и на этот раз остались верны своей небрежности и беспечности: они прислали немногим более четырехсот повозок и, кроме того, небольшое число вьючного скота. Ганнон побранил их за то, что даже голод, возбуждающий бессловесных животных, не мог усилить их заботливости, и назначил им заранее другой срок получить хлеб, лучше подготовившись к этому. Когда весть обо всем этом дошла до жителей Беневента, то они тотчас же отправили десять послов к консулам (лагерь римский находился в окрестностях Бовиана). Услыхав о том, что делается под Капуей, консулы согласились между собой, чтобы один из них вел войско в Кампанию. Поэтому Фульвий, на долю которого досталась эта провинция, отправился туда и ночью вступил в стены Беневента. Находясь поблизости, он узнал, что Ганнон с частью войска отправился на фуражировку, что квестор раздал хлеб кампанцам; прибыло две тысячи телег и с ними беспорядочная и безоружная толпа людей; все делается тревожно и торопливо, и обыкновенное распределение в лагере, и военный порядок уничтожены вследствие появления между карфагенянами чужеземных поселян. Достаточно удостоверившись в этом, консул отдал воинам приказ приготовить в ближайшую ночь только знамена и оружие, говоря, что надо осаждать пунийский лагерь. Оставив всю поклажу и обоз в Беневенте, они отправились в четвертую стражу, пришли к лагерю немногим раньше рассвета и нагнали на врагов такой страх, что, без сомнения, можно было бы взять лагерь при первом приступе, если бы он был расположен на ровном месте. Его защитили высота местности и укрепления, к которым ни с какой стороны иначе нельзя было подойти, как по крутому и недоступному подъему. На рассвете загорелось сильное сражение. Пунийцы не только защищали вал, но, благодаря более удобной позиции, сталкивали влезавших по крутизнам врагов.

14. Однако все превозмогает неослабная доблесть: одновременно в нескольких пунктах добрались до вала и рвов, но при этом потеряли много ранеными и убитыми. Поэтому консул созвал легатов и военных трибунов и заявил, что необходимо воздержаться от безрассудного предприятия; более-де безопасным представляется ему отвести на нынешний день войско в Беневент, затем на следующий день приблизить лагерь к неприятельскому лагерю, чтобы кампанцы не могли выйти из него. Чтобы легче достигнуть этой цели, он призовет также своего товарища с его войском, и они всецело сосредоточат здесь войну. Уже трубили сигнал к отступлению, но этот план полководца был расстроен криком воинов, с презрением относившихся к такому распоряжению. Случайно ближайшей к воротам оказалась когорта пелигнов. Префект ее, Вибий Аккай, схватил знамя и бросил его за неприятельский вал, затем, изрекая проклятия на себя и когорту, в случае захвата врагами их знамени, сам первый через ров и вал ворвался в лагерь. Уже пелигны сражались по ту сторону вала, когда на другой стороне военный трибун третьего легиона Валерий Флакк стал упрекать в трусости римлян, так как они честь взятия лагеря уступают союзникам. Тогда самый первый центурион Тит Педаний отнял у знаменосца знамя и сказал: «Это знамя и этот центурион будут по ту сторону неприятельского вала; пусть следуют за ними те, кто не желает допустить захвата знамени неприятелями». Когда он первым переходил ров, за ним последовали воины одного с ним манипула, а затем и весь легион. Уже и консул, при виде переходивших через вал воинов, изменил свой план и, перестав отзывать и задерживать воинов, горячо поощрял их, указывая на критическое и опасное положение храбрейшей союзнической когорты и самого доблестного легиона римских граждан. Поэтому все, действуя каждый за себя, на удобных и неудобных позициях, под градом стрел, несмотря на то что враги грудью стояли против них с оружием в руках, перешли через вал и ворвались в лагерь. Многие раненые, даже такие, которых вместе с потерей крови оставляли физические силы, старались пасть по ту сторону вражеского вала. Итак, моментально взят был лагерь, как будто он был расположен на ровном месте и не был укреплен. Затем, когда внутри вала все перемешались, была уже резня, а не сражение. Врагов было более 10 000, а взято в плен более 7000 вместе с кампанскими фуражирами и всем запасом телег и вьючного скота. Было также много другой добычи, которую Ганнон, производивший на пути повсюду опустошения, свозил с полей римских союзников. Затем, после уничтожения неприятельского лагеря, возвратились в Беневент. Там оба консула (Аппий Клавдий также прибыл туда, спустя немного дней) продали и разделили добычу; они одарили тех, благодаря которым взят был неприятельский лагерь, предпочтительно же перед другими пелигна Аккая и первого центуриона третьего легиона – Тита Педания. Ганнон из-под Коминия Окрита[871]871
  …из-под Коминия Окрита… – Коминий Окрит – самнитский городок (не путать с Коминием, упоминаемым в кн. X, 39–44). – Примеч. ред.


[Закрыть], куда пришла весть о потере лагеря, возвратился в Бруттийскую область; это возвращение скорее было похоже на бегство, чем на обыкновенный поход.

15. Когда до кампанцев дошел слух об их собственном поражении, равно как и о поражении союзников, они отправили послов к Ганнибалу с вестью, что оба консула находятся у Беневента, на расстоянии дневного пути от Капуи; война почти у ворот и стен их города. Если он поспешно не придет на помощь, Капуя перейдет во власть врагов скорее, чем Арпы. Даже весь Тарент, не только одна крепость его, не должен иметь такой цены в его глазах, чтобы из-за него оставлять без защиты Капую, которую он обыкновенно ставил наравне с Карфагеном, и таким образом передать ее римскому народу. Ганнибал обещал озаботиться кампанским делом и на этот раз отправил вместе с послами 2000 всадников, чтобы жители при помощи этого вспомогательного отряда могли защищать поля от опустошений.

Между тем римлян, наряду с другими делами, заботила тарентинская крепость вместе с осажденным в нем гарнизоном. Претор Публий Корнелий, с утверждения отцов, направил в Этрурию для закупки хлеба легата Гая Сервилия. Последний с несколькими нагруженными кораблями прошел среди неприятельских караулов в тарентинскую гавань. Раньше враги часто в разговорах приглашали на свою сторону горожан, которым было мало надежды на спасение; теперь, с его приходом, граждане сами стали приглашать и подстрекать к тому же врагов. Гарнизон был в достаточной степени силен, так как для защиты тарентинской крепости перевезли воинов от Метапонта. Поэтому жители Метапонта, освободившись от сдерживавшего их страха, немедленно отпали к Ганнибалу.

То же самое сделали жители побережья и Фурий. Побудило их к тому не столько отпадение жителей Тарента и Метапонта, с которыми они, происходя также из общей родины Ахайи, были соединены родственными узами, сколько раздражение против римлян за недавнее избиение их заложников. Друзья и родственники последних письменно известили бывших поблизости в Бруттийской области Ганнона и Магона, что они передадут в их власть город, если те придвинут к стенам его войско. Начальствовал в Фуриях Марк Атиний. Он имел небольшой гарнизон. Жители полагали, что его легко подзадорить опрометчиво вступить в бой в расчете не столько на своих воинов, которых у него было весьма мало, сколько на фурийскую молодежь. Ее он нарочно разделил на центурии и снабдил оружием для подобных случайностей. Когда пунийские вожди разделили между собой свои войска и вступили в Фурийскую область, то Ганнон с пехотой продолжал наступательное движение к городу, а Магон с конницей остановился под прикрытием холмов, которые были расположены удобно для скрытия засады. Атиний узнал через лазутчиков только о движении пехоты и потому, не зная об измене внутри города и о засаде врагов, повел войско в бой. Сражение пехотинцев шло весьма вяло, так как римлян в первых рядах сражалось немного, а фурийцы не столько помогали, сколько ожидали результата битвы. Войско карфагенян нарочно отступило, с целью завлечь неосторожного врага к задней части того холма, на котором засела их конница. Когда дошли до места засады, всадники с криком бросились на фурийцев. Последние, представляя из себя почти беспорядочную толпу и неискренно относясь к той стороне, за которую сражались, тотчас же обратились в бегство. Хотя римлян с одной стороны теснила пехота, с другой – конница, тем не менее они на некоторое время затянули сражение; наконец и они обратили тыл и бежали по направлению к городу. Там собравшиеся в кучу изменники приняли в открытые ворота своих земляков; затем, увидав, что разбитые римляне несутся к городу, они кричат, что наступают пунийцы, и что враги вместе с ними ворвутся в город, если поспешно не запереть ворот. Таким образом, не впустив римлян, они отдали их врагам на избиение; впрочем Атиний с немногими был впущен. Затем волнение в городе некоторое время продолжалось, так как одни думали, что следует оставаться верными, другие же – что надо преклониться пред судьбой и передать город победителям. Впрочем, как в большинстве случаев бывает, одержали верх слепое счастье и злые намерения: Атиний был отведен с его воинами к морю на корабли, скорее из желания позаботиться о нем самом за его кроткое и справедливое управление, чем из уважения к римлянам; затем принимают в город карфагенян.

Консулы ведут легионы от Беневента в Кампанскую область не только для уничтожения зеленевших уже всходов, но и для осады Капуи. Они думали разрушением такого богатого города прославить свое консульство, а вместе с тем снять тяготевший над временем их команды сильный позор, так как отпадение такого близкого города третий год остается безнаказанным. А чтобы не оставить Беневент без гарнизона и иметь возможность при неожиданностях войны выдержать натиск конницы, если Ганнибал явится в Капую для подания помощи союзникам (в чем консулы не сомневались), они приказывают Тиберию Гракху прийти в Беневент из Лукании с конницей и легковооруженными, а во главе легионов, оставшихся в лагере для поддержания римского дела в Лукании, поставить кого-либо другого.

16. Когда Гракх перед выступлением из Лукании приносил жертвы, случилось чудо, предвещавшее бедствие: по окончании жертвоприношения к внутренностям подползли незаметно две змеи, съели часть печени и затем внезапно на виду всех скрылись из глаз. Жертвоприношение это, как рассказывают, по совету гаруспиков, возобновлялось, и внутренности охранялись с большим вниманием, но змеи выползали во второй и в третий раз и, отведав их, уходили безнаказанно. Гаруспики предупреждали, что это знамение относится к главнокомандующему и что ему надо остерегаться скрытных людей и тайных планов; тем не менее никакая предусмотрительность не могла отвратить предопределения судьбы.

Во главе партии луканцев, бывшей заодно с римлянами (часть их отпала к Ганнибалу), стоял луканец Флав. Сторонники этой партии способствовали назначению Флава в преторы[872]872
  …способствовали назначению Флава в преторы… – Так назывались вообще высшие должностные лица в италийских общинах, а первоначально и в Риме.


[Закрыть], и он уже год состоял в этой должности. Этот Флав, внезапно изменив свой образ мыслей и ища случая приобрести расположение Пунийца, не довольствовался тем, что переходил сам и перетягивал к отпадению луканцев, но хотел скрепить союзный договор с врагами головой и кровью римского главнокомандующего[873]873
  …и кровью римского главнокомандующего… – Т. е. Семпрония Гракха.


[Закрыть], бывшего притом его приятелем. Флав явился тайно для переговоров к начальствовавшему в то время в стране бруттийцев Магону, заручился честным словом его, что луканцы, в случае выдачи ими римского главнокомандующего, вступят в дружественный союз с карфагенянами с сохранением свободы и своих законов, а затем привел Пунийца в одну местность и обещал привести туда Гракха с небольшой свитой; пусть только Магон скроет вооруженные конницу и пехоту в том потаенном месте, где могло засесть значительное число воинов. Карфагенянин осмотрел и исследовал со всех сторон в достаточной степени местность; затем условились относительно дня выполнения своего плана, Флав явился к римскому главнокомандующему и сказал, что он затеял важное дело, для осуществления которого необходимо содействие самого Гракха. Он-де убедил преторов всех народов, отпавших во время всеобщего политического движения в Италии к Пунийцу, вновь вступить в дружественные отношения с римлянами, так как дело римлян, чуть было не погибшее вследствие каннского поражения, со дня на день поправляется и крепнет, а силы Ганнибала слабеют и почти сошли на нет. Римляне милостиво отнесутся к ошибкам прежнего времени: ни один народ никогда не был более их податлив на просьбы и более склонен миловать; сколько раз они прощали также бунты предков. В таком-де смысле говорил с преторами он; но они предпочитают услыхать то же самое от самого Гракха, коснуться его правой руки и унести с собой этот залог верности. Он-де назначил сообщникам удаленную от взоров местность недалеко от римского лагеря, где можно в немногих словах покончить вопрос о том, чтобы все, носящие имя луканцев, были верными союзниками римлян. Гракх думал, что и в рассказе Флава и в деле нет лжи. Увлеченный правдоподобием, он отправился с ликторами и отрядом всадников из лагеря, и приятель завел его в засаду. Вдруг появились враги. Чтобы измена не подлежала сомнению, Флав присоединился к ним. В Гракха и всадников отовсюду мечут стрелы. Он соскакивает с коня, приказывает то же самое сделать остальным и ободряет их прославить своею доблестью единственный оставленный им судьбою удел. Что, кроме смерти, остается людям, которые в незначительном числе окружены массой врагов в долине, огражденной покрытыми лесом горами? Важно то, будут ли они безнаказанно перерезаны, подставляя тела свои наподобие скотов, или всецело от пассивного и выжидательного положения обратятся с озлоблением к нападению, будут действовать смело и падут в потоках вражеской крови, среди куч испускающих дух неприятелей и груд оружия. Пусть все целятся в луканского изменника и перебежчика. Отправивший эту жертву в царство теней перед собой стяжает тем отменную славу и найдет особенное утешение при своей смерти. С этими словами он обмотал около кисти левой руки свой военный плащ (римляне не взяли с собой даже щитов) и ринулся на врагов. Завязалась более сильная схватка, чем можно было ожидать по количеству людей: беззащитные тела римлян враги пронизывают дротиками, бросая их повсюду с высот в ложбину. Когда Гракх оказался уже без охраны, пунийцы старались захватить его живым; но он, усмотрев среди врагов своего бывшего гостеприимца-луканца, с таким остервенением напал на их густо сплоченную массу, что нельзя было пощадить его, не потеряв многих. Бездыханное тело его Магон тотчас же отослал к Ганнибалу с приказанием положить его вместе с захваченными пучками прутьев перед трибуналом главнокомандующего. Если это предание верно, то Гракх, следовательно, погиб в Лукании, при так называемых Древних полянах.

17. Некоторые настаивают на том, что Гракх погиб на беневентском поле близ реки Калор; он будто бы с ликторами и тремя рабами отошел для купания вперед от лагеря и так как случайным образом среди росшего на берегу ивняка скрывались враги, то голый и безоружный и был убит ими, защищаясь камнями, которые несет течение реки. Иные пишут, что он, по совету гаруспиков, отошел на пятьсот шагов вперед от лагеря, чтобы на неоскверненном месте предотвратить искупительными жертвами упомянутые выше знамения, и был окружен двумя отрядами случайно засевших там нумидийцев. До такой степени неточны сведения о месте и смерти такого славного и замечательного мужа. Также разноречиво предание о погребении Гракха. Одни передают, что его погребли свои в римском лагере, другие (и это предание более распространено) – что Ганнибал. При входе в пунийский лагерь выстроили костер и вооруженное войско прошло вокруг него церемониальным маршем; испанцы сопровождали марш плясками и обычными у каждого народа потрясанием оружия и телодвижениями, между тем как сам Ганнибал справил похороны со всевозможными почестями, выражая их и действием, и словами. Это передают те, которые утверждают, что дело произошло в Лукании; если же верить рассказу тех, которые упоминают об убиении Гракха при реке Калор, то враги овладели только головой его. По доставлении ее к Ганнибалу последний тотчас же отправил Карфалона отнести ее в римский лагерь к квестору Гаю Корнелию. Квестор устроил в лагере похороны при общем участии войска и граждан Беневента.

18. Вступив в Кампанскую область, консулы повсюду производили опустошения, но вылазка горожан и Магона с конницей нагнала на них страх: в тревоге они призвали к знаменам разбредшихся повсюду воинов и едва только успели построить войско, как были разбиты и потеряли более 1500 человек. Оттого у народа, гордого по своим врожденным качествам, неустрашимость возросла до громадных размеров, и они начали задирать римлян частыми стычками. Но одно необдуманно и неосмотрительно данное сражение заставило консулов с большим вниманием относиться к мерам предосторожности. Впрочем, одно незначительное само по себе обстоятельство возвратило им бодрость духа и уменьшило смелость врагов. А в войне всякое, самое маловажное, обстоятельство иногда может иметь решающее значение. У римлянина Тита Квинкция Криспина был знакомый кампанец Бадий, связанный с ним самыми близкими приятельскими отношениями.

Связь эта окрепла, так как, перед отпадением Кампании, в Риме у Криспина за больным Бадием ухаживали с искренним радушием. Этот-то Бадий вышел тогда вперед стоявших перед воротами караулов и приказал позвать Криспина. Извещенный об этом, Криспин подумал, что тот, в силу сохранившегося даже при разрыве политических связей воспоминания о правах частной дружбы, добивается дружелюбно приятельской беседы, и поэтому подвинулся немного вперед от остальных. Когда они были в виду друг друга, Бадий сказал: «Я вызываю тебя, Криспин, на бой; сядем на коней и, устранив других, решим, кто из нас лучше на войне». На это Криспин отвечал, что и у него, и у Бадия достаточно врагов, на которых они могут показать доблесть. Если даже в открытом бою он, Криспин, встретится с ним, Бадием, то уклонится от боя, чтобы не осквернить руки убийством приятеля; и, обернувшись, пошел обратно. И вот тогда-то кампанец с большой самонадеянностью стал упрекать неповинного римлянина в слабости и трусости и осыпать ругательствами, которых заслуживал сам, называя его гостеприимным неприятелем, показывающим вид, что он щадит того, с кем по собственному сознанию не может равняться. Если-де он думает, что прекращение политических отношений не уничтожило вместе с тем и частных обязательств, то он, кампанец Бадий, открыто, в присутствии двух войск отказывается от гостеприимных отношений с римлянином Титом Квинктием Криспином. У него, Бадия, его политического врага, нет никакого единения и общения с врагом, явившимся осаждать его отечество и общественных и частных пенатов. Если он настоящий муж, то пусть выходит на бой. Долго медлил Криспин, но товарищи по отряду побудили его не позволять безнаказанно издеваться над собой кампанцу. Итак, Криспин не заставил себя долго ждать: он только спросил разрешения у главнокомандующих, позволят ли ему сразиться вне строя с вызывавшим его врагом, и, с их дозволения взяв оружие, вскочил на коня и вызвал Бадия на бой, называя его по имени. Кампанец не замедлил явиться. Они съехались, направляя друг против друга коней. Криспин пронзил копьем Бадия в левое плечо выше щита. Когда тот, раненый, упал, Криспин соскочил с лошади, чтобы спешившись добить лежачего. Но Бадий, прежде чем враг успел придавить его, бросил щит и коня и убежал к своим. Криспин, украшенный доспехами, с гордостью указывал на коня, взятое оружие и окровавленное копье свое; воины, осыпая его похвалами и поздравлениями, отвели к консулам; там он получил блестящую похвалу и был щедро одарен.

19. Из Беневентской области Ганнибал двинулся к Капуе. Спустя три дня после прихода он вывел войско в бой. Так как у кампанцев за несколько дней перед тем, в его отсутствие, было удачное сражение, то он ничуть не сомневался, что римляне еще менее могут устоять против него и его войска, выказывавшего себя так часто победоносным. Но в начале сражения римские воины страдали главным образом от натиска конницы, так как их засыпали дротиками. Это продолжалось до тех пор, пока не дали сигнала коннице броситься на врага. Таким образом, происходил конный бой, как вдруг вдали показалось войско Семпрония, под командой квестора Гая Корнелия. Оно внушило обеим сторонам одинаковые опасения, не приближается ли новый враг. Как будто по взаимному соглашению, с обеих сторон дали сигнал к отступлению. Войска были отведены обратно в лагерь и разошлись, почти не решив битвы. Однако со стороны римлян, при первом натиске конницы, пало большее число. Затем, чтобы заставить Ганнибала удалиться от Капуи, консулы на следующую ночь разошлись в разные стороны: Фульвий ушел в Куманскую область, а Клавдий – в Луканию. Когда на следующий день известили Ганнибала, что римский лагерь пуст, и консулы ушли в разные стороны по двум направлениям, он сперва не знал, кого из них преследовать; затем решил догонять Аппия. Тот, поводив врага там, где хотел, другим путем возвратился к Капуе.