Текст книги "История Рима от основания Города"

Как только этолийцы узнали о прибытии Антиоха в Деметриаду, они назначили народное собрание и постановили решение призвать его. Царь уже выступил из Деметриады, так как он знал раньше, что такое решение состоится, и двинулся далее к Фаларам в Малийский залив. Получив это постановление, он приехал оттуда в Ламию и принят был народной толпой с большим восторгом, с рукоплесканиями, криками и другими знаками необычайной радости народа.

44. По прибытии в собрание царь введен был претором Фенеем и другими знатными лицами, и после того, как они с трудом водворили молчание, он начал говорить. В начале речи Антиох извинялся, что он прибыл с меньшими военными силами, чем все ожидали и надеялись; это должно служить величайшим знаком его великого благоволения к ним, потому что он, не подготовив ничего надлежащим образом, не задумался последовать зову их послов во время, совершенно неблагоприятное для плавания; он был уверен, что лишь только этолийцы увидят его, они будут думать, что все средства защиты и обороны заключаются в нем, хотя бы и одном. Впрочем, он вполне осуществит и надежду тех, ожидание которых является обманутым в настоящую минуту, а именно: лишь только время года сделает море удобным для плавания, он заполнит всю Грецию оружием, мужами, конями, усеет весь морской берег флотами и не пожалеет ни затрат, ни труда, ни опасности, пока не сбросит с их шеи римского владычества, не сделает Грецию истинно свободною и не поставит этолийцев во главе ее. С войсками прибудут из Азии и припасы всякого рода: в настоящее же время этолийцы должны постараться доставить его войскам достаточный запас хлеба и открыть продажу других необходимых предметов по доступным ценам.

45. Произнеся речь в этом смысле при всеобщем одобрении, царь удалился. После его ухода произошел спор между двумя знатнейшими этолийцами, Фенеем и Фоантом. Феней был того мнения, что нужно воспользоваться Антиохом скорее как примирителем и посредником в споре с римским народом, чем как предводителем на войне. Прибытие Антиоха и его величие будут иметь больше значения, чтобы внушить римлянам некоторое почтение, чем его оружие; чтобы избежать необходимости воевать, люди делают добровольно много таких уступок, к каким их не может принудить вооруженная борьба. Фоант утверждал, что Феней не заботится о мире, но хочет уничтожить приготовления к войне, чтобы энергия царя ослабела вследствие скуки от медлительности и чтобы римляне имели время приготовиться. Что никакой правды нельзя добиться от римлян, в этом они, этолийцы, достаточно убедились, много раз посылая послов в Рим, много раз разбирая дело с самим Квинкцием; да они и не умоляли бы Антиоха о помощи, если бы не потеряли всякую надежду. Так как эта помощь представилась скорее, чем все ожидали, то не следует терять бодрости, но, напротив, необходимо просить царя, чтобы он, явившись сам – что всего важнее – защитником Греции, призвал также и сухопутные, и морские силы. Вооруженный царь достигнет какого-либо успеха, безоружный же он не будет иметь никакого значения в глазах римлян не только для защиты этолийцев, но даже и для личных своих интересов.

Последнее мнение одержало верх, и этолийцы постановили наименовать царя главнокомандующим и избрали тридцать знатных лиц, с которыми бы он совещался, когда пожелает.

46. После этого собрание было распущено, и вся толпа народа разошлась по своим городам; царь же на следующий день совещался с их апоклетами о том, откуда начать войну. Признано было за лучшее напасть сперва на Халкиду, которой напрасно угрожали недавно этолийцы; и в этом случае нужна скорее быстрота, чем большое напряжение сил и большие приготовления. Поэтому царь двинулся через Фокиду с 1000 пехотинцев, которые последовали за ним из Деметриады; идя по другому пути, встретились с ним при Херонее знатные этолийцы, вызвавшие на войну несколько человек молодежи, и последовали за ним с 10 крытыми кораблями. Расположившись лагерем при Салганеях, царь переправился сам на кораблях с этолийскими начальниками через Еврип; когда он пристал к земле недалеко от гавани, то вышли за ворота начальники халкидян и их знать. С обеих сторон сошлись немногие лица для совещания. Этолийцы с большим усердием советовали, чтобы халкидяне, не разрывая дружбы с римлянами, приняли и царя в союзники и друзья; он-де переправился в Европу не для ведения войны, но для освобождения Греции, и для освобождения на самом деле, а не на словах только и для вида, как сделали римляне. Нет ничего полезнее для городов Греции, как пользоваться дружбою обоих; в таком случае защита и преданность одного всегда обезопасит их от несправедливости другого. А если они не примут царя, то пусть обратят внимание, что им тотчас придется потерпеть, так как помощь римлян далеко, а Антиох, как враг, которому они не могут сопротивляться своими силами, стоит перед воротами.

На это Микитион, один из халкидских начальников, сказал, что он удивляется, кого освобождать переправился Антиох в Европу, покинув свое царство, так как он, Микитион, не знает ни одного города в Греции, в котором или был бы гарнизон, или который платил бы дань римлянам, или, будучи связан несправедливым договором, подчинен был условиям, каких не желает. Итак, халкидяне не нуждаются ни в каком-либо защитнике свободы, так как они свободны, ни в какой-либо помощи, так как они наслаждаются миром и свободой вследствие благодеяния того же римского народа. Впрочем, они не отвергают дружбы царя и самих этолийцев. Первым доказательством дружбы этих людей будет то, если они покинут остров и уедут, потому что сами они решили не только не принимать их в свои стены, но даже не заключать с ними никакого союза без согласия римлян.

47. Когда это известие сообщено было царю на корабль, где он оставался, то он решился возвратиться теперь в Деметриаду, так как прибыл не с такими боевыми силами, чтобы быть в состоянии предпринять какие-либо насильственные действия. Ввиду безуспешности первого предприятия царь совещался там с этолийцами, что делать дальше. Решено было попытаться склонить на свою сторону беотийцев, ахейцев и Аминандра, царя афаманов. Беотийский народ, думали они, отшатнулся от римлян уже со смерти Брахилла и со времени последовавших затем событий. Филопемен, глава ахейцев, полагали они, зол на Квинкция и сам ненавистен ему вследствие соперничества в славе на войне с лаконцами. Аминандр женат был на Апаме, дочери некоего Александра из Мегалополя, который, производя свой род от Александра Великого, дал обоим сыновьям имена Филипп и Александр, а дочери имя Апама; за этой Апамой, прославившейся супружеством с царем, последовал в Афаманию ее старший брат Филипп. В этом человеке, тщеславном по складу своего ума, этолийцы и Антиох возбудили надежду получить македонский престол, так как-де он настоящий потомок царей, – в том случае, если он присоединит к Антиоху Аминандра и афаманов. Это пустое обещание оказало свое действие не только на Филиппа, но и на Аминандра.

48. В Ахайе послам Антиоха и этолийцев дана была аудиенция на собрании в Эгии, в присутствии Тита Квинкция. Посол Антиоха был выслушан прежде, чем этолийцы. Этот хвастун, как бывает бóльшая часть царедворцев, наполнил моря и земли пустыми звуками слов: бесчисленная-де масса всадников переправляется в Европу через Геллеспонт, отчасти одетых в панцирь, так называемых катафрактов[1083]1083
  …так называемых катафрактов… – Катафракты (греч. «закованные в панцири») – род тяжелой конницы, впервые появились у персов, затем в македонских и сирийских войсках, а в эпоху Империи и в римских.


[Закрыть], отчасти конных стрелков из лука, от которых ничто не может укрыться, которые, повернув коня и убегая назад, тем вернее поражают противника; хотя этими конными массами могли быть уничтожены войска даже всей Европы, собранные на одном пункте, он прибавлял еще разного рода войска пехотинцев и пугал еще именами народов, о которых едва ли кто слышал; тут были дахи, мидийцы, элимеи и кадусии. У морских-де сил, которых не могут вместить никакие гавани в Греции, правый фланг составляют сидонцы и тирцы, а левый – арадяне и сидяне из Памфилии, с которыми ни один народ не мог сравняться никогда на море ни в искусстве, ни в храбрости. О деньгах и других предметах, нужных для войны, излишне-де уже и говорить: они сами знают, что царства Азии изобиловали всегда золотом. Поэтому у римлян будет дело не с Филиппом и не с Ганнибалом, из которых последний служит высшим представителем только одного государства, а первый был ограничен пределами царства Македонии, но с великим царем всей Азии и части Европы. Однако, хотя царь приходит от крайних пределов востока для освобождения Греции, он ничего не требует от ахейцев, что нарушило бы их верность римлянам, прежним их союзниками и друзьям. Не о том ведь просит царь Антиох, чтобы они подняли с ним оружие против римлян, но чтобы они не присоединялись ни к той, ни к другой стороне. Они должны желать мира для обеих сторон, как следует друзьям, держащим нейтралитет, но не вмешиваться в войну. Почти о том же просил и посол этолийцев Архидам, а именно: чтобы они сохраняли спокойствие, что всего легче и безопаснее, и, оставаясь зрителями, ожидали исхода чужого военного счастья, нисколько не рискуя своими собственными интересами. Потом, будучи невоздержным на язык, он ударился в злословие то вообще против римлян, то особенно против Квинкция, называя их неблагодарными и укоряя в том, что не только победа над Филиппом, но и спасение достигнуто благодаря храбрости этолийцев; сам-де Квинкций и римское войско спасены благодаря его, Архидама, услуге. И в самом деле, какую обязанность полководца исполнил когда-либо Квинкций? Он видел его производящим ауспиции, приносящим жертвы и дающим обеты, наподобие приносящего жертву прорицателя, тогда как сам он подставлял за него свою грудь под неприятельские стрелы.

49. На это Квинкций возразил, что Архидам принял в расчет больше тех, в чьем присутствии он говорит, чем то, к кому он обращается с речью; ведь ахейцы отлично знают, что вся отвага этолийцев состоит в словах, а не в делах, и проявляется более в собраниях и речах, чем на поле битвы. Поэтому Архидам мало думал о мнении ахейцев, хорошо понимая, что те знают этолийцев, но он рисовался перед царскими послами, а в лице их и перед отсутствующим царем. Поэтому, если кто не знал прежде, что сблизило Антиоха и этолийцев, тот мог понять теперь это из речи послов: обманывая друг друга и хвастаясь своими силами, которых у них нет, они внушили друг другу и сами прониклись ложной надеждой. «В то время как этолийцы рассказывают, что они победили Филиппа, что их храбрость спасла римлян и что вы и прочие государства и племена, как только что вы слышали, последуете за их разбойничьей шайкой, царь, напротив, хвастает полчищами пехоты и конницы и покрывает моря своими флотами. Но дело это весьма похоже на тот обед моего халкидского приятеля, человека славного и искусного в устройстве угощений, у которого мы ласково были приняты во время летнего солнцестояния. Когда мы выражали удивление, откуда у него в такое время года так много разной дичи, то человек этот, улыбаясь и не хвастаясь, как эти, сказал, что это разнообразное, похожее на дичь, мясо приготовлено из домашней свиньи с помощью разных приправ». То же самое очень хорошо можно сказать о войсках царя, которыми немного раньше хвастались. Ведь различного рода оружие и неслыханные народы различных наименований, все эти дахи, мидийцы, кадусии и элимеи – всё сирийцы, то есть немного лучше рабов и вследствие своего рабского образа мыслей скорее все, что угодно, только не воины. «О, если бы я мог, ахейцы, представить вашим взорам, как великий царь бежал из Деметриады то в Ламию на совет этолийцев, то в Халкиду! Вы увидели бы в лагере царя что-то вроде двух маленьких, неполных легионов; вот увидели бы, как царь то почти нищенски вымаливал хлеб у этолийцев для раздачи воинам, то искал взаймы денег за проценты на жалованье, то стоял перед воротами Халкиды и вскоре, выпровоженный оттуда, возвращается в Этолию, не повидав ничего другого, кроме Авлиды и Еврипа. Мало толку вышло из веры Антиоха в этолийцев и этолийцев – в царское хвастовство. Тем меньше вы должны поддаваться обману, но полагаться скорее на испытанную и доказанную верность римлян. Ибо что те выдают за самое лучшее, а именно: не вмешиваться вам в войну, то больше всего противно вашей выгоде, так как, не приобретя ничьей благодарности, без всякого достоинства вы будете наградой победителю».

50. Этот ответ Квинкция обоим противникам показался очень дельным, и речь его легко нашла благосклонное внимание у друзей. Не было тогда никакого разногласия и сомнения, и все объявили, что у ахейского народа те же враги и друзья, как и у римского, и что дóлжно объявить войну Антиоху и этолийцам. Тотчас послали они и вспомогательные отряды, куда посоветовал Квинкций, – 500 воинов в Халкиду и 500 в Пирей. Ведь в Афинах недалеко было до возмущения, так как некоторые старались склонить на сторону Антиоха продажную толпу надеждою на щедрые подачки, пока сторонники римлян не призвали Квинкция. По обвинению некоего Леонта, Аполлодор, зачинщик отпадения, был осужден и сослан в изгнание.

От ахейцев таким образом возвратилось посольство к царю с печальным ответом, беотийцы не отвечали ничего определенного: когда-де Антиох придет в Беотию, тогда они обдумают, как им поступить.

Когда Антиох услыхал, что и ахейцы, и царь Евмен послали войско для защиты Халкиды, то, считая нужным поспешить, чтобы его воины предупредили врагов и, если возможно, перехватить их на дороге, он послал Мениппа почти с 3000 воинов и Поликсенида со всем флотом; сам же спустя немного дней повел туда же 6000 своих воинов и не очень многих этолийцев из того войска, которое можно было наскоро собрать в Ламии. Так как дороги еще не были заняты, то ахейцы в числе 500 человек и незначительное вспомогательное войско, посланное царем Евменом, безопасно перешли через Еврип под предводительством халкидянина Ксеноклида и прибыли в Халкиду. Римские воины, также почти в числе 500, пришли тогда, когда Менипп стоял уже со своим лагерем перед Салганеями, вблизи Гермея, где была переправа из Беотии на Эвбею. С ними был Микитион, посол, отправленный из Халкиды к Квинкцию для того, чтобы просить этой самой помощи. Увидав, что ущелье занято врагами, он оставил путь к Авлиде и направился к Делию, чтобы оттуда переправиться на остров Эвбею.

51. Делий – это храм Аполлона на самом берегу моря; он отстоит от Танагры на пять тысяч шагов; отсюда была переправа менее чем в четыре тысячи шагов, через море в близлежащие места Эвбеи. Одна часть римских воинов была занята здесь осмотром храма и рощи, другая – бродила без оружия по берегу моря, а бóльшая часть рассыпалась по окрестностям искать дров и фуража. Они считали себя в полной безопасности, потому что находились в святилище и роще, которые пользовались той неприкосновенностью и тем священным правом, какое имеют храмы, называемые греками «убежищем» [1084]1084
  …храмы, называемые греками «убежищем».… – Убежище – собств. священное место с обозначенными границами, откуда запрещалось забирать силой людей или вещи. Нарушение этого запрета влекло за собой месть богов. Убежище предоставлялось любому молящему, пусть даже виновному в преступлении.


[Закрыть], и потому что война еще не была объявлена и не слышно было еще, чтобы мечи обнажились и началось кровопролитие. Вдруг напал Менипп на рассеявшихся всюду воинов, перебил их и до пятидесяти взял в плен; весьма немногие спаслись бегством, в том числе Микитион, принятый на небольшой транспортный корабль. Насколько этот случай вследствие потери воинов был весьма неприятен Квинкцию и римлянам, настолько, по их мнению, он значительно увеличивал их право на объявление войны Антиоху.

Придвинув войско к Авлиде, Антиох отправил снова в Халкиду послов частью из своих, частью из этолийцев, которые должны были предъявить те же самые требования, что и раньше, но с сильнейшими угрозами, и легко достиг того, что ему открыты были ворота, при бесплодном противодействии со стороны Микитиона и Ксеноклида. Лица, принадлежавшие к римской партии, удалились из города перед приходом царя. Воины ахейцев и Евмена занимали Салганеи, и немногие римские воины укрепляли на Еврипе крепость для защиты этого места. Менипп начал осаждать Салганеи, а сам царь – крепость на Еврипе. Сперва оставили укрепленную позицию ахейцы и воины Евмена, выговорив себе свободный пропуск; упорнее римляне защищали Еврип. Но и они также, будучи осаждаемы с суши и моря и видя, что уже доставляются осадные машины и метательные орудия, не выдержали осады. Так как царь занимал главный пункт Эвбеи, то и остальные города этого острова не противились его владычеству, и царь считал, что он начал войну с блестящим успехом, потому что такой большой остров и так много выгодных городов перешли в его власть.

Книга XXXVI

Приготовления к войне с Антиохом (1–4). Антиох старается привлечь греков на свою сторону; посольство эпирцев (5). Беотия присоединяется к Антиоху; совещание в Деметриаде (6). Ганнибал настаивает на необходимости привлечь македонян (7). Мероприятия Антиоха (8). Взятие им Фер и Скотусы (9). Успехи Антиоха; отступление его от Ларисы (10). Женитьба Антиоха и разнузданность в его войске: события в Акарнании (11–12). Успехи римлян и македонян в Фессалии (13). Филипп овладел Афаманией; успехи римского консула (14). Уныние Антиоха; измена этолийцев (15). Антиох располагается в Фермопилах; за ним подходит римский консул (16). Сражение в Фермопилах (17–19). Фокида и Беотия покорились римлянам; успехи римлян на море (20). Известие о победе в Греции получено в Риме (21). Взятие римлянами Гераклеи (22–24). Филипп не успел взять Ламию (25). Этолийцы приглашают Антиоха в Грецию; просят мира у римлян (26–28). Негодование этолийцев на предлагаемые римлянами условия; надежда на помощь со стороны Антиоха; двусмысленное поведение Филиппа (29). Движение консула к Навпакту (30). Мессена присоединена к Ахейскому союзу; Закинф отдан римлянам (31–32). Взятие Филиппом Деметриады и других городов (33). Навпакт сдался римлянам (34–35). Покорность эпирцев; греческие посольства в Риме (35). События в Риме (36–37). Лигурийцы и бойи разбиты (38). Победитель бойев консул Публий Корнелий Сципион требует и получает триумф (39–40). Мероприятия Антиоха на случай переправы римлян в Азию (41). Движения римского флота (42). Морская победа их (43–45).

1. Отцы приказали консулам Публию Корнелию Сципиону, сыну Гнея, и Манию Ацилию Глабриону, по вступлении их в должность [191 г.], до решения вопроса о провинциях принести в жертву крупных животных во всех священных местах, в которых обыкновенно в течение большей части года совершаются лектистернии, и молиться, чтобы планы сената относительно новой войны имели счастливый и благоприятный исход для сената и римского народа. Все эти жертвоприношения были удачны, первые жертвы дали благоприятные предзнаменования, и гаруспики ответили, что вследствие этой войны расширятся пределы Римского государства и предвещается победа и триумф. Когда этот ответ сообщен был сенаторам, то они, освободившись от религиозных сомнений, приказали войти к народу с предложением, хочет ли он и повелевает ли начать войну с царем Антиохом и его сторонниками; в случае принятия этого предложения, если консулам будет угодно, они должны обо всем этом деле доложить сенату. Предложение это провел Публий Корнелий; тогда сенат постановил, чтобы консулы разделили по жребию провинции Италию и Грецию и чтобы тот консул, которому достанется Греция, кроме того числа воинов, которых набрал или потребовал для этой провинции Луций Квинкций по сенатскому распоряжению, принял также войско, переправленное претором Марком Бебием в прошлом году по решению сената в Македонию. Вне Италии разрешено было, если обстоятельства того потребуют, набрать вспомогательные войска из союзников не свыше 5000 человек. Легатом в этой войне постановлено было назначить консула прошлого года Луция Квинкция.

Другой консул, на долю которого достанется Италия, получил приказание вести войну с бойями, выбрав любое из двух войск, бывших под командой прежних консулов, а другое отправив в Рим, и эти городские легионы должны быть готовы к выступлению, куда назначит сенат.

2. Эти постановления сделал сенат, когда еще неизвестно было, кому достанется какая провинция, и только затем решено было, чтобы консулы бросили жребий. Ацилию досталась Греция, Корнелию – Италия. Потом, когда жребий определился, состоялось сенатское постановление, в силу которого, так как римский народ в это время уже изъявил свое согласие на войну с царем Антиохом и с теми, которые находятся под его властью, консулы должны были назначить всенародное молебствие по этому поводу, а консул Маний Ацилий – обетовать Великие игры в честь Юпитера и дары ко всем ложам богов. Этот обет консул дал в следующих выражениях, повторяя слова за верховным понтификом Публием Лицинием: «Если та война, которую народ приказал предпринять против царя Антиоха, окончится согласно желанию сената и римского народа, тогда тебе, Юпитер, римский народ устроит Великие игры в течение десяти дней без перерыва, и на деньги, какие назначит сенат, будут принесены дары ко всем ложам; какое бы должностное лицо, когда и где бы ни устроило эти игры, они должны быть совершены правильно и дары принесены надлежащим образом». Потом оба консула назначили двухдневное всенародное молебствие.

Когда консулы разделили между собой провинции, тогда и преторы тотчас бросили жребий. Марку Юнию Бруту достались юрисдикции обоего рода; Авлу Корнелию Маммуле – Брутий, Марку Эмилию Лепиду – Сицилия, Луцию Оппию Салинатору – Сардиния, Гаю Ливию Салинатору – флот, Луцию Эмилию Павлу – Дальняя Испания. Войска им были назначены таким образом: Авлу Корнелию даны были молодые воины, набранные в прошлом году консулом Луцием Квинкцием по постановлению сената, и приказано охранять всю береговую полосу около Тарента и Брундизия. Луцию Эмилию Павлу, кроме того войска, которое ему предстояло принять от проконсула Марка Фульвия, предписано было взять с собой в Дальнюю Испанию 3000 воинов нового набора и 300 всадников, с таким расчетом, чтобы в числе их находились две части союзников латинского племени и одна часть римских граждан. Такое же число воинов было отправлено в Ближнюю Испанию для укомплектования войск Гая Фламиния, полномочия которого продлевались. Марк Эмилий Липид получил приказ принять от Луция Валерия, которого он должен был заместить, провинцию и войско, а Луция Валерия, если угодно, удержать в провинции в качестве пропретора, разделив провинцию так, чтобы одна часть ее простиралась от Агригента до Пахина, а другая – от Пахина до Тиндарея; эту часть приморской области должен охранять Луций Валерий двадцатью военными кораблями. Тому же претору поручено было взыскать две десятины[1085]1085
  …взыскать две десятины… – Десятина – 10-процентный налог с урожая, выплачивавшийся землевладельцами. На Сицилии эта система обложения была унаследована Римом от Гиерона, применялась она и на Сардинии.


[Закрыть] хлеба и озаботиться доставкой его к морю и перевозкой в Грецию. То же самое приказано было Луцию Оппию относительно востребования вторых десятин хлеба в Сардинии; впрочем, хлеб этот решено перевезти не в Грецию, а в Рим. Претор Га й Ливий, на долю которого достался флот, получил приказание, снарядив тридцать кораблей, переправиться в Грецию как можно скорее и принять корабли от Атилия. Старые корабли, находившиеся на верфи, поручено было претору Марку Юнию починить и снарядить, а экипаж для этого флота набрать из вольноотпущенников.

3. Отправлено было по три посла в Африку к карфагенянам и в Нумидию просить хлеба для отправки в Грецию под условием, что римский народ уплатит его стоимость. Все государство до такой степени было занято хлопотами и приготовлениями к этой войне, что консул Публий Корнелий издал приказ, в силу которого сенаторы и имеющие право подавать голоса в сенате, а также младшие должностные лица не должны были удаляться из города Рима на большее расстояние, чем с какого можно возвратиться в тот же день; кроме того, не должны были в одно время отлучаться из города Рима пять сенаторов.

Деятельное снаряжение флота было несколько задержано распрей, возникшей у претора Гая Ливия с приморскими колонистами, потому что, когда их стали собирать на службу во флот, они обратились к народным трибунам, а те направили их в сенат; сенат же единогласно решил, что эти колонисты не освобождены от службы во флоте. Остия, Фрегены, Новый Лагерь, Пирги, Антий, Таррацина, Минтурны и Синуэсса – вот города, которые спорили с претором об освобождении от службы.

Потом консул Маний Ацилий, по постановлению сената, предложил коллегии фециалов решить, обязательно ли объявить войну царю Антиоху лично или достаточно уведомить какой-либо его гарнизон; далее, прикажут ли они объявить войну этолийцам отдельно и дóлжно ли отказать им от союза и дружбы прежде объявления войны. Фециалы отвечали, что они еще раньше, когда совещались насчет Филиппа, решили, что все равно, лично ли царю объявляется война или какому-нибудь гарнизону; дружественные же отношения они признают нарушенными, так как этолийцы не сочли справедливым, несмотря на неоднократные требования послов, ни вознаградить за убытки, ни дать удовлетворения; этолийцы сами объявили войну, так как силой захватили Деметриаду, союзный город, отправились осаждать Халкиду с суши и моря и призвали в Европу царя Антиоха, чтобы идти войной против римского народа.

Когда все уже было приготовлено как следует, консул Маний Ацилий приказал, чтобы те войска, которые набрал Луций Квинкций и которые вытребовал от союзников латинского племени, и войска, которые должны были отправиться в провинцию вместе с ним, а также военные трибуны первого и третьего легионов, все собрались в Брундизии к майским идам; сам же, надев походный плащ, выехал из города за пять дней до майских нон; в течение этих же дней отправились в провинции и преторы.

4. Около этого же времени прибыли в Рим послы от двух царей – Филиппа и Птолемея; Филипп обещал вспомогательные войска, деньги и хлеб для войны; от Птолемея даже привезено было 1000 фунтов золота и 20 000 фунтов серебра; но ничего этого не было принято; царям выразили благодарность. И тот и другой обещались прийти в Этолию со всеми войсками и принять участие в войне, но Птолемею в этом отказали; послам же Филиппа дали ответ, что он доставит удовольствие сенату и римскому народу, если окажет свое содействие консулу Манию Ацилию.

Пришли послы также и от карфагенян и царя Масиниссы. Карфагеняне обещали 500 000 модиев пшеницы и 500 000 модиев ячменя для войска, а половину этого количества изъявляли готовность доставить в Рим; они просили, чтобы римский народ принял от них это в дар. За свой собственный счет они приготовят флот и выплатят теперь же всю дань, которую они должны были выплачивать в течение многих лет в несколько взносов. Послы Масиниссы говорили, что царь пошлет в Грецию для войска 500 000 модиев пшеницы и 300 000 модиев ячменя и в Рим 300 000 модиев пшеницы, 250 000 модиев ячменя и доставит консулу Ацилию 500 всадников и 20 слонов. Относительно хлеба тем и другим послам дан был ответ, что римский народ воспользуется им, если возьмут за него плату; насчет флота карфагенянам было отказано, кроме числа кораблей, которое они обязаны были представить по договору; также и относительно денег ответили, что ничего не будет взято раньше назначенного срока.

5. Когда это происходило в Риме, Антиох, находясь в Халкиде и не желая оставаться праздным вследствие зимнего времени [191/192 гг.], волновал умы граждан: то сам он отправлял послов к ним, то к нему добровольно приходили послы, подобно тому как пришли эпирцы, с согласия всего племени, и элейцы из Пелопоннеса. Элейцы просили помощи против ахейцев, которые, думали они, прежде всего нападут на их государство, после того как война объявлена Антиоху без согласия их, элейцев. Им было послано 1000 пехотинцев под предводительством Евфана Критянина. Посольство эпирцев не обнаруживало вовсе прямого и бесхитростного отношения к какой-либо стороне: они хотели снискать себе расположение царя и вместе с тем уберечься от всего, что могло бы оскорбить римлян. Поэтому они просили, чтобы Антиох не впутывал их в свое дело без нужды, так как их государству, расположенному против Италии, впереди всей Греции, первым придется подвергнуться нападению римлян; но если он сам может защищать Эпир своими сухопутными и морскими силами, то эпирцы весьма охотно примут его во все города и гавани; если же он сделать этого не в силах, то они умоляют его не вовлекать их, беззащитных и безоружных, в войну с римлянами. Ясно было, что расчеты этого посольства были таковы: если Антиох не вступит в Эпир, на что они более всего надеялись, то их отношения к римскому войску останутся в прежнем положении, а, вместе с тем, расположение царя в достаточной степени будет снискано, так как они выразили готовность принять его; если же он явится, то и тогда у них будет надежда на прощение со стороны римлян, потому что они уступили-де силе бывшего налицо врага, не дождавшись отдаленной от них помощи. Так как Антиох не был достаточно приготовлен, чтобы отвечать такому двусмысленному посольству, то сказал, что пришлет к ним послов, которые и будут вести с ними переговоры о том, что касается их общих интересов.

6. Сам же отправился в Беотию; видимые причины гнева беотийцев на римлян были изложенные выше, а именно: убийство Брахилла и война, начатая Квинкцием с Коронеей за избиение римских воинов. На самом же деле уже в течение многих веков некогда отменный строй этого народа стал клониться к упадку, и многие находились в таком положении, которое не могло оставаться долгое время без перемены существующего порядка. Антиох прибыл в Фивы и был встречен старейшинами, собравшимися со всех сторон Беотии. Хотя, сделав нападение на римский гарнизон у Делия и под Халкидой, он положил весьма серьезное и несомненное начало войне, однако здесь в собрании племени он выступил с той же самой речью, какую держал во время первых переговоров у Халкиды и через послов в собрании ахейцев: он-де стремится к тому, чтобы беотийцы установили с ними дружественные отношения, а не требует объявления войны римлянам. Никто не обманывался насчет его намерений. Несмотря на это, состоялось решение в пользу царя и против римлян, хотя и в смягченных выражениях.

Привлекши на свою сторону и этот народ, Антиох возвратился в Халкиду и, наперед разослав оттуда письма, чтобы этолийские старейшины собрались в Деметриаду для обсуждения общего плана действий, сам прибыл на кораблях в назначенный для этого собрания день. На совещание был вызван и Аминандр из Афамании, принимал участие в этом совете и карфагенянин Ганнибал, которого уже давно не приглашали. Совещались о фессалийском племени, настроение которого все присутствующие признавали необходимым испытать. Мнения расходились только в том, что одни считали нужным тотчас приступить к действию, другие – отложить это дело до начала весны, так как прошла уже почти половина зимы; при этом одни предлагали только отправить послов, а другие думали, что следует идти со всеми войсками и, в случае колебания со стороны фессалийцев, подействовать на них страхом.