Текст книги "История Рима от основания Города"

43. В лагере начальствовал военный трибун Марк Эмилий, сын Марка Лепида, который спустя несколько лет стал верховным понтификом. Увидев бегство своих, он со всем гарнизоном лагеря бросился им навстречу и, упрекая их в трусости и позорном бегстве, сначала приказывал им остановиться, а затем снова идти в битву; потом стал грозить им тем, что они, не повинуясь его приказанию, слепо стремятся к своей гибели; наконец он дал сигнал своему отряду убивать бегущих впереди и оружием повернуть на неприятеля толпу следовавших за ними беглецов. Тогда больший страх пересилил меньший: принужденные опасностью, грозившей с двух сторон, они сначала остановились, а затем и сами снова пошли в бой. Эмилий со своим гарнизоном, в котором было 2000 храбрых воинов, оказал упорное сопротивление царю, врассыпную преследовавшему бегущих.

Также и Аттал, брат Евмена, заметив бегство своих с левого фланга и смятение около лагеря, вовремя подоспел с 200 всадников с правого фланга, при первом нападении обратившего левый неприятельский фланг в бегство. Когда Антиох увидел, что и те, которые только что показали ему тыл, возвращаются в бой и подходят новые массы и из лагеря, и с поля битвы, повернул коня и бежал. Таким образом, оставшись победителями на обоих флангах, римляне по грудам тел, которых особенно много было в центре боевой линии, где и доблесть мужей, и тяжесть оружия не позволяли бежать стоявшим там отборным воинам, устремились грабить лагерь. Впереди всех всадники Евмена, а за ними и остальная конница всюду по полю гнали врага и убивали всех бегущих сзади, кого только настигали. Но бегущие больше гибли от того, что среди них замешались колесницы, слоны и верблюды, а также и от того, что они давили друг друга; вследствие расстройства рядов они, как слепые, лезли друг на друга и гибли под ногами животных. В лагере происходило огромное истребление врагов, едва ли не большее, чем в сражении, ибо там преимущественно укрылись бежавшие с поля битвы в начале сражения, а находившийся там гарнизон, полагаясь на поддержку этой толпы, очень упорно сражался перед валом. Вследствие этого римляне, надеявшиеся было самою стремительностью нападения овладеть воротами и валом, были задержаны и, когда наконец ворвались в лагерь, то, разъяренные, произвели весьма жестокую резню.

44. Говорят, что в этот день у неприятеля было убито до 50 000 пеших и 3000 всадников, а в плен взято 1400 человек и 15 слонов с их погонщиками. У римлян некоторые были ранены, убитых же было не больше 300 пехотинцев и 24 всадников; Евмен потерял из своего войска 25 человек.

В этот день римляне, разграбив неприятельский лагерь, с большой добычей возвратились в свой. На следующий день они снимали доспехи с убитых и собирали пленных. Из Тиатиры и Магнесии, что при Сипиле, пришли послы сдать эти города. Антиох, бежавший с немногими спутниками, около полуночи прибыл в Сарды с незначительным отрядом, так как по дороге около него собрались еще многие. Услыхав здесь, что сын его Селевк и некоторые из друзей бежали дальше в Апамею, он и сам в четвертую стражу направился туда же с женой и дочерью. Он поручил охрану города Ксенону, а наместничество в Лидии Тимону; но ни горожане, ни воины, находившиеся в крепости, не обратили на них внимания и с общего согласия отправили послов к консулу.

45. Примерно в то же время прибыли послы из Тралл, Магнесии, что на Меандре, и из Эфеса, чтобы сдать эти города. Поликсенид, услышав о битве, оставил Эфес и, дойдя с флотом до Патар в Ликии, из страха перед родосскими кораблями, стоявшими на рейде у Мегисты, высадился на берег и с небольшим отрядом сухим путем направился в Сирию. Города Азии отдавались под покровительство консула и во власть римского народа. Консул уже был в Сардах. Туда прибыл из Элеи и Публий Сципион, лишь только получил возможность перенести трудность дороги.

Почти в то же время парламентер, присланный Антиохом, через Публия Сципиона просил у консула и получил позволение для царя прислать к нему послов. Спустя несколько дней прибыли Зевксид, бывший наместником Лидии, и Антипатр, племянник царя. Сначала они обратились к Евмену, которого из-за старой вражды считали главным противником мира, но сверх своего ожидания и ожидания царя нашли его более склонным к миру. Затем они явились к Публию Сципиону, а через него и к консулу. На многолюдном собрании, созванном по их просьбе для того, чтобы они могли изложить свои поручения, Зевксид сказал: «Римляне, нам нечего говорить, мы желаем только спросить вас, какою жертвой мы можем искупить ошибку царя и снискать у победителей мир и прощение. Всегда вы с величайшим великодушием прощали побежденных царей и народы; насколько же великодушнее и милостивее следует поступить вам после этой победы, которая сделала вас властителями мира? Окончив уже борьбу со всеми смертными, вам следует не иначе, как богам, заботиться о человеческом роде и миловать его». Уже до прибытия послов было решено, что им ответить. Согласно постановлению, отвечал Публий Африканский и так, говорят, сказал: «Из того, что было во власти бессмертных богов, мы, римляне, имеем то, что дали нам боги; при всяких обстоятельствах мы имели и имеем одинаковый образ мыслей, присущий нашему уму: ни в счастье мы не возносились, ни в несчастье не падали духом. В свидетели этого, не говоря о других, я привел бы вам вашего Ганнибала, если бы не мог привести вас самих. После нашей переправы через Геллеспонт, прежде чем увидеть лагерь царя и его войско, в то время когда шансы на успех еще были одинаковы и исход войны неизвестен, на ваши предложения относительно мира мы, как равные равным, поставили свои условия; те же самые условия повторяем и теперь, хотя мы победители, а вы побежденные: откажитесь от Европы и уйдите из Азии по сю сторону Тавра; затем за военные издержки вы заплатите пятнадцать тысяч эвбейских талантов[1124]1124
  …эвбейских талантов… – Эвбейский талант принимался равным аттическому.


[Закрыть], пятьсот немедленно, а две с половиной тысячи – после утверждения мира сенатом и народом римским, а потом в продолжение двенадцати лет ежегодно по тысяче талантов. Мы требуем также, чтобы и Евмену было уплачено четыреста талантов и доставлено остальное количество хлеба, следовавшего его отцу. Когда мы определим все это договором, вы постараетесь о том, чтобы мы были уверены в исполнении его, и некоторым ручательством этого будет, если вы дадите нам двадцать заложников по нашему выбору; но нам ясно, что для римского народа никогда нет мира там, где Ганнибал: выдачи его мы требуем прежде всего. Также вы выдадите этолийца Фоанта, виновника этолийской войны, ибо он вооружил против римлян вас надеждой на этолийцев, а их надеждой на вас; вместе с ним вы выдадите акарнанца Мнесилоха и халкидян Филона и Евбулида. Царь должен заключить мир при очень тяжелом положении, потому что заключает его позже, чем мог; если же и теперь он будет медлить, то пусть знает, что царям с высоты величия труднее скатиться до средины, чем от средины низринуться донизу». Послам царь дал полномочие согласиться на все условия мира. Итак, решили отправить послов в Рим. Консул распределил войско на зимние квартиры в Магнесию, что на Меандре, в Траллы и в Эфес. Спустя несколько дней в Эфес к консулу были приведены от царя заложники и прибыли послы, которые должны были идти в Рим. В Рим же, куда пошли послы царя, отправился и Евмен одновременно с ними; за ними последовали посольства от всех народов Азии.

46. Пока происходили эти события в Азии, в Рим почти одновременно прибыли из провинции два проконсула, оба с надеждой на триумф, Квинт Минуций из Лигурии и Маний Ацилий из Этолии. Выслушав доклад о деяниях, совершенных тем и другим, сенат Минуцию отказал в триумфе, а Ацилию присудил его с большим единодушием за победы над царем Антиохом и этолийцами, и он торжественно вступил в город. В этом триумфе несли впереди 230 военных знамен, серебра в слитках 3000 фунтов, чеканного в количестве 113 000 аттических тетрадрахм и 249 000 кистофоров[1125]1125
  …кистофоров… – Кистофоры – монеты стоимостью в три денария; названа так монета от изображенного на ней полуоткрытого ящика (греч. «киста») с высовывающейся головой змеи.


[Закрыть] и множество тяжелых серебряных сосудов чеканной работы; несли также серебряную царскую утварь и великолепные материи, 45 золотых венков, дар союзных государств, и оружие всякого рода; знатных пленников, этолийцев и царских вождей вели 36. Этолийский вождь Демокрит за несколько дней до триумфа ночью бежал из темницы и, преследуемый стражами, пронзил себя мечом на берегу Тибра, прежде чем его схватили. Недоставало только воинов, которые следовали бы за колесницей триумфатора; во всех же других отношениях триумф был великолепен и по внешнему виду, и по славе дел.

Радость этого триумфа была уменьшена печальной вестью из Испании о том, что в несчастном сражении с лузитанами в земле бастетанов у города Ликона под предводительством проконсула Луция Эмилия из римского войска пало 6000 человек, прочие в страхе бросились за вал, с трудом защитили лагерь и, словно беглецы, большими переходами отступили в мирную область. Такая весть пришла из Испании. Из Галлии прибыли послы от жителей Плацентии и Кремоны; претор Луций Аврункулей ввел их в сенат; вследствие их жалоб на недостаток колонистов, так как иные из них погибли во время войн, иные от болезней, а некоторые оставили колонии вследствие надоедливого соседства с галлами, сенат постановил, чтобы консул Гай Лелий, если ему угодно, набрал 6000 семейств для распределения их в тех колониях, а претор Луций Аврункулей назначил триумвиров для вывода этих колонистов. В триумвиры были назначены Марк Атилий Серран, Луций Валерий Флакк, сын Публия, и Луций Валерий Таппон, сын Гая.

47. Немного спустя, так как приближалось уже время консульских комиций, из Галлии прибыл в Рим консул Гай Лелий. Он не только, по постановлению сената, состоявшемуся в его отсутствие, набрал колонистов для пополнения населения Кремоны и Плацентии, но и доложил о необходимости вывести две новые колонии в землю, принадлежавшую бойям; по его настоянию сенат утвердил это предложение.

В это же время пришло письмо от претора Луция Эмилия о морском сражении при Мионнесе и о переправе консула Луция Сципиона с войском в Азию. По случаю морской победы на один день назначено было благодарственное молебствие, а на другой день, так как тогда римское войско в первый раз расположилось лагерем в Азии, молебствие о том, чтобы это предприятие окончилось благополучно и счастливо. Консулу повелели на каждом молебствии принести в жертву по 20 крупных жертвенных животных.

Затем состоялись консульские комиции, сопровождавшиеся большой борьбой: Марк Эмилий Лепид добивался консульства, несмотря на общее неудовольствие им за то, что он ради этого искательства оставил Сицилию, свою провинцию, не спросив на то разрешения сената. Вместе с ним добивались консульства Марк Фульвий Нобилиор, Гней Манлий Вульсон и Марк Валерий Мессала. Выбран был один Фульвий, так как прочие не получили достаточного числа центурий: на следующий день Фульвий, отклонив Лепида – Мессала уже потерял надежду быть выбранным, – избрал себе в товарищи Гнея Манлия. После этого были назначены преторы: два Квинта Фабия – Лабеон и Пиктор (Пиктор в этом году был посвящен во фламины Квирина), Марк Семпроний Тудитан, Спурий Постумий Альбин, Луций Плавций Гипсей и Луций Бебий Дивит.

48. Валерий Антиат рассказывает, что в консульство Марка Фульвия Нобилиора и Гнея Манлия Вульсона [189 г.] в Риме упорно держался слух, почти признанный достоверным, будто консул Луций Сципион и вместе с ним Публий Африканский, под предлогом возвращения им молодого Сципиона, были вызваны на свидание с царем и там схвачены; что, захватив вождей, царь тотчас пошел к римскому лагерю, взял его и уничтожил все римское войско; что вследствие этого этолийцы воспряли духом, отказались повиноваться приказаниям и послали своих полководцев в Македонию, Дарданию и Фракию набрать там наемников; что в Рим с известием об этом пропретор Авл Корнелий послал из Этолии Авла Теренция Варрона и Марка Клавдия Лепида. К этой басне Валерий присовокупляет, что в сенате между прочим этолийских послов спросили и о том, откуда они слышали, что римские вожди захвачены в Азии Антиохом и войско уничтожено; этолийцы будто бы ответили, что известие это они получили от своих послов, бывших при консуле. Не находя свидетельства об этом слухе ни у какого другого историка, я не могу ни подтверждать его собственным заключением, ни обойти молчанием, как ни на чем не основанный.

49. Этолийских послов ввели в сенат. Хотя и положение их дела, и злой рок должны бы были склонить их к тому, чтобы они сознанием и смирением старались снискать прощение своей вине или заблуждению, однако они начали с перечисления благодеяний, оказанных ими римскому народу. Почти порицая свою доблесть во время войны с Филиппом, они таким образом оскорбили слушателей заносчивой речью, а повторяя старое и забытое, довели дело до того, что сенаторы скорее вспомнили о неприятностях, причиненных этим народом, чем об услугах, и таким образом те, кто нуждался в сострадании, возбудили против себя гнев и ненависть. На вопрос одного из сенаторов, готовы ли они предоставить судьбу свою на усмотрение народа римского, и затем на вопрос другого, будут ли они иметь одних и тех же с римским народом друзей и врагов, они ничего не отвечали и тотчас получили повеление удалиться из храма. Тогда чуть не все сенаторы шумно заговорили, что этолийцы еще до сих пор всецело преданы Антиоху и что их гордость зависит от одной надежды на него; поэтому-де необходимо вести с ними войну, как с несомненными врагами, и окончательно смирить их дерзость. Раздражало сенаторов также и то обстоятельство, что этолийцы в то же самое время, когда просили у римлян мира, Долопии и Афамании грозили войною. Сенат согласно с мнением Мания Ацилия, победившего Антиоха и этолийцев, постановил – приказать этолийцам в тот же день удалиться из города и выйти из пределов Италии в продолжение пятнадцати дней. Авла Теренция Варрона послали для охраны их в дороге и объявили, что на будущее время со всякими этолийскими послами, которые явятся в Рим, не получив на то дозволения вождя, занимающего эту провинцию, и без сопровождения римского легата, будет поступлено, как с врагами. С таким ответом отпустили этолийцев.

50. После этого консулы сделали доклад о провинциях. Решено было, чтобы они по жребию разделили между собою Этолию и Азию; тому из них, которому достанется Азия, назначили войско, находившееся в распоряжении Луция Сципиона, а для укомплектования его – 4000 римской пехоты с 200 всадников и 8000 пехоты союзнической и латинской с 400 всадников. С этими войсками он должен был вести войну с Антиохом. Другому консулу назначили войско, находившееся в Этолии, а для укомплектования его предоставили набрать из граждан и союзников столько же, сколько разрешили его товарищу. Этому же консулу дано было повеление снарядить приготовленные в предшествующем году корабли и взять их с собою: он должен был вести войну не только с этолийцами, но перенести ее и на остров Кефаллению. Ему же, если он будет иметь возможность сделать это без ущерба для государства, поручили явиться в Рим к комициям, ибо, помимо необходимости избрать новых властей на год, решено было еще выбрать цензоров; если же что-либо задержит его, то о невозможности явиться ко времени комиций он должен был известить сенат. По жребию Этолия досталась Марку Фульвию, а Азия – Гнею Манлию. Затем бросили жребий между собою преторы: Спурию Постумию Альбину досталась городская претура и судопроизводство между иноземцами, Марку Семпронию Тудитану – Сицилия, Квинту Фабию Пиктору, фламину Квирина, – Сардиния, Квинту Фабию Лабеону – флот, Луцию Плавцию Гипсею – Ближняя Испания, а Луцию Бебию Дивиту – Дальняя Испания. Для Сицилии назначили один легион и флот, находившийся в этой провинции; новый претор должен был потребовать с сицилийцев две десятины хлеба и одну из них отправить в Азию, а другую в Этолию. Такое же количество хлеба сенат велел потребовать и от жителей Сардинии и доставить его к тем же войскам, которым был предназначен хлеб из Сицилии. Луцию Бебию в Дальнюю Испанию дали для пополнения войск 1000 римских пехотинцев с 50 всадниками и 6000 пехотцев латинского племени с 200 всадников. Плавцию Гипсею в Ближнюю Испанию даны были 1000 римских пехотинцев, 2000 пехотинцев из союзников латинского племени с 200 всадников; с этими подкреплениями обе Испании должны были иметь по одному легиону. Должностным лицам предыдущего года – Гаю Лелию с его войском была продлена власть на один год; продлена она была и Публию Юнию, пропретору в Этрурии, с тем войском, которое находилось в провинции, и Марку Тукцию, пропретору в земле бруттиев и в Апулии.

51. Прежде чем преторы отправились в назначенные им провинции, между Публием Лицинием, верховным понтификом, и Квинтом Фабием Пиктором, фламином Квирина, возник спор, какой происходил на памяти отцов между Луцием Метеллом и Постумием Альбином. Последнего, в то время когда он, будучи консулом, готовился вместе со своим товарищем Гаем Лутацием отправиться в Сицилию к флоту, задержал для отправления жреческих обязанностей Метелл, верховный понтифик, а теперь Публий Лициний помешал претору Квинту Фабию отправиться в Сардинию. Ожесточенный спор происходил и в сенате, и перед народом: с той и другой стороны употребляли власть, брали поручительства, назначали штрафы, обращались к помощи трибунов, апеллировали к народу. В конце концов религия восторжествовала: фламину повелели повиноваться понтифику, а штраф по воле народа сложили с него. В раздражении, что у него отняли провинцию, Фабий хотел отказаться от должности, но сенаторы своим влиянием отклонили его от этого и поручили ему производить суд между иноземцами. После этого консулы и преторы в несколько дней закончили набор, так как набирать приходилось немного, и отправились по местам назначения.

В это время неизвестно кто распространил неосновательную молву о положении дел в Азии, но спустя несколько дней пришли от главнокомандующего письма с достоверными известиями; они доставили большую радость не столько ввиду недавних опасений – ибо уже перестали бояться царя после его поражения в Этолии, – сколько ввиду прежней славы его, так как в то время когда начинали эту войну, он казался опасным врагом и по своим собственным силам, и потому еще, что военными действиями у него руководил Ганнибал. Тем не менее решили ничего не изменять в деле отправления консула в Азию и не уменьшать его войск из опасения войны с галлами.

52. Немного спустя в Рим прибыли Марк Аврелий Котта, легат Луция Сципиона, с послами царя Антиоха, царь Евмен и родосцы. Котта сначала в сенате, а затем, по повелению сената, перед народным собранием изложил все, что было совершено в Азии. Вследствие этого назначили трехдневное благодарственное молебствие и постановили принести в жертву сорок крупных жертвенных животных. Затем прежде всего дали аудиенцию в сенате Евмену. В кратких словах поблагодарив сенаторов за то, что они избавили его с братом от опасности и защитили его царство от Антиоховых обид, царь поздравил с победой на суше и на море и с изгнанием окончательно побежденного и потерявшего свой лагерь Антиоха сначала из Европы, а потом и из Азии за Таврские горы, а затем заявил, что не желает сам говорить о своих заслугах, а предпочитает, чтобы сенаторы узнали о них от своих полководцев и легатов. Все сенаторы, одобряя его речь, настаивали на том, чтобы он, оставив на этот раз скромность, сам сказал, чтó, по его мнению, должен дать ему сенат и народ римский: сенат-де, смотря по его заслугам, с полной готовностью сделает для него и больше, если только будет в состоянии. На это царь возразил, что если бы другие предоставили ему выбрать награду себе, то он, лишь бы только была возможность посоветоваться с сенатом римским, охотно воспользовался бы советом почтеннейшего сословия, чтобы не явиться человеком, выразившим неумеренные желания или предъявившим нескромные требования; а когда они сами хотят наградить его, то тем больше щедрость их по отношению к нему и его братьям должна зависеть от их собственного усмотрения. Эти слова нисколько не отклонили сенаторов от их требования, чтобы он сам назначил себе награду, и спор со взаимной, хотя и необъяснимой, предупредительностью продолжался еще некоторое время, причем обе стороны старались уступить друг другу, показывая одна свою милость, другая – скромность. Наконец Евмен удалился из храма. Сенаторы упорно оставались при своем мнении: они рассуждали так, что глупо не знать царю, с какими надеждами и желаниями явился он в Рим; ему-де самому лучше всего знать, чтó больше требуется для его царства; с Азией он знаком далеко лучше, чем сенат. Итак, они решили снова призвать царя и заставить его высказать свои желания и мысли. 53. Претор снова ввел царя в сенат. Получив приказание говорить, он сказал: «Сенаторы, я упорно продолжал бы молчать, если бы не знал, что вы скоро призовете в сенат посольство родосцев и что, когда вы выслушаете его, необходимость заставит меня говорить. Но тогда говорить мне будет тем труднее, что требования родосцев будут иметь такой вид, как будто в них не только нет ничего направленного против меня, но и касающегося собственно их самих. А именно: они будут защищать интересы греческих городов и настаивать на необходимости освободить их. Но кто же сомневается, что, достигнув этого, они отклонят от дружбы с нами не только те города, которые будут освобождены, но лишат нас и тех, которые издавна платят нам дань? Между тем сами они, привязав их к себе таким благодеянием, будут иметь в них на словах союзников, на деле же покорных поданных. Да, если так угодно богам, они, добиваясь такой силы себе, и виду не подадут, что это сколько-нибудь касается их; они станут говорить только, что это будет дело пристойное для вас и согласное с вашими прежними действиями. Вам следует заранее предусмотреть, чтобы такие речи их не ввели вас в заблуждение, чтобы не только вы не оказались пристрастными по отношению к вашим союзникам, одних из них слишком унижая, а других вознося сверх меры, но также чтобы поднявшие против вас оружие не оказались в лучшем положении, чем ваши союзники и друзья. Что касается меня, то в других делах я готов скорее уступить кому угодно свои права, чем слишком упорно стараться отстоять их; но когда идет спор о вашей дружбе, о доброжелательстве к вам, о чести, которую вы окажете, я не могу равнодушно допустить, чтобы надо мной одержали верх. Самое важное наследство, какое я получил от отца, – это то, что он первый из всех жителей Азии и Греции вступил с вами в дружбу и до конца своей жизни оставался непреклонно верен ей; и не только душой он был верен и предан вам, но участвовал во всех сухопутных и морских войнах, какие вы вели в Греции, и так помогал вам всевозможными припасами, что никого из ваших союзников ни в чем нельзя сравнить с ним; наконец и умер он в то время, когда старался склонить к союзу с вами беотийцев, упав в обморок прямо на их собрании. Пойдя по его следам, я ничего не мог прибавить к его желанию и старанию угодить вам – в этом отношении невозможно было стать выше его, – но чтобы я мог и отца превзойти самим делом, предупредительностью и трудами, сопряженными с услугами, к этому дало возможность мне мое счастье, обстоятельства времени, Антиох и война, веденная вами в Азии. Владыка Азии и части Европы, Антиох предлагал мне в замужество свою дочь, обещал снова подчинить мне отпавшие от нас города и на будущее время подавал большую надежду на расширение моего царства, если я вместе с ним поведу войну против вас. Я не стану хвалиться тем, что я ни в чем не провинился перед вами, но лучше скажу о том, что достойно старинной дружбы между нашим домом и вами: я оказывал вашим вождям такую помощь сухопутными и морскими силами, что в этом отношении никто из ваших союзников не может сравниться со мною; на суше и на море я доставлял вам припасы; участвовал во всех морских сражениях, происходивших во многих местах; нигде я не жалел трудов и не боялся опасностей; запертый в Пергамии, с крайней опасностью для своей жизни и царства, я вытерпел самое худшее на войне – осаду; освободившись затем от осады, несмотря на то что кругом столицы моего царства стояли лагерем с одной стороны Антиох, с другой Селевк, я оставил свое достояние без защиты и со всем флотом вышел к Геллеспонту навстречу вашему консулу Луцию Сципиону, чтобы помочь ему переправить войско. После перехода вашего войска в Азию я никогда не отлучался от консула; ни один римский воин не находился в вашем лагере безотлучнее меня и моих братьев; ни один поход, ни одно конное сражение не обошлись без моего участия; в сражении я был там, охранял ту сторону, где желал моего присутствия консул. Я не хочу, сенаторы, сказать следующее: кто в эту войну может сравниться со мною заслугами перед вами? – я не смею сравнивать себя ни с одним народом, ни с одним царем, к которым вы относитесь с большим почетом. Масинисса, прежде чем сделаться союзником, был вашим врагом и прибыл к вам в лагерь не в то время, когда царство его было цело, и не со вспомогательным войском, а бежал с горстью всадников, потеряв все войско, лишившись родины, будучи изгнанным из царства; тем не менее за то, что он верно стоял на вашей стороне и был неутомим в борьбе с Сифаком и карфагенянами, вы возвратили ему не только отцовское царство, но, прибавив к последнему лучшую часть владений Сифака, сделали его могущественнейшим среди царей Африки. Итак, какой же наконец награды и почета у вас заслуживаем мы, которые никогда не были врагами вам, но всегда союзниками? Отец мой, я, мои братья на суше и на море поднимали за вас оружие не только в Азии, но даже вдали от дома – в Пелопоннесе, в Беотии, в Этолии, в войне с Филиппом, с Антиохом, с этолийцами. “Чего же ты просишь?” – скажет кто-нибудь. Так как вы, сенаторы, непременно хотели, чтобы я говорил, и приходится повиноваться вашему желанию, то я отвечу вам: если вы отодвинули Антиоха за Таврские горы с той целью, чтобы самим владеть этими землями, то никаких других соседей я не предпочту вам и надеюсь, что в вашем соседстве царство мое найдет наибольшую безопасность и устойчивость; но если вы намерены удалиться оттуда и вывести свои войска, то я смею заявить, что из ваших союзников нет никого достойнее меня, чтобы владеть тем, что вы приобрели войною. Но, скажут, освобождать порабощенные государства – главное дело. Так и я думаю, если они не сделали против вас ничего враждебного; но если они стояли за Антиоха, то не благоразумнее ли и не справедливее ли позаботиться вам о союзниках, оказавших вам услуги, чем о врагах?»

54. Приятна была речь царя сенаторам, и ясно было, что они щедро наградят его и охотно сделают для него все. Затем, так как одного из родосских послов не было налицо, выслушали немногословную речь посольства из Смирны. В лестных выражениях похвалив жителей Смирны за то, что они предпочли перенести крайние бедствия, чем сдаться царю, сенаторы приказали пригласить родосцев. Глава посольства их рассказал о том, как началась у родосцев дружба с римским народом и какие услуги они оказали ему сначала в войне с Филиппом, а затем в войне с Антиохом. Далее он сказал: «Во всем нашем деле, сенаторы, самое трудное и неприятное для нас – это спор с Евменом, ибо с ним более, чем с кем-либо из царей, у нас существует гостеприимный союз, у отдельных наших граждан частным образом и, что еще больше обязывает нас, общественный, от имени государства. Впрочем, сенаторы, причина несогласия между нами заключается не в настроении нашем, но, что сильнее всего, в существе дела: мы, будучи свободными, стоим за свободу других, между тем как цари хотят, чтобы все было покорно и подвластно им. Но как бы то ни было, нас не столько затрудняет сам спор с царем или мысль, что вам нелегко будет рассудить его, сколько стесняет наша скромность в отношении к царю. В самом деле, если бы нельзя было почтить царя, вашего союзника и друга, оказавшего услуги в этой самой войне, о наградах за которую идет речь, иначе как отдав ему в рабство освобожденные государства, то действительно решение этого спора было бы затруднительно, чтобы или дружественного царя не оставить без награды, или не отступить от своего обычая и порабощением стольких государств не набросить тень на славу, которую вы приобрели в войне с Филиппом. Но от этой необходимости уменьшить или расположение к другу, или свою славу вас отлично освобождает судьба. Действительно, по милости богов, победа, одержанная вами, доставила вам сколько славы, столько же и богатства и легко избавляет вас от этого, так сказать, долга. В вашей власти Ликаония, обе Фригии, вся Писидия, Херсонес и места, прилегающие к Европе: любая из этих областей, присоединенная к царству Евмена, может во много раз увеличить его; если же отдать ему все их, то он сравняется с величайшими царями. Таким образом, вы можете и обогатить военными наградами своих союзников, и не изменить своему обычному образу действий. Вспомните, какой предлог выставляли вы сначала к войне с Филиппом, а теперь к войне с Антиохом, как поступили вы, победив Филиппа, чего теперь желают и ждут от вас, как потому, что прежде вы так поступали, так и потому, что вам прилично так поступать. Благовидным и основательным предлогом к войне для одних служит одно, для других другое: те желают владеть полями, эти деревнями, одни городами, другие гаванями и какой-либо частью морского прибрежья; вы же и прежде, когда еще не имели, не желали этого, а теперь, когда в вашей власти весь свет, и желать не можете; вы сражались за честь свою и славу перед всем человеческим родом, который уже давно взирает на ваше имя и власть такими же глазами, как и на бессмертных богов. Что было трудно приобрести и сыскать, то, пожалуй, труднее будет поддержать. Вы взяли на себя защиту от порабощения царями народа древнейшего и знаменитейшего как славою совершенных деяний, так и великими заслугами в деле цивилизации и наук; вы должны постоянно оказывать эту защиту всему народу, который приняли под свое покровительство и охрану, ибо те города, которые стоят на древней почве, от этого не более греческие, чем их колонии, выселившиеся некогда оттуда в Азию: перемена земли не изменила ни народа, ни нравов его. Каждый город наш во всех полезных искусствах и во всех добродетелях смело вступал в законное соревнование со своей метрополией и со своими основателями. Очень многие из вас видели города Греции, видели и города Азии: мы уступаем первым только тем, что дальше находимся от вас. Если бы свойства почвы могли заглушить в народе врожденные ему качества, то уже давно заставило бы одичать массилийцев множество диких племен, окружающих их, а между тем мы слышим, что они у вас в таком почете, в таком заслуженном уважении, как будто бы жили в центре Греции. Ведь они сохранили чистыми и неповрежденными заразительным влиянием соседей не только звуки языка, одежду и наружный вид, но особенно нравы, законы и природные свойства души. Предел вашей власти теперь – Таврские горы; все, что только внутри этой черты, ничуть не должно казаться вам отдаленным; куда проникло ваше оружие, туда должно проникнуть отсюда и ваше право. Необразованные народы, которым власть повелителей всегда заменяла законы, пусть имеют то, что любят, – царей. Греки же имеют свою судьбу, но живут вашим духом. Было время, когда они собственными силами поддерживали и власть свою, но теперь они желают, чтоб она вечно оставалась там, где она сейчас, довольствуясь тем, что ваше оружие охраняет их свободу, которой они не могут защитить собственными силами. Но, возразят нам, некоторые города были на стороне Антиоха. Да и другие ведь и прежде держали сторону Филиппа, а тарентинцы сторону Пирра; не приводя других примеров, укажу на Карфаген, который, оставаясь свободным, управляется собственными законами. Рассмотрите же, сенаторы, насколько вы обязаны следовать примеру, данному вами самими; решитесь отказать жадности Евмена в том, чего вы не сделали для утоления своего вполне справедливого гнева. С каким мужеством и верностью мы, родосцы, помогали вам и в этой войне и во всех других, о том предоставляем вам самим судить; теперь же, во время мира, мы этот совет предлагаем вам; если вы примите его, то всех заставите думать, что вы блистательнее воспользовались победой, чем победили». Речь родосцев нашли соответствующей римскому величию.