Текст книги "История Рима от основания Города"

Затем Сципион приказал победителям напасть на середину неприятельской армии, а сам разделил с Лелием прочие войска и велел ему идти в обход с правой стороны возвышенности, пока не найдет менее крутой подъем. Сам же, сделав небольшой обход слева, напал на неприятеля с фланга. Тут впервые произошло смятение в строю врагов, когда они хотели обращать фланги и поворачивать ряды по направлению раздавшихся кругом со всех сторон криков. Во время этого замешательства подошел и Лелий; когда враги отступали, чтобы не подвергаться ранам с тыла, первые ряды их разорвались, и таким образом среднему отряду римлян представилась возможность взобраться наверх; иначе они никогда бы не взошли на возвышенность на таком неудобном месте, если бы ряды врагов оставались сомкнутыми и слоны стояли в порядке перед знаменами. Когда избиение врагов происходило повсеместно, Сципион, напавший первоначально с левым флангом своих войск на правый фланг, особенно губительно действовал против незащищенных открытых флангов врагов. И уже некуда было даже бежать: с обеих сторон, справа и слева, римские отряды заняли дороги; ворота же лагеря были заперты вследствие бегства полководца и знатных лиц; к этому присоединился еще испуг слонов, паника которых устрашала воинов не менее, чем враги. Таким образом в этом сражении пало до 8000 неприятелей.

19. Газдрубал, еще до начала битвы поспешно отправивший вперед деньги и слонов, захватывая по пути как можно больше воинов из обратившихся в бегство, устремился вдоль реки Таг к Пиренеям. Сципион овладел лагерем врагов; всю добычу, исключая свободных людей, он предоставил воинам, пленных же при проверке оказалось 10 000 пехотинцев и 2000 всадников; из них всех испанцев он отпустил по домам без выкупа, а африканцев приказал квестору продать. Тогда толпа испанцев, как сдавшихся прежде, так и взятых в плен накануне, окружила его и с замечательным единодушием провозгласила царем. Но Сципион, водворив через глашатая молчание, заявил, что имя главнокомандующего, как называют его воины, для него самое почетное, имя же царя, имеющее большое значение в других местах, в Риме ненавистно. Он обладает духом, приличным царю; если они признают это самым важным в человеке, то пусть про себя и держатся такого мнения, но громко его не выражают. Даже варвары поняли величие души Сципиона, который, так высоко стоя в нравственном отношении, с презрением относится к имени, пред которым преклоняются другие люди. Затем были разделены подарки царям и знатным людям Испании, причем Индибилису он предложил выбрать по своему желанию 300 лошадей из большого числа захваченных в плен.

Продавая, по приказанию полководца, африканцев, квестор послал к Сципиону замечательно красивого юношу, узнав, что он царского рода. На вопросы Сципиона, кто он такой, из какой страны и почему, будучи в таком возрасте, находился в лагере, юноша отвечал, что он нумидиец и соотечественники называют его Массивой; после смерти отца, он, как сирота, был воспитан у Галы, деда по матери, царя нумидийцев, и вместе с дядей Масиниссой, который недавно пришел с конницей на помощь карфагенянам, переправился в Испанию; до этого времени Масинисса, принимая во внимание его возраст, никогда не позволял ему участвовать в сражении; но в этот день, в который произошло сражение с римлянами, он тайно, без ведома своего дяди, взяв оружие и лошадь, вышел в строй; здесь, во время сражения, лошадь его споткнулась, он упал в пропасть и был взят римлянами в плен. Приказав охранять нумидийца, Сципион покончил со всеми делами, подлежащими решению с трибунала; затем, возвратившись в свою палатку, призвал Массиву и спросил, желает ли он возвратиться к Масиниссе. Заплакав от радости, юноша заявил, что, конечно, желает. Тогда полководец, подарив ему золотой перстень, тунику с широкой пурпурной полосой вместе с испанским военным плащом и золотою застежкой и богато убранного коня, отпустил его, приказав всадникам сопровождать его, пока он пожелает.

20. После этого происходил совет относительно ведения войны. Некоторые предлагали тотчас же начать преследование Газдрубала; но Сципион, считая этот план опасным, в случае если Магон и другой Газдрубал соединятся с ним, послал только отряд войска для занятия Пиреней, а сам употребил остальную часть лета на подчинение власти римлян народов Испании. Немного дней спустя после сражения при Бекуле, когда Сципион, возвращаясь уже в Тарракон, вышел из лесистых гор Кастулона[928]928
  …из лесистых гор Кастулона… – Кастулонский лес – горная цепь, восточный отрог Сьерра-Морены (к северу от р. Бетис, в районе города Каслона).


[Закрыть], оба полководца, Газдрубал, сын Гисгона, и Магон, подошли к Газдрубалу из отдаленной части Испании – помощь, слишком поздняя после несчастного сражения, но зато подоспевшая весьма кстати для выполнения дальнейших военных операций. Когда они сообщали здесь друг другу, каково настроение испанцев в пределах провинции каждого из них, то только Газдрубал, сын Гисгона, высказал мнение, что лишь самые отдаленные пределы Испании, лежащие у Океана и Гадеса, до сих пор еще ничего не знают о римлянах и потому довольно верны карфагенянам; другой же Газдрубал и Магон были согласны в том, что Сципион снискал к себе расположение как всего вообще испанского народа, так и отдельных личностей благодаря оказываемым благодеяниям, и переход испанцев на сторону римлян прекратится только тогда, когда все испанские воины будут отодвинуты в самую отдаленную часть Испании или переведены в Галлию; поэтому, хотя бы карфагенский сенат и был другого мнения, все-таки Газдрубал должен идти в Италию, где главный театр военных действий, где должно решиться дело; вместе с собою ему следует увести из Испании всех испанцев, чтобы они не слышали имени Сципиона. Войско-де его, уменьшившееся как вследствие перехода испанцев на сторону римлян, так и вследствие несчастного сражения, должно быть пополнено испанскими воинами, а Магон, передав Газдрубалу, сыну Гисгона, свое войско, сам с большой суммой денег отправится на Балеарские острова для найма вспомогательных войск; Газдрубал, сын Гисгона, удалится с войском внутрь Лузитании и не будет вступать в бой с римлянами; из всей конницы Масиниссы следует составить отборный конный отряд, численностью в 3000 человек, который пройдет по всей Ближней Испании, оказывая помощь союзникам и предавая опустошению неприятельские города и их поля. Остановившись на таких решениях, полководцы разошлись выполнять их. Такие события произошли в этом году в Испании.

Слава Сципиона росла в Риме с каждым днем; взятие Тарента доставило славу Фабию, хотя город был занят не столько благодаря военной доблести, сколько при помощи хитрости; все меньше и меньше стали говорить о Фульвии. Относительно Марцелла ходили даже неблагоприятные слухи не только потому, что сперва он неудачно сражался, но и ввиду того, что он в средине лета удалился с войском на квартиры в Венузию, в то время как Ганнибал рыскал по Италии. У Марцелла был личный враг – народный трибун Га й Публиций Бибул; тотчас после первой битвы, которая окончилась неудачей, он постоянными своими речами вызвал дурные слухи о нем среди плебеев, возбудил ненависть к нему и уже хлопотал о лишении его власти, но родственники Клавдия настояли на том, чтобы Марцелл, оставив легата в Венузии, сам возвратился в Рим оправдаться от взводимых на него со стороны врагов обвинений и чтобы, в его отсутствие, не возбуждался вопрос о лишении его власти. Случайно в одно и то же время в Рим прибыли Марцелл, чтобы опровергнуть позорные обвинения, и консул Фабий, ввиду предстоящих комиций.

21. Дело о лишении власти Марцелла слушалось в цирке Фламиния при громадном стечении плебеев и всех сословий. Народный трибун обвинял не только Марцелла, но и всю знать. Вследствие ее коварства и медлительности Ганнибал уже десятый год владеет Италией, как провинцией, и дольше прожил здесь, чем в Карфагене; римский народ уже пользуется плодами продления власти Марцеллу: его дважды разбитое войско расположилось на летнюю лагерную стоянку в Венузии. Эту речь народного трибуна Марцелл до такой степени уничтожил, напомнив о своих подвигах, что не только предложение о лишении его власти было отвергнуто, но на следующий день все центурии с замечательным единодушием избрали его консулом; товарищем ему был назначен занимавший тогда должность претора Тит Квинкций Криспин. На следующий день преторами были избраны: Публий Лициний Красс Богатый, верховный понтифик; Публий Лициний Вар, Секст Юлий Цезарь и Квинт Клавдий Фламин.

Во время самих комиций государство было встревожено отпадением Этрурии. Гай Кальпурний, который управлял этой провинцией в качестве пропретора, письменно донес, что зачинщиками в этом деле были арретинцы. Вследствие этого был немедленно послан туда предназначенный в консулы Марцелл, чтобы он на месте ознакомился с положением дел и, если признает его заслуживающим внимания, вызвал войско и перенес войну из Апулии в Этрурию. Эта мера напугала этрусков, и они успокоились.

Тарентинские послы, пришедшие просить мира с сохранением свободы и их законов, получили от сената ответ, что они должны явиться в Рим тогда, когда возвратится консул Фабий.

В этом году были отпразднованы Римские игры и Плебейские – и те и другие по одному дню. Курульными эдилами были: Луций Корнелий Кавдин и Сервий Сульпиций Гальба, а плебейскими – Гай Сервилий и Квинт Цецилий Метелл. Относительно Сервилия[929]929
  Относительно Сервилия… – Сервилий или его отец перешли в сословие плебеев; это ясно из того, что его дед был патрицием, так как он два раза, в 252 и 248 годах до н. э., был консулом, причем его товарищ по службе был из плебеев.


[Закрыть] говорили, что он не по праву занимал прежде должность народного трибуна, а теперь занимает должность эдила, так как было достоверно известно[930]930
  …было достоверно известно… – Рассказываемое ниже обстоятельство не может служить основанием мнения о незаконности выбора Гая Сервилия в плебейские эдилы, а ранее – в трибуны.


[Закрыть], что его отец, о котором в продолжение десяти лет полагали, что он, будучи одним из триумвиров, назначенных для раздела общественных полей, был убит бойями у Мутины, жив и находится во власти врагов.

22. В одиннадцатый год Пунической войны [208 г.] в отправление обязанностей консулов вступили Марк Марцелл (в пятый раз, если считать и то его консульство, в которое он не вступил, будучи не надлежаще избранным) и Тит Квинкций Криспин. Тому и другому была назначена провинцией Италия и обе армии консулов предыдущего года – третья армия находилась тогда в Венузии под начальством Марцелла, – причем из трех армий консулы должны были выбрать по своему желанию две, а третью передать тому, кому достанутся Тарент и Саллентинская область. Остальные сферы деятельности были распределены так: городская претура была поручена Публию Лицинию Вару, Публию Лицинию Крассу, верховному понтифику, – заведование делами чужеземцев; кроме того, он поступал в распоряжение сената; Сексту Юлию Цезарю – управление Сицилией, Квинту Клавдию Фламину – Тарент. Квинту Фульвию Флакку была продлена власть на год с тем, чтобы он с одним легионом занимал провинцию Капую, в которой до этого времени находился претор Тит Квинкций. Была также продлена власть и Гаю Гостилию Тубулу – он на правах пропретора должен был, имея в своем распоряжении два легиона, сменить Гая Кальпурния в Этрурии – и Луцию Ветурию Филону, чтобы он в качестве пропретора управлял Галлией, тою же провинцией, с теми же двумя легионами, с которыми он занимал ее как претор. Относительно Гая Аврункулея, который, будучи претором, управлял провинцией Сардинией с двумя легионами, состоялось такое же постановление сената, как и относительно Луция Ветурия: по решению сената внесено было предложение к народу о продлении его власти; для защиты этой провинции Аврункулей получил еще 50 кораблей, которые должен был прислать из Испании Публий Сципион. Точно также Публию Сципиону и Марку Силану сенат назначил на год управление Испанией, каждому своей провинцией, и начальство над прежними войсками, причем Сципион получил приказ из 80 кораблей, часть которых он привел из Италии, часть захватил в Карфагене, отправить 50 в Сардинию, ввиду слухов, что в этом году в Новом Карфагене идут большие работы по вооружению флота и с помощью 200 кораблей они рассчитывают предпринять высадку на всех берегах Италии, Сицилии и Сардинии. Обязанности управления в Сицилии были распределены следующим образом: Сексту Цезарю дано было войско, сражавшееся при Каннах; Марку Валерию Левину – ему также была продлена власть на год – находившийся в Сицилии флот из 70 кораблей; к нему он должен был присоединить и те 30 кораблей, которые в предыдущем году стояли у Тарента. С этим флотом, состоявшим из 100 кораблей, он должен, если признает целесообразным, переправиться для опустошения в Африку. Продлена была власть и Публию Сульпицию, чтобы он с бывшим под его начальством до этого времени флотом охранял берега Македонии и Греции. Относительно двух легионов, которые стояли вблизи Рима, не было сделано никаких новых распоряжений. Необходимое пополнение войск было предоставлено произвести консулам. Таким образом, Римское государство охраняемо было в этом году двадцатью одним легионом. Городскому претору Публию Лицинию Вару было поручено исправить 30 старых военных кораблей, находившихся в Остии, и снабдить экипажем 20 новых кораблей, чтобы с этим флотом из 50 кораблей он мог защищать морской берег, соседний с городом Римом. Гай Кальпурний получил приказ не трогаться с войском от Арретия иначе, как по прибытии заместителя его; равным образом и Тубулу приказано неусыпно следить, чтобы союзники не затеяли какого-нибудь нового мятежа.

23. Преторы отправились в свои провинции, а консулов задерживали религиозные сомнения, так как, вследствие получения известий о нескольких чудесных знамениях, трудно было ожидать счастливых предзнаменований при жертвоприношениях. Из Кампании было получено сообщение, что в Капуе молния ударила в два храма, Фортуны и Марса, а также и в несколько гробниц; в Кумах – вот до какой степени пустое суеверие припутывает богов даже к самым ничтожным случаям! – в храме Юпитера мыши изгрызли золото; в Казине огромный рой пчел опустился на форум; было также сообщено, что и в Остии поражены молнией стена и ворота; в Цере – коршун влетел в храм Юпитера, а в озере у Вольсиний текла кровь. Вследствие этих чудесных знамений было назначено на один день молебствие. В продолжение нескольких дней были принесены в жертву крупные животные, но без благоприятных результатов, и долго примирение с богами не было достигнуто. Гибельные последствия предзнаменований обрушились на головы консулов без вреда для государства.

Игры в честь Аполлона были устроены в первый раз городским претором Публием Корнелием Суллой во время консульства Квинта Фульвия и Аппия Клавдия [212 г.]; с этого времени устраивали их и все последующие городские преторы; но обет давался только на один год, и игры происходили не в определенный день. В этом году на город Рим и страну обрушилась чума, которая, однако, проявлялась не столько в форме смертельной, сколько в форме продолжительной болезни. По причине этой болезни на всех перекрестках по городу были совершены молебствия, и городской претор Публий Лициний Вар получил приказание предложить народу законопроект, чтобы дан был обет совершать игры в честь Аполлона на вечные времена в назначенный день. Он сам первый дал такой обет и праздновал их за три дня до квинтильских нон. Этот день и на будущее время остался как день празднества.

24. Известия об арретинцах с каждым днем получались все серьезнее, и это обстоятельство все более и более беспокоило сенаторов. Вследствие этого письменно было сообщено Гаю Гостилию, чтобы он более не откладывал и тотчас взял заложников от арретинцев; за ними в Рим был послан с правами главнокомандующего Гай Теренций Варрон. По прибытии его Гостилий тотчас приказал одному легиону, который стоял лагерем перед городом, вступить в город и на удобных местах расположил посты; затем он призвал сенаторов на форум и потребовал заложников. Сенаторы просили два дня на размышление, но он объявил им: или пусть они сами представят заложников, или он на следующий день возьмет заложниками всех детей сенаторов. Вслед за этим он приказал военным трибунам, префектам союзников и центурионам охранять ворота, чтобы ночью никто не вышел из города. Это распоряжение было исполнено слишком медленно и небрежно: семь знатнейших сенаторов, прежде чем были размещены у ворот караулы, до наступления ночи бежали вместе с детьми. На следующий день на рассвете, когда стали созывать на форум сенат, их отсутствие заметили и имущество их было продано, а у остальных сенаторов были взяты в качестве заложников их дети, числом сто двадцать, и переданы Гаю Теренцию, чтобы везти их в Рим. А он возбудил в сенате большие опасения, чем прежде. Вследствие слухов, будто в Этрурии готовится восстание, Гай Теренций получил приказание вести в Арретий один из двух городских легионов в качестве гарнизона этого города, а Гай Гостилий должен был с остальным войском обойти всю провинцию и быть на страже, чтобы не дать удобного случая осуществиться стремлению жителей к перевороту. Как только Гай Теренций вступил с легионом в Арретий, он потребовал от должностных лиц ключи от городских ворот; а когда они заявили, что никак не найдут их, то он, будучи убежден, что они умышленно скрыты, а не затеряны вследствие небрежности, ко всем воротам приказал сделать новые ключи и принял все меры, чтобы все находилось в его власти; а Гостилия настоятельно предостерегал только в том случае надеяться, что этруски не затеют бунта, если он предупредит всякую возможность к тому.

25. Вслед за тем в сенате в присутствии Фабия рассмотрение дела о тарентинцах вызвало много споров, причем он сам защищал тех, которых смирил оружием, между тем как другие относились к ним враждебно и большинство их вину приравнивало к вине кампанцев и требовало для них равного наказания. Постановление сената состоялось согласно с мнением Мания Ацилия: город должен охраняться гарнизоном; все жители Тарента должны оставаться внутри городских стен, а все дело должно быть снова доложено сенату тогда, когда положение в Италии станет более спокойным. Не меньший спор вызвало дело о Марке Ливии, начальнике тарентинской крепости: одни требовали, чтобы сенат в своем постановлении выразил порицание ему, так как вследствие его оплошности Тарент был передан врагу; другие требовали награды для него, так как он в продолжение пяти лет охранял крепость и только старанием его одного оказалось возможным взять Тарент обратно. Третьи держались средины между этими двумя мнениями, утверждая, что выразить порицание Ливию – дело не сената, а цензоров. Того же мнения был и Фабий, однако он присовокупил, что возвращение Тарента является действительно заслугой Ливия, как указывали в сенате все его друзья: ведь не пришлось бы брать снова Тарента, если бы он раньше не был потерян.

Один из консулов, Тит Квинкций Криспин, с подкреплением отправился в Луканию к войску, которое было до этого времени под начальством Квинта Фульвия Флакка. Марцелла же все еще задерживали в Риме то те, то другие закравшиеся в его душу сомнения религиозного характера; в том числе во время Галльской войны у Кластидия он дал обет построить храм Чести и Храбрости; но освящению его мешали понтифики, говоря, что неправильно один храм посвящать двум божествам, потому что, если его поразит удар молнии или случится в нем какое-нибудь другое знамение, то трудно будет умилостивить божество, – нельзя-де будет знать, кому из двух должна быть принесена жертва, так как ритуал допускает принесение одной жертвы только двум определенным божествам. Таким образом, поспешно был выстроен храм также и в честь Храбрости, но эти храмы все же не были освящены самим Марцеллом. Тогда только Марцелл отправился с подкреплениями к войску, которое в предыдущем году оставил в Венузии.

Так как, по мнению Криспина, взятие Тарента доставило Фабию большую славу, то он начал осаду Локр в земле бруттийцев и вытребовал предварительно из Сицилии всякого рода осадные орудия и машины; оттуда же были вытребованы и корабли для осады части города, лежащей у моря. Однако осада этого города была снята, потому что Ганнибал придвинул свои войска к Лацинию и шла молва, что другой консул, с которым Криспин желал соединиться, уже двинулся со своим войском от Венузии. Ввиду этого он возвратился из земли бруттийцев в Апулии, и оба консула расположились лагерем на расстоянии друг от друга менее трех тысяч шагов. В эту же местность прибыл и Ганнибал, после того как война была отвлечена от Локр. Здесь оба консула, жаждавшие битвы, почти ежедневно выстраивали войска в боевой порядок, будучи вполне уверены, что война может быть окончена, если враг решится сразиться с двумя соединенными консульскими армиями.

26. Ввиду того что в предыдущем году Ганнибал дважды вступал в сражение с Марцеллом, причем остался победителем и был побежден, так что, в случае нового сражения с Марцеллом же, у него не было основания ни питать надежду, ни ощущать страх, он полагал, что он во всяком случае не так силен, чтобы противостоять двум консулам. Потому он обратился исключительно к обычным своим уловкам и искал места для засад. Однако между войсками обоих лагерей происходили легкие стычки с переменным счастьем. Консулы полагали, что таким образом может пройти лето, почему они, признавая все же возможной осаду Локр, отправили письмо к Луцию Цинцию, чтобы он с флотом переправился из Сицилии к Локрам; вместе с тем, чтобы возможно было осаждать стены города и с суши, приказали вести туда часть гарнизона из Тарента. Узнав об этом плане от каких-то жителей Фурий, Ганнибал послал отряд занять дорогу к Таренту. Здесь, у подножия Петелийского холма, были тайно помещены 3000 всадников и 2000 пехотинцев; на них натолкнулся римский отряд, шедший без всяких разведок; здесь было убито до 2000 воинов, около 1500 живыми взято в плен; остальные рассеялись по полям и гористым и лесистым местам и возвратились в Тарент.

Между карфагенским и римским лагерем находилась покрытая лесом возвышенность. Вначале она не была занята ни теми ни другими, так как римляне не знали, какова та часть, которая обращена была к лагерю врагов, Ганнибал же считал ее более удобной для засад, чем для лагеря. Имея это в виду, он послал туда ночью несколько отрядов нумидийской конницы и скрыл их на этой лесистой возвышенности; днем ни один из них не показывался из места стоянки, чтобы издали не заметили ни оружия, ни их самих.

В римском лагере все громко заявляли, что необходимо занять эту возвышенность и воздвигнуть на ней укрепление: если ее займет прежде Ганнибал, враг будет как бы на шее. Эти заявления повлияли на Марцелла, и он сказал своему товарищу: «Отчего бы нам не отправиться для разведку самим, с небольшим числом всадников? Исследование местности даст возможность выработать более определенный план действий». Криспин согласился, и они отправились с 220 всадниками, из которых 40 были фрегелланцы, а остальные этруски. Сопровождали их военные трибуны Марк Марцелл, сын консула, Авл Манлий и два префекта союзников – Луций Аррений и Маний Авлий. У некоторых историков сохранилось известие, что в этот день приносил жертву консул Марцелл и у первого животного, принесенного в жертву, была найдена печень без верхушки, а у второго все оказалось в порядке, верхушка казалась даже увеличенною. Предсказатель, конечно, не был доволен тем, что вслед за внутренностями, увечными и предвещающими недоброе, оказались внутренности чересчур благоприятные.

27. Но Марцелл был охвачен таким сильным желанием сразиться с Ганнибалом, что никогда не считал лагерь врагов достаточно близким к римскому лагерю. И теперь, выходя из-за вала, он дал знак воинам стоять каждому на своем месте и быть готовыми к выступлению вслед за ним, на тот случай, если холм, на осмотр которого они отправляются, будет признан удобным.

Перед лагерем находилась небольшая равнина; отсюда на холм вела дорога, которая была со всех сторон открыта и видна. Нумидийский лазутчик, доставленный совсем не потому, чтобы враги надеялись на такую удачу, а на случай, если можно будет захватить в плен римских воинов, которые разбредутся и отойдут на большое расстояние от своего лагеря за фуражом или дровами, дает знак своим явиться в одно время с обеих сторон. Те нумидийцы, которым нужно было броситься на римлян со стороны горного хребта, появились не прежде, чем сделали обходное движение другие, которые должны были отрезать дорогу с тыла. Тогда нумидийцы поднялись со всех сторон и с криком напали на римлян. Консулы находились в долине, так что не могли ни подняться на вершину, занятую врагом, ни возвратиться назад, так как были отрезаны с тыла. Сражение могло затянуться надолго, если бы этруски не обратились первыми в бегство и тем самым не навели паники на остальных. Но не оставили битвы покинутые этрусками фрегелланцы до тех пор, пока консулы, оставаясь невредимыми, ободряли их и своим личным участием в сражении поддерживали присутствие духа. После же того как они увидели, что оба консула ранены, причем Марцелл, пронзенный копьем, замертво упал с лошади, тогда и сами они – их осталось весьма немного – с консулом Криспином, получившим две раны от неприятельских дротиков, и с молодым Марцеллом, тоже раненым, обратились в бегство. Здесь же погиб военный трибун Авл Манлий, а из двух префектов союзников – Маний Авлий был убит, а Аррений взят в плен. Живыми попались в руки врагов 5 консульских ликторов, а остальные были или убиты, или убежали вместе с консулом; из всадников отчасти во время битвы, отчасти во время бегства погибло 43 человека, а 18 взято в плен. В лагере поднялся шум, надо-де идти на помощь консулам, как вдруг видят, что консул и сын другого консула, оба раненые, и незначительные остатки участников несчастной рекогносцировки возвращаются к лагерю. Смерть Марцелла была достойна сожаления, как по другим причинам, так и потому, что он, вопреки своему возрасту – ведь ему было уже более шестидесяти лет – и благоразумию старого полководца, так неосмотрительно подверг такой большой опасности себя, своего товарища и почти все государство.

Много мне пришлось бы ходить вокруг да около одного предмета, если бы я пожелал разобраться во всех разноречивых известиях, передаваемых историками о смерти Марцелла. Оставляя в стороне других, Целий трояко излагает ход дела: сначала так, как передан он народной молвою, протом как он описан в хвалебной речи сына, который участвовал в этом деле, наконец, как результат своих собственных тщательных исследований. Впрочем, при всем разногласии молвы, большинство, однако, передает, что Марцелл вышел из лагеря для рекогносцировки, и все – что он был окружен вследствие засады.

28. Полагая, что враги находятся в большом страхе вследствие смерти одного консула и раны другого, Ганнибал, чтобы не пропустить какого-нибудь удобного момента, тотчас переносит лагерь на холм, где происходила битва. Здесь он нашел тело Марцелла и похоронил его. Криспин, потерявший присутствие духа вследствие смерти своего товарища и своей раны, среди тишины наступившей ночи выступил из лагеря и, достигнув ближайших гор, расположился лагерем на возвышенном и защищенном со всех сторон месте. Тут оба полководца обнаружили находчивость: один – стараясь воспользоваться хитростью, а другой – отвратить ее. Ганнибалу вместе с телом Марцелла достался и перстень его. Опасаясь, как бы Пуниец не ввел кого-нибудь в обман при помощи находившейся на этом перстне печати, Криспин послал в ближайшие окрестные города вестников сообщить, что товарищ его убит и неприятель завладел его перстнем; поэтому пусть они не верят ничему, что написано от имени Марцелла. Едва только такой посол консула пришел в Салапию, как было получено письмо Ганнибала, составленное от имени Марцелла, в котором сообщалось, что в следующую за этим днем ночь он придет в Салапию; войска тамошнего гарнизона пусть будут наготове, если представится необходимость в их содействии. Начальники Салапии поняли обман и, полагая, что Ганнибал ищет удобного случая сильно наказать их не только за их отпадение от него, но и за избиение его всадников, отослав обратно вестника (он был римский перебежчик), чтобы воины могли сделать без свидетеля желаемые приготовления, располагают по стенам и на удобных местах города отряды граждан; караулы и посты на эту ночь они расставляют с особенным вниманием; около ворот, к которым, по их мнению, должен был прийти враг, помещают самую отборную часть гарнизона.

Ганнибал подступил к городу около четвертой стражи. Первые ряды составляли римские перебежчики, имевшие римское оружие. Все они говорили по-латыни и, как только подошли к воротам, вызывают стражей и приказывают отворить ворота, заявляя, что здесь находится консул. Сторожа, как будто разбуженные их криком, подняли тревогу, засуетились и старались открыть ворота, которые были заперты, так как решетка была спущена; ее-то они частью расшатывают при помощи рычагов, частью поднимают на веревках на такую высоту, что можно было выпрямившись пройти под нею. Едва открылся достаточно свободный проход, как перебежчики наперегонки устремляются через ворота в город. Но лишь только их прошло в город около шестисот человек, решетка с большим шумом упала, так как веревка, на которой она держалась, была опущена. Тогда одна часть гарнизона Салапии нападает на перебежчиков, которые, прибыв с похода, беспечно несли оружие за плечами, как обычно среди мирных граждан, а другая, бросая с башни над этими воротами и со стен камни, колья и дротики, отражает неприятеля.

Так ушел оттуда Ганнибал, сам попавшийся в свои собственные сети, и отправился к Локрам, чтобы освободить этот город от осады, – его с особым напряжением осаждал Гай Цинций при помощи осадных сооружений и метательных орудий всякого рода, привезенных из Сицилии. Уже Магон почти не верил в возможность удержать город за собой и защитить его, как вдруг, вследствие известия о смерти Марцелла, для него блеснул первый луч надежды; вслед за этим получилось известие, что Ганнибал, выслав вперед нумидийскую конницу, и сам следует с отрядом пехоты с возможною скоростью. Поэтому, как только он узнал по данному со сторожевых башен знаку о приближении нумидийцев, тотчас, открыв ворота, и сам с ожесточением устремился на врага. Вначале битва оставалась нерешительной не столько потому, чтобы силы противников были равны, сколько потому, что Магон внезапно сделал вылазку. Но затем неожиданно подошли нумидийцы, и римлянами овладел такой страх, что они, покинув разного рода осадные сооружения и машины, которыми громили стены, в беспорядке обратились в бегство по направлению к морю и кораблям. Таким образом прибытие Ганнибала освободило Локры от осады.