Текст книги "История Рима от основания Города"

41. На это царь отвечал: «Дело мое было бы правым, если бы оно разбиралось справедливыми судьями; но мне предстоит вести его перед лицом обвинителей, которые в то же время являются и судьями. Из всех обвинений, выставленных против меня, одни такого рода, что я, пожалуй, могу гордиться ими, в других я, не кресная, сознаюсь, третьи, как голословно предъявленные, могут быть опровергнуты голословным же отрицанием. И действительно, если бы я ныне на основании ваших законов предстал перед вами в качестве подсудимого, то в чем именно могли бы упрекнуть меня брундизийский доносчик или Евмен без того, чтобы не оказаться при этом скорее клеветниками, чем справедливыми обвинителями? Разумеется, ни Евмен, неприятный столь многим по своим общественным и частным отношениям, ни в ком другом не имел врага, как только во мне, ни я не мог найти более подходящего помощника для преступных услуг, чем Раммий, которого я никогда до того времени не видел и вряд ли хотел увидеть. Я обязан также дать отчет о фиванских послах, которые, как известно, погибли во время кораблекрушения, и об умерщвлении Арфетавра, причем в последнем случае меня обвиняют лишь в том, что его убийцы ушли в изгнание в мое государство. Против несправедливости такого обвинения я готов не протестовать лишь в том случае, если и вы признаете себя подстрекателями к преступлениям, за которые осуждены все изгнанники, какие только нашли себе убежище в Италии или в Риме. Если же вы и все другие народы не согласитесь с этим, то и я присоединюсь к прочим. Да и в самом деле, что за польза отправлять кого-нибудь в изгнание, раз изгнанник нигде не найдет убежища? Несмотря на это, лишь только вы напомнили мне о пребывании в Македонии убийц Арфетавра, я велел отыскать их и удалить из царства, навсегда запретив им вступать в мои владения. И это ставится мне в упрек, как подсудимому, который должен оправдываться; другие же обвинения, выставленные против меня как царя, а также обвинения в нарушении существующего между нами договора, требуют еще разъяснения. Итак, если в договоре сказано, что мне не разрешается защищать себя и государство даже в том случае, если кто-либо нападет на меня, то я должен сознаться в нарушении договора, так как я с оружием в руках защищался против Абрупола, союзника римского народа; если же такая защита разрешена была договором и если международным правом установлено отражать вооруженное нападение оружием, то что же, наконец, мне следовало делать, когда Абрупол опустошил границы моего государства до Амфиполя, увел в плен большое число свободных людей и невольников и угнал много тысяч голов скота? Неужели я должен был сидеть сложа руки и терпеть, пока он с оружием в руках вторгнется в Пеллу и в мой дворец? Но, возразят мне, я вел с ними законную войну, только не следовало побеждать его и затем не подобало ему подвергаться и участи, какая обыкновенно выпадает на долю побежденных. Если испытал эту участь я, подвергшийся нападению, то как может жаловаться на это виновник войны? Равным образом я не буду оправдываться и в том, римляне, что оружием наказал долопов, так как, если я поступил и не по заслугам их, то все же по праву: будучи отданы моему отцу по вашему решению, они принадлежали к моему государству и находились в моей власти. А если бы мне и следовало оправдываться в этом, то ни вы, ни союзники, ни даже те, которые вообще не одобряют жестоких и несправедливых мер, хотя бы относительно невольников, не могут считать, что моя жестокость с долопами превысила справедливость: они до такой степени бесчеловечно убили Евфранора, поставленного мной начальником над ними, что смерть была для него наиболее легким из страданий.

42. А когда я оттуда двинулся далее, чтобы побывать в Ларисе, Антроне и Птелее, то, находясь вблизи Дельф, отправился в этот город с намерением принести жертву и выполнить давно уже данные обеты. Чтобы усилить обвинение против меня, прибавляют, что я явился туда с войском; разумеется, для того, чтобы овладевать городами и вводить гарнизоны в крепости, как я теперь жалуюсь на такой образ действий с вашей стороны. Созовите на совет те греческие государства, через которые я шел, и если кто-нибудь из них пожалуется на какую-либо несправедливость со стороны какого-нибудь моего воина, то я не стану протестовать против предположения, будто я, под предлогом жертвоприношения, имел другое намерение. Далее, мы послали подкрепления этолийцам и византийцам, а с беотийцами заключили дружественный союз. Как бы то ни было, но об этом я не только сообщал через моих послов, но даже неоднократно получал за подобные поступки прощение от вашего сената, где моими судьями были некоторые и не такие справедливые люди, как ты, Квинт Марций, в котором я встретил унаследованного от отца друга и гостеприимца. Но в это время не прибыл еще в Рим обвинитель Евмен, с целью своей клеветой и извращением истины бросить тень подозрения и возбудить ненависть против меня, а также попытаться убедить вас в том, что, пока будет существовать Македония, Греция не может пользоваться дарованной вами свободой. Явление это будет повторяться: вскоре найдется кто-нибудь такой, кто станет доказывать, что напрасно оттеснили Антиоха по ту сторону горного хребта Тавр и что гораздо опаснее Антиоха оказался для Азии Евмен; ваши союзники не могут успокоиться, пока столица его находится в Пергаме; это крепость, сооруженная над столицами соседних государств. Я уверен, Квинт Марций и Авл Атилий, что поставленное вами мне на вид или сказанное мною в свое оправдание будет понято соответственно настроению слушателей, и не столько важно то, что и с каким намерением я сделал, сколько то, как вы посмотрите на все случившееся. Я сознаю, что заведомо я ни в чем не провинился, а если и погрешил в чем-либо по необдуманности, то все это легко можно исправить и загладить теперь, после ваших указаний. По крайней мере я не совершил ничего непоправимого и вообще ничего такого, за что следовало бы мстить мне войною; или без основания распространилась между народами слава о вашей снисходительности и вашей серьезности, если вы беретесь за оружие и идете войной против союзных царей из-за таких причин, которые едва ли заслуживают жалобы и обвинения».

43. Марций, одобрительно выслушав ответ Персея, предложил ему отправить послов в Рим, так как признавал необходимым испробовать все средства и не пренебрегать хотя бы слабой надеждой на благоприятный исход дела. Затем состоялось совещание по поводу того, каким образом обеспечить безопасность послов во время путешествия. Хотя для этой цели необходимо было просить перемирия и хотя Марций желал этого и, вступая в переговоры, это именно и имел в виду, однако он согласился на просьбу Персея с трудом и лишь в виде большого одолжения. Перемирие было необходимо для римлян, так как в то время они ничего еще как следует не подготовили для войны – ни войска, ни вождя, между тем как Персей, если бы только его не ослепила ни на чем не основанная надежда на мир, при полной своей боевой готовности легко мог открыть военные действия в самое удобное для него и неблагоприятное для врагов время.

Тотчас по окончании переговоров римские послы, заручившись обещанием, что перемирие состоится, отправились в Беотию. Там уже начались волнения, так как некоторые из союзных народов, узнав о намерении римских послов выяснить, какому народу особенно не нравилось заключение союза с царем, отказались от участия в общем собрании беотийцев. Прежде всего их встретили еще на пути херонейские послы, затем фиванские, уверяя, что они не участвовали в собрании, в котором был заключен союз. Римляне, не дав никакого ответа, пригласили их следовать за собой в Халкиду. В Фивах возникло сильное напряжение из спора по другому вопросу. Партия беотийцев, побежденная на собрании для выбора беотарха, желая отомстить за нанесенную обиду, собрала большую толпу народа в Фивах и составила постановление не принимать в города беотархов. Тогда все изгнанники удалились в Феспии, где были беспрепятственно приняты; отсюда, вследствие наступившей уже перемены в настроении умов, они вызваны были обратно в Фивы и тут составили постановление, чтобы те двенадцать, которые созвали собрание, будучи частными лицами, были наказаны изгнанием. После этого новый претор, а именно Исмений, знатный и влиятельный человек, провел постановление, которым они заочно были приговорены к смертной казни. Осужденные бежали в Халкиду, а оттуда в Ларису к римлянам и тут выставили Исмения главным виновником заключения союза с Персеем. Из этого спора возникла борьба партий. Тем не менее к римлянам явились послы от обеих партий, а также изгнанники и обвинители Исмения и сам Исмений.

44. По прибытии послов в Халкиду власти разных городов, каждый по своему собственному решению, что особенно было приятно римлянам, уничтожили союз с Персеем и стали присоединяться к ним; Исмений считал справедливым, чтобы весь беотийский народ отдался под покровительство римлян. Из-за этого возник сильный спор, причем Исмений был бы убит изгнанниками и их приверженцами, если бы не бежал на трибунал послов. Даже в самих Фивах, столице Беотии, происходило большое волнение, так как одни склоняли граждан на сторону царя, другие – на сторону римлян; сюда явилась даже толпа народа из Коронеи и Галиарта, чтобы отстаивать постановление касательно союза с царем. Но благодаря твердости знатнейших граждан, указывавших народу, в подтверждение могущества и счастья Римского государства, на поражение Филиппа и Антиоха, толпа уступила, и решено было уничтожить союз с царем; вместе с тем те граждане, которые предложили заключить дружественный союз, отправлены были в Халкиду с целью дать удовлетворение римским послам и в то же время препоручить государство их защите. Марций и Атилий с удовольствием выслушали фиванцев и посоветовали как им, так и каждому народу отдельно отправить послов в Рим для возобновления дружественного союза; но прежде всего предложили возвратить изгнанников и собственным приговором осудили тех, которые посоветовали заключить союз с царем. Расторгнув таким образом Беотийский союз, чего они преимущественно и добивались, послы, вызвав в Халкиду Сервия Корнелия, отправились в Пелопоннес. Собрание для них состоялось в Аргосе; [обе стороны легко пришли к соглашению]: послы потребовали от ахейцев только одного – представить им тысячу воинов. Получив требуемое количество воинов, Марций и Атилий отправили их для защиты Халкиды на все время, пока римское войско переправится в Грецию. По окончании всех своих дел в Греции Марций и Атилий в начале зимы возвратились в Рим.

45. Примерно в то же время оттуда отправлено было посольство в Азии и на окрестные острова. Послов было трое: Тиберий Клавдий, Спурий Постумий и Марк Юний. Они разъезжали повсюду и уговаривали союзников принять сторону римлян в войне против Персея, и чем значительнее было государство, тем настойчивее добивались они его содействия в том предположении, что меньшие государства последуют примеру более могущественных. Наиболее влиятельными во всех отношениях считали родосцев, так как они, располагая флотом в сорок кораблей, сооруженными по совету Гегеселоха, могли оказать существенную помощь не только одним своим благорасположением, но и своими военными силами. Занимая высшую должность, именуемую у них притания[1218]1218
  Занимая высшую должность, именуемую у них притания… – Пританы – высшая должность во многих греческих городах западного побережья Малой Азии и близлежащих островов.


[Закрыть], он частыми речами привел родосцев к тому, что они, отказавшись от расчета на поддержку царей, неосновательность которого они неоднократно испытали, стояли за союз с римлянами как единственный в мире, на прочность которого можно было положиться благодаря могуществу и постоянству этого народа. Гегеселох говорил, что предстоит война с Персеем; для ведения ее римляне наверно потребуют такой же вооруженный флот, какой они недавно видели во время войны с Антиохом и раньше в войне с Филиппом; спешное же вооружение флота в такое время, когда его необходимо будет уже отправлять, поставит родосцев в затруднительное положение, если они теперь не приступят к починке кораблей и снабжению их моряками. И выполнить это следует тем старательнее, чтобы на деле опровергнуть обвинения, предъявленные Евменом. Родосцы, побужденные этими увещаниями, показали прибывшим римским послам вполне вооруженный флот из сорока кораблей и тем самым доказали, что они не выжидали приглашения. Таким образом, и это посольство много способствовало доброжелательному настроению умов в азиатских государствах. Только один Децимий возвратился в Рим без всякого результата и притом еще опозоренный подозрением в получении денег от иллирийских царьков.

46. После беседы с римлянами Персей возвратился в Македонию и отправил в Рим послов по поводу начатых с Марцием переговоров о заключении мира; кроме того [отправлены были] послы [с письмами] в Византий и на Родос. Письма эти ко всем были одинакового содержания, а именно: Персей сообщал, что он имел объяснение с римскими послами, причем все, что он слышал от послов и что сам говорил, представлено было в таком виде, что могло казаться, будто вся выгода прений была на его стороне. Родосцам послы прибавили еще и то, что Персей уверен в сохранении мира, так как он отправил в Рим послов по совету Марция и Атилия. Если же римляне вопреки договору будут продолжать возбуждать войну, то родосцы должны употребить все свое влияние и все усилия для того, чтобы добиться восстановления мира; а если их старания будут безуспешны, то следует позаботиться о том, чтобы власть и господство над всем светом не достались одному только народу; это весьма важно как для всех народов вообще, так в особенности для родосцев, потому что они более выдаются своим положением и силой среди других государств; если, кроме Рима, некуда будет обратить свои взоры, то все окажутся в рабском подчинении. Письмо Персея и слова послов выслушаны были весьма благосклонно, но не произвели никакой перемены в настроении умов: влияние лучшей партии становилось сильнее. Согласно с решением народного собрания послам был дан такой ответ: родосцы желают мира, но, если возгорится война, пусть царь не надеется на них и не требует от них ничего такого, что могло бы нарушить их давнишнюю дружбу с римлянами, приобретенную многими значительными услугами в мирное и военное время. На обратном пути с Родоса послы посетили также города Беотии: Фивы, Коронею и Галиарт, которые, как думали послы, против воли вынуждены были отказаться от союза с царем и присоединиться к римлянам: фиванцы остались непоколебимыми, хотя они несколько и сердились на римлян за осуждение их начальников и за возвращение изгнанников. Что же касается жителей Коронеи и Галиарта, то они, в силу какой-то врожденной любви к царям, отправили послов в Македонию просить войска, чтобы иметь возможность защитить себя от чрезмерного высокомерия фиванцев. Посольству этому Персей ответил, что в настоящее время, вследствие заключения перемирия с римлянами, он не может прислать войска, однако советует им защищаться от оскорблений фиванцев собственными силами, насколько это возможно, но так, чтобы не дать римлянам повода излить на них свой гнев.

47. По возвращении в Рим Марций и Атилий доложили в заседании сената, происходившем на Капитолии, об исполнении возложенного на них поручения, причем особенно хвастались тем, что, заключив перемирие и подав ложную надежду на мир, они провели Персея. Царь, по их словам, был настолько хорошо подготовлен к войне во всех отношениях, что легко мог занять все удобные стратегические пункты раньше, чем римское войско переправилось бы в Грецию, между тем как у них ничего не было готово; а так как он принял перемирие на некоторый срок, то борьба будет равной: он начнет войну нисколько не более готовым, римляне же обеспечат себя наилучшим образом во всех отношениях. Равным образом они ловко расторгли союз беотийцев, лишив их возможности с общего согласия соединиться с македонянами. Большинство членов сената одобрили такой образ действий как в высшей степени разумный, но старые сенаторы, которые помнили прежние обычаи, заявляли, что в поступке этих послов они не узнают образа действий римлян. Предки вели войны, не прибегая ни к коварным средствам и ночным сражениям, ни к притворному бегству и неожиданному нападению на беспечного врага; они не гордились коварством в большей степени, чем истинной доблестью. Они, прежде чем вести войну, обыкновенно объявляли ее и иногда назначали даже время и место, где хотели сразиться. В силу той же честности сообщено было царю Пирру о враче, покушавшемся на его жизнь; по той же причине фалискам передан был связанным предатель детей. Таков истинно римский образ действий наших предков, непохожий на вероломство пунийцев и хитрость греков, у которых, может быть, считается более похвальным обмануть неприятеля, чем одолеть его открытой силой. Правда, иногда на первый случай можно достичь большего успеха хитростью, чем мужеством; но навсегда покорить возможно человека лишь в том случае, если вынудить у него признание, что он побежден не хитростью и не случайно, но в рукопашном бою, в справедливой и честной войне. Так высказались старейшие сенаторы, которым вовсе не нравилась эта новая мудрость; тем не менее одолела та часть сената, которая заботилась больше о полезном, чем о честном; таким образом первая миссия Марция была одобрена, а сам он снова отправлен был туда же, в Грецию с пентерами, причем предложено было ему и впредь действовать так, как он найдет наиболее выгодным для государства. Отправили также Авла Атилия занять Ларису в Фессалию, из опасения, как бы Персей, по истечении срока перемирия, не послал туда войско и таким образом не завладел столицей Фессалии. Для приведения в исполнение этого предприятия приказано было Атилию вытребовать у Гнея Сициния 2000 пехотинцев; крометого, Публию Лентулу, возвратившемуся из Ахайи, дано было 300 воинов италийского происхождения, чтобы он, пребывая в Фивах, старался удержать в своей власти Беотию.

48. Хотя, судя по этим приготовлениям, общее мнение было в пользу войны, однако решено было дать послам аудиенцию в сенате. Они повторили почти то же самое, что сказал и царь во время переговоров. С величайшим старанием, но весьма неправдоподобно – ведь дело было ясным – они опровергали обвинение в покушении на жизнь Евмена; остальное были одни только просьбы, которые выслушивались не с таким настроением, чтобы можно было допустить объяснение или ожидать перемены во мнении. Им было объявлено, чтобы они оставили Рим немедленно, а Италию в течение тридцати дней; затем консулу Публию Лицинию, которому досталась провинция Македония, предписано было назначить в возможно непродолжительном времени сбор войскам. Претор Гай Лукреций, которому поручено было главное начальство над флотом, отплыл от города с сорока пентерами, остальные же корабли, вышедшие из починки, решено было оставить у города – одни для одной, другие для другой цели. Претор послал вперед на пентере своего брата Марка Лукреция, приказав ему присоединиться в Кефаллении к флоту с полученными по договору от союзников кораблями: одною триремою из Регия, двумя из Локр и четырьмя от жителей города Урии. Лукреций направился вдоль берегов Италии и, обогнув крайний мыс Калабрии по Ионийскому морю, переправился в Диррахий. Здесь он нашел 10 легких судов, принадлежащих жителям Диррахия, 12 – жителям Иссы и 54 – царю Гентию. Все эти корабли он увел с собой, делая вид, будто он считает их приготовленными для римлян, и на третий день переправился на Коркиру, а оттуда в Кефаллению. Тем временем претор Гай Лукреций, отплыв из Неаполя и переправившись через пролив, прибыл на пятый день в Кефаллению. Здесь флот стал на якорь, ожидая и переправы сухопутного войска, и прибытия транспортных судов, потерявших строй и рассеявшихся по открытому морю.

49. Почти в то же время отбыл из Рима, одевшись в военный плащ, консул Публий Лициний, произнеся предварительно обеты на Капитолии. Обряд этот совершается всегда с большой пышностью и торжественностью, но он особенно обращает на себя всеобщее внимание, когда провожают консула при его выступлении против сильного и прославившегося счастьем или храбростью врага. Всех привлекает не только сознание долга, но и жажда зрелища, желание видеть своего полководца, распорядительности и благоразумию которого вверена охрана блага государства. Потом приходит на ум, какие случайности могут приключиться на войне, как сомнителен исход судьбы и общий жребий войны, какие бывают неудачи и удачи; какие поражения часто случаются вследствие неопытности и опрометчивости предводителей и, наоборот, какие удачные результаты давали благоразумие и храбрость. Кто из смертных может знать, каков ум консула, которого посылают на войну, какое у него счастье? Увидят ли они его в скором времени с победоносным войском в триумфе восходящим на Капитолий к тем же богам, от которых он уходит теперь, или эту радость они доставят врагам? Царю Персею, против которого предпринимался поход, придавал блеска, с одной стороны, македонский народ, прославившийся на войне, с другой – отец его Филипп, приобретший известность, кроме многих других удачных предприятий, также войной с римлянами. Наконец имя самого Персея, с тех пор как он вступил в управление государством, часто было упоминаемо всеми ввиду ожидания войны. С такими мыслями люди всех сословий провожали отъезжавшего консула. С ним были посланы два военных трибуна из бывших консулов – Гай Клавдий и Квинт Муций и три знатных юноши – Публий Лентул и два Манлия Ацидина: один – сын Марка Манлия, а другой – сын Луция Манлия. С ними консул отправился к войску в Брундизий и, переправившись оттуда со всеми военными силами, расположился лагерем около Нимфея, что в области аполлонийцев.

50. За несколько дней до этого Персей, узнав от возвратившихся из Рима послов, что у него отнята всякая надежда на мир, созвал военный совет, на котором возник продолжительный спор, так как высказаны были различные мнения. Одни признавали необходимым даже платить дань, если ее потребуют, или уступить часть владений, если вздумают наложить такое взыскание, одним словом, ради сохранения мира согласиться на все условия, а не отказываться от них и не доводить дела до того, чтобы подвергать такому серьезному риску себя и царство. Если-де обладание царством останется несомненным, то время может принести с собою много такого, что даст возможность не только наверстать потерянное, но даже сделаться страшным для тех, которых теперь страшишься сам. Впрочем, значительное большинство держалось более сурового мнения. Они утверждали, что какие бы уступки царь ни сделал, все-таки одновременно с этим придется отказаться от всего царства. Ведь римляне не нуждаются ни в деньгах, ни в земле, но им известно, что как вообще все человеческое, так и величайшие царства и державы подвержены многим случайностям. Римляне сломили могущество карфагенян и посадили им на шею весьма сильного соседа-царя[1219]1219
  …весьма сильного соседа-царя… – Т. е. Масиниссу.


[Закрыть]; Антиоха и его потомство оттеснили за хребет Тавра; остается одно только Македонское царство – близко подходящее своими границами к владениям римлян, которое легко может, по-видимому, возбудить в своих царях прежнее мужество, в случае если где-нибудь пошатнется счастье римского народа. Пока еще власть всецело в его руках, Персей должен решить, предпочитает ли он путем отдельных уступок потерять все свое могущество и, удалившись из своего царства, выпросить у римлян Самофракию или какой-нибудь другой остров, чтобы там, в качестве простого гражданина, пережив свое царствование, состариться в презрении и нищете, или с оружием в руках стать на защиту своего счастья и достоинства, или, как подобает храброму мужу, перенести любые неудачи, какие ему принесет война, или, оставшись победителем, освободить весь круг земной от владычества римлян. Ведь изгнание римлян из Греции не будет большим чудом, чем изгнание Ганнибала из Италии. И решительно непонятно, как это вяжется одно с другим – всеми силами бороться с братом, незаконно домогавшимся царства, и уступить чужеземцам свою благоприобретенную собственность. Наконец, при решении вопроса о войне и мире, предполагается, что все согласны в том, – как нет ничего позорнее без борьбы уступать свое государство, так нет ничего славнее ради достоинства и величия подвергнуть себя какой угодно участи.

51. Совещание это происходило в Пелле, в старинном дворце македонских царей. «Итак, – сказал Персей, – так как таково ваше решение, с доброй помощью богов, будем вести войну». Разослав предписания начальникам, он стянул все свои военные силы к Китию, городку Македонии; сам же с царственной пышностью принеся сто крупных жертвенных животных в жертву Минерве, называемой Алкидемой, отправился с царедворцами и отрядом телохранителей в Китий, где уже были в сборе все военные силы македонян и иноземные вспомогательные войска. Он расположился лагерем перед городом и выстроил на равнине всех воинов, общее число которых равнялось 43 000; почти половину этого числа составляли фалангиты под начальством Гиппия из Береи. Затем из числа всех щитоносцев было отобрано 2000 человек, отличавшихся физической силой и цветущим возрастом. Отряд этот, состоявший под начальством Леонната и Фрасиппа, эвлиестов[1220]1220
  …эвлиестов… – Слово, в котором заключается указание на место рождения Леонната и Фрасиппа.


[Закрыть], назывался агемой. Остальные щитоносцы, в числе 3000 человек, находились под командой Антифила из Эдессы. Пеонийцы из Парории и Парстримонии, соседних с Фракией мест, и агрианы, с присоединением к ним обитателей Фракии, также составили отряд приблизительно в 3000 человек. Их вооружил и собрал пеониец Дидас, убийца юного Деметрия. Далее было 200 вооруженных галлов под начальством Асклепиодота из Гераклеи, что в Синтии. Вольные фракийцы, в числе 3000 человек, имели собственного начальника; почти такое же количество критян следовало за своими вождями, Сузом из Фалазарны и Силлом из Кноса. Греческим отрядом в 500 человек, составленным из разнообразных народов, командовал лакедемонянин Леонид. Говорили, что он был царского рода и осужден на изгнание многочисленным собранием ахейцев за то, что у него найдены были письма к Персею. Над этолийцами и беотийцами, которые все вместе составляли не более 500 человек, начальствовал Ликон из Ахайи. Из перечисленных вспомогательных войск, смешанных из стольких народов и племен, составилось около 12 000 воинов. Из всей Македонии Персей набрал 3000 всадников. Туда же явился Котис, сын Севта, царь племени одрисов, с 1000 человек отборной конницы и почти с таким же числом пехоты. Таким образом, общее количество всего войска определялось в 39 000 пехотинцев и 4000 всадников. Точно известно, что таким сильным войском не располагал ни один царь Македонии, если не считать того войска, с которым Александр Великий переправился в Азию.

52. Шел двадцать шестой год с того времени, как Филипп получил просимый им мир. В течение всего этого времени Македония пользовалась спокойствием, и народилось поколение, большая часть которого созрела для военной службы, а благодаря незначительным войнам с пограничными фракийцами, не столько утомлявшим, сколько упражнявшим, молодые воины постоянно находились на службе. Равным образом продолжительные размышления сначала Филиппа, а потом и Персея о войне с Римом сделали то, что все было устроено и подготовлено. Выстроенные в боевом порядке войска некоторое время были передвигаемы, но не так, как это бывает при маневрах, а для того, чтобы не показалось, что они только стояли в вооружении. Затем Персей пригласил на сходку всех воинов в том же вооружении, каком были. Став на трибунале и имея около себя двух своих сыновей, из которых старший, по имени Филипп, приходился ему по рождению братом, а сыном лишь по усыновлению, а младший, по имени Александр, был родным сыном, – он воодушевлял воинов к войне, упоминая об обидах, нанесенных римлянами его отцу и ему самому. Он напомнил, что Филипп, будучи вынужден всевозможными недостойными поступками римлян возобновить войну, погиб во время приготовлений к войне; к нему, Персею, одновременно отправили послов и войска для занятия греческих городов. Затем римляне протянули всю зиму в мнимых переговорах под предлогом восстановления мира, чтобы таким образом получить время для приготовлений; и вот теперь идет консул с двумя римскими легионами, в каждом по 6000 человек пехоты и по 300 человек конницы, и с таким же почти количеством пеших и конных союзников. Если к этой армии прибавить вспомогательные войска царей Евмена и Масиниссы, то составится не более 27 000 человек пехоты и 2000 человек конницы. Познакомившись с силами неприятелей, пусть они обратят теперь внимание на свое войско, – насколько оно по количеству и качеству воинов превосходит вражеских новобранцев, наскоро набранных для этой войны, тогда как они с детства обучены военному искусству и долгое время практиковались и закалялись в стольких войнах. Вспомогательные войска римлян состоят из лидийцев, фригийцев и нумидийцев, а у мекедонян – из фракийцев и галлов, самых воинственных народов. Оружие у римлян такое, какое каждый бедный воин сам мог завести себе, македоняне же получили свое оружие из царского арсенала: оно приготовлено стараниями отца и на его средства. Римляне должны издалека подвозить провиант, подвергаясь всем случайностям на море, а он, Персей, не считая доходов от рудников, скопил деньги и заготовил запасы хлеба на десять лет. То, что необходимо было приготовить, все имеется в избытке благодаря милости богов и предусмотрительности царя. Надо только иметь храбрость, какую имели предки, которые, покорив всю Европу, переправились в Азию и там с оружием в руках открыли неведомые до того времени страны и перестали побеждать только тогда, когда Красное море[1221]1221
  …когда Красное море… – Здесь – Индийский океан.


[Закрыть] преградило им путь и уже нечего было покорять. Но теперь дело идет не об отдаленных странах Индии: судьба указала борьбу за обладание самой Македонией. Римляне, ведя войну с его отцом, прикрывались блестящим предлогом освобождения Греции, а теперь они открыто стремятся поработить Македонию, чтобы не было царя в соседстве с Римским государством и чтобы ни один прославившийся войнами народ не носил оружия. Ведь если желательно отказаться от войны и исполнить их приказания, то оружие, вместе с царем и царством, придется выдать надменным деспотам.

53. Если в продолжение всей его речи довольно часто слышались одобрительные клики, то теперь, при последних словах, раздавались громкие голоса одновременно негодования и угроз, а некоторые требовали, чтобы царь был мужественным; поэтому Персей закончил свою речь, и так как по слухам было известно, что римляне двинулись уже из Нимфея, то отдал приказание всем быть готовыми к выступлению. Затем, распустив собрание, он удалился, чтобы выслушать посольства от разных областей Македонии. А явились они все с тем, чтобы предложить доставлять, по мере сил и возможности, деньги и провиант, необходимые для ведения войны. Всем им была выражена благодарность, но предложенная помощь не была принята, и заявлено, что вполне достаточно царских запасов. Однако приказано было только поставить подводы для перевозки метательных орудий и заготовленных в огромном количестве метательных снарядов, а равно и других военных принадлежностей.