Текст книги "История Рима от основания Города"

41. (1) В подобных спорах прошло несколько дней, а тут распространился неведомо кем принесенный слух о смерти царя Птолемея, и оттого переговоры так и не завершились ничем. (2) Ни та, ни другая сторона не показала вида, что до нее этот слух дошел: Луций Корнелий, которому было поручено посольство к обоим царям, Антиоху и Птолемею, хотел улучить хоть немного времени для свидания с Птолемеем (3) и прибыть в Египет раньше, чем обозначатся какие-нибудь перемены при новом царе; Антиох же считал, что Египет будет принадлежать ему, если он захватит его немедленно. (4) Итак, отпустив римлян и оставив своего сына Селевка с сухопутными войсками отстраивать Лисимахию, как и было задумано, (5) Антиох со всем флотом отплыл к Эфесу. К Квинкцию были отряжены послы, дабы уверить его, что царь намерен добиваться новых условий союзного договора. А сам царь между тем вдоль побережья Азии прибыл в Ликию. В Патарах ему стало известно, что Птолемей жив, и он оставил намерение плыть в Египет, (6) но тем не менее отправился к Кипру. Когда он обогнул мыс Хелидоний, случился мятеж гребцов, ненадолго задержавший его в Памфилии, около реки Евримедонта. (7) Оттуда Антиох поплыл к устью реки Сара, но налетевшая страшная буря едва не потопила его со всем флотом. Многие корабли были разбиты, многие выброшены на берег, многие проглочены морем, так что с них никто не добрался до земли. (8) Там погибло множество людей, и не только безвестные толпы гребцов и воинов, но даже некоторые из видных друзей царя. (9) Не могло быть и речи о походе на Кипр, и, собрав то, что осталось после кораблекрушения, царь вернулся в Селевкию с меньшими силами, чем выступил из нее. Уже надвигалась зима, и потому он велел вытащить там корабли на сушу, а сам отправился на зимовку в Антиохию. В таком положении были дела царей.

42. (1) В тот год в Риме впервые были избраны триумвиры-эпулоны[3562]3562
  Коллегия жрецов-эпулонов (от лат. «эпулум» – «пир») ведала устройством пира Юпитеру во время Плебейских и Великих игр, а позднее и проведением некоторых церемоний.


[Закрыть]: Гай Лициний Лукулл, народный трибун, который и внес предложение учредить эту должность, Публий Манлий и Публий Порций Лека. Этим триумвирам было дано право носить окаймленную тогу, подобно понтификам. (2) У городских квесторов[3563]3563
  Квесторы – должностные лица, ведавшие казной (под контролем сената и консулов). В 421 г. до н. э. к двум «городским» квесторам прибавились еще двое для консульских войск (в I в. до н. э. число их достигло уже 20). Городские квесторы следили также за поступлением налогов и взысканием долгов граждан казне.


[Закрыть] Квинта Фабия Лабеона и Луция Аврелия в том году был большой спор со всеми жрецами. (3) Нужны были деньги, поскольку было решено выплатить частным лицам последнюю долю средств, предоставленных ими для войны[3564]3564
  См. выше: XXXI, 13, 2–9 и примеч. 65 к кн. XXXI.


[Закрыть]. (4) Квесторы стали требовать у авгуров и понтификов налог, который не был уплачен ими в годы войны[3565]3565
  Комментируя это место, Сэйдж ограничивается предположением, что речь здесь идет просто о неаккуратной выплате налога жрецами в беспокойные военные годы.


[Закрыть]. Тщетно взывали жрецы к народным трибунам – с них было взыскано за все годы, что они не платили. (5) В тот же год [196 г.] умерло двое понтификов, и на их место были избраны новые – консул Марк Марцелл на место Гая Семпрония Тудитана, погибшего претором в Испании, и Луций Валерий Флакк на место Марка Корнелия Цетега. (6) Почти что юношей умер и авгур Квинт Фабий Максим, еще не занимавший никакой государственной должности, – его место авгура в тот год оставалось не занятым.

(7) Затем консул Марк Марцелл провел выборы консулов. Были избраны Луций Валерий Флакк и Марк Порций Катон. Потом были выбраны преторами: Гней Манлий Вульсон, Аппий Клавдий Нерон, Публий Порций Лека, Гай Фабриций Лусцин, Гай Атиний Лабеон и Публий Манлий.

(8) В тот год курульные эдилы Марк Фульвий Нобилиор и Гай Фламиний распределили среди народа десять сотен тысяч мер пшеницы по два медных асса за меру. Ее привезли в Рим сицилийцы, чтобы оказать этим честь Гаю Фламинию и его отцу. (9) А Фламиний разделил благодарность со своим сотоварищем. Римские игры были проведены с блеском и повторялись целиком три раза. (10) Плебейские эдилы Гней Домиций Агенобарб и Гай Скрибоний Курион привлекли к суду народа многих откупщиков общественных пастбищ, трое из них были осуждены; на сумму уплаченных ими пеней построили святилище на острове Фавна[3566]3566
  Ср.: X, 23, 13; 47, 4 (там слово «пекуарии» переведено как «скотовладельцы»). Видимо, речь идет об арендаторах (или откупщиках) общественных пастбищ, допустивших какие-то злоупотребления.


[Закрыть]. (11) Два дня справлялись Плебейские игры, и по этому случаю был устроен пир.

43. (1) Консулы Луций Валерий Флакк и Марк Порций Катон в мартовские иды, в день их вступления в должность, доложили сенату о провинциях. (2) Отцы-сенаторы постановили, что коль скоро в Испании разгорается большая война, требующая и полководца-консула, и консульское войско, то пусть консулы либо по договоренности, либо жеребьевкой поделят между собой провинции Ближнюю Испанию и Италию. (3) Тот, кому достанется Испания, должен был взять с собой два легиона, пятнадцать тысяч латинских союзников и восемьсот конников, а также двадцать военных кораблей. (4) Другому консулу надлежит набрать два легиона – этих сил хватит, чтобы удерживать Галлию, поскольку воинский дух инсубров и бойев был сломлен в минувшем году. (5) По жребию Катону досталась Испания, Валерию – Италия. Затем жеребьевкой распределили провинции преторы: Гай Фабриций Лусции получил городскую претуру, Гай Атиний Лабеон – суд между гражданами и чужеземцами, Гней Манлий Вульсон – Сицилию, Аппий Клавдий Нерон – Дальнюю Испанию, Публий Порций Лека – Пизу, чтобы находиться в тылу у лигурийцев. Публий Манлий был послан в Ближнюю Испанию помощником консула. (6) Титу Квинкцию продлили власть еще на год и предоставили два легиона, ибо поведение Антиоха, этолийцев и даже лакедемонского тирана Набиса внушало опасения. В случае, если бы понадобилось эти легионы пополнить, консулам велено было провести набор и отправить набранных в Македонию. (7) Аппию Клавдию дозволено было набрать две тысячи пехоты и двести новых конников в дополнение к легиону, что был у Квинта Фабия. (8) Столько же пехоты и конницы было разрешено набрать Публию Манлию для Ближней Испании; ему дали легион – тот, что был под водительством претора Квинта Минуция. (9) Публию Порцию Леке, которому предстояло отправиться в Этрурию, в окрестности Пизы, было передано из галльской армии десять тысяч пехоты и пятьсот конников. В Сардинии власть была продлена Титу Семпронию Лонгу.

44. (1) Когда провинции были так распределены, консулам велено было, до того как они покинут город, справить в соответствии с решением понтификов священную весну[3567]3567
  Священная весна – согласно Фесту (519 L.), чрезвычайный способ умилостивить богов, бытовавший в древнейшей Италии: обет о принесении в жертву всего живого, что родится ближайшей весной. По Фесту, некогда обет включал в себя и человеческие жертвоприношения, замененные затем изгнанием всех родившихся тою весной, когда они повзрослеют (что подтверждается и косвенными данными). В этой связи Сэйдж обращает внимание на срок исполнения обета (данного после поражения у Тразименского озера – XXII, 9, 10 – через 21 год, хотя в данном случае речь шла только о принесении в жертву животных, родившихся в последнюю перед исполнением обета весну. Других примеров такого обета, прямо засвидетельствованных в источниках, нет.


[Закрыть]. (2) Обет о том дал претор Авл Корнелий Маммула по решению сената и повелению народа в консульство Гнея Сервилия и Гая Фламиния [217 г.], (3) исполнен он был двадцать один год спустя. В те же дни Гай Клавдий Пульхр, сын Аппия, был избран авгуром на место умершего в минувшем году Квинта Фабия Максима и посвящен в должность.

(4) Все и повсюду уже удивлялись тому, что войной, которую начала Испания, пренебрегают, но тут как раз пришло письмо от Квинта Минуция об успешном сражении с испанскими вождями Бударом и Бесадином под городом Турдой. Двенадцать тысяч врагов было перебито, Будар попал в плен, а остальные рассеялись и бежали. (5) Это письмо успокоило насчет Испании, откуда ждали тяжелой войны. Теперь все заботы сосредоточились на царе Антиохе, особенно после возвращения в Рим десяти послов. (6) Они сначала рассказали о переговорах с Филиппом и об условиях заключенного мира, а потом объявили, что угроза ничуть не меньшей войны исходит от Антиоха: (7) с огромным флотом и отменным сухопутным войском переправился он в Европу, и не отвлеки его пустая надежда вторгнуться в Египет, зародившаяся от еще более пустого слуха, скоро в Греции разразилась бы война. Не собираются уняться и этолийцы, племя, беспокойное по природе и разгневанное на римлян. (8) А в недрах Греции вырастает еще одно великое зло – Набис. Этот, пока лишь лакедемонский, тиран вскоре, если ему попустить, станет всегреческим и сравнится алчностью и жестокостью со всеми печально знаменитыми тиранами. (9) Стоит только ему завладеть Аргосом, этим ключом к Пелопоннесу, – и тогда, с уходом в Италию римских войск, окажется, что тщетным было освобождение Греции от Филиппа. Ведь царь, не говоря уж о прочем, был далеко, а вместо него господином Греции станет тиран, находящийся рядом.

45. (1) Все это говорилось наиболее уважаемыми людьми, которые к тому же исследовали все сами; (2) выслушав их, сенаторы сочли дела, связанные с Антиохом, более важными, но менее неотложными. Коль скоро царь пока удалился в Сирию, какова бы тому ни была причина, следует подумать о тиране. (3) Долго спорили, достаточно ли причин, чтобы объявить ему войну, или все, что касается Набиса Лакедемонского, следует оставить на усмотрение Тита Квинкция, (4) дабы он сделал, что сочтет отвечающим благу государства. На этом и согласились, полагая, что спешка или отсрочка тут не так уж важны для общего положения дел в государстве. (5) Важнее дознаться, как поведут себя Ганнибал и карфагеняне в случае войны с Антиохом.

(6) Люди из стана противников Ганнибала без конца писали своим высокопоставленным римским покровителям, каждый своему, будто Ганнибал шлет к Антиоху гонцов и письма, а к нему от царя тайно приезжали послы; (7) как некоторых диких зверей не укротить никаким искусством, так дух этого мужа неукротим и неусмиряем. Он недоволен тем, что в мирное время государство слабеет, от безделья впадает в спячку и проснуться может только от звона оружия. (8) Все это выглядело правдоподобным, и люди помнили о минувшей войне, которую он не только один вел, но и один разжег. Да еще и недавним своим поступком он восстановил против себя многих могущественных людей.

46. (1) В те времена в Карфагене господствовало сословие судей[3568]3568
  Имеются в виду, несомненно, так называемые «сто четыре» («совет ста четырех») – контрольный орган и высшая судебная инстанция в Карфагене, куда избирали по знатности рода (см.: Аристотель. Политика, 1273 б).


[Закрыть]; они были тем сильнее, что их должность была пожизненной – в ней те же самые люди оставались бессменно. (2) Имущество, доброе имя, сама жизнь каждого – все было в их власти. Если кто задевал кого-нибудь одного из их сословия, против него ополчались все; при враждебности судей на такого сразу находился и обвинитель. (3) И вот в обстановке необузданного владычества этих людей, пользовавшихся своими чрезмерными возможностями отнюдь не как подобает гражданам, Ганнибал был избран претором[3569]3569
  Опять-таки, несомненно, суфетом. Это – высшая должность в Карфагене (и других пунийских городах). Их избирали по двое на год, они созывали «сенат», и Ливий сам сравнивает их власть с консульской (XXX, 7, 5). Не в первый раз упоминается тут и «квестор» как должностное лицо, состоящее при суфетах (ср.: XXVIII, 37, 2 – о властях Гадеса). Хотя пунийский термин «суфет» встречается у Ливия несколько раз, здесь он пользуется латинским «претор». Еще один римский персонаж, появляющийся тут как карфагенский – это «виатор» («вестовой» – посыльный с полицейскими функциями).


[Закрыть]. (4) Он велел позвать к нему квестора, но тот пренебрег приказом, держа сторону противников Ганнибала, а кроме того, после квестуры он должен был перейти во всесильное сословие судей и потому надмевался в силу будущего могущества. (5) Сочтя это возмутительным, Ганнибал послал вестового, чтобы квестора схватить, а когда того привели на сходку, произнес обвинение не столько ему, сколько всем судьям, пред высокомерием и властью коих бессильны законы и должностные лица. (6) Заметив, что его речь слушают благосклонно и что надменность судей представляется опасной также и для свободы простых людей, он тотчас предложил и провел закон о том, (7) чтобы судьи выбирались на один год и никто не мог оставаться судьей два срока подряд. Насколько Ганнибал снискал этим расположение простого народа, настолько же уязвил он большую часть знати. (8) И еще в другом деле он, стараясь на общее благо, вызвал к себе вражду. Некоторая часть государственных сборов растрачивалась по нерадению, а еще часть присваивали и делили между собой некоторые знатные и облеченные властью люди. (9) Не хватало денег даже на ежегодную дань римлянам, и стало ясно, что частным лицам угрожает новый тяжкий налог[3570]3570
  В 191 г. до н. э. Карфаген предложил уплатить сразу все оставшиеся взносы (см.: XXXVI, 4, 7), из чего можно заключить, что реформы Ганнибала оказались успешными.


[Закрыть].

47. (1) Ганнибал сначала разузнал, какие существуют пошлины в гаванях и на суше, чего ради они взимаются, какая их часть уходит на покрытие обычных государственных нужд и сколько расхищается казнокрадами. (2) Затем он объявил на сходке, что по взыскании недостающих сумм государство окажется достаточно состоятельным, чтобы платить дань римлянам, не прибегая к налогу на частных лиц, и сдержал обещание.

(3) Вот тогда-то люди, столько лет кормившиеся казнокрадством, взъярились, как будто у них отняли свое, а не наворованное, и принялись натравливать на Ганнибала римлян, которые и сами искали повода дать волю своей ненависти. (4) Публий Сципион Африканский долго сопротивлялся: он считал, что не подобает народу римскому подписываться под обвинениями[3571]3571
  Это слово употреблено здесь как технический термин.


[Закрыть], исходящими от ненавистников Ганнибала, унижать государство вмешательством в распрю у карфагенян. (5) Достойно ли, не довольствуясь тем, что Ганнибал побежден на войне, уподобляться доносчикам, подкреплять присягой напраслину, приносить жалобы? (6) И все-таки верх одержали те, кто настоял, чтобы в Карфаген были отправлены послы с извещением тамошнему сенату о сговоре Ганнибала с царем Антиохом и об их замысле разжечь войну. (7) Послов было трое – Гней Сервилий, Марк Клавдий Марцелл и Квинт Теренций Куллеон. Прибыв в Карфаген, они по наущению недругов Ганнибала велели на расспросы о цели приезда отвечать, (8) что явились они для разрешения спора карфагенян с нумидийским царем Масиниссой. (9) Все в это поверили – один только Ганнибал не дал себя обмануть и понял, что римлянам нужен он: условием мира для карфагенян будет продолжение непримиримой войны против него одного. (10) Итак, он решил покориться обстоятельствам и своей судьбе. Заранее приготовив все для бегства, он провел день на форуме, дабы отвести возможные подозрения, а с наступлением сумерек вышел в том же парадном платье к городским воротам в сопровождении двух спутников, не догадывавшихся о его намерениях.

48. (1) Кони были наготове в назначенном месте. Ночью Ганнибал пересек Бизакий (так карфагеняне называют некую область)[3572]3572
  Бизакий – область к югу и юго-востоку от Карфагена. Упоминаемый «замок» (собств. «башня») – укрепленное имение.


[Закрыть] и на следующий день прибыл в свой приморский замок, что между Ациллой и Тапсом. (2) Там его ждал заранее снаряженный корабль с гребцами. Так покинул Ганнибал Африку, сокрушаясь больше об участи своего отечества, чем о собственной. (3) В тот же день он приплыл на остров Керкину[3573]3573
  Керкина (Керкена) – остров у восточного побережья Туниса (у Малого Сирта – совр. залив Габес). Тапс и Гадрумет – города на том же побережье севернее Керкины (и по обе стороны Малого Лептиса).


[Закрыть]. Там в гавани стояло несколько финикийских грузовых кораблей с товарами. Когда он сошел с корабля, все сбежались его приветствовать; любопытствующим он велел сказать, что отряжен посланником в Тир. (4) Его, однако, взяло опасение, как бы ночью какой-нибудь из этих кораблей не снялся с якоря и в Тапсе или Гадрумете не стало бы известно, что Ганнибала видели на Керкине. Тогда он приказал готовить жертвоприношение и велел пригласить корабельщиков и купцов, (5) а паруса с реями снять, чтобы на берегу устроить для пирующих тень, – ведь лето было в разгаре. (6) Пир в тот день дан был со всем великолепием, какое дозволяли средства и время, – он был многолюдным, пили много и до глубокой ночи. (7) Улучив момент, чтобы не быть замеченным кем-нибудь в гавани, Ганнибал вывел корабль в море. (8) Остальные пробудились ото сна лишь на другой день в тяжелом похмелье. Было уже поздно, да к тому же несколько часов они потеряли, возвращая оснастку на корабли, размещая и прилаживая ее.

(9) А в Карфагене перед домом Ганнибала собралось множество людей, привыкших его посещать. (10) Когда стало известно, что хозяина дома нет, на форуме собралась толпа людей, разыскивавших главу государства. Одни предполагали, что он бежал, как то и было на самом деле, (11) другие – что он убит из-за происков римлян, и это особенно возмущало толпу. На лицах людей выражались самые несходные чувства, как и бывает, когда государство расколото разногласиями, а граждане сочувствуют кто одной стороне, кто другой. Наконец пришла весть, что Ганнибала видели на Керкине.

49. (1) Римские послы изложили все в карфагенском сенате. Римским отцам-сенаторам достоверно известно, сказали они, что и в прошлом Филипп начал войну против римлян, подвигнутый к тому прежде всего Ганнибалом, (2) и ныне тот же Ганнибал шлет гонцов и письма к Антиоху и этолийцам – он замышляет подтолкнуть Карфаген к мятежу; а куда он сейчас бежал, как не к царю Антиоху? Не угомонится он, пока не втянет в войну весь мир. (3) И это не должно сойти ему с рук, если только карфагеняне хотят, чтобы римский народ поверил, что они ни к чему подобному не причастны, а Ганнибал действовал без их ведома и без согласия государства. (4) Карфагеняне ответили, что сделают все, что ни сочли бы правильным римляне.

(5) Ганнибал же благополучно добрался до Тира – там, у основателей Карфагена[3574]3574
  Карфаген был основан выходцами из Тира (см.: примеч. 2 к кн. XXI).


[Закрыть], он был принят как прославленный соотечественник, со всеми возможными почестями. Оттуда через несколько дней он отплыл в Антиохию, (6) где узнал, что царь уже двинулся в Азию. Ганнибал встретился с его сыном, справлявшим обычайное празднество с играми в Дафне[3575]3575
  Дафна – предместье Антиохии на Оронте (столицы державы Селевкидов), прославленная храмом Аполлона и священной рощей.


[Закрыть], и был им обласкан, но, не мешкая, поплыл дальше. (7) Царя он нагнал в Эфесе. Тот все еще колебался и не мог отважиться на войну с Римом – прибытие Ганнибала сыграло немалую роль в принятии им окончательного решения.

(8) В это же время и этолийцы разочаровались в союзе с римлянами – их послы стали на основании прежнего договора требовать Фарсал, Левкаду и некоторые другие города, а сенат опять отослал их к Титу Квинкцию.

Книга XXXIV

1. (1) Среди забот, что принесли римлянам великие войны – и те, что недавно закончились, и те, что вот-вот грозили начаться, – возникло дело, о котором и упоминать бы не стоило, если бы не вызвало оно бурные споры. (2) Народные трибуны Марк Фунданий и Луций Валерий предложили отменить Оппиев закон. (3) Этот закон провел народный трибун Гай Оппий в консульство Квинта Фабия и Тиберия Семпрония [215 г.][3576]3576
  Тиберий Семпроний был консулом с Квинтом Фабием Максимом Кунктатором в 215 г. до н. э. и с его сыном, носившим то же имя, в 213 г. до н. э. Для закона первая дата более вероятна (ср. ниже: гл. 6, 9 и 8, 3).


[Закрыть], в самый разгар Пунической войны; закон запрещал римским женщинам иметь больше полуунции[3577]3577
  Унция – 27,3 г.


[Закрыть] золота, носить окрашенную в разные цвета одежду, ездить в повозках по Риму и по другим городам или вокруг них на расстоянии мили, кроме как при государственных священнодействиях. (4) Народные трибуны Марк и Публий Юнии Бруты защищали Оппиев закон и сказали, что никогда не допустят его отмены. Многие видные граждане выступили за Оппиев закон, многие – против него. На Капитолии чуть не каждый день собиралась толпа; все римляне тоже разделились на сторонников и противников Оппиева закона, (5) женщин же не могли удержать дома ни увещания старших, ни помышления о приличиях, ни власть мужа: они заполняли все улицы и все подходы к форуму, умоляли граждан, которые спускались на форум, согласиться, чтобы теперь, когда республика цветет и люди день ото дня богатеют, женщинам возвратили украшения, которые они прежде носили. (6) Толпы женщин росли с каждым днем, так как приходили женщины из окрестных городков и селений. (7) Уже хватало у них дерзости надоедать своими просьбами консулам, преторам и другим должностным лицам; самым неумолимым оказался один из консулов – Марк Порций Катон; выступив на защиту закона, который предлагали отменить, он заговорил так:

2. (1) «Если бы каждый из нас, квириты, твердо вознамерился сохранить в своем доме порядок и почитание главы семьи, то не пришлось бы нам и разговаривать с женщинами. (2) Но раз допустили мы у себя в доме такое, раз свобода наша оказалась в плену у безрассудных женщин и они дерзнули прийти сюда, на форум, дабы попусту трепать и унижать ее, значит, не хватило у нас духа справиться с каждой по отдельности и приходится справляться со всеми вместе. (3) До сих пор, когда я слышал о заговоре женщин на каком-то острове, где они лишили жизни всех мужчин, мне казалось, что это всего лишь сказка, придуманная для развлечения[3578]3578
  Катон, возможно, имеет в виду историю Ипсипилы, спасшей своего отца Фоанта, царя Лемноса, когда все другие мужчины на этом острове были убиты женщинами (Геродот, VI, 138; Аполлодор. Библиотека, I, 9, 17).


[Закрыть]. (4) Но ведь дозволять – что мужчинам, что женщинам – собираться, советоваться, договариваться, устраивать тайные сборища действительно чревато величайшей опасностью. И сейчас я даже затрудняюсь решить, что опаснее – эта история сама по себе или же тот дурной пример, который она подает. (5) Первое – забота наша, консулов и других должностных лиц; второе же, квириты, больше касается вас: ибо именно вы должны подать свой голос и решить, полезно или нет для государства то, что вам предлагают. (6) Женщины затеяли бунт, может быть, сами, а может быть, и по вашему почину, Марк Фунданий и Луций Валерий; без сомнения, в том вина должностных лиц; судить не берусь, ваша, трибуны, или – и даже еще в большей мере – консулов. (7) Ваша, трибуны, если вы возмутили женщин, чтобы поднять очередную смуту[3579]3579
  Собств. «для разжигания трибунских мятежей» (или смут – “seditiones tribuniciae”) – общее место римской историографии (ср.: Флор, III, 1 (III, 13), 1: «Поводы для всех мятежей предоставляла трибунская власть»), идущее, несомненно, от анналистов позднереспубликанского времени.


[Закрыть]; наша, если ныне раскол в обществе, вызванный женщинами, вынудит нас принимать новые законы, как вынудила некогда сецессия плебеев[3580]3580
  Имеется в виду сецессия 494 г. до н. э. См.: II, 32, 2 сл.


[Закрыть]. (8) Скажу правду: не без краски в лице пробирался я только что сквозь толпу женщин сюда, на форум. Глубокое уважение, которое я испытываю к некоторым достойным и честным женщинам, скорее удержало меня, а не почтение ко всему их полу. Мне не хотелось, чтобы казалось, будто к ним обращено консульское осуждение; если бы не это опасение, я сказал бы им так: (9) „Что это за нравы – бегать по городу, толпиться на улицах и обращаться к чужим мужьям? Каждая из вас разве не могла с теми же просьбами обратиться к собственному мужу у себя дома? (10) Неужто вы действительно думаете, что выглядите лучше, привлекательнее, когда обращаетесь к чужим, а не к своим и на народе, а не дома? Если бы держались вы в границах скромности, как оно подобает матронам, так и думать не стали бы, даже дома, о том, какие законы принимать, а какие отвергать”. (11) Предки наши не дозволяли женщинам решать какие-либо дела, даже и частные, без особого на то разрешения[3581]3581
  В Риме женщина, даже если она не состояла под властью отца или мужа (о «власти братьев» нам ничего не известно), оставалась лицом с ограниченной дееспособностью. Одобрение опекуна было необходимо ей для составления завещания и вообще ответственных юридических действий.


[Закрыть]; они установили, что женщина находится во власти отца, братьев, мужа. Мы же попущением богов терпим, что женщины руководят государством, приходят на форум, появляются на сходках и в народных собраниях. (12) Ведь, что они сейчас делают на улицах и площадях, как не убеждают всех поддержать предложение трибунов, как не настаивают на отмене Оппиева закона. (13) И не надейтесь, что они сами положат предел своей распущенности; обуздайте же их безрассудную природу, их неукротимые страсти. (14) Сделайте это и имейте в виду, что требования Оппиева закона – самое малое из того бремени, которое налагают на женщин наши нравы, установления нашего права и которое они хоть как-то снесут своей нетерпеливой душой. В любом деле стремятся они к свободе, а если говорить правду – к распущенности.

3. (1) Если восторжествуют они сейчас, то на что не покусятся после? Просмотрите законы – ими наши предки старались обуздать своеволие женщин и подчинить их мужьям, а вам все равно едва удается удержать их в повиновении даже связанных такими узами. Что я говорю? (2) Если допустите вы, чтобы они устраняли одно за другим эти установления и во всем до конца сравнялись с мужьями, неужто думаете, что сможете их выносить? (3) Едва станут они вровень с вами, как тотчас окажутся выше вас. Но, скажут мне, они требуют лишь не принимать новых мер, направленных против них, просят не о том, чтобы привести в расстройство законы, а чтобы положить конец беззаконию. (4) Остерегайтесь им поверить. Они хотят заставить вас отменить закон, вами принятый, за который вы голосовали; закон, который после опыта стольких лет вы признали полезным; они хотят, чтобы, отменивши один закон, вы тем самым ослабили и другие. (5) Нету такого закона, который был бы хорош для всех. Одно важно: чтобы он был впрок большинству и полезен в целом. Если каждому, кому что не нравится в законе, дозволить ниспровергать его и рушить, к чему тогда собираться всем и утверждать закон, дабы тут же отменил его тот, против кого он направлен? (6) А еще я все-таки хотел бы знать: ради чего в конце концов матроны в тревоге высыпали на улицы и только что не являются на форум и на сходки? (7) Пришли они просить выкупить их отцов, мужей, сыновей, братьев из плена у Ганнибала[3582]3582
  См.: XXII, 60, 2; 61, 3.


[Закрыть]? Те скорбные времена миновали, и давайте верить, что никогда они не вернутся! Однако даже и тогда вы остались глухи к благочестивым их мольбам. (8) Но коли не тревога за близких, не благочестивый семейный долг движет ими, так, может быть, в честь богов собрались они толпой? Быть может, они хотят встретить вступающую в Рим Идейскую Матерь[3583]3583
  Римские женщины встречали Идейскую Матерь, т. е. камень, символизировавший это малоазийское божество (подробнее см.: примеч. 22 к кн. XXIX), в 204 г. до н. э., когда перед последними битвами Второй Пунической войны здесь – по пророчеству, извлеченному из Сивиллиных книг, – был введен ее культ. Всю историю см.: XXIX, 10, 4–11, 8 и 14, 5–10.


[Закрыть] из Пессинунта Фригийского? Каким предлогом, более или менее благозвучным, прикрывается этот мятеж женщин? (9) Мне ответят: „Мы хотим блистать золотом и пурпуром, мы хотим разъезжать по городу в повозках в дни празднеств и чтобы везли нас как триумфаторов, одержавших победу над законом, отвергших его, поправших ваши решения. Да не будет больше предела тратам нашим и нашей развратной роскоши”.

4. (1) Вы не раз слышали от меня сетования на расточительность женщин, на расточительность мужчин, не только простых граждан, а даже и должностных лиц, – (2) два порока, враждебных один другому, равно подтачивают наше государство – скаредность и расточительность; словно чума сгубили они все великие державы. (3) Чем лучше и отраднее складывается судьба нашего государства, чем шире раздвигает оно свои пределы – а ведь мы уже в Греции и в Азии входим в обильные, полные соблазнов края, овладеваем сокровищами царей, – тем в больший ужас приводит меня мысль о том, что, может статься, не богатства эти начнут служить нам, а мы – им. (4) Вот привезли мы статуи из Сиракуз, а ведь это беда для Города, поверьте мне[3584]3584
  См.: XXV, 40, 1–2.


[Закрыть]. Как это ни удручает, но все чаще слышу я о людях, которые восхищаются разными художествами из Коринфа и из Афин, превозносят их и так, и эдак, а над глиняными богами, что стоят на крышах римских храмов[3585]3585
  Речь идет о скульптурных или рельефных украшениях на коньке кровли (или просто – у основания кровли на карнизе); в ранней римской архитектуре они были керамическими.


[Закрыть], смеются. (5) Ну а по мне эти благосклонные к нашему Городу боги много лучше, и они, надеюсь, не перестанут благоволить к нам, если оставим их на прежних местах. (6) Отцы наши помнили еще, как Пирр через посла своего, Кинея[3586]3586
  См.: Периохи, 13.


[Закрыть], пытался соблазнить дарами не только мужчин римских, но и женщин. В ту пору не было еще Оппиева закона, дабы положить предел женской роскоши, однако ни одна не согласилась принять дары Пирра. Почему отказались они, как вы думаете? (7) По той же причине, по какой наши предки не принимали никаких законов против роскоши: коли нет роскоши, нечего и пресекать. (8) Прежде чем искать лекарство, надо узнать, какова болезнь; так же и со страстями – когда они родились, лишь тогда начинают принимать законы, призванные их обуздать. (9) Что вызвало к жизни Лициниев закон о пятистах югерах[3587]3587
  Второй из законов Лициния-Секстия (предложены в 375, приняты в 367 г. до н. э.) запрещал иметь во владении сверх 500 югеров земли (см.: VI, 35, 4–5; 42, 9).


[Закрыть]? Жадность владельцев, которые только и мечтали расширить свои поля. Отчего принят был Цинциев закон о подарках и вознаграждениях[3588]3588
  Закон 204 г. до н. э., проведенный народным трибуном Марком Цинцием Алиментом, запрещал судебным защитникам принимать плату или подарки от подзащитных и налагал ограничения на частные подарки вообще.


[Закрыть]? Оттого, что плебеи уже и так платили сенату налоги к подати. (10) Так что же удивительного, что сенат не видел необходимости ни в Оппиевом законе, ни в любом другом, призванном ограничить женщин в тратах? Ведь в те времена женщины сами упорно отвергали золото и пурпур, хотя бы им их и предлагали. (11) А если б Киней в наши дни обходил со своими дарами Город, немало встретил бы он таких женщин, что с радостью приняли бы их. (12) Для некоторых страстей я не могу даже найти причину или разумные основания. Если тебе не дозволено то, что дозволено другой, может, и в самом деле есть повод испытывать унижение или гнев; но если все вы будете выглядеть одинаково, то какая же из вас может опасаться, что на нее не так посмотрят? (13) Стыдно казаться скупой или нищей, но ведь закон избавляет вас и от того и от другого – он запрещает иметь то, чего у вас и так нет. (14) „Вот как раз с таким равенством я и не желаю мириться, – говорит богачка. – Почему мне не позволяют привлечь к себе взоры обилием золота и пурпура? Почему бедности разрешено прятаться под сенью закона, и многие делают вид, будто имеют то, чего на самом деле у них нет; ведь, если бы не закон, все увидели бы их нищету”. (15) Ужель хотите вы, квириты, чтобы жены ваши похвалялись одна перед другой роскошью? Чтобы богачки старались добыть украшения, другим недоступные, а те, что победнее, выбивались из сил, чтобы не подвергнуться презрению за эту свою бедность. (16) И, конечно, как только женщины начнут стыдиться того, что вовсе не стыдно, они перестанут стыдиться того, чего должно стыдиться и в самом деле. Та, что сможет, будет на свои деньги покупать украшения, та, что не сможет, станет требовать денег у мужа. (17) Горе и тому, кто уступит просьбам, и тому, кто останется непреклонным, ибо непреклонный вскоре увидит, как жена его берет у другого то, в чем отказал ей он. (18) Сегодня женщины при всех пристают с просьбами к чужим мужьям и, что еще хуже, требуют нового закона, нового голосования и даже ловко добиваются кое у кого поддержки. А ты доступен мольбам в том, что касается тебя, твоего достояния, твоих детей? Не будет закон ограничивать траты твоей жены – тебе самому нипочем их не ограничить. (19) И не надейтесь, квириты, что вернутся прежние времена, как до Оппиева закона. И дурного человека спокойнее ни в чем не обвинять, нежели потом оправдывать; и роскошь, которую никто не ограничивал, не была столь страшна, как будет она теперь, когда, подобно дикому зверю, посадили ее на цепь, раздразнили, а после спустили с цепи. Итак, Оппиев закон, говорю я, ни в коем случае не должен быть отменен. Что бы вы ни решили, да помогут вам боги».

5. (1) После этого те народные трибуны, что были против затеи своих сотоварищей, поддержали в кратких речах доводы Катона; тогда Луций Валерий выступил в защиту своего предложения и сказал так: «Если бы одни лишь простые граждане выступали здесь в защиту моего предложения или против него, я счел бы, что сказанного достаточно и стал бы молча ждать исхода вашего голосования; (2) но коль скоро предложение мое отверг достойнейший муж, консул Марк Порций, да к тому же счел нужным не только положиться на влияние своего имени – каковое и само по себе могло бы решить дело, даже если бы он хранил молчание, – но и напасть на предложение мое в длинной и умелой речи, я вынужден кратко ответить. (3) К тому же консул потратил больше слов на суровое осуждение матрон, чем на доводы против моего предложения, и даже усомнился в том, что ради дела, столь ему противного, матроны собрались по собственному почину, а не по моему наущению. (4) Я буду защищать свое предложение, а не себя, ибо против меня консул говорил предостаточно, а про суть дела гораздо меньше. (5) Когда в дни мира и процветания государства матроны умоляют вас отменить закон, принятый против них в суровые времена, консул называет это сговором, мятежом и даже расколом общества. (6) Консул произносит страшные слова, преувеличивает опасность; я знаю (как, впрочем, знаю и многое другое) и все мы знаем, как ни мягка душа Марка Катона, сколь грозен, а иной раз свиреп бывает он в своих речах. (7) Неужто так ново, что женщины вышли на улицы, если речь идет о деле, которое прямо их касается? Разве впервые видим мы их на людях? (8) Я призову в свидетельство против тебя, Катон, твои же „Начала”[3589]3589
  Этот знаменитый, но не дошедший до нашего времени, труд Катона к описываемому моменту еще не существовал (ср.: Корнелий Непот. Катон, 3, 3).


[Закрыть]. Посмотри, сколько раз женщины так поступали и всегда ради общего блага. Еще в царствование Ромула, когда сабиняне овладели уже Капитолием, завязали сражение за форум и бой шел уже там, разве не женщины остановили кровопролитие? Не они разве бросились между сражающимися[3590]3590
  См.: I, 12, 5–13, 6.


[Закрыть]? Да что говорить! (9) После изгнания царей, когда легионы вольсков во главе с Марцием Кориоланом стали лагерем у пятого камня от Рима, не женщины разве отвели эту лавину, грозившую обрушиться на Город[3591]3591
  См.: II, 39, 5–40, 12. «У пятого камня» – в пяти милях от Рима.


[Закрыть]? А когда Рим взяли галлы, не женщины ли с общего согласия принесли свое золото, которым и откупился город от варваров[3592]3592
  См.: V, 50, 7.


[Закрыть]? (10) Во время последней войны (чтобы не возвращаться к временам, столь от нас отдаленным), когда случилась нужда в деньгах, разве не пришли вдовы и не пополнили своими сбережениями государственную казну[3593]3593
  Ср.: XXIV, 18, 13 сл.


[Закрыть]? А когда исход войны был неясен, и новые боги призваны были нам на помощь, кто как не женщины Рима отправились на берег моря, дабы встретить Идейскую Матерь? (11) Ты скажешь – это совсем разные вещи; я вовсе и не равняю их. Я хочу лишь снять с женщин обвинение в опасных новшествах. (12) Никого не удивляло, что в деле, равно волнующем всех, и мужчин и женщин, принимают они живое участие; чему же удивляться теперь, когда дело прямо касается женщин? И потом: в чем провинились они? (13) Не слишком ли изысканный у нас слух – господам не противно выслушивать жалобы рабов, а мы, слыша просьбы честных женщин, тотчас впадаем в негодование?