Текст книги "История Рима от основания Города"

11. Валерий Антиат повествует, что в консульство этих лиц в Рим приезжал Аттал, брат царя Евмена, с целью обвинить перед римлянами Персея и рассказать о его приготовлениях к войне. Бóльшая же часть анналистов, и притом таких, которым можно скорее поверить, передают, что приезжал сам Евмен. По прибытии в Рим он был принят с таким почетом, какой, по мнению римлян, следовало оказать ему не только за его услуги, но и ввиду тех благодеяний, которыми раньше осыпал его римский народ. Введенный в сенат, он объяснил причину прибытия своего в Рим желанием не только увидать людей и богов, даровавших ему по милости своей такое положение, выше которого он и желать даже не смеет, но и самому лично побудить сенат принять меры против замыслов Персея. Начав затем с планов Филиппа, он сообщил об убийстве Деметрия, противника войны с римлянами, рассказал, что он склонил бастарнов покинуть родину, чтобы с их помощью переправиться в Италию. Среди таких замыслов Филиппа застигла смерть, и он оставил царство тому, кого знал как злейшего врага римлян. Итак, Персей давно уже всячески лелеет мысль о войне, оставленной ему в наследство и переданной вместе с престолом. У него есть, кроме того, сильное войско из молодых воинов, которое он успел собрать во время продолжительного мира; государство его славится своими богатствами, сам он теперь во цвете лет. Крепкий и сильный физически, он закалил свой дух и приобрел навык и опытность в войне. С самого детства сопровождая отца в походах, он привык к войнам и с римлянами, не только с соседними народами; мало того, Филипп часто посылал его воевать и в отдаленные страны. И теперь, вступив на престол, он благодаря удивительной удаче во всем достиг того, чего, испробовав все средства, не мог добиться ни хитростью, ни силой Филипп. К военным силам присоединяется еще и влияние, которое приобретается лишь в долгое время и притом многими важными заслугами.

12. Все государства Греции и Азии преклоняются перед величием Персея. Нельзя понять, в силу каких заслуг или какой щедрости все оказывают ему такое уважение; нельзя точно определить, нужно ли смотреть на это как на особенное счастье, или, может быть, ненависть к римлянам доставляет ему популярность, о чем он сам боится говорить. И он, пользуясь большим влиянием среди самих царей, женился на дочери Селевка, руки которой он и не просил, а ему предложили; свою сестру он выдал замуж за Прусия по его настоятельным просьбам. На обеих свадьбах присутствовало множество посольств с поздравлениями и подарками, как будто они справлялись с благославления знатнейших народов. До сих пор никогда не удавалось склонить беотийцев, которых пытался расположить к себе и Филипп, подписать дружественный договор, а теперь этот договор заключен с Персеем и начертан в трех местах: в Фивах, на Делосе в священнейшем и известнейшем храме, и в Дельфах. И на собрании ахейцев дело дошло до того, что ему открыли бы свободный доступ в эту область, если бы некоторые из присутствовавших не помешали этому, напомнив собранию о римском могуществе[1207]1207
  …напомнив собранию о римском могуществе. – См. XLI, 23.


[Закрыть]. Между тем ему, Евмену, они не воздают должных почестей по нерадению и небрежности или по вражде, хотя трудно решить, оказал ли он больше услуг отдельным лицам, чем всему ахейскому народу. И кто не знает, что этолийцы во время своих внутренних раздоров просили помощи не у римлян, а у Персея? Опираясь на союз и дружбу с этими народами, Персей у себя дома настолько уже приготовился к войне, что не нуждается в посторонней помощи. Он набрал 30 000 пехотинцев и 5000 всадников, заготовил хлеба на десять лет, чтобы потом не опустошать ни своих, ни неприятельских полей с целью добыть провиант. Денег, помимо ежегодных доходов с царских рудников, у него уже столько, что он может в течение стольких же лет выдавать жалование, кроме македонских войск, еще для 10 000 наемников. В свои арсеналы он собрал столько оружия, что его хватит на три таких войска. Молодежь, если ее окажется мало в Македонии, он будет набирать из находящейся под боком Фракии, как из постоянного источника.

13. Остальная часть речи Евмена представляла увещевание. «Я передаю вам, сенаторы, – говорил он, – не пустые слухи, которым я особенно охотно верю из желания, чтобы все обвинения, возводимые на моего врага, были справедливы, но говорю то, что хорошо и точно узнал, как передавал бы вам все виденное собственными глазами, если бы вы послали меня лазутчиком. И, покинув свое царство, расширенное и возвеличенное вами, я не переправился бы через такое обширное море для того, чтобы доставить вам ложные слухи и потерять ваше доверие. Я видел, что знаменитейшие государства Азии и Греции с каждым днем все откровеннее выказывают свои намерения и вскоре, если вы это допустите, дойдут до того, что возвращение к раскаянию станет для них невозможным. Я видел, что Персей, не довольствуясь уже Македонским царством, одни области подчиняет силой оружия, другие старается привлечь к себе своей лаской и благодеяниями, если те не уступают насилию. Я видел, как неодинаково положение ваше и его: он готовит вам войну, вы даете ему полный мир; мне казалось, впрочем, что он не только готовится к войне, но уже ведет ее. Он изгнал из царства вашего друга и союзника Абрупола[1208]1208
  …друга и союзника Абрупола… – Абрупол (Абруполис), царек фракийского племени сапеев, в 179 году до н. э. захватил золотые рудники Пангеи (горная цепь в Македонии на границе с Фракией), но потерял свое царство.


[Закрыть], убил иллирийца Арфетавра, тоже вашего союзника и друга, за то, что тот, как он узнал, что-то вам написал; он постарается стереть с лица земли фиванских правителей Еверсу и Калликрита за то, что они на собрании беотийцев слишком свободно говорили против него и признались, что донесут вам о переговорах. Вопреки договору он помогал византийцам, пошел войной на Долопию, прошел с войском через Фессалию и Дориду, чтобы ослабить в междоусобной войне лучшую часть населения с помощью худшей. В Фессалии и Перребии он произвел страшные смуты и волнения, подав надежду на уничтожение долговых обязательств с тем, чтобы при помощи преданной ему толпы должников стеснить оптиматов. Вы спокойно позволили ему сделать это, и он, видя, что вы уступили ему Грецию, вполне уверен в том, что раньше его переправы в Италию никто не выступит против него с оружием в руках. Насколько это безопасно или почетно для вас, смотрите сами. Я же, во всяком случае, считал позором для себя допустить, чтобы Персей пришел в Италию воевать раньше, чем я, ваш союзник, явлюсь предупредить вас, чтобы вы были осторожны. Теперь я исполнил свой священный долг и как бы очистил и облегчил свою совесть. Что теперь мне остается делать, как не молить богов и богинь, чтобы вы позаботились о вашем собственном государстве и о нас, ваших союзниках и друзьях, которые всецело зависят от вас?»

14. Речь эта произвела сильное впечатление на сенаторов. В то время, однако, никто ничего не мог узнать, кроме того, что царь Евмен был в сенате: такой таинственностью было окружено все происходившее в курии. Только по окончании войны стали известны и речь царя, и ответ на нее сенаторов.

Несколько дней спустя после этого была назначена аудиенция в сенате и послам Персея; но так как Евмен раньше уже успел овладеть не только вниманием, но и сочувствием римлян, то все оправдания и просьбы послов Персея были отвергнуты, а дерзость Гарпала, стоявшего во главе посольства, к тому же раздражила сенат. Царь, говорил Гарпал, желает и хлопочет лишь о том, чтобы римляне поверили его оправданиям; он никогда ни на словах, ни на деле не был их врагом; впрочем, если он заметит, что римляне упорно стараются найти повод к войне, то он будет храбро защищаться: военное счастье может оказаться на той и на другой стороне и неизвестно, какой исход будет иметь борьба.

Все государства греческие и азиатские одинаково озабочены были тем, о чем вели переговоры послы Персея и Евмена, и поэтому многие из них, ввиду приезда Евмена, который, по их мнению, мог вызвать некоторое движение, отправляли под различными предлогами своих послов. Так прибыли и родосцы с Сатиром во главе[1209]1209
  …с Сатиром во главе. – В латинском тексте лакуна, и слово «Сатир» вставляется издателями и переводчиками на основании текста Аппиана (Македонские войны, XI, фрагм. 3).


[Закрыть]. Ни мало не сомневаясь в том, что Евмен, взводя обвинения на Персея, впутал и его государство, Сатир через своих покровителей и друзей всячески старался найти удобный случай вступить в объяснение с царем лично в сенате. Это ему не удалось, и тогда он в самых резких выражениях стал обвинять царя в том, что он будто бы побудил ликийцев к войне с родосцами и что его правление еще тягостнее для народов Азии, чем было правление Антиоха. Речь, сказанная им в курии, была вполне по душе народам Азии – так сильна была уже в них привязанность к Персею, – но неприятна сенату и невыгодна для самого Сатира и его родины. Что же касается Евмена, то заговоры врагов, направленные против него, снискали ему лишь расположение римлян. Таким образом, его окружили всевозможными почестями и поднесли самые богатые дары вместе с курульным креслом и жезлом из слоновой кости.

15. Посольства были отпущены. Гарпал вернулся как можно скорее в Македонию и сообщил царю, что римляне, хотя не начали еще приготовлений к войне, но уже настолько враждебно настроены против македонян, что, очевидно, не станут медлить. Персей, по мнению которого это так и должно было случиться, сам желал войны, полагая, что он теперь достиг высшей степени своего могущества. Больше всего он был зол на Евмена и, начиная войну, хотел, чтобы первой жертвой ее был именно он. С целью убить царя, он тайно послал критянина Евандра, вождя вспомогательных войск, и трех македонян, привыкших исполнять подобные поручения, и дал им письмо к знакомой ему Праксо, женщине, известной в Дельфах своим влиянием и богатством. Было достоверно известно, что Евмен придет в Дельфы для совершения жертвоприношений в храме Аполлона. Убийцы вместе с Евандром прибыли раньше и, бродя повсюду, старались найти лишь удобное место для исполнения своего замысла. По дороге от Кирры к храму, не доходя до места, занятого постройками, была изгородь; налево, недалеко от нее, шла тропинка, по которой можно было идти лишь по одному; с правой стороны этой тропинки земля обвалилась на довольно значительную глубину и образовался большой обрыв. Устроив ступеньки, убийцы спрятались за этой оградой, так чтобы из-за нее, как из-за стены, могли бросать дротики в проходящего мимо. С берега моря Евмен шел сначала окруженный многочисленной толпой друзей и телохранителей, затем, по мере сужения тропинки, окружавшая его свита начала постепенно редеть. Наконец, когда дошли до того места, где приходилось идти по одному, первым пошел глава Этолийского союза Панталеон, с которым Евмен вел беседу. В это-то время подстерегавшие их македоняне вскочили и сбросили два огромных камня, из которых первый попал в голову, а второй в плечо царя; оглушенный ударом, он упал с отлогой тропинки и скатился вниз по склону обрыва, так что град камней свалился уже на него. Друзья и телохранители, видя, что царь упал, разбежались; один лишь Панталеон бесстрашно остался защищать его.

16. Имея полную возможность, обогнув немного ограду, сойти вниз и покончить с раненым, убийцы, однако, бросились бежать на гору Парнас, как будто все уже сделали. Бежали они с такой поспешностью, что по дороге убили одного из своих товарищей, который с трудом следовал по крутым и непроходимым тропинкам и таким образом замедлял бегство: они боялись, как бы он не был пойман и не послужил уликой для остальных. Между тем к неподвижно лежащему царю сбежались сперва друзья, потом телохранители и рабы и подняли его. Оглушенный ударом, он был без чувств; по теплоте и по дыханию в груди заметили, что он еще жив, но на то, что он останется в живых, была весьма слабая надежда или почти не было никакой надежды. Некоторые из телохранителей бросились в погоню за убийцами, добежали до самой горы Парнас и, понапрасну утомившись, без успеха вернулись назад. Как необдуманно, так и смело взялись македоняне за выполнение этого гнусного замысла, но так же безрассудно и малодушно бросили его в самом начале. На следующий день, когда царь пришел уже в себя, друзья отнесли его на корабль и перевезли отсюда в Коринф, а из Коринфа, перетащив корабли через Истмийский перешеек, переправили на остров Эгину. Здесь он лечился тайно, к нему никого не пускали, так что в Азии разнесся слух о его смерти, и Аттал поверил этому слуху скорее, чем следовало бы любящему брату: он стал обращаться с женой брата и с начальником крепости как несомненный наследник престола. Все это потом стало известно Евмену и, хотя он твердо решил не говорить об этом ни слова и оставлять все без внимания, однако при первом же свидании не выдержал и упрекнул брата в том, что он слишком уж поторопился искать руки его супруги. Слух о смерти Евмена дошел и до Рима.

17. Примерно в то же время из Греции вернулся Гай Валерий, ездивший туда в качестве посла, с целью ознакомиться с положением дел в этой стране и собрать сведения насчет планов Персея. Все рассказы его вполне совпадали с теми обвинениями, которые предъявлял Евмен. Вместе с тем Валерий привел с собой из Дельф Праксо, в доме которой находили себе приют разбойники, и брундизийца Луция Раммия, от которого узнали следующее. Раммий, знатный гражданин Брундизия, принимал у себя в доме всех римских вождей и послов, а равно именитых послов также и иноземных народов, особенно царей, и поэтому был заочно известен Персею. Получив письмо, в котором царь подавал ему надежду на тесную дружбу и соединенное с нею блестящее положение, он отправился в Македонию, скоро стал считаться близким человеком к царю и чаще, чем сам того желал, был приглашаем на тайные совещания. Зная, что у Раммия обыкновенно останавливались вожди и послы римские, царь стал настойчиво просить его отравить тех из них, которых он ему назовет, и обещал щедро наградить его за это. Он-де знает, что приготовление яда сопряжено с большими трудностями и опасностями, о приготовлении обыкновенно знают многие, успех, кроме того, не всегда обеспечен, так как неизвестно, дано ли действительно верное средство для достижения цели и достаточно ли безопасное, чтобы его скрыть; но он, Персей, даст такой яд, который никак нельзя заметить ни тогда, когда его дают, ни тогда, когда его выпьют. Боясь, в случае отказа, испытать на самом себе действие этого яда, Раммий дал царю обещание исполнить его желание и уехал. Но прежде чем вернуться в Брундизий, он решил переговорить с послом Гаем Валерием, который, по слухам, находился около Халкиды. Сделав показание Валерию прежде всех, он, по его приказанию, вместе с ним приехал в Рим и, введенный в курию, рассказал по порядку все, что было.

18. Этот рассказ Раммия в совокупности с тем, что было сообщено Евменом, заставил римлян скорее признать Персея своим врагом, так как теперь они убедились, что он не только готовится к настоящей войне, как подобает царю, но еще пускает в ход все тайные злодеяния, как разбойники и отравители. Организация военных действий была отложена до новых консулов; однако постановили, чтобы претор Гней Сициний, которому принадлежало судопроизводство между римскими гражданами и иноземцами, набрал воинов; они должны были отправиться в Брундизий, отсюда по возможности скорее переправиться в Аполлонию, город Эпира, и занять все приморские города, чтобы консул, которому достанется провинция Македония, мог безопасно пристать к берегу и удобно высадить войско на сушу. Опасная и тяжкая болезнь задержала Евмена на некоторое время на острове Эгине; но при первой возможности он уехал в Пергам и весьма энергично стал готовиться к войне, побуждаемый к этому не только старинной враждой к Персею, но еще и недавним его покушением. Сюда к нему явились из Рима послы поздравить его с избавлением от такой великой опасности.

Македонская война была отложена на год; преторы уже разъехались по своим провинциям, только Марк Юний и Спурий Лукреций, которым достались по жребию обе Испании, докучали сенаторам своими просьбами о дозволении пополнить войска и наконец добились своего. Им приказано было взять 3000 пехотинцев и 150 всадников для пополнения римских легионов, а для пополнения союзного войска они должны были потребовать от союзников 5000 пехотинцев и 300 всадников. Это количество войска отправлено было в Испанию вместе с новыми преторами.

19. В том же году по расследовании дела консулом Постумием бóльшая часть кампанских участков, которыми до сих пор владели повсюду без разбора частные лица, была отобрана в казну. Народный трибун Марк Лукреций обнародовал законопроект, по которому цензоры должны были отдать эти земли в аренду, чего они не делали столько лет, с самого покорения Капуи, предоставляя полный простор жадности частных лиц проявляться на ничейном имуществе.

В то время как сенат находился в неизвестности, какие цари в эту, уже окончательно решенную, хотя еще и не объявленную войну примкнут к римлянам, какие к Персею, в Рим прибыли послы Ариарата с мальчиком, сыном царя. Они сказали, что Ариарат отправил в Рим своего сына на воспитание, чтобы мальчик уже с детства привыкал к римским нравам и к римлянам. Царь просит, чтобы римляне не только соблаговолили вверить его сына попечению частных лиц, друзей царя, но чтобы о нем заботилось и было его опекуном само государство. Сенаторы были очень довольны этим посольством; постановлено было, чтобы претор Гней Сициний нанял хорошо отделанный дом, где бы могли жить сын царя и его свита. Точно так же получили то, что желали, и послы фракийцев – медов, кепнатов и астов, – добивавшиеся дружбы и союза с Римом; каждому из послов, кроме того, были поднесены дары стоимостью в 2000 ассов. Римляне были очень рады тому, что эти народы стали их союзниками, так как Фракия находится в тылу Македонии, а для того, чтобы разузнать все, что делается также в Азии и на островах, они отправили и туда послов: Тиберия Клавдия Нерона и Марка Децимия. Им было приказано посетить Крит и Родос с целью возобновить дружественный союз и разведать, не смутил ли римских союзников Персей.

20. В ожидании новой войны в Риме все граждане были настроены тревожно; поэтому, когда молния в одну бурную ночь расколола сверху донизу ростральную колонну, поставленную на Капитолии еще во время Первой Пунической войны консулом, товарищем которого был Сервий Фульвий[1210]1210
  …колонну, поставленную на Капитолии еще во время Первой Пунической войны консулом, товарищем которого был Сервий Фульвий… – Колонна, украшенная носами захваченных неприятельских кораблей. Место это в тексте передано с пропусками. Надо полагать, что это колонна, поставленная в честь Марка Эмилия, консула 255 года до н. э.


[Закрыть], то все увидели в этом знамение, и о случившемся сделан был доклад сенату. Отцы приказали обратиться за советом к гаруспикам, а децемвирам навести справки в Сивиллиных книгах. Децемвиры объявили, что над городом дóлжно совершить обряд очищения, назначить молебствие о помиловании и отвращении бедствий, принести в жертву богам крупных животных – как в Риме на Капитолии, так и в Кампании на мысе Минервы, и устроить в ближайшем будущем десятидневные игры в честь Юпитера Всеблагого Всемогущего. Все это и было в точности исполнено. Гаруспики истолковали, что это доброе предзнаменование, предвещающее расширение пределов государства и гибель его врагов, так как разбитая ударом молнии колонна была сделана из добычи, отнятой у неприятеля. Были еще и другие знамения, увеличившие религиозный страх римлян. Так, пришло известие, что в Сатурнии три дня шел кровавый дождь, в Калатии, по рассказам, родился осел с тремя ногами, и одним ударом молнии были убиты бык и пять коров, в Ауксиме шел земляной дождь. Ввиду этих чудесных явлений в Риме тоже были совершены религиозные обряды и назначено однодневное молебствие и празднество.

21. Консулы между тем до сих пор не отбыли в свою провинцию, так как они не послушались сената, который велел им сделать доклад насчет Марка Попилия, а отцы со своей стороны твердо решили не делать раньше этого никакого другого постановления. Ненависть к Попилию еще более усилилась по получении донесения, в котором проконсул извещал о том, что он во второй раз сразился с лигурийским племенем стателлатами и истребил 6000 человек. Вследствие этой несправедливой войны и другие лигурийские племена взялись за оружие. Теперь в сенате бранили уже не только отсутствующего Попилия, начавшего вопреки всем правам человеческим и божеским войну с теми, которые сдались, и тем побудившего к восстанию замирившиеся племена, но и самих консулов за то, что они не выезжают в свою провинцию. Поддерживаемые единодушием отцов, народные трибуны Марк Марций Сермон и Квинт Марций Сцилла объявили, что они подвергнут консулов денежному штрафу, если те не уедут в свою провинцию, и прочитали в сенате законопроект насчет сдавшихся лигурийцев, который они собирались обнародовать. В нем заключалось постановление, что если кому-либо из стателлатов не будет возвращена свобода к ближайшим секстильским календам[1211]1211
  …к ближайшим секстильским календам… – Т. е. до 1 августа.


[Закрыть], то сенат, дав клятву, должен назначить лицо, которое расследует дело и накажет виновника их рабства. Затем с согласия сената законопроект этот был обнародован. До отъезда консулов в провинцию сенат назначил аудиенцию в храме Беллоны претору предыдущего года Гаю Цицерею. Изложив о своих подвигах на Корсике, претор стал просить сенаторов о назначении ему триумфа. Просьбы его не были уважены, и тогда он сам отпраздновал свой триумф на Альбанской горе, как к этому времени вошло уже в обыкновение делать это без соизволения государства. Предложение Марция насчет лигурийцев было принято и утверждено плебеями с полным единодушием. На основании этого постановления плебеев претор Лициний спросил сенат, кого он желает назначить для производства следствия согласно этому закону, и сенат поручил ему самому взяться за это дело.

22. Теперь только консулы отправились в свою провинцию и приняли войско от Марка Попилия, который, однако, не решался вернуться в Рим: зная нерасположение к себе сената и еще бóльшую ненависть народа, он не хотел защищаться на суде перед тем претором, который по поводу затеваемого против него процесса обращался уже за советом к сенаторам. Однако эти попытки уклониться от суда предупредили народные трибуны, внеся новое предложение, по которому, в случае неявки Попилия к ноябрьским идам, Гай Лициний должен был разобрать дело заочно и произнести свой приговор. Принужденный этим новым законом, Попилий вернулся в Рим и явился в сенат, где его встретили со страшной ненавистью, а многие из присутствующих даже открыто бранили. По состоявшемуся здесь постановлению сената преторы Гай Лициний и Гней Сициний должны были возвратить свободу всем тем лигурийцам, которые со времени консульства Квинта Фульвия и Луция Манлия не были враждебны римлянам[1212]1212
  …со времени консульства Квинта Фульвия и Луция Манлия не были враждебны римлянам… – Т. е. с 179 года до н. э.; см. ХL, 43.


[Закрыть], а Гай Попилий – дать им земли за рекой Пад. На основании этого сенатского постановления нескольким тысячам лигурийцев была возвращена свобода; их переправили за реку Пад и там отвели им земли. Согласно закону Марция, Марк Попилий являлся на суд к Гаю Лицинию дважды, но претор, отчасти в угоду отсутствующему консулу, отчасти уступая просьбам всей фамилии Попилиев, велел подсудимому явиться в третий раз в мартовские иды, когда вновь избранные магистраты должны были вступить в должность; тогда Лициний, как частное лицо, не мог уже производить суд. Так благодаря этой хитрой уловке закон о деле лигурийцев удалось обойти.

23. В Риме в это время были карфагенские послы и сын царя Масиниссы, Гулусса; между ними в сенате происходили горячие споры. Карфагеняне жаловались на Масиниссу, который в последние два года при помощи вооруженной силы отнял у них более семидесяти городов и небольших крепостей, кроме тех земель, относительно которых римляне присылали своих уполномоченных с целью разобрать дело на месте. Мол, для Масиниссы, который ни на что не обращает внимания, все возможно, а карфагеняне, связанные договором, должны молчать: им запрещено воевать за пределами своей страны. И хотя они знают, что, выгоняя нумидийцев из отнятых областей, они будут вести войну в своих владениях, однако и этого не смеют делать на основании той далеко недвусмысленно выраженной статьи договора, которой им прямо запрещено воевать с союзниками римского народа. Долее терпеть этого надменного, жестокого и жадного соседа карфагеняне уже не в силах. Поэтому они и присланы сюда просить римский сенат милостиво исполнить одну из трех просьб: или пусть римляне по совести рассудят, что принадлежит царю и что карфагенянам, или пусть позволят им защищать себя вполне законной и справедливой войной от несправедливых нападений, или, наконец, если у них дружба имеет больше значения, чем правда, то пусть они раз и навсегда назначат, что им угодно подарить Масиниссе из чужого добра. Римляне, конечно, дадут ему не так много и будут знать, что дали, а сам он не знает никаких границ, кроме тех, которые укажет его произвол. Если же им не удастся ничего этого добиться, если они после заключения мира, дарованного им Сципионом, в чем-нибудь провинились, то пусть лучше сами римляне накажут их. Карфагеняне предпочтут быть рабами и жить спокойно под владычеством римлян, чем пользоваться свободой и терпеть обиды от Масиниссы; наконец лучше разом погибнуть, чем влачить жизнь, подчиняясь произволу жестокого палача. Кончив свою речь, послы со слезами на глазах пали ниц и распростертые на земле столько же возбуждали жалость к себе, столько и ненависть к Масиниссе.

24. Сенат решил спросить Гулуссу, что он ответит на это или, если ему будет угодно, расскажет сначала о цели своего приезда в Рим. Тот заявил, что ему трудно вести речь о том, насчет чего он не имел никаких поручений от отца, да и отцу нелегко было это сделать, так как карфагеняне скрывали то, о чем они хотят хлопотать в сенате и вообще свое намерение ехать в Рим. Несколько ночей их знатнейшие граждане собирались для тайных совещаний в храме Эскулапа и там решили отправить послов в Рим с секретными поручениями. Это и побудило отца послать его сюда с целью просить римский сенат не верить наветам общих врагов, которые ненавидят Масиниссу исключительно за его непоколебимую верность римскому народу. Выслушав обе стороны, сенат после совещания относительно жалоб карфагенян приказал ответить так: Гулусса, по постановлению сената, должен немедленно отправиться в Нумидию и возвестить отцу, чтобы тот прислал как можно скорее своих послов для ответа на жалобы карфагенян, а равно сообщил бы и этим последним, чтобы и они явились в Рим для разбора дела. Из желания оказать почет Масиниссе римляне делали и будут делать то, что можно, но они не станут справедливость приносить в жертву дружбе. Они хотят, чтобы обе стороны владели тем, что каждой принадлежит, и не намерены назначать новых границ; наоборот, пусть остаются прежние. Побежденным карфагенянам римляне оставили город и земли не для того, чтобы во время мира несправедливо отнять у них то, что не было отобрано по праву войны. С таким ответом были отпущены царевич и карфагеняне; тем и другим римляне поднесли по установившемуся обычаю подарки, дружелюбно оказав при этом и другие подобающие гостям почести.

25. Примерно в то же время вернулись в Рим послы Гней Сервилий Цепион, Аппий Клавдий Центон и Тит Анний Луск, ездившие в Македонию потребовать от царя удовлетворение и объявить ему о прекращении дружбы с ним. Они по порядку рассказали все, что видели и слышали, и тем еще более усилили ненависть к Персею со стороны сената, и без того уже враждебно настроенного против него. Они говорили, что видели, как во всех городах Македонии напряженно готовятся к войне. Явившись к царю, они несколько дней не могли добиться возможности увидаться с ним; наконец, когда, потеряв уже надежду на свидание, они уехали, только тогда их вернули с дороги и допустили к нему. Сущность их речи заключалась в следующем: договор заключен с Филиппом, а после смерти отца возобновлен лично с ним; в силу того договора ему прямо запрещено воевать вне пределов своей страны и нападать на союзников римского народа. Затем они сообщили ему по порядку то, что недавно слышали в сенате от Евмена, который рассказал все обо всех известных и достоверных нарушениях. В заключение упомянули о том, что он в Самофракии тайно совещался с послами государств Азии и что сенат за такое нарушение прав считает вполне справедливым потребовать от него удовлетворение, а равно и возвращения римлянам и их союзникам всего того, чем он владеет вопреки праву, установленному договором. Сперва раздраженный царь отвечал сурово, упрекал римлян в жадности и гордости, говорил, что послы одни за другими приходят в Македонию следить за каждым его словом и поступком, что римляне считают себя вправе требовать, чтобы он говорил и делал все согласно с их волей и приказаниями. Так много и долго кричал он, а затем велел послам явиться на следующий день, сказав, что он желает дать письменный ответ. И действительно, он передал им письмо такого содержания: союз, заключенный с его отцом, не имеет никакого отношения к нему; он согласился возобновить его не потому, чтобы сам одобрял его, а потому, что в самом начале своего правления должен был соглашаться на все. Если римляне хотят заключить с ним новый договор, то нужно сперва сговориться насчет условий; если они придут к мысли о заключении равноправного союза, то и он подумает, что ему нужно делать, да и они сами тоже, наверно, позаботятся об интересах своего государства. Передав это письмо, Персей быстро вышел, а за ним и все стали расходиться из царского дворца. Тогда послы объявили ему о прекращении союза и дружбы с ним. Разгневанный этим, он остановился и громко приказал им в три дня покинуть его страну. Так они уехали, и македоняне ни при приезде, ни во время пребывания не сделали для них ничего такого, что свидетельствовало бы об их гостеприимстве и дружбе к римлянам.

Затем были выслушаны послы фессалийцев и этолийцев. Желая как можно скорее узнать, каких вождей будет иметь государство в следующем году, сенат решил написать консулам, чтобы один из них по возможности прибыл в Рим для выбора должностных лиц.

26. В делах государственных консулы не совершили в этом году ничего достопамятного. Признано было за лучшее в интересах государства смирить и успокоить лигурийцев.

В то время как ожидали войны с Македонией, послы Иссы внушили римлянам подозрение и насчет Гентия, царя иллирийского. Они жаловались на то, что он опустошил их область, рассказывали, что цари Македонии и Иллирии живут очень дружно и сообща готовятся к войне с римлянами, что из Иллирии, под видом послов, по совету Персея присланы шпионы с целью разузнать все, что делается в Риме. Иллирийцев призвали в сенат. Когда они заявили, что присланы сюда своим царем оправдать его от обвинений, какие на него станут взводить иссейцы, то сенаторы спросили их, почему они до сих пор не являлись к должностному лицу, чтобы получить по установившемуся обычаю стол и жилье от государства, чтобы наконец дать знать о своем приезде, равно как и о целях его. Послы затруднились ответить на это, и им было велено удалиться из курии. Так как они сами не просили аудиенции в сенате, то поэтому дать им какой-нибудь ответ, как настоящим послам, римляне не сочли нужным, а решили отправить своих послов к царю сообщить ему жалобы иссейцев; сенат-де считает, что царь поступает несправедливо, обижая союзников римского народа. С этим поручением были отправлены Авл Теренций Варрон, Гай Плеторий и Гай Цицерей.