Текст книги "История Рима от основания Города"

Книга XXV

Ганнибал под Тарентом; старые союзники присоединяются к Риму; меры к искоренению иноземных суеверий (1). Выборы в Риме (2). Распределение провинций и армий между должностными лицами 542 года; недобросовестность откупщиков; суд над Постумием (3–4). Затруднения при наборе; просьба сицилийских воинов к сенату (5–7). Чудесные знамения; отпадение Тарента к Ганнибалу (7-10). Осада тарентинской крепости (11). Установление в Риме игр в честь Аполлона (12). Затруднительное положение Капуи; Ганнон потерял лагерь (13–14). Отпадение Фурий к Ганнибалу (15). Гибель Гракха (16–17). Опустошение Кампании римлянами (18). Ганнибал под стенами Капуи; гибель римского отряда в пять тысяч человек (19). Римляне готовятся осадить Капую (20). Претор Фульвий разбит под Гердонией (21). Обложение Капуи римлянами (22). Взятие части Сиракуз (23–24). Взятие Евриала (25). Осада Ахрадины; чума (26). Карфагенский флот, шедший на помощь Сиракузам, ушел к Таренту (27). Сдача Ахрадины римлянам (28–31). Критическое положение римлян в Испании (32–33). Гибель Публия Сципиона и Гнея (34–36). Спасшиеся остатки римской армии завладели двумя карфагенскими лагерями (37–39). Марцелл устраивает дела в Сицилии (40–41).

1. Во время вышеизложенных событий в Африке и Испании Ганнибал провел лето в Саллентинской области, в надежде завладеть городом Тарентом при помощи измены. Между тем к нему отпали незначительные города самих саллентинов. Одновременно с этим в Бруттийской области из двенадцати народов, отпавших в предшествовавшем году на сторону пунийцев, возвратились в римское подданство консентины и таврианы. Так поступило бы и большее число народов, если бы префект союзников Тит Помпоний, родом из Вей, после нескольких удачных опустошений в Бруттийской области, вообразив себя законным вождем, не собрал на скорую руку войско и не сразился с Ганноном. Тут было перебито или взято в плен большое количество людей, представлявшее собою, впрочем, нестройную толпу поселян и рабов. Менее всего ущерба было в том, что с другими захватили в плен и префекта: он и на этот раз был виновником безрассудной битвы, и раньше, пользуясь всевозможными дурными средствами, как откупщик, не оправдывал доверия государства и своих компаньонов и причинял им убытки. Консул Семпроний дал в Лукании много незначительных сражений, но ни одного, заслуживающего упоминания, и взял штурмом несколько маловажных городов.

Чем дольше затягивалась война и чем больше удачи и неудачи меняли столько же самое положение дел, сколько и настроение умов, тем шире распространялось в государстве множество суеверий, по большей части иноземных, будто вдруг изменились то ли люди, то ли боги. Уже не только тайно и за стенами покидали римские религиозные обряды, но даже в местах публичных, на площадях и в Капитолии, были толпы женщин, совершавших жертвоприношения и воссылавших молитвы не по обычаю отцов. Жрецы-шарлатаны и прорицатели овладели умами людей; число их увеличилось вследствие того, что нищета и страх загнали в город с необработанных, по причине продолжительной войны, и подверженных неприятельским нападениям полей деревенских плебеев, а также вследствие того, что этот способ наживы облегчало заблуждение ближнего, и они пользовались им, как будто дозволенным ремеслом. Сперва слышались тайные выражения негодования со стороны лиц благонамеренных; затем дело дошло даже до официальной жалобы отцам. Сенат сильно обвинял эдилов и триумвиров по уголовным делам[857]857
  …триумвиров по уголовным делам… – Это были второстепенные должностные лица, выбиравшиеся с 289 года н. э. в трибутных комициях на основании закона Папирия. В их обязанности входило: исполнять в темницах казни, наблюдать за тюрьмами, разведывать о совершенных преступлениях и арестовывать подозрительных лиц. К их кругу деятельности относился также надзор за безопасностью Рима, и вообще они исполняли все обязанности, отмененные при учреждении triumviri nocturni, почему иногда и сами носили такое название.


[Закрыть] за отсутствие с их стороны противодействия, а когда последние сделали попытку удалить эту толпу с форума и разбросать сделанные ею приготовления к священнодействиям, то чуть было не подверглись насилию. Было очевидно, что это зло пустило уже весьма глубокие корни, и низшим властям не подавить его. Тогда сенат поручил городскому претору Марку Эмилию оградить народ от таких религиозных обрядов. Претор прочитал в собрании сенатское постановление и издал эдикт, по которому каждый, имевший пророческие книги и молитвы или письменное руководство к совершению жертвоприношений, должен был все те книги и записи принести к нему до апрельских календ; в силу того же эдикта никто не смел приносить жертвы в общественных и священных местах по новому или иноземному обряду.

2. В тот год [213 г.] умерло несколько общественных жрецов: верховный понтифик Луций Корнелий Лентул, понтифик Гай Папирий Массон, сын Гая, авгур Публий Фурий Фил и децемвир для священнодействий Гай Папирий Массон, сын Луция. Понтификами выбраны: на место Лентула – Марк Корнелий Цетег, на место Папирия – Гней Сервилий Цепион, в авгуры избран Луций Квинций Фламинин, а в децемвиры для священнодействий Луций Корнелий Лентул.

Уже наступало время консульских комиций, а так как нежелательно было отзывать занятых войной консулов, то консул Тиберий Семпроний назначил для созыва комиций диктатором Гая Клавдия Центона, а последний выбрал себе в начальники конницы Квинта Фульвия Флакка. В первый же день комиций диктатор выбрал консулами начальника конницы Квинта Фульвия Флакка и Аппия Клавдия Пульхра, бывшего перед тем претором в провинции Сицилии. Затем были избраны преторы: Гней Фульвий Флакк, Гай Клавдий Нерон, Марк Юний Силан и Публий Корнелий Сулла. По окончании комиций диктатор сложил с себя должность. Курульным эдилом в тот год вместе с Марком Корнелием Цетегом был Публий Корнелий Сципион, которому впоследствии дано было прозвание Африканского. Когда против искания им эдильской должности восставали народные трибуны, утверждая, что его кандидатуру нельзя принимать в соображение, так как он не достиг еще законного для эдила возраста[858]858
  …не достиг еще законного для эдила возраста… – Возраст определялся сначала существовавшим обычаем, а затем законом Виллия, а в более позднее время законом Корнелия Суллы. Во времена Цицерона консул должен был достичь 43 лет, претор – 40 лет, курульный эдил – 37 лет, квестор – 30 лет. Но допускались, как видим, исключения.


[Закрыть], то он сказал: «Мне достаточно лет, если все квириты хотят избрать меня эдилом». Затем народ, разделившись по трибам для подачи голосов, высказал такое сильное расположение к Сципиону, что трибуны тотчас же отказались от своего намерения. Щедрость эдилов выразилась в следующем: сообразно с тогдашними средствами были великолепно отпразднованы Римские игры и повторены в течение одного дня; было роздано также в отдельных городских кварталах[859]859
  …городских кварталах… – Неизвестно, на сколько таких участков разделялся Рим, но надо предполагать, что их было немало, так как каждая из четырнадцати частей, на который Август разделил Рим, заключала в себе несколько таких кварталов.


[Закрыть] по пятьсот конгиев масла[860]860
  …по пятьсот конгиев масла. – Конгий – римская мера жидкостей, равняющаяся 3,275 л.


[Закрыть]. Плебейские эдилы Луций Виллий Таппул и Марк Фунданий Фундул обвинили перед народом несколько матрон в нарушении супружеской верности; некоторые из них были осуждены и отправлены в изгнание. Повторены были в течение двух дней Плебейские игры, и по случаю игр был устроен торжественный обед в честь Юпитера.

3. Квинт Фульвий Флакк в третий раз и Аппий Клавдий вступили в отправление консульских обязанностей. Преторы разделили между собой по жребию сферы деятельности, причем Публий Корнелий Сулла получил городскую претуру и право суда над чужестранцами, каковые обязанности распределялись прежде между двумя лицами; Гнею Фульвию Флакку досталась Апулия, Гаю Клавдию Нерону – Свессула, а Марку Юнию Силану – Этрурия. Консулам поручена была война с Ганнибалом и назначено по два легиона; один должен был принять их от консула предшествовавшего года Квинта Фабия, другой – от Фульвия Центумала. К претору Фульвию Флакку должны были перейти легионы, находившиеся в Луцерии под командой претора Эмилия, а к Нерону Клавдию – бывшие в Пиценской области под начальством Гая Теренция; дополнительный набор они должны были произвести сами. В Этрурию Марку Юнию отдали легионы, оставшиеся в предшествовавшем году в городе. Тиберию Семпронию Тудитану продлили власть в провинциях Лукании и Галлии с находившимися в их распоряжении войсками; продлена была власть и Лентулу в древней провинции Сицилии и Марку Марцеллу – в Сиракузах и в прежнем царстве Гиерона. Флот остался в распоряжении Тита Отацилия, Греция – Марка Валерия, Сардиния – Квинта Муция Сцеволы, Испания – Публия и Гнея Корнелиев. В дополнение к прежним войскам консулы набрали два городских легиона, и таким образом всего войска в том году составилось двадцать три легиона.

Консульскому набору помешал поступок уроженца Пирг[861]861
  …уроженца Пирг… – Пирги – очень богатая гавань города Цере в Этрурии.


[Закрыть] Марка Постумия, едва не повлекший за собой большого замешательства в делах. Постумий был откупщик, и в течение многих лет не было равного ему по вероломству и алчности, исключая Тита Помпония, родом из Вей, который в предшествовавшем году безрассудно опустошал поля Лукании и был захвачен в плен карфагенянами под предводительством Ганнона. Так как убытки, причиненные бурями при провозе для войска запасов, государство принимало на свой страх, то эти лица выдумывали ложные кораблекрушения, да и те действительные, о которых они доносили, происходили не случайно, но по их собственному злому умыслу. Они нагружали на старые и поврежденные корабли немного малоценных предметов, моряков высаживали в открытом море на приготовленные заранее лодки, корабли же топили, а затем распускали ложный слух, что на кораблях находилось в несколько раз больше товаров. В предшествовавшем году об этом обмане донесли претору Марку Эмилию, а он доложил сенату; но какого-либо сенатского постановления по этому поводу не состоялось, так как сенаторы не хотели оскорблять в такое время класс откупщиков. Народ более сурово осудил обман, и раздраженные, наконец, народные трибуны Спурий и Луций Карвилий, видя возбуждающий ненависть и позорный поступок, присудили Марка Постумия к штрафу в двести тысяч ассов. Наступил день, назначенный для разбора дела; собралась такая масса плебеев, что площадка на Капитолии едва вмещала эту толпу, и, по разъяснении дела, для Постумия оставалась, по-видимому, единственная надежда на то, если еще до приглашения триб к голосованию народный трибун Гай Сервилий Каска, его близкий родственник, выступит с протестом. После допроса свидетелей трибуны отодвинули народ в сторону. Принесли урну, чтобы трибуны жребием решили, где латинам подавать голоса[862]862
  …где латинам подавать голоса. – Как граждане муниципий, находившиеся в Риме латины имели право голоса, и в каждом отдельном случае их присоединяли к одной из триб, определяя ее жребием.


[Закрыть]. В это время откупщики настаивали, чтобы Каска прекратил на этот день собрание; народ громко протестовал. Каска, в душе которого боролись чувства страха и стыда, сидел случайно на самом краю выгнутой наподобие рога трибуны. Мало надеясь на его помощь, откупщики, чтобы произвести суматоху, раздвинули толпу и по расчищенному пространству вломились клином, поднимая ссору с народом и трибунами. Дело было недалеко от схватки, когда консул Фульвий сказал трибунам: «Разве вы не видите, что вам мешают пользоваться вашими правами и что дело клонится к бунту, если вы поспешно не распустите собрания плебеев?»

4. Плебеи были распущены; созвали сенат. Консулы сделали доклад о беспорядке в собрании плебеев, произведенном наглым насилием откупщиков, говоря, что Марк Фурий Камилл дозволил осудить себя разгневанным гражданам, хотя его изгнание грозило разрушением города; раньше его допустили же о себе народный приговор децемвиры, по законам которых мы живем и поныне, и после них многие первостепенные лица! А житель Пирг Постумий прервал голосование римского народа, прекратил собрание плебеев, лишил трибунов возможности пользоваться их правами, стал в боевое положение против римского народа, занял позицию, чтобы отрезать трибунов от плебеев и помешать пригласить трибы к голосованию. Единственно только терпение властей удержало толпу от кровопролитной схватки: они уступили в данный момент ярости и наглости немногих, допустили взять перевес над собой и римским народом и, чтобы людям, искавшим стычки, не дать к тому повода, сами добровольно прекратили комиции, которым намерен был помешать силою оружия подсудимый. Все благонамеренные люди отнеслись к этому поступку соответственно с гнусностью его; сенат решил, что это насилие направлено против государства и представляет собою пагубный пример для других. Непосредственно затем народные трибуны Карвилии дали иной оборот этому судебному делу: оставив требование штрафа, они назначили Постумию день явки к суду по обвинению в уголовном преступлении и сделали распоряжение, чтобы слушатель схватил его и отвел в тюрьму, если тот не представит поручителей. Постумий представил поручителей, но на суд не явился. Трибуны сделали запрос плебеям, и плебеи постановили следующее решение: если Марк Постумий не явится до майских календ и, вызванный в то число, не даст ответа и не оправдается, то он считается изгнанником, имущество его идет в продажу, а сам он лишается покровительства законов. Затем начали назначать дни явки к суду по уголовному делу отдельным подстрекателям к беспорядку и бунту и стали требовать от них поручителей. Сначала заключали в тюрьму тех, которые не представили поручителей, а потом и тех, которые имели возможность представить их. Большая часть виновных, избегая угрожавшей им от этого опасности, отправилась в изгнание.

5. Такие последствия имел обман откупщиков и затем прикрывший этот обман их нахальный образ действий. Потом состоялись комиции для избрания верховного понтифика. Председательствовал в этих комициях новый понтифик Марк Корнелий Цетег. С громадным соревнованием добивались этой должности три лица: бывший прежде два раза консулом и цензором консул Квинт Фульвий Флакк; Тит Манлий Торкват, также видная личность, как занимавший уже, подобно первому, дважды консульскую должность и отправлявший обязанности цензора; и Публий Лициний Красс, имевший в виду искать должности курульного эдила. Последний, несмотря на свою молодость, победил в этом споре заслуженных старцев. Из лиц, не занимавших курульной должности, он первый в течение ста двадцати лет сделался верховным понтификом, исключая только Публия Корнелия Калуссы.

С трудом производили набор консулы, по недостатку молодежи для удовлетворения обеих потребностей, т. е. для сформирования новых городских легионов и для пополнения прежних. Тогда сенат приказал им не приостанавливать начатого дела и избрать две комиссии триумвиров. Эти комиссии должны были – одна на расстоянии первых пятидесяти миль, а вторая – в более отдаленных местах по селам, ярмаркам и другим сборным пунктам – осматривать всех лиц свободного происхождения и брать в военную службу тех, кого признают достаточно развитыми физически для того, чтобы носить оружие, хотя бы они не достигли положенного для этого законом возраста[863]863
  …положенного для этого законом возраста. – На военную службу брали молодых людей, достигших семнадцати лет.


[Закрыть]. Народным трибунам, если им угодно, предоставлялось право предложить на утверждение народа законопроект о выдаче жалованья лицам, принявшим военную присягу моложе семнадцати лет, наравне с воинами семнадцатилетнего и старшего возраста. Избранные в силу этого сенатского постановления две комиссии триумвиров произвели по селениям тщательный осмотр свободорожденных.

Одновременно с этим было прочитано в сенате письменное донесение из Сицилии от Марка Марцелла по вопросу о требованиях воинов, служивших в войске Публия Лентула. Это войско состояло из воинов, уцелевших после каннского поражения. Его, как сказано ранее, услали в Сицилию с тем, чтобы не привозить обратно в Италию до окончания Пунической войны.

6. Эти воины, с дозволения Лентула, отправили послами к Марцеллу на место зимней стоянки знатнейших всадников и центурионов и лучших из нижних чинов пехоты. Один из них, когда ему предоставлено было право говорить, сказал: «Еще в Италию мы явились бы к тебе, Марцелл, в твое консульство, тотчас же, как состоялось относительно нас, хотя и вполне справедливое, но все-таки прискорбное постановление сената. Нас сдержала только надежда на то, что нас отправляют в провинцию, полную смут, вследствие смерти царей[864]864
  …вследствие смерти царей… – Послы от солдат здесь имеют в виду события в Сицилии после смерти Гиерона и убийства Гиеронима (см. XXIV, 4 и далее).


[Закрыть], на войну серьезную, одновременно против сицилийцев и пунийцев, и что мы, проливая кровь, своими ранами дадим должное удовлетворение сенату, как то сделали – во времена предков – воины, захваченные Пирром в плен при Гераклее, потом сражаясь против него же самого. Впрочем, чем мы, сенаторы, заслужили или теперь заслуживаем обрушившийся на нас гнев ваш? Мне кажется, Марцелл, что, смотря на себя, я взираю на обоих консулов и весь сенат, и если бы при Каннах консулом был ты, то положение государства и наша собственная участь были бы лучше. Позволь же нам, прошу тебя, прежде чем жаловаться на наше положение, оправдаться в возводимой на нас вине. Если при Каннах мы побиты не в силу гнева богов и не по воле рока, законы которого созидают непреложный порядок вещей, но по вине, то чья же эта была вина – воинов или главнокомандующих? Лично я, как простой воин, никогда ничего не скажу о моем главнокомандующем, особенно ввиду того, что сенат выразил ему благодарность за его уверенность в силах государства и после каннского бегства власть ему продлевалась из года в год[865]865
  …и после каннского бегства власть ему продлевалась из года в год. – Имеется в виду главный виновник поражения – Гай Теренций Варрон, получивший благодарность от сената и в 215 и 216 годах до н. э. командовавший в Пицене.


[Закрыть]. По слухам, также и прочие из уцелевших от того поражения были у нас военными трибунами; они ищут почетных должностей, занимают их и управляют провинциями. Или себя и детей своих вы легко прощаете, сенаторы, а над нашими малоценными головами вам угодно проявить свою суровость? Или для консула и других первостепенных лиц в государстве не было позорно бежать, когда не оставалось никакой другой надежды на спасение, а воинов вы отправили в бой на верную погибель? От Аллии бежало почти все войско; в Кавдинском ущелье войско даже не пробовало сразиться и передало оружие врагу. Я молчу уже о других постыдных поражениях армий. Однако для тех войск не только не изыскивали каких-либо позорных наказаний, но войско, перебежавшее от Аллии в Вейи, завоевало даже снова город Рим, а возвратившиеся в Рим без оружия кавдинские легионы, будучи вооружены и отправлены снова в Самний, послали под ярмо того же самого врага, который перед тем ликовал по поводу их позора. А может ли кто-либо обвинять в бегстве или трусости войско, бывшее в сражении при Каннах, там пало более пятидесяти тысяч человек; оттуда консул бежал только с семьюдесятью всадниками, и остались в живых лишь те, которых оставил утомленный резней враг. Между тем как пленным отказывали в выкупе, нас всюду осыпали похвалами за то, что мы сохранили себя для государства, что возвратились в Венузию к консулам и что имели вид настоящего войска. Наше теперешнее положение хуже положения пленных во времена наших отцов. Для них менялись только оружие, род службы и место, на котором они разбивали свои палатки в лагере; но первое обнаружение усердия в государственной службе и одно счастливое сражение возвращали им все это обратно. Никого из них не отправляли в ссылку, никого не лишали надежды окончить срок службы; наконец, всем давали возможность вступить в бой с врагом, чтобы в нем раз навсегда покончить или с жизнью, или с позором. А нас, которых можно упрекнуть только в сохранении жизни некоторым из бывших в каннском бою, отправили в ссылку не только вдали от родины и Италии, но и вдали от врага, где мы стареем в изгнании, с целью лишить нас всякой надежды, всякого удобного случая загладить позор, умилостивить разгневанных граждан и, наконец, умереть доблестною смертью. Мы не ищем конца нашему позору и награды за храбрость, но только возможности испытать наш доблестный дух, добиваемся трудов и опасностей, добиваемся исполнения обязанностей мужей и воинов. Уже второй год ведется война в Сицилии с сильным ожесточением. Одни города берут штурмом пунийцы, другие – римляне; происходят сражения пехоты и конницы; у Сиракуз действуют с суши и с моря. Мы слышим крики сражающихся и бряцание оружия, а сами остаемся на месте без дела, как будто у нас нет ни рук, ни оружия. Консул Тиберий Семпроний много раз вступал в открытый бой с неприятелем, имея легионы, состоящие из рабов; наградой за труд им служат свобода и право гражданства. Пусть мы заменим, по крайней мере, рабов, купленных для этой войны, позвольте нам сразиться с врагом и в бою добиваться свободы. Желаешь ли ты испытать нашу доблесть на суше или на море, в открытом бою или при осаде городов, мы просим самых тяжелых трудов, самых опасных поручений, чтобы как можно скорее совершить то, что следовало сделать при Каннах, так как весь следовавший затем период нашей жизни был обречен позору».

7. Вслед за этими словами послы пали к ногам Марцелла. Марцелл отвечал, что сделать это он не в праве и это не в его власти, что он напишет сенату и во всем поступит согласно с решением отцов. Письменное донесение об этом доставили новым консулам, а они прочитали его в сенате. Спрошенный по поводу этого письма, сенат постановил такое решение, что он не видит никакого основания поручать государственное дело воинам, покинувшим в каннском бою своих сослуживцев. Если проконсул Марк Клавдий иного взгляда на дело, то ему предоставляется поступать так, как он находит сообразным с государственными интересами и с его частным образом мыслей, лишь бы только никого из них не освобождали от работ в лагере, не награждали военными отличиями за храбрость и не перевозили обратно в Италию, пока в ней находится неприятель.

Затем по постановлению сената и решению плебеев городской претор председательствовал в комициях, на которых были выбраны комиссии – одна из пяти мужей для починки стен и башен и две, в состав которых вошло по три лица; из них первая – для тщательной проверки священного имущества и составления подробной описи вкладам, вторая – для возобновления истребленных в предшествовавший год пожаром храмов Счастья, Матери Матуты и Надежды; первые два лежали не доходя до Карментальских ворот, а последний за ними.

Стояла невыносимая погода: на Альбанской горе беспрерывно в течение двух суток шел каменный дождь. Многое было повреждено молнией: пострадало два храма на Капитолии, окопы в лагере выше Свессулы во многих местах; два караульных было убито; в Кумах молния не только ударила, но даже разрушила стены и некоторые башни. В Реате, казалось, летал огромный камень; солнце представлялось краснее обыкновенного и принимало кровавый оттенок. По поводу этих знамений состоялось однодневное молебствие; консулы несколько дней посвятили богослужению; в то же время совершено было девятидневное жертвоприношение.

Давно уже Ганнибал надеялся на отпадение жителей Тарента, а у римлян существовало подобного рода подозрение; случайно побочное обстоятельство ускорило дело. Тарентинец Филеас долгое уже время, под предлогом посольства, жил в Риме. Это был человек характера беспокойного, плохо мирившегося с праздным времяпрепровождением, затянувшимся слишком долго и, на его взгляд, старившим его. Поэтому он нашел себе доступ к заложникам из Тарента и Фурий. Их содержали под стражей в зале Свободы[866]866
  …в зале Свободы… – Это было особое здание, где хранились tabulае сеnsоrum, т. е. народные переписи, отличное от главного храма этой богини, находившегося на Авентинском холме и построенного консулом 238 года до н. э. Тиберием Семпронием Гракхом.


[Закрыть] и не особенно бдительно, так как ни им самим, ни их государствам не было выгоды обманывать римлян. Филеас, часто беседуя с ними, соблазнил их, подкупил двух смотрителей, в сумерки вывели их из места заключения, и сам сопутствовал им в побеге. На рассвете по городу разнеслась весть о бегстве. Посланные в погоню захватили всех близ Таррацины и притащили назад. Их отвели на Комиций и с одобрения народа сначала высекли розгами, а затем сбросили со скалы.

8. Жестокость этого наказания возбудила две самые знаменитые греческие общины в Италии и не только повлияла на политические отношения, но и в частной жизни возмутила отдельных лиц: у многих были родственные или дружеские связи с людьми, так гнусно умерщвленными. Из таких оскорбленных лиц около тринадцати человек знатных тарентинских юношей составили заговор. Во главе их стояли Никон и Филемен. Прежде чем предпринять что-либо, они сочли нужным переговорить с Ганнибалом; поэтому, под предлогом охоты, ночью они вышли из города и направились к нему. Все заговорщики скрылись недалеко от лагеря в прилегавшем к дороге лесу, а Никон и Филемен пошли вперед к караульным постам. Их схватили и отвели к Ганнибалу, как они того и сами желали. Тарентинцы изложили ему причины своего намерения и свои замыслы. Ганнибал осыпал их похвалами и обещаниями и приказал уверить своих соотечественников в том, что они вышли из города на грабеж и гонят туда карфагенский скот, выпущенный на пастбище; им была обещана безопасность и безнаказанность. Добыча молодых людей обратила на себя внимание. Проявление такой отваги с их стороны во второй и следующие разы уже менее возбуждало удивления.

При вторичном свидании с Ганнибалом взаимным честным словом были скреплены следующие условия: свободные тарентинцы будут пользоваться своими собственными законами, сохранят свое имущество, не будут платить Пунийцу никакой дани и против воли не будут принимать гарнизонов, но находившийся в Таренте гарнизон выдадут карфагенянам[867]867
  …но находившийся в Таренте гарнизон выдадут карфагенянам. – Место испорчено; по контексту весьма вероятно, что, гарантируя тарентинцам независимость, Ганнибал потребовал выдачи римского гарнизона; по Полибию, он требовал предоставить во власть карфагенян жилища и имущество римских граждан.


[Закрыть]. Установив такое соглашение, Филемен участил свои обыкновенные ночные выходы за город и обратно. Он обращал на себя внимание любовью к охоте. С ним были собаки и другие принадлежности охоты. На обратном пути он почти всякий раз дарил префекту или стражам при воротах что-либо из захваченного или из принесенного врагом по предварительному соглашению. То, что поездки свои он предпринимал главным образом ночью, объясняли страхом перед врагами. Дело это стало настолько обыкновенным, что ворота открывали во всякое время ночи по первому его сигналу. Тогда Ганнибал решил, что настало время действовать. Он находился на расстоянии трех дней пути. Чтобы не показалось странным, что стоянка его находится так долго на одном и том же месте, он притворился больным. Его бездеятельная медленность перестала уже внушать подозрение и римлянам, находившимся в тарентинском гарнизоне.

9. Но, решив идти в Тарент, Ганнибал выбрал 10 000 пехотинцев и всадников, которых считал самыми подходящими для этого по их физическому проворству и по легкости оружия, и в четвертую стражу ночи двинул знамена. Вперед он отправил около 80 нумидийских всадников, с приказанием рассеяться вдоль дорог в разных направлениях и зорко следить за всей местностью, чтобы не ускользнул какой-либо шпион из поселян, издалека следивший за движением войска. Зашедших вперед он велел тащить назад, а попадавшихся навстречу убивать, с целью представить собою для окрестных жителей скорее вид хищников, чем настоящего войска. Сам он быстро повел войско и расположился лагерем на расстоянии приблизительно пятнадцати миль от Тарента. Даже там он не объявил, куда держит путь, а только созвал воинов и внушил им, чтобы они все шли по дороге, не позволяли никому сворачивать с нее или выходить из рядов, а также чтобы были внимательны к команде и не делали ничего без приказания вождей; в свое-де время он объяснит, чего он хочет. Почти в тот же час до Тарента долетел слух, что несколько нумидийских всадников опустошают поля на большом пространстве и навели на поселян страх. Эта весть нисколько не подействовала на римского префекта; он отдал только приказ части конницы на следующий день на рассвете выступить, чтобы остановить неприятельские опустошения; в остальном он не принял никаких мер предосторожности; напротив, этот набег нумидийцев принимался за доказательство того, что Ганнибал с войском не снимался с лагеря.

Ганнибал двинулся в ту пору ночи, когда сон бывает самым крепким. Проводником был Филемен с обычным грузом захваченной на охоте дичи; остальные изменники ожидали условленных знаков, а условие состояло в том, что Филемен, неся дичь, введет вооруженных через калитку, которою он обыкновенно входил, Ганнибал же с другой стороны подойдет к Теменитидским воротам. Последние лежали с материковой стороны и были обращены на восток. Значительное пространство внутри стен обнимали могильные курганы. При приближении к воротам Ганнибал зажег сигнальный огонь. Блеснул такой же ответный сигнал Никона. Затем с обеих сторон пламя потухло. Тихо вел Ганнибал войско к воротам. Никон неожиданно напал на спавших стражей, перебил их в их постелях и открыл ворота. Ганнибал с пехотой вошел в город, а коннице приказал остановиться вне, чтобы она могла на просторе являться против врага всюду, куда только потребуют обстоятельства. С другой стороны Филемен также приближается к калитке, через которую он обыкновенно проходил. Его знакомый голос и обычный уже сигнал разбудили стража. На замечание Филемена, что едва возможно держать громадную звериную тушу, страж отворил ворота. Два молодца несли вепря; сам он шел позади с охотником без ноши. Когда страж без всякой предосторожности и в удивлении перед громадным зверем повернулся к несшим, Филемен пронзил его охотничьей рогатиной. Затем вошли около 30 вооруженных, перебили остальных стражей и разломали ближайшие ворота. Тотчас же ворвалось войско со знаменами. Затем оно тихо было проведено на площадь и соединилось с Ганнибалом. Тогда Пуниец разделил на три части 2000 галлов и, дав им по два провожатых из тарентинцев, разослал по городу с приказанием занимать самые многолюдные дороги и, при поднявшейся сумятице, повсюду убивать римлян, щадя горожан. А чтобы представлялась к этому возможность, он научил тарентинцев, чтобы они, как только заметят кого-либо из своих, приказывали им не беспокоиться, не шуметь и не падать духом.

10. Поднялись уже обычные при взятии города суматохи и крик, но достоверно никто не знал, в чем дело. Тарентинцы думали, что поднялись римляне для разграблений города; римлянам казалось, что тарентинцы вероломно затеяли какой-то бунт. Разбуженный при первой тревоге, префект бежал в гавань. Он сел в лодку и переехал оттуда в крепость. Раздавшиеся со стороны театра трубные звуки вводили в заблуждение: труба была римская – ее нарочно заранее приготовили изменники, – дул же в нее неумело грек; поэтому было непонятно, кто и кому подает сигнал. Лишь только начало светать, римляне узнали пунийское и галльское оружие, и таким образом у них исчезло всякое сомнение; также и греки, видя валявшихся повсюду убитых римлян, поняли, что Ганнибал взял город. Когда рассвело, уцелевшие от резни римляне сбежались в крепость. Шум мало-помалу стал стихать. Тогда Ганнибал приказал созвать тарентинцев безоружными. Сошлись все, кроме только тех, которые последовали за удалившимися в крепость римлянами, имея намерение подвергнуться вместе какой бы ни пришлось участи. Тут он обратился к ним с благосклонной речью, напомнил, как он поступил с их согражданами, взятыми в плен при Тразименском озере и при Каннах, и вместе с тем нападал на высокомерное владычество римлян. Затем приказал отправиться всем обратно по своим домам и написать на дверях свои имена, говоря, что те дома, на которых не будет надписи, он тотчас же прикажет разграбить по данному сигналу; если же кто напишет свое имя на доме, где квартирует римский гражданин (римляне занимали свободные дома), то того он будет считать за врага. Затем он распустил собрание. Сделанные на дверях пометки дали возможность различать дома друзей и врагов. Воины по данному сигналу разбежались грабить квартиры римлян. Получена была значительная добыча.