Текст книги "История Рима от основания Города"

Затем царь выступил со всем войском, направляясь в Эордею, где и расположился лагерем у так называемого Бегорритского озера, а на следующий день ушел вперед в Элимею, до реки Галиакмон. Отсюда, перейдя по тесному ущелью через Камбунийские горы, он спустился к Азору, Пифею и Долихе, именуемым жителями Трехградьем. Эти три города несколько медлили со сдачей, так как дали жителям Ларисы заложников, но, побужденные страхом перед настоящей опасностью, покорились. Персей обошелся с ними милостиво, нисколько не сомневаясь, что и перребы сделают то же самое; и действительно, тотчас по прибытии он занял их город без малейшей задержки со стороны жителей. Город Киретии пришлось брать приступом, причем в первый день, после жаркой стычки около городских ворот, Персей был отбит, но на другой день, когда он подступил со всеми силами, все изъявили покорность до наступления ночи.

54. Жители ближайшего за тем города Мил, так сильно укрепленного, что надежда на неприступность делала их слишком надменными, не удовлетворились тем, что заперли ворота перед царем, но даже позволили себе дерзко бранить царя и македонян. Обстоятельство это, с одной стороны, сильно раздражало македонян при штурме, с другой – воспламеняло осажденных к более храброй обороне, так как им нельзя было рассчитывать на пощаду. При таком положении дел в течение трех дней с огромным воодушевлением обеих сторон одни штурмовали, другие защищались. Македоняне благодаря своей многочисленности легко могли чередоваться в битве, между тем как горожане, день и ночь без отдыха защищая стены, изнурены были от ран и бессонных ночей, а также и от постоянного напряжения. На четвертый день, когда со всех сторон начали приставлять к стенам лестницы и штурмовать ворота все с большей и большей яростью, горожане, прогнанные со стен, бросились защищать ворота и тут сделали внезапную вылазку против неприятелей. Но так как это было следствием скорее необдуманной злобы, чем действительной уверенности в своих силах, то немногочисленные и притом утомленные защитники были отброшены свежими силами штурмующих и, обратившись в бегство, впустили неприятелей в город через открытые ворота. Таким образом, город был взят и разграблен, свободные граждане, уцелевшие от резни, были проданы в рабство. Разрушив большую часть этого города и опустошив его огнем, Персей двинулся вперед и направился к Фаланне, а оттуда на следующий день к Гиртону. Узнав, что Тит Минуций Руф и фессалийский претор Гиппий вступили в этот город с гарнизоном, он прошел мимо, даже не попытавшись штурмовать его, и быстро занял Элатию и Гонн, так как жители были поражены его внезапным появлением. Оба города расположены в ущелье, через которое идет дорога в Темпейскую долину, особенно Гонн. Вследствие этого Персей оставил в этом городе сильный гарнизон из пехоты и конницы и вдобавок укрепил его тройным рвом и валом. Сам же, дойдя до Сикурия, решил ожидать тут прибытия неприятелей; в то же время войску приказано было добывать хлеб повсюду в смежных неприятельских владениях, ибо Сикурий расположен у подошвы горы Оссы: перед южным склоном ее расстилаются равнины Фессалии, а позади – Македония и Магнесия. К этим благоприятным условиям присоединяется еще весьма здоровое местоположение и обилие проточной воды, так как в окрестностях находится много родников.

55. Римский консул, Публий Лициний, направлявшийся в то же самое время с войском в Фессалию, шел сначала очень удобным путем через Эпир, но когда перешел в Афаманию, отличающуюся неровной и почти непроходимой почвой, то с большими затруднениями едва дошел небольшими переходами до Гомф; и если бы в то время как консул вел недавно набранное войско, и люди, и лошади его были сильно измучены, Персей загородил ему путь со свежим войском, готовым к битве, в удобном месте и в удобную минуту, то римлянам пришлось бы понести большие потери, чего не отрицают и они сами. Когда же они беспрепятственно пришли в Гомфы, то к радости по поводу благополучного перехода через опасное ущелье присоединилось презрение к неприятелям, так мало понимавшим свои собственные выгоды. Совершив надлежащим образом жертвоприношение и раздав воинам хлеб, консул остановился здесь на несколько дней, чтобы дать отдых вьючным животным и людям; когда же узнал, что македоняне в беспорядке бродят по Фессалии и опустошают поля союзников, то повел достаточно уже отдохнувшее войско к Ларисе. Находясь на расстоянии трех миль от Трехградья, известного как Скейского, он расположился лагерем на реке Пеней. В это же время пристал к Халкиде со своими кораблями Евмен с братьями Атталом и Афинеем, оставив третьего, по имени Филетер, в Пергаме для защиты государства. Из Халкиды Евмен вместе с Атталом прибыл к консулу с 4000 пехотинцев и 1000 всадников; в Халкиде было оставлено 2000 пехотинцев под начальством Афинея. Сюда же явились к римлянам от всех народов Греции вспомогательные войска, большинство которых по своей малочисленности предано забвению. Аполлонийцы прислали 300 всадников и 100 пехотинцев. От этолийцев прибыл почти отряд всадников – столько прибыло их от всего племени; фессалийцев, от которых ждали всей конницы, было в римском лагере не более 300 всадников. Ахейцы дали до 1500 человек из своей молодежи, преимущественно в критском вооружении.

56. Около того же времени претор Гай Лукреций, под начальством которого находился флот, стоявший у Кефаллении, приказал брату своему Марку Лукрецию обогнуть с флотом мыс Малею и направиться в Халкиду, а сам сел на триеру и отправился в Коринфский залив, чтобы предупредить события в Беотии. Морское путешествие вследствие слабого здоровья претора совершалось весьма медленно. Тем времен Марк Лукреций, узнав по прибытии в Халкиду, что Галиарт осажден Публием Лентулом, отправил туда гонца с приказом от имени претора снять осаду. Легат Публий Лентул снял осаду, которую он затеял совместно с беотийским отрядом, державшим сторону римлян. Снятие этой осады дало возможность начать другую: ибо Марк Лукреций тотчас же окружил Галиарт моряками, численностью в 10 000 человек, и сверх того двумя тысячами воинов царя Евмена, находившимися под начальством Афинея. Когда они уже приготовлялись к приступу, прибыл из Креусы претор. Почти в то же время прибыли в Халкиду и корабли союзников: две пунийские пентеры, две триеры из Геркалеи Понтийской, четыре из Халкедона, столько же с Самоса и пять тетраер с Родоса; но так как на море не было никаких военных действий, то претор отправил назад корабли к союзникам. По завоевании Алопа и после штурма Ларисы, известной под именем Кремаста, прибыл в Халкиду со своими кораблями и Квинт Марций.

При таком положении дел в Беотии Персей, который, как сказано было выше, стоял лагерем при Сикурии, собрав весь хлеб со всех окрестных селений, послал опустошать Ферейскую область, предполагая, что ему удастся захватить врасплох римлян, когда они уйдут очень далеко от лагеря, чтобы помочь союзным городам; когда же заметил, что это движение его не произвело на римлян никакого впечатления, то приказал разделить между воинами награбленную добычу, за исключением людей; а состояла она преимущественно из всякого рода скота.

57. Затем в одно и то же время консул и царь держали совет, откуда им начать военные действия. Допущенное врагами опустошение Ферейской области ободрило царское войско, и потому македоняне думали, что немедленно следует двинуться к римскому лагерю и не давать неприятелю времени для дальнейшего колебания. Равным образом и римляне были того мнения, что медлительность позорит их в глазах союзников, которые сильно негодовали на то, что ферейцам не было оказано помощи. Когда они совещались, что следует предпринять, – в совещании же этом принимали участие Евмен и Аттал, – прибыл встревоженный гонец и доложил о приближении сильного неприятельского отряда. Военный совет тотчас же был распущен, и дано было приказание взяться за оружие; тем временем решено было, чтобы из царских вспомогательных войск выступило 100 всадников и столько же пеших стрелков. Приблизительно в четвертом часу дня, находясь на расстоянии немного более тысячи шагов от римского лагеря, Персей остановил пехоту, а сам двинулся вперед с конницей и легковооруженными; с ним вместе шли впереди Котис и начальники остальных вспомогательных войск. Когда они находились на расстоянии менее пятисот шагов от лагеря, показались неприятельская конница в составе двух, преимущественно галльских, отрядов, под начальством Кассигната, и 150 легковооруженных мисийцев и критян. Персей остановился, не зная, как велики силы неприятелей; затем он выслал из своего отряда по два отряда фракийцев и македонян с двумя когортами критян и двумя когортами фракийцев. Последовала стычка, окончившаяся ничем, так как обе стороны были равны силами и не получили новых подкреплений. У Евмена было убито около тридцати человек, в том числе и Кассигнат, начальник галлов. На этот раз Персей отвел свое войско назад в Сикурий. На следующий день в тот же самый час выступил со своими войсками опять к тому же самому месту, причем за ним следовали подводы с водой, так как вся предстоящая дорога на протяжении двенадцати тысяч шагов была совершенно безводна и чрезвычайно пыльная, и было очевидно, что во время битвы придется сильно страдать от жажды, если сражение начнется при первой же встрече с неприятелями. Но так как римляне оставались спокойными и даже сняли аванпостных часовых, то и царские войска вернулись в свой лагерь. Это они повторяли несколько дней кряду, надеясь, что римская конница атакует арьергард отступающих и что если при этом завяжется бой, то они, заманив римлян как можно дальше от лагеря, легко, в каком угодно месте, повернут фронт, благодаря численному превосходству своей конницы и легковооруженной пехоты.

58. Когда же этот план не имел успеха, Персей придвинул лагерь ближе к неприятелю и укрепился на расстоянии пяти тысяч шагов. С рассветом он выстроил на обычном месте пехоту в боевом порядке и повел к неприятельскому лагерю всю конницу и легковооруженных. Вид большого, необычайно близкого облака пыли произвел смятение в римском лагере. Сначала с трудом верили сообщению о приближении армии Персея, так как во все предыдущие дни македоняне никогда не появлялись раньше четвертого часа дня, а теперь только что взошло солнце. Потом, когда крик толпы и беготня от ворот устранили всякое сомнение, поднялась страшная суматоха: трибуны, префекты и центурионы спешили к палатке главнокомандующего, а воины бросились к своим палаткам. Между тем Персей выстроил свои войска у холма, носившего название Каллиник, на расстоянии менее пятисот шагов от вала. Левым флангом командовал Котис, стоя во главе всех своих соотечественников; между рядами конницы были расставлены легковооруженные. На правом фланге находилась македонская конница, между отрядами которой разместились критяне. Эти последние состояли под командой Мидона из Береи; главное же начальство над конницей и над всем смешанным отрядом принадлежало Менону из Антигонии. Непосредственно к обоим флангам примыкали царские всадники и смешанные отряды, составленные из отборных вспомогательных войск от разных народностей. Начальниками здесь были Патрокл из Антигонии и Дидас, наместник Пеонии. В центре всего строя находился царь Персей, окруженный так называемой агемой и священными отрядами конницы; перед собой он поместил пращников и стрелков, которые, находясь под начальством Иона из Фессалоники и Артемона из Долопии, составляли отряд в 400 человек. Таково было расположение царских войск. Консул выстроил в боевом порядке пехоту внутри вала и тоже выпустил всю конницу и легковооруженных; они были построены перед валом. На правом фланге, который находился под командой брата консула, Гая Лициния Красса, поставлена была вся италийская конница и между ее рядами – велиты; на левом фланге, под командой Марка Валерия Левина, выстроена была союзническая греческая конница и греческие легковооруженные. Центром командовал Квинт Муций, имея в своем распоряжении отборных всадников. Впереди этого конного отряда выстроены были 200 галльских всадников и 300 киртиев из вспомогательных войск Евмена; выше левого фланга на небольшом расстоянии помещены были 400 фессалийских всадников; наконец, в тылу между арьергардом и валом расположились царь Евмен и Аттал со всем своим отрядом.

59. Выстроенные именно таким образом боевые линии противников, при равном почти количестве всадников и легковооруженных с обеих сторон, вступили в сражение; бой начали пращники и стрелки, которые шли впереди. Прежде всех бросились фракийцы, точно дикие звери, долгое время запертые в клетках, и с таким ужасным криком ринулись на правый фланг, где стояла италийская конница, что народ этот, бесстрашный как по привычке сражаться, так и от природы, пришел в смятение. Пешие воины мечами отражали копья, подрезывали у лошадей жилы на ногах и распарывали им животы. Персей бросился на центр боевой линии и при первом же натиске заставил греков отступить. Когда же неприятель сильно теснил их с тыла, то фессалийская конница, стоявшая в резерве на небольшом расстоянии от левого фланга, не принимая сначала участия в сражении и будучи лишь простой зрительницей боя, теперь, когда положение дел приняло дурной оборот, оказала существенную помощь. Именно: она, отступая мало-помалу правильными рядами и соединившись затем со вспомогательным войском Евмена, дала возможность безопасно отступить рассыпавшимся в беспорядочном бегстве союзникам, приняв их в свои ряды. Мало того, та же конница, воспользовавшись удобной минутой, когда неприятель напирал не такой сплошной массой, рискнула даже обратиться в наступление и этим спасла многих обратившихся в бегство воинов. Царские же войска, рассыпавшиеся во время преследования, не решались завязать сражения с готовым к бою неприятельским отрядом, который шел в порядке и твердым шагом. Так как в конной стычке победа осталась на стороне Персея, то он был того мнения, что немногого не доставало для полного окончания войны, если бы его поддержали хотя на короткое время. Впрочем, весьма кстати подошла для подкрепления фаланга, которую по собственному побуждению, желая принять участие в смелом предприятии, быстро привели Гиппий и Леоннат, после того как узнали об удачной конной схватке. Пока царь еще колебался между надеждой и страхом перед таким рискованным предприятием, прибыл критянин Евандр, услугами которого он воспользовался при покушении на жизнь Евмена в Дельфах, и, увидев идущую стройными рядами пехоту, поспешил к Персею и настойчиво начал убеждать его, чтобы он, возгордившись счастливым исходом битвы, не рисковал необдуманно и без нужды всею войной: если-де он, удовлетворившись успехом, прекратит на сегодня военные действия, то или получит возможность заключить мир на почетных условиях, или, если предпочтет продолжать войну, приобретет весьма многих союзников, которые присоединятся к тому, на чьей стороне будет счастье. Персей в душе был более склонен следовать такому совету, поэтому, похвалив Евандра, он приказал повернуть знамена и пешему войску вернуться в лагерь, а всадникам дать сигнал к отступлению.

60. В этот день у римлян пало 200 всадников и не менее 2000 пехотинцев, взято в плен приблизительно 600 человек; на стороне же македонян убито 20 всадников и 40 пехотинцев. По возвращении победителей в лагерь наступило общее ликование, но особенно бросалась в глаза необузданная радость фракийцев, которые вступили в лагерь с пением, неся насаженные на копья головы убитых врагов. У римлян же царило не только уныние вследствие неудачного исхода сражения, но возникло даже опасение, как бы неприятель не напал тотчас же на лагерь. Евмен советовал перенести лагерь за Пеней, чтобы эта река служила как бы прикрытием, пока не поднимется упавший дух воинов. Консул тревожился, считая позорным сознаться в трусости; однако, уступая требованиям рассудка, переправил в тишине ночи войска на противоположный берег реки и там укрепил лагерь. Когда на следующий день Персей выступил, чтобы вызвать неприятелей на сражение, то увидел лагерь расположенным по ту сторону реки, в безопасном месте. Тут он понял, что сделал промах, отказавшись накануне от преследования побежденных, но что гораздо бóльшая ошибка заключается еще в том, что ночь прошла в полном бездействии. И действительно, если бы он послал только легковооруженных, не тревожа никого другого из своего войска, то ему удалось бы истребить большую часть врагов во время общей суматохи при переправе через реку. Что касается римлян, то они не имели основания опасаться чего-либо в настоящую минуту, так как лагерь их находился в безопасном месте, но тем не менее потеря славы особенно мучила их. На военном совете у консула каждый в свою очередь сваливал вину на этолийцев: они-де первые положили начало бегству и смятению, а потом их паникой заразились и остальные союзные греки. Вследствие этого отправлены были в Рим пять знатнейших этолийцев, которых будто бы видели, как они прежде всех обратились в бегство. Фессалийцев же похвалили перед собранием, а предводители их получили даже подарки за храбрость.

61. К царю несли доспехи убитых врагов. Из них он раздавал в дар одним прекрасное оружие, другим – лошадей, а некоторым – пленных. Было более 1500 щитов, а панцирей и лат более 1000; количество же шлемов, мечей и всякого рода метального оружия было гораздо значительнее. К этим обильным и блистательным дарам царь присоединил слова, обращенные к собравшемуся войску: «Вот вам предварительное доказательство успешного исхода войны: вы разбили лучшую часть неприятельского войска, а именно – римскую конницу, непобедимостью которой они хвалились; а конница их состоит из знатнейших юношей, сословие всадников служит у них рассадником сената, и те из них, которые приняты в число сенаторов, назначаются консулами и главнокомандующими; принадлежавшее им оружие мы недавно разделили между вами. Не менее важна и победа ваша над легионами пехотинцев, которые бежали от вас ночью и при общем смятении во время переправы покрыли своими телами реку, подобно потерпевшим кораблекрушение. Но для нас будет легче, преследуя побежденных, переправиться через Пеней, чем это было для них при общей суматохе. Немедленно после переправы мы будем штурмовать лагерь, который сегодня был бы в наших руках, если бы враги не спаслись бегством; или если они захотят решить дело битвой, то от сражения с пехотой ожидайте такого же исхода, какой имело сражение с конницей».

Торжествующие победители, неся на плечах оружие, снятое с убитых неприятелей, и слыша похвалу своим подвигам, радостно волновались и, основываясь на случившемся, питали надежды на будущее. И пехотинцы, особенно те, которые принадлежали к македонской фаланге, воспламененные чужой славой, жаждали удобного случая, где бы и они могли сослужить службу и стяжать подобную же славу. Распустив собрание, Персей на следующий день выступил и расположился лагерем у Мопсела. Этот холм расположен перед Темпейской долиной и возвышается между Ларисой и Гонном.

62. Римляне, не удаляясь от берега Пенея, перенесли свой лагерь в более безопасное место. Сюда прибыл нумидиец Мисаген с 1000 всадников, таким же количеством пехотинцев и, сверх того, с 22 слонами. Так как заносчивость, внушенная царю успехом, уже улеглась, то на происходившем в течение этих дней совещании относительно дальнейшего ведения войны некоторые из друзей Персея решились дать ему совет воспользоваться благоприятными обстоятельствами для достижения почетного мира, вместо того чтобы, увлекаясь пустой надеждой, подвергать себя непоправимой случайности: умному и истинно счастливому человеку подобает быть умеренным при удаче и не слишком доверять блеску настоящего успеха. Ему советовали отправить посольство к консулу для возобновления договора на тех же условиях, на которых отец его Филипп получил мир от одержавшего победу Тита Квинкция. Войну нельзя окончить блистательнее, нежели теперь, после такого достопамятного сражения, да и не представляется более основательной надежды на прочный мир, как надежда на то, что римляне, пораженные неудачным сражением, сделаются податливее на заключение мирного договора. Если же они, в силу врожденного упорства, и теперь отвергнут вполне справедливые условия, то боги и люди будут свидетелями как умеренности Персея, так и их упорной надменности. Царь в душе никогда не был против таких советов; поэтому это мнение и было принято с согласия большинства. Отправленные к консулу послы выслушаны были в присутствии многочисленного собрания. Они просили мира, обещая, что Персей будет платить римлянам столько же дани, сколько обязался платить Филипп, и что он тоже очистит города, области и местности, уступленные Филиппом. Так говорили послы. После их ухода, когда приступили к совещанию, одержала верх на военном совете римская настойчивость. Таков был тогда обычай: в несчастье показывать вид счастливого, а в счастье – быть умеренным. Решено было дать такой ответ: мир может быть заключен лишь в том случае, если царь предоставит сенату право, по своему усмотрению, распорядиться всем делом, им самим и всей Македонией. Когда послы передали такой ответ, то люди, не знающие римского обычая, поражены были подобным упрямством, и большинство требовало не упоминать более о мире: вскоре-де сами римляне будут просить о том, что они отвергают ныне. Персей боялся именно этой надменности, так как она основана на уверенности в собственных силах, и, повышая денежную сумму, не переставал искушать консула в надежде, не удастся ли ему золотом купить мир. Когда же тот ни в чем не изменил первого своего ответа, то Персей, потеряв надежду на мир, возвратился в Сикурий, оттуда выступил, чтобы снова попытать счастье в войне.

63. Слух о конном сражении, распространившись по Греции, тотчас же обнаружил образ мыслей людей. Не только сторонники македонян, но и очень многие, обязанные римлянам за их большие благодеяния, и даже некоторые, испытавшие на себе насилие и надменность царя, с радостью приняли это известие, не по какой-либо другой причине, а только вследствие неуместного расположения, которое толпа выказывает и при потешных состязаниях, выражая свое благоволение худшей и притом слабейшей стороне. В это же время претор Лукреций с величайшей настойчивостью осаждал в Беотии Галиарт; и хотя осажденные не имели посторонней помощи, кроме молодого ополчения из Коронеи, вступившего в город в начале осады, да и не ожидали ее, однако сами оказывали упорное сопротивление, полагаясь более на мужество, чем на силы. Они делали частые вылазки на осадные сооружения, и старались пригнуть к земле огромными камнями и тяжелой свинцовой гирей придвинутый к стенам таран, и если как-нибудь не успевали отвратить удара, то весьма поспешно возводили новую стену вместо разбитой, торопливо собрав камни из груды развалин. Так как осада при посредстве орудий вперед подвигалась медленно, то претор велел раздать по манипулам лестницы, чтобы кольцом подступить к стенам со всех сторон, полагая, что для этого будет вполне достаточно его войска, тем более что на той стороне, где город окружен болотом, осада была не только бесполезна, но и невозможна. Сам он велел 2000 отборным воинам подойти к тому месту, где обрушились две башни и часть стены, находившаяся между ними, чтобы в то самое время как он попытается перелезть через развалины и горожане бросятся на него, можно было при помощи лестниц овладеть в каком-нибудь месте городской стеной, лишенной защитников. Со своей стороны горожане весьма деятельно готовились отразить нападение. Они, набросав на покрытое развалинами место пучки сухого хвороста и став с горящими факелами, беспрестанно угрожали зажечь эту кучу, чтобы, отделив себя огнем от неприятеля, выиграть время для сооружения внутренней стены. Но случайность помешала привести в исполнение это их намерение: вдруг пошел такой проливной дождь, что стало трудно зажечь хворост, а то, что горело, гасло. Вследствие этого открылся не только свободный проход через разбросанный дымящийся хворост, но одновременно при помощи лестниц римляне взошли в нескольких местах и на городские стены, так как все устремились на защиту одного пункта. При самом начале смятения, наступившего в завоеванном городе, были перебиты без разбора старики и несовершеннолетние, которые случайно попались навстречу; вооруженные бежали в крепость и, так как не оставалось никакой надежды, сдались на следующий день и были проданы в рабство. Их было 2500 человек. Украшения города, статуи, и картины, и все, что только было драгоценного в добыче, отнесли на корабли; сам же город был разрушен до основания. Затем войско отведено было в Фивы. Заняв без всякого сопротивления этот город, претор передал его изгнанникам и тем, которые держали сторону римлян; семейства же противной партии, а равно семейства сторонников царя и македонян он продал в рабство. Совершив все это в Беотии, претор возвратился к морю и к кораблям.

64. В то время как в Беотии происходили эти события, Персей провел несколько дней в лагере у Сикурия. Прослышав здесь, что римляне поспешно свозят с окрестных полей сжатый хлеб и затем каждый перед своей палаткой отрезывает серпом колосья от снопов, чтобы чище вымолотить зерно, и что вследствие этого по всему лагерю валяются большие кучи соломы, Персей сообразил, что все это легко воспламенить, и для этого велел приготовить факелы, лучину и зажигательные стрелы, обмотанные паклей и намазанные смолой. Сделав эти приготовления, он выступил в полночь, чтобы на рассвете сделать внезапное нападение. Но напрасно. Передовые посты были застигнуты врасплох, но они своим шумом и переполохом подняли на ноги остальных: был дан сигнал немедленно взяться за оружие. В то же время построены были воины на валу и у ворот. Не решаясь штурмовать лагерь, Персей тотчас же повернул с войском назад, впереди велел ехать обозу, а за ним следовать отрядам пехоты. Сам он с конницей и легковооруженными остановился, чтобы замыкать шествие, так как предполагал, как это и случилось, что неприятели будут их преследовать, с целью нападать с тыла на арьергард. Произошла непродолжительная схватка преимущественно между легковооруженными и передовым отрядом, после чего пехота и конница в полном порядке возвратилась в лагерь.

Сжав окрестные посевы, римляне перенесли свой лагерь в Краннонскую область, которая оставалась совершенно нетронутой. Здесь, когда они вследствие большой отдаленности от неприятельской позиции и вследствие затруднительности перехода по безводной местности, лежащей между Сикурием и Кранноном, совершенно беспечно стояли лагерем, неожиданно на рассвете показалась на ближайших высотах царская конница вместе с легковооруженными, что произвело большой переполох. Они накануне в полдень выступили от Сикурия; перед рассветом оставили пеший отряд в ближайшей равнине. На некоторое время царская конница остановилась на холмах, рассчитывая выманить римлян на конное сражение. Когда же те не трогались, Персей послал верхового, который должен был приказать пехоте вернуться в Сикурий, и сам вскоре последовал за ней. Римская конница следовала на небольшом расстоянии, на случай, не удастся ли напасть где-либо на врагов, если они разбредутся или разъединятся, но, видя, что те отступают сомкнутыми рядами, соблюдая полный порядок, также возвратилась в свой лагерь.

65. После этого царь, будучи недоволен дальностью расстояния, двинулся лагерем к Мопселу, а римляне, скосив хлеб краннонцев, перешли в Фаланнейскую область. Узнав там от перебежчика, что римляне, без всякой вооруженной охраны рассеявшись повсюду по полям, жнут хлеб, царь отправился с 1000 всадников и 2000 фракийцев и критян и, пройдя путь как можно быстрее, неожиданно напал на них. Около 1000 запряженных и большею частью нагруженных телег и почти 600 человек захвачено было в плен. Критянам в количестве 300 человек царь поручил охранять и доставить в лагерь добычу, а сам, отозвав всадников и остальных пехотинцев, которые рассеялись повсюду, убивая врагов, повел их к находившемуся поблизости отряду в надежде, что ему удастся одолеть его без большого боя. Начальником этого отряда был военный трибун Луций Помпей; рассчитывая защититься более выгодной позицией, так как по числу и силам отряд его далеко уступал противнику, Помпей увел испуганных неожиданным появлением врага воинов на ближайший холм. Там он поставил их в круг, чтобы они могли, сомкнув щиты, защититься от ударов стрел и метательных копий; Персей же, окружив холм вооруженными воинами, велел одним из них с разных сторон попытаться взойти на него и завязать рукопашный бой, а другим – издали метать копья. Тут римляне увидали себя окруженными великой опасностью: с одной стороны, они не могли сражаться тесно сомкнутым строем ввиду того, что часть врагов старалась взобраться на холм, а с другой стороны, как только воины, выступая вперед, разрывали ряды, они оказывались незащищенными от дротиков и стрел. Больше всего ран им причиняли стрелометы. Это был новый род метательного оружия, изобретенный в эту войну. Острие в две пяди длиной насаживалось на древко, длиной в пол-локтя и толщиной в палец; на этом древке было три коротких перовидных выступа, какие обыкновенно делают на стрелах. Праща в средине имела два неодинаковой величины ремня. Сильно закружив висевшее на ремне копье, пращник пускал его – и оно вылетало быстро, точно ядро. После того как часть была ранена этими и другого рода снарядами и воины от усталости уже с трудом держали оружие, царь стал настойчиво предлагать им сдаться, давал слово пощадить и даже иногда обещал награду. Однако никто из них не соглашался на сдачу; воины уже твердо решили умереть, как вдруг для них неожиданно блеснула надежда. Дело в том, что некоторые из фуражиров убежали в лагерь и принесли консулу известие об осаде отряда. Встревоженный опасным положением стольких граждан – в отряде было 800 человек и все римские граждане, – консул выступил из лагеря с конницей и легковооруженными. Надо сказать, что к римлянам пришли новые вспомогательные силы – нумидийские всадники, пехотинцы и слоны; военным трибунам приказано было следовать с легионами. Присоединив к легковооруженным для подкрепления еще велитов, сам консул наперед отправился к холму. В качестве спутников с ним прибыли Евмен, Аттал и нумидийский царек Мисаген.