Текст книги "История Рима от основания Города"

38. «Назика, отличный молодой человек, один из всех тех, которые желали вчера дать сражение, открыл мне свой образ мыслей; но он потом замолчал, по-видимому, согласившись с моим мнением; некоторые же другие предпочли заочно порицать вождя, чем лично подать ему совет. И тебе, Публий Назика, и всем другим, которые втайне были одинакового с тобой мнения, я не затруднюсь дать отчет в том, почему я отложил сражение. Я не только не сожалею о вчерашнем бездействии, но даже думаю, что этою мерой я спас войско. А для того, чтобы никто из вас не подумал, что я держусь такого мнения без всякого основания, пусть разберет, если угодно, вместе со мной, как много условий было в пользу неприятеля и против нас. Прежде всего, я вполне убежден, что относительно того, насколько неприятель превосходит нас своей численностью, и раньше никто из вас не оставался в неведении, а вчера увидел это воочию, смотря на развернутую боевую линию противника. Из нашего немногочисленного войска четвертая часть была оставлена для прикрытия обоза, для чего, как вы знаете, оставляются отнюдь не самые трусливые воины. Но допустим, что все мы были бы налицо: разве мы считаем маловажным то обстоятельство, что из этого лагеря, в котором мы провели ночь, нам предстоит, если так будет решено, выйти на сражение, с помощью бессмертных богов, сегодня или самое большее завтра? Разве нет никакой разницы – велеть ли воину взяться за оружие не утомленному сегодня ни трудностью пути, ни работами, отдохнувшему в своей палатке, со свежими силами и вывести его на битву полным сил, бодрого и телом, и духом – или утомленного длинным переходом и уставшего от ноши, обливающегося потом и с пересохшим от жажды горлом, когда все лицо и глаза его засыпаны пылью, под жгучими лучами полуденного солнца поставить его против неприятеля – бодрого, выспавшегося, идущего в битву с силами, ни на что прежде не потраченными? Кто же, о боги бессмертные, так приготовившись, будь он даже малодушным и невоинственным, не победит самого храброго человека?! Что я должен сказать о том, что неприятель спокойно построился в боевой порядок, ободрился духом, стоял, вполне устроившись, каждый на своем месте, а мы должны были торопиться выстраивать строй и сойтись с врагом беспорядочной массой?

39. Но, клянусь Геркулесом, пусть войско у нас было в беспорядке и не устроено; зато лагерь был укреплен, снабжение водою обеспечено, путь к воде огражден расставленными по нему отрядами, все окрестности исследованы, или мы ничего не имели своего, кроме голой равнины, на которой приходилось дать сражение? Предки ваши считали укрепленный лагерь убежищем при любой случайности, которая могла постигнуть войско, местом, откуда они выходили на бой и где они могли иметь пристанище после треволнений битвы. Поэтому, оградив лагерь укреплением, они снабжали его и сильным гарнизоном, так как тот, кто лишался лагеря, хотя бы и одержал верх в бою, считается побежденным. Лагерь – место отдыха для победителя, а для побежденного – убежище. Сколько войск, которым не посчастливилось в битве, будучи прогнаны за вал, в удобное время, а иногда и вскоре за тем, делали вылазку и прогоняли победоносного врага! Это местопребывание в военное время – второе отечество, вал служит вместо стен, и для каждого воина его палатка – дом и пенаты. Без всякой точки опоры, скитальцами должны мы были дать сражение, чтобы где потом найти приют, даже одержав победу?

Этим трудностям и препятствиям к сражению противопоставляют следующее: если бы неприятель удалился в течение прошлой ночи, то сколько бы опять пришлось вынести труда, преследуя его в самые отдаленные пределы Македонии? Я же со своей стороны уверен, что неприятель не остался бы здесь и не вывел бы войск в битву, если бы только решил удалиться отсюда. Ведь насколько легче было бы для него уйти тогда, когда мы находились еще далеко, чем теперь, когда мы сидим у него на шее и когда он не может ускользнуть от нас ни днем, ни ночью. А что для нас желательнее, как не то, чтобы вместо предоставленного нам штурма лагеря, защищенного очень высоким берегом реки и, сверх того, огражденного валом и многочисленными башнями, в открытом поле напасть с тыла на неприятеля, оставившего свой обоз и отступающего беспорядочным строем?

Вот причины, по которым отстрочено сражение со вчерашнего дня на нынешний. Я сам тоже решил дать сражение, и так как путь к неприятелю через реку Элпей был прегражден, то я, отбросив неприятельские отряды, открыл новый путь, через другой горный проход и успокоюсь только тогда, когда совершенно окончу войну».

40. После этой речи консула воцарилось молчание, отчасти потому, что некоторые из бывших в собрании согласились с его мнением, отчасти и потому, что боялись без пользы раздражать консула из-за того, чего вернуть уже было невозможно, так как оно было упущено, по какой бы то ни было причине. Даже и в этот день ни консул, ни царь не решались дать сражения; царь – потому, что ему пришлось бы напасть не на утомленных переходом, как накануне, неприятелей, не в то время, когда они торопливо выстраивались в боевую линию и едва только приготовились к бою; консул – потому, что в новый лагерь не было свезено ни дров, ни корма, для собирания которого большая часть воинов отправилась из лагеря в соседние поля. Хотя ни тот, ни другой полководец не желал сражения, однако судьба, которая сильнее человеческих соображений, устроила его. Была небольшая река недалеко от неприятельского лагеря, из которой как македоняне, так и римляне брали воду, расположив на том и на другом берегу оборонительные отряды, чтобы безопасно можно было черпать воду. Со стороны римлян было две когорты – марруцинская и пелигнская, два отряда самнитских всадников под начальством Марка Сергия Сила; перед лагерем был и другой пикет, состоявший из трех когорт – фирманской, вестинской и кремонской и двух отрядов конницы от городов Плацентии и Эзернии, под начальством легата Гая Клувия. Когда у реки все было совершенно спокойно, так как ни та, ни другая сторона не вызывала на бой, около девятого часа вьючное животное, вырвавшись из рук сторожей, убежало на противоположный берег. Когда за ним почти по колено в воде погнались три воина, то два фракийца, стараясь вытащить это животное на свой берег, вступили в битву с римскими воинами, которые, убив одного из них и отняв животное, возвращались к месту стоянки своих. На неприятельском берегу стоял отряд из 800 фракийцев. Из них сначала немногие, негодуя на то, что на глазах убит их соотечественник, перешли реку с целью преследовать убийц, затем в большем числе и, наконец, все <…>[1242]1242
  …и наконец все <…>. – Дальнейший рассказ, помещенный на потерянных 2 листах рукописи, может быть предположительно восстановлен по Плутарху: увидев, что завязывается битва, вожди вывели обе армии, начали сражение легковооруженные, затем пелигны напали на фалангу; впечатление, произведенное фалангой на Эмилия.


[Закрыть].

41. Сильное впечатление производили на воинов величие власти, слава мужа и прежде всего его преклонный возраст: шестидесятилетний старик брал на себя обязанности юношей, принимая больше участия в трудах и опасностях. Легион заполнил промежуток, остававшийся между пельтастами и фалангами, и таким образом прорвал неприятельский строй. С тыла у легиона были пельтасты, с фронта – фалангиты; они назывались халкаспидами. Бывшему консулу Луцию Альбину приказано было вести второй легион против левкаспидов[1243]1243
  …они назывались халкаспидами… против левкаспидов… – Халкаспиды – т. е. вооруженные медными щитами. Левкаспиды – т. е. вооруженные белыми щитами.


[Закрыть]; это был центр неприятельской линии. На правом фланге, где недалеко от реки завязалось сражение, консул ввел слонов и отряды союзной конницы. Отсюда-то прежде всего и началось бегство македонян. Подобно тому как большая часть людских измышлений только на словах имеет силу, а на опыте, когда нужно действовать, а не объяснять, как следует действовать, исчезает бесследно, – так и в данном случае слоны оказались совершенно бесполезными. За натиском слонов произвели нападение союзники латинского племени и сбили левый фланг. И легион, введенный в дело в центре боевой линии, рассеял фалангу. Не было другой более очевидной причины победы, как то, что в разных местах происходило несколько сражений; это обстоятельство сначала привело в замешательство поколебавшуюся фалангу, а затем заставило рассеяться воинов, которые составляли ее; между тем сила ее непреодолима тогда, когда она сомкнута и над ней протянут сплошной ряд копий; если же, нападая в разных местах на фалангу, и вынудить воинов поворачивать неудобоподвижные по своей длине и тяжести копья, то они приходят в замешательство от своей собственной массы; а если с фланга или с тыла произвести шумное нападение, то замешательство уподобляется разрушению здания; так и тогда фаланга вынуждена была идти против римлян, нападавших отдельными отрядами, причем ряды ее уже были прорваны во многих местах; ряды же римлян протеснялись в фалангу, где только образовались промежутки. Если бы они всем фронтом сошлись с выстроенной как следует фалангой – что и случилось в начале сражения с пелигнами, которые неосторожно завязали бой с пельтастами, – то они попали бы на копья и не были бы в состоянии выдержать натиска тесно сомкнутой фаланги.

42. Впрочем, в то время как повсюду происходило избиение пехотинцев, за исключением тех, которые бежали, побросав оружие, конница вышла из сражения почти без всяких потерь. Первым бежал сам царь. Уже от Пидны он спешил со священными отрядами конницы в Пеллу; за ним немедленно следовал Котис и конница одрисов. И остальные отряды македонской конницы отступали в полном порядке, так как между ними и неприятелем находился строй пехоты, избиение которой задерживало победителей и заставило их забыть о преследовании всадников. С фалангой расправлялись долго – с фронта, с флангов и с тыла; наконец, те, которые ускользнули из рук неприятельских, без оружия бежали к морю, а некоторые входили даже в воду и, простирая руки к находившимся на кораблях, умоляли спасти им жизнь; видя, что отовсюду с судов спешат лодки, и полагая, что они идут принять их, предпочитая взять их в плен, чем убивать, македоняне шли дальше в воду, некоторые пускались даже вплавь. Но когда их стали бить с лодок, то те, которые были в состоянии, старались вплавь добраться назад до берега, но там попадали в другую, еще более ужасную беду: ибо слоны, которых погонщики гнали к берегу, сбивали с ног и растаптывали выходивших на берег.

Несомненно, что никогда еще римляне не убивали в одном сражении такого количества македонян; убитых было до 20 000 человек; до 6000, бежавших с поля сражения в Пидну, попались в плен живыми; 5000 захвачены были из рассеявшихся во время битвы. Из победителей пало не более сотни, и притом большею частью пелигны; ранено значительно больше. Если бы сражение началось ранее, и, таким образом, победителям оставалось бы достаточно времени для преследования, то все войско неприятельское было бы истреблено; но наступившая ночь скрыла беглецов и у римлян отбила охоту преследовать неприятеля в незнакомой местности.

43. Персей бежал к Пиэрийскому лесу по военной дороге с большим отрядом конницы и с царской свитой. Как только достигли леса, где было много дорог в разные стороны, Персей, ввиду приближения ночи, с очень немногими особенно преданными ему лицами свернул в сторону с дороги. Всадники, оставшись без предводителя, разошлись разными путями в свои города; весьма немногие прибыли оттуда в Пеллу скорее, чем сам Персей, так как шли прямой удобной дорогой, царь же почти до полуночи блуждал по неизвестной ему дороге и страдал от разных неудобств пути. Во дворце, имевшем мрачный вид, явились ему начальствующие лица Пеллы Евлей и Евкт и царские отроки. Напротив – из друзей, которые уцелели в битве благодаря различным случайностям и прибыли в Пеллу, никто не пришел к Персею, несмотря на неоднократные приглашения. Только трое были спутниками бегства царя: критянин Евандр, беотиец Неон и этолиец Архидам. С ними-то в четвертую стражу бежал Персей, опасаясь уже вскоре какого-нибудь более дерзкого поступка со стороны тех, которые отказались прийти к нему. За Персеем последовало около 500 критян. Он пробирался в Амфиполь, но отправился из Пеллы ночью, спеша до рассвета переправиться через реку Аксий в надежде, что вследствие трудности переправы через эту реку здесь будет конец преследования со стороны римлян.

44. Победитель-консул удалился в лагерь, но его мучила забота о младшем сыне и препятствовала наслаждаться неподдельной радостью. То был Публий Сципион, впоследствии, после разрушения Карфагена[1244]1244
  …впоследствии, после разрушения Карфагена… – В 146 году до н. э., в Третьей Пунической войне.


[Закрыть], также получивший прозвание Африканского, родной сын консула Павла и приемный внук Сципиона Африканского. Он, будучи в то время семнадцати лет от роду, что увеличивало беспокойство о нем, неудержимо преследовал неприятелей и в суматохе был оттеснен в противоположную сторону. Очень поздно возвратился Публий Сципион, и только тогда, когда консул встретил сына невредимым, он ощутил радость от такой великой победы.

Когда до Амфиполя достиг уже слух о сражении и женщины сбежались в храм Дианы, называемой Таврополой[1245]1245
  …в храм Дианы, называемой Таврополой… – Тавропола – одно из прозвищ Артемиды («Дианы» у Ливия), толкуемое по-разному: «гоняющая (т. е. преследующая) быков» или «чтимая в Таврике».


[Закрыть], просить ее помощи, то Диодор, начальник города, опасаясь, как бы фракийцы, которые в количестве 2000 составляли гарнизон, в суматохе не разграбили города, получил среди форума письмо от обманно подосланного им же самим лица под видом письмоносца. В письме было написано, что римский флот пристал к Эмафии и опустошает окрестные поля, а потому начальники Эмафии просят прислать помощь против грабителей. Прочитав это письмо, Диодор начал убеждать фракийцев отправиться для защиты берега Эмафии, уверяя их, что они нанесут большое поражение римлянам, рыскающим в разных местах по полям, и получат большую добычу. Вместе с тем Диодор старался ослабить известие о несчастном сражении, говоря, что если бы слух этот был справедлив, то тотчас же с дороги являлись бы один за другим вестники. Удалив под этим предлогом фракийцев из города, Диодор, как только увидел, что они перешли реку Стримон, запер ворота.

45. На третий день после сражения Персей прибыл в Амфиполь. Отсюда он отправил к Павлу послов с жезлом глашатаев[1246]1246
  …с жезлом глашатаев. – Жезл, обвитый двумя змеями; как вестники мира, глашатаи носили оливковую ветвь, перевитую шерстяными повязками.


[Закрыть]. Между тем Гиппий, Мидон и Пантавх, старейшие из друзей царя, сами отправились к консулу из города Береи, куда они бежали после сражения, и сдались римлянам; то же самое под влиянием страха вслед за ними собирались сделать и другие царские друзья. Консул, отправив в Рим с письмом о победе своего сына Квинта Фабия, Луция Лентула и Квинта Метелла, предоставил пехоте добычу с потерпевшего поражение неприятельского войска, а коннице – добычу с окрестных полей, но с условием: быть вне лагеря не более двух ночей. Сам же подвинулся с войском ближе к морю, к Пидне. Сначала сдалась Берея, затем Фессалоника и Пелла, а вслед за ними в продолжение двух дней покорилась римлянам почти вся Македония. Жители Пидны, которые были ближе всех, еще не присылали послов; нестройная толпа, состоявшая из различных национальностей, и масса людей, сбившихся после сражения в одно место, препятствовала гражданам сообща принять решение; ворота города были не только заперты, но даже загорожены постройками. Посланы были Мидон и Пантавх к стенам города переговорить с Солоном, начальником гарнизона; он выпустил из города воинов, а сдавшийся город предан был на разграбление римским воинам.

Тщетно испытав единственную надежду – на помощь бисалтов, к которым он напрасно посылал послов, Персей явился в народное собрание вместе с сыном своим Филиппом для того, чтобы увещаниями ободрить как самих жителей Амфиполя, так и всадников и пехотинцев, которые или последовали за ним, или, спасаясь бегством, очутились там же. Несколько раз начинал он говорить, но слезы мешали ему; поэтому, не будучи в состоянии произнести ни одного слова, он поручил критянину Евандру передать народу то, о чем он желал с ним поговорить, и сошел с кафедры. При виде царских слез, вызывавших сострадание, народ тоже поднял вопли и начал плакать, но к речи Евандра отнесся с презрением, а некоторые в ответ на эту речь осмелились даже кричать из толпы: «Ступайте отсюда, чтобы те немногие из нас, которые еще остаются в живых, не погибли из-за вас». Дерзость этих крикунов заставила замолчать Евандра. Затем царь удалился в свой дворец и, нагрузив в лодки, стоявшие на Стримоне, деньги, золотую и серебряную посуду, сам спустился к реке. Фракийцы не решились сесть на суда и разошлись по домам; точно так же поступили и остальные воины; критяне последовали за Персеем в надежде получить деньги; но так как при дележе всегда бывало более обиженных, чем довольных, то им положили на берегу пятьдесят талантов и предоставили разграбить их. Когда они после этого грабежа в суматохе садились на суда, то потопили в устье реки одну лодку, так как на нее поместилось слишком много народу. В этот день беглецы прибыли в Галепс, а на следующий – в Самофракию, куда они и направлялись. Говорят, что туда перевезено было до 2000 талантов.

46. Павел разослал по всем покорившимся городам начальников, чтобы побежденные не подверглись какой-либо обиде при недавно наступившем мире, задержал у себя царских посланцев и, не зная о бегстве царя, послал в Амфиполь с небольшим отрядом конницы и пехоты Назику – опустошать Синтику и вместе с тем препятствовать всем замыслам царя. Между тем Гней Октавий взял и разграбил Мелибею; у Эгиния, для осады которого послан был легат Гней Аниций, при вылазке из укрепления погибло 200 воинов – жители Эгиния не знали о том, что война уже закончена.

Консул, отправившись из Пидны со всем войском, на другой день прибыл в Пеллу и, расположившись лагерем на расстоянии тысячи шагов от города, стоял там в продолжение нескольких дней, осматривая со всех сторон положение города; при этом он заметил, что не без основания этот город избран столицей: Пелла расположена на холме, обращенном в сторону, где солнце заходит зимой[1247]1247
  …где солнце заходит зимой… – Т. е. к юго-западу.


[Закрыть]; город окружают болота, через которые, по причине их глубины, нельзя переправиться ни летом, ни зимой; болота эти образуются от разлива рек. На самом болоте, в том месте, где оно ближе всего к городу, возвышается, подобно острову, крепость Фак; она расположена на насыпи, сооружение которой стоило громадных трудов и которая поддерживает стену и не портится от окружающего болота; издали кажется, что она соединена со стеной города; но они разделены потоком, через который перекинут мост, так что в случае осады извне к ней ниоткуда нет доступа, и если царь туда кого-нибудь заточит, то нет возможности убежать оттуда, как только через мост, охранять который весьма легко. В этом месте находилась и царская сокровищница; но в это время там ничего не было найдено, кроме 300 талантов, посланных царю Гентию, а потом удержанных Персеем. В течение того времени, когда римляне стояли лагерем при Пелле, выслушаны были многочисленные посольства, которые являлись с поздравлением, преимущественно из Фессалии. Получив затем известие, что Персей переправился в Самофракию, консул двинулся от Пеллы и в четыре перехода прибыл в Амфиполь. Все население вышло навстречу ему, и всем было ясно, что государство потеряло не доброго и не справедливого царя <…>[1248]1248
  …не доброго и не справедливого царя <…>. – Далее, вероятно, рассказано о вступлении Эмилия в Амфиполь, пребывании там и о походе войска в Одамантик, см. XLV 4.


[Закрыть].

Книга XLV

Впечатление, произведенное в Риме известием о победе (1–3). Персей просит у Эмилия мира (4). Евандр убит Персеем на Самофракии (5). Персей сдался римлянам (6). Прибытие Персея в лагерь консула Эмилия (7–8). Краткая история Македонии (9). Римские послы посетили Родос (10). События в Египте (11). Власть возвращена Птолемею (12). Послы Антиоха и Птолемея в Риме; споры колонистов; посольство Евмена и Масиниссы (13–14). Деятельность цензоров (15). Распределение провинций и армий на 587 год от основания Рима [167 г. до н. э.]; чудесные знамения (16). Назначение уполномоченных в Македонию и Иллирию; инструкция им (17–18). Аттал в Риме (19–20). Суровый прием родосцев (20). Вопрос, воевать ли с ними (21). Речь главы родосского посольства (22–24). Решение сената и настроение родосцев (25). Умиротворение Иллирии и Эпира (26). Путешествие Эмилия по Греции (27–28). Организация Македонии (29–30). Суд над этолийцами и акарнанцами (31). Приверженцы Персея отосланы в Рим; Великие игры (32). Македонская добыча; разграбление иллирийских городов (33–34). Недовольство воинов; война галлов с Евменом (34). Вопрос о триумфе Эмилия (35–39). Триумф (40). Речь Эмилия Павла (41). Триумф Октавия; фракийское посольство в Риме (42). Триумф над иллирийцами (43). Выборы на 588 год от основания Рима [166 г. до н. э.]; Прусий в Риме (44).

1. Хотя вестники победы – Квинт Фабий, Луций Лентул и Квинт Метелл – прибыли в Рим так скоро, как только это было возможно, однако они нашли, что граждане уже насладились радостью по поводу этого события. На четвертый день после сражения с царем, в то время как в цирке происходили игры, вдруг между всеми зрителями пронесся шепот, что в Македонии было сражение и что царь побежден; затем шепот превратился в шум, наконец раздались крики, рукоплескания, как будто бы уже было получено верное известие о победе. Удивленные должностные лица стали искать виновника этой неожиданной радости. После того как виновника не оказалось, то, хоть и исчезло веселье, какое бывает при получении достоверных известий, однако радостное предзнаменование в сердцах оставалось. А когда прибывшее Фабий, Лентул и Метелл подтвердили его своим верным известием, то римляне радовались как самой победе, так и правильности своего предчувствия. Рассказывают не менее правдоподобно и о другом ликовании толпы, находившейся в цирке. За пятнадцать дней до октябрьских календ[1249]1249
  За пятнадцать дней до октябрьских календ… – Т. е. 17 сентября.


[Закрыть], во второй день Римских игр, когда консул Гай Лициний поднимался, чтобы дать знак четверкам выезжать на состязание, к нему, говорят, подошел гонец с письмом, украшенным лавровой ветвью, сообщив, что он прибыл из Македонии. Когда четверки выехали, консул сел на колесницу и, проезжая по цирку к местам для зрителей, показывал народу украшенное лавровой ветвью письмо. Увидав это, народ вдруг забыл о зрелище и сбежался на арену. Консул созвал туда сенат и, по прочтении письма, в силу решения отцов объявил с мест для зрителей, что товарищ его Луций Эмилий вступил в открытый бой с царем Персеем; войско македонян уничтожено и рассеяно, царь с немногими бежал; все города Македонии достались во власть римского народа. Когда народ услыхал это, раздались крики и оглушительные рукоплескания. Большинство граждан, оставив игры, понесли радостное известие домой, своим женам и детям. Это был тринадцатый день после сражения в Македонии.

2. На следующий день сенат заседал в курии, назначены были благодарственные молебствия, и состоялось постановление сената, чтобы консул распустил всех, давших присягу, за исключением воинов и моряков; об увольнении же последних дóлжно сделать доклад тогда, когда от консула Луция Эмилия придут послы, отправившие вперед себя гонца с письмом. За шесть дней до октябрьских календ, около второго часа, послы вступили в Рим. Они направились на форум к курии, увлекая за собою огромную толпу граждан, встречавших и сопровождавших их повсюду, где бы они ни шли. Сенат случайно заседал в курии, и консул ввел туда послов. Там их задержали только, пока они не изложили, сколько было у царя пехоты и конницы, сколько тысяч из них убито, сколько захвачено в плен; при какой незначительной потере со стороны римлян совершилось такое страшное поражение неприятелей, в каком страхе царь бежал; по их мнению, он направится в Самофракию; флот готов преследовать его, и царь не может ускользнуть ни на суше, ни на море. То же самое сообщили послы и народу, будучи приведены немного спустя в народное собрание. И ликование возобновилось, когда консул отдал приказание, чтобы все святилища были открыты; каждый из народного собрания спешил принести благодарение богам, и храмы бессмертных богов во всем городе наполнились громадной толпой не только мужчин, но и женщин.

Сенат, снова приглашенный в курию, назначил у лож всех богов пятидневное молебствие по случаю блестящего окончания похода консулом Луцием Эмилием и повелел принести в жертву крупных жертвенных животных. Корабли, которые стояли на Тибре совершенно готовыми к отплытию в Македонию, если того потребуют обстоятельства, решено было вытащить на землю и поместить на корабельных верфях, моряков же, выдав им готовое содержание, распустить, а вместе с ними и всех тех, которые присягнули консулу. Всех воинов, находившихся на Коркире, в Брундизии, у берегов Адриатического моря или в ларинской области (во всех этих местах были расположены войска для того, чтобы Гай Лициний мог прийти с ними на помощь товарищу, если того потребуют обстоятельства), сенат решил распустить. В собрании народу было объявлено пятидневное молебствие, начиная с пятого дня до октябрьских ид, включая и этот день.

3. Из Иллирии два посла, Гай Лициний Нерва и Публий Деций, возвестили о том, что войско иллирийское уничтожено, что царь Гентий взят в плен и Иллирия также находится во власти римского народа. Вследствие этих подвигов, совершенных под личным предводительством и главным начальством претора Луция Аниция, сенат постановил трехдневное благодарственное молебствие, консул вторично назначил Латинское празднество на четвертый, третий дни и канун ноябрьских ид[1250]1250
  …на четвертый, третий дни и канун ноябрьских ид. – Т. е. 10, 11 и 12 ноября.


[Закрыть].

Некоторые передают, что родосские послы еще не были отпущены и после получения известия о победе были позваны в сенат, словно чтобы посмеяться над их безрассудной гордостью. В сенате Агеполид, глава посольства, сказал, что родосцы отправили послов для заключения мира между римлянами и Персеем, так как эта война, тягостная и невыгодная для всей Греции, разорительна и убыточна для самих римлян. Судьба римского народа прекрасно распорядилась, предоставив им удобный случай поздравить римлян с блестящей победой, после того как война окончилась иначе, чем можно было ожидать. Вот что сказал родосец.

Сенат ответил, что родосцы отправили это посольство, заботясь не о выгодах Греции и не об издержках римского народа, но об интересах Персея. Ведь если бы действительно у них была та забота, на которую они притворно ссылаются, то им следовало бы отправить послов раньше – когда Персей, вступив с войском в Фессалию, в продолжение двух лет одни греческие города осаждал, а другие устрашал, грозя войной. Но в то время родосцы совсем не упоминали о мире. После же того, как они услыхали, что римляне перешли горные вершины и вступили в пределы Македонии и что Персей окружен, только тут они снарядили посольство для того лишь, чтобы освободить Персея от угрожающей ему опасности. Получив такой ответ, послы были отпущены.

4. В то же время и Марк Марцелл, оставляя провинцию Испанию по взятии знаменитого города Марголики, доставил в казну 10 фунтов золота и серебра на сумму около 1 000 000 сестерциев.

Когда консул Эмилий Павел стоял лагерем, как выше было сказано[1251]1251
  …стоял лагерем, как выше было сказано… – В не дошедшем до нас конце XLIV книги.


[Закрыть], у города Сир, в земле одомантов, три незнатных посла передали ему письмо от царя Персея; видя их печаль, он, говорят, тоже заплакал о судьбе человеческой: тот, кто незадолго перед этим, не довольствуясь властью над Македонией, напал на дарданов и иллирийцев, требовал вспомогательных войск от бастарнов, тот теперь, потеряв войско, лишившись царства, загнан на небольшой остров, явился просителем, пользуется безопасностью благодаря святости места, а не опираясь на собственные силы. Но после того как он прочел слова: «Царь Персей шлет привет консулу Павлу», то глупость человека, не знающего своего положения, уничтожила всякое сожаление в Эмилии. Итак, хотя в остальной части письма заключались совсем не приличествующие царю просьбы, однако это посольство было отпущено без ответа и без письма. Персей понял, о каком прозвании побежденному следовало забыть; поэтому он послал второе письмо, подписав его личным своим именем, и его просьба – прислать кого-нибудь, с кем он мог бы вступить в переговоры относительно своего положения, – была уважена. Были посланы трое уполномоченных: Публий Лентул, Авл Постумий Альбин и Авл Антоний. Но это посольство было безуспешно, так как Персей изо всех сил отстаивал титул царя, а Павел добивался, чтобы он вполне предоставил себя и все свое достояние усмотрению и милосердию римского народа.

5. В то время пристал к Самофракии флот Гнея Октавия. Когда жители были напуганы непосредственной близостью опасности, Октавий, то угрожая, то обнадеживая, старался склонить их к сдаче; при этом ему помогло обстоятельство, или созданное случаем, или же заранее придуманное. Знатный юноша Луций Атилий, узнав, что самофракийцы находятся в собрании, попросил у начальников позволение сказать народу несколько слов. Получив разрешение, он сказал:

«Друзья самофракийцы! Правду ли или ложь слышали мы, что этот остров посвящен богам и что весь он состоит из земли священной и неприкосновенной?» Когда все подтвердили слова его о признанной святости острова, юноша продолжал: «Итак, зачем же убийца осквернил этот остров, обагрив его кровью царя Евмена? И в то время как во всех возгласах, предшествующих совершению священнодействий, запрещается доступ к святыням тем, у кого руки не чисты, ужели вы допустите осквернение ваших святилищ человеком, тело которого обагрено кровью?»

Всем городам Греции было известно по слухам, что Евандр едва не убил в Дельфах царя Евмена. Поэтому самофракийцы, помимо того, что видели себя, весь остров и храм во власти римлян, думая, что и этот проступок может быть заслуженно поставлен им в упрек, послали к Персею Феонда, занимавшего у них самую высшую должность (они сами называют его царем), объявить, что критянин Евандр обвиняется в убийстве, а у них, по обычаю предков, установлен суд над теми, о ком ходят слухи, что он вошел в священные пределы храма с нечистыми руками. Если Евандр уверен, что его напрасно обвиняют в уголовном преступлении, то пусть явится защищаться перед судом; если же он не решается, то пусть очистит храм от поругания и позаботится о себе.

Отозвав Евандра, Персей отсоветовал ему идти на суд, так как он не может рассчитывать на благоприятной исход, опираясь на существо дела или на расположение судей. Являлось у Персея и то опасение, что осужденный Евандр выдаст его, как виновника безбожного преступления. Евандру, по словам Персея, ничего другого не оставалось, как только храбро умереть. Евандр прямо не отказывался ни от чего; но, сказав, что он предпочитает умереть от яда, чем от меча, тайно стал готовиться к бегству. Когда об этом было сообщено царю, то он, боясь навлечь на себя гнев самофракийцев за то, что будто бы избавил виновного от наказания, приказал убить Евандра. Соверишив необдуманно это убийство, Персей тотчас сообразил, что пятно, которое было на Евандре, без сомнения, пало на него: тот ранил в Дельфах Евмена, а он сам убил Евандра на Самофракии; таким образом два самых священных храма на земле были осквернены человеческою кровью по вине его одного. Это обвинение Персей устранил, подкупив Феонда объявить народу, что Евандр сам себя лишил жизни.