Текст книги "История Рима от основания Города"

12. Приняв консульское войско от легата Фульвия Флакка, диктатор прибыл через Сабинскую область в Тибур, куда назначен был день для сбора новобранцев. Оттуда он двинулся к Пренесте и проселочными тропинками выбрался на Латинскую дорогу[751]751
  …на Латинскую дорогу… – Латинская дорога отходила от Аппиевой близ Рима, шла через Тускуланскую гору, между Тускулом и Альбанской горой, к Ферентину, а затем через Казин и Калы к Казилину, где соединялась с Аппиевой. Арпин – город в юго-восточном Лации, к северу от Латинской дороги.


[Закрыть], откуда, расследовав с величайшей тщательностью пути, направился к врагу, нигде не предполагая вверяться счастью, разве только в том случае, если заставит необходимость. В первый же день, когда диктатор расположился лагерем недалеко от Арп в виду неприятелей, Пуниец без малейшего замедления вывел войска в боевом порядке и предоставлял римлянам возможность сразиться; но, видя, что у врагов все спокойно и в лагере не замечается ни малейшего смятения, он возвратился к себе в лагерь, порицая, конечно, римлян за то, что пал их воинственный дух, что война окончена и что явно римляне уступили карфагенянам в доблести и славе; впрочем, в глубине души Ганнибал чувствовал беспокойство, что предстоит вести дело с вождем, вовсе не похожим на Фламиния и Семпрония, и что наученные бедствием римляне наконец-то отыскали вождя, равного ему, Ганнибалу. Осмотрительность вновь выбранного диктатора сразу навела на него ужас; не зная еще постоянства противника, он начал раздражать и испытывать его характер, часто передвигал лагерь и, опустошая на его глазах поля союзников, он то ускоренным маршем скрывался из виду, то вдруг незаметно останавливался на каком-нибудь повороте дороги, подстерегая, нельзя ли захватить врага, когда он спустится на ровное место. Фабий же вел свое войско по возвышенным местам на небольшом расстоянии от неприятеля, так что не выпускал его из виду, но и не вступал с ним в сражение. Воинов он держал в лагере, кроме случаев крайней необходимости; на фуражировку и за дровами они выходили не в малом количестве и не врассыпную; караульный отряд из всадников и легковооруженных, организованный и снаряженный на случай внезапных нападений, доставлял полную безопасность для его воинов и был грозою для неприятельских грабителей, действовавших врассыпную; не давая генерального сражения, Фабий не рисковал всем, а небольшие стычки, не имевшие решающего значения, но предпринятые из безопасного места, куда отступить было недалеко, приучали напуганных прежними поражениями воинов больше, наконец, уже надеяться на свою доблесть и счастье. Но такие благоразумные планы диктатора встретили ожесточенного противника не только в лице Ганнибала, но и в лице начальника конницы, которому одно только неравенство власти мешало погубить государство. Суровый, поспешный в своих решениях и притом невоздержанный на язык, начальник конницы сначала среди немногих лиц, а потом открыто, перед воинами, называл диктатора не медлителем, а ленивым, не осторожным, а трусом; приписывая ему недостатки, сродные с достоинствами, он старался возвысить себя, унижая высшего: этот гнусный прием чрезвычайно распространился благодаря тому, что удавался многим.

13. Из области гирпинов Ганнибал переходит в Самний, опустошает Беневентскую область, овладевает городом Телезией; сверх того, он еще нарочно раздражает римского вождя, надеясь, что представится возможность ожесточить его многочисленными обидами и поражениями союзников и тем заставить сразиться на равнине. В числе множества союзников италийского племени, взятых в плен Ганнибалом при Тразименском озере и отпущенных, были три кампанских всадника, которых уже тогда многочисленные подарки и обещания Ганнибала соблазнили склонять на его сторону своих земляков. Эти люди сообщали ему, что если он двинет войско в Кампанию, то, возможно, овладеет Капуей, а это заставило его двинуться из Самния в Кампанию, хотя он колебался, попеременно то доверяя им, то не доверяя, так как надежность советников не соответствовала важности дела. Настоятельно потребовав от них доказать свои обещания на деле и приказав им возвратиться к нему в большем числе и захватить с собою нескольких вельмож, он отпустил их; сам же приказывает проводнику вести себя в Казинскую область, так как хорошо знакомые с теми местами сообщили ему, что если он захватит тот перевал, то тем преградит римлянам путь к подаче помощи своим союзникам. Но неправильность пунийского произношения латинских имен привела к тому, что проводник вместо Казина понял «Казилин» и, своротив с надлежащего пути, пришел через Кайятскую, Аллифскую и Каленскую области на Стеллатскую равнину[752]752
  …на Стеллатскую равнину. – Стеллатская равнина – плодородная область в Кампании к северо-западу от Капуи и Казилина.


[Закрыть]. Увидев, что та страна окружена горами и реками, Ганнибал позвал проводника и спросил его: где они находятся? Когда тот ответил, что в этот день он будет в Казилине, тогда только открылось, что это недоразумение и что Казин находится совсем в другой стороне; наказав проводника розгами и для устрашения остальных распяв его на кресте, Ганнибал укрепил лагерь, а Магарбала с всадниками отправил в Фалернскую область для грабежа. Опустошение это дошло до Синуэсских вод. Нумидийцы, произведя страшное разорение, вызвали еще больших размеров бегство и панику; однако, хотя война пылала повсюду, эта паника не заставила союзников нарушить верность, разумеется, потому, что они пользовались справедливым и благоразумным управлением и охотно повиновались людям, стоявшим выше их, что служит единственным залогом верности.

14. Но после того как неприятельский лагерь расположился у реки Волтурн, и стали опустошать огнем самую лучшую область Италии, и повсюду расстилался дым горевших дач между тем, как Фабий вел войска по вершинам цепи Массика[753]753
  …по вершинам цепи Массика… – Горная гряда, разделяющая Лаций и Кампанию.


[Закрыть] – снова дело почти дошло до возмущения. Несколько дней воины оставались спокойными, потому что, ввиду большей быстроты движения войска, они полагали, что спешат для защиты Кампании от опустошений. Но как только они пришли на крайние вершины цепи Массика и на их глазах враги сжигали дома Фалернской области и колонистов Синуэссы, а между тем о сражении не было и речи, тогда Минуций сказал: «Разве мы пришли сюда услаждать свое зрение избиением союзников и пожарами? И если мы не стыдимся никого другого, то неужели не стыдимся мы даже тех граждан, которых наши отцы послали колонистами в Синуэссу, чтобы была безопасна от вражды самнитов эта область, выжигаемая теперь не соседями самнитами, а пришельцами-пунийцами, которые, вследствие нашей медлительности и беспечности, уже дошли сюда из самых крайних пределов вселенной? Увы! неужели мы так не похожи на предков своих, что можем видеть наполненною врагами и принадлежащею уже нумидийцам и маврам эту область, а еще недавно она принадлежала нашим отцам, и они считали позором для своего государства, если пунийский флот бродил у берегов ее? Мы, которые только что негодовали по поводу осады Сагунта и призывали в свидетели не только людей, но даже союзные договоры и богов, теперь с удовольствием смотрим, как Ганнибал восходит на стены римской колонии. Дым пылающих усадеб и полей ест нам глаза и затрудняет дыхание; в ушах раздаются вопли плачущих союзников, которые чаще призывают на помощь нас, чем богов, а мы водим здесь войско, точно скот, по горным пастбищам и непроходимым тропинкам, скрываясь в облаках и лесах. Если бы Марк Фурий вздумал освободить город от галлов, проходя по горным вершинам и холмам так, как этот новый Камилл, единственный в своем роде диктатор, избранный нами при затруднительных обстоятельствах, собирается освободить Италию от Ганнибала, то Рим принадлежал бы галлам, и, ввиду такой нашей медлительности, я боюсь, что предки наши столько раз спасали его для Ганнибала и пунийцев. Но как муж и истый римлянин, в самый день получения в Вейях известия об избрании его диктатором, с утверждения отцов и по повелению народа, Фурий спустился на равнину, хотя Яникул достаточно высок, чтобы, сидя на нем, смотреть на врага, и в тот день разбил галльские войска среди города, где теперь находятся “Галльские костры”, а на другой день – по сю сторону Габий. Далее, спустя много лет, когда у Кавдинского ущелья враги-самниты провели нас под ярмом[754]754
  …когда у Кавдинского ущелья враги-самниты провели нас под ярмом… – См. IX, 5–6.


[Закрыть], разве Луций Папирий Курсор, проходя по вершинам Самния, а не тесня и осаждая Луцерию и тем раздражая победоносного врага, возложил на гордых самнитов ярмо[755]755
  …возложил на гордых самнитов ярмо… – См. IX, 12–15.


[Закрыть], снятое с шеи римлян? В самое недавнее время Гаю Лутацию что иное даровало победу, как не быстрота действия, потому что он на другой день после того, как заметил врага, потопил его флот, тяжело нагруженный провиантом и обремененный всякого рода вооружением и снарядами? Глупо верить, что возможно окончить войну, сидя или давая обеты, необходимо взяться за оружие, спуститься на равнину и сразиться с неприятелем лицом к лицу. Римское государство возросло вследствие отваги и деятельности, а не вследствие такой медлительности в решениях, которую трусы называют осторожностью».

Когда Минуций говорил так, как будто перед собранием, его окружала толпа трибунов и римских всадников, да и до слуха воинов долетали его резкие слова, и они решительно заявляли, что если бы дело зависело от голосов воинов, то они предпочли бы избрать себе вождем Минуция вместо Фабия.

15. Фабий, одновременно с одинаковым вниманием относившийся как к своим, так и к врагам, обнаруживает непоколебимость сперва по отношению к первым, хотя он достоверно знал, что его медлительность вызывает дурные слухи не только в его лагере, но даже уже и в Риме, однако он провел остаток лета, упорно держась одного и того же плана действий, так что Ганнибал, лишившись надежды на решительное сражение, которого он домогался всеми силами, стал уже высматривать место для зимних квартир, потому что в той стране были запасы на настоящее, но не на продолжительное время, были сады и виноградники и все те местности были засажены не столько необходимыми, сколько приятными плодовыми растениями. Такие сведения Фабий получил через лазутчиков, хорошо зная, что Ганнибал пойдет назад через те же самые теснины, через которые он вторгнулся в Фалернскую область, он занимает небольшими отрядами Калликульскую гору и Казилин, город, разделенный рекою Волтурн и составляющий границу между Фалернской и Кампанской областями; сам же ведет назад войско по тем же самым холмам, отправив на разведку Луция Гостилия Манцина с 400 союзнических всадников. Он был из числа юношей, часто слушавших ораторствовавшего в резкой форме начальника конницы, и сначала он подвигался вперед как лазутчик, наблюдая за врагом из безопасного места, но когда заметил, что нумидийцы рассеялись по деревням, а некоторых из них при случае даже убил, то вдруг увлекся желанием сразиться, забыл наставления диктатора, приказывавшего ему выступать вперед настолько, насколько возможно без всякой опасности, и возвращаться прежде, чем враги увидят его. Нумидийцы, одни наступая, другие отступая, увлекли Манцина почти до самого лагеря, утомив как людей, так и лошадей его. Оттуда Карфалон, главный начальник конницы, бросился на неприятеля во весь опор и, обратив его в бегство прежде, чем достиг до него на расстояние полета стрелы, безостановочно преследовал убегавшего почти пять тысяч шагов. Увидев, что враг не перестает преследовать и нет надежды спастись бегством, Манцин ободряет своих и начинает снова бой, хотя уступал врагу силами во всех отношениях. Поэтому он сам и отборные всадники были окружены и перебиты; прочие снова рассеялись в бегстве и ушли сначала в Калы, а оттуда по непроходимым почти тропинкам к диктатору. Как раз в этот день с Фабием соединился Минуций; он был послан диктатором для прикрытия вооруженным гарнизоном горного хребта, который, суживаясь выше Таррацины в тесное ущелье, подходит к морю, чтобы Ганнибал не мог проникнуть со стороны Синуэссы по Аппиевой дороге в Римскую область. Соединив свои войска, диктатор и начальник конницы располагаются лагерем у дороги, по которой предстояло идти Ганнибалу; враги находились оттуда на расстоянии двух тысяч шагов.

16. На другой день пунийцы заняли своим войском всю дорогу между двумя лагерями. Хотя римляне расположились под самым валом, на месте, без сомнения, более удобном, тем не менее Пуниец подошел с легковооруженными и всадниками, чтобы вызвать на бой врага. Пунийцы сражались урывками, то наступая, то отступая; римский строй остался на своем месте; сражение было вялое и скорее соответствовало желанию диктатора, чем желанию Ганнибала; со стороны римлян пало 200 человек, а со стороны врагов 800. Затем, ввиду того что дорога к Казилину была занята, казалось, что Ганнибал заперт, причем римлянам подвозили провиант Капуя, Самний и большое число богатых союзников, находившихся в тылу, Ганнибалу же предстояло зимовать в страшных лесах, среди Формийскими скал, литернских песков и болот. И он ясно видел, что против него действуют его же средствами; поэтому, так как он не мог пробраться через Казилин и надо было идти на горы и перейти Калликульский хребет, то он решил в начале ночи тайно подойти к горам, а чтобы римляне где-нибудь не напали на его войско, пока оно будет замкнуто в долине, он придумал для обмана врага страшное на вид зрелище. Организация обмана была такова: отовсюду из деревень собраны были факелы, пучки прутьев и сухого хвороста; все это привязывают к рогам неупряжных и упряжных быков, которых Ганнибал угонял из полей в большом количестве в числе прочей добычи; их набралось почти до 2000 голов, и Газдрубалу было поручено в течение ночи гнать к горам этот скот с пылающим на рогах хворостом, и особенно, если будет возможно, на высоты, занятые врагом.

17. При наступлении темноты карфагеняне тихо тронулись, быков же погнали значительно впереди знамен. Когда дошли до подошвы горы и до теснин, внезапно дается сигнал – гнать скот с зажженным на рогах хворостом на противолежащие горы. Самый страх от светящегося с головы пламени и огонь, доходивший уже до живого мяса у основания рогов, гнал быков, как будто разъяренных бешенством. Когда они вдруг разбежались в разные стороны, все окрестные кустарники загорелись совершенно так, как будто были зажжены леса на горах; когда же быки тщетно трясли головами, и пламя оттого разгоралось, то все это имело такой вид, будто повсюду бегают люди. Как только воины, поставленные для занятия перехода через высоты, увидели на вершине гор и над собою несколько огней, то, считая себя окруженными, покинули свою позицию. Устремившись на вершины гор, где блистали наименее частые огни, и считая этот путь самым безопасным, они, однако, натолкнулись на несколько быков, отставших от своего стада; и сначала, видя издали как будто изрыгающие пламя чудовища и пораженные этим, они остановились, а затем когда обнаружился человеческий обман, тогда они, решив окончательно, что устроена засада, еще с большим замешательством обратились в бегство. Наткнулись они и на легковооруженный отряд врагов; впрочем, ночь, уравняв опасение тех и других, удержала обе стороны до рассвета, и они не начинали битвы; между тем Ганнибал, переведя все войско через горы и поразив там несколько врагов, расположился лагерем в Аллифанской области.

18. Это смятение заметил Фабий, но, полагая, что это засада, и уклоняясь от ночного сражения, он удержал своих в укреплениях. На рассвете на вершине горы произошло сражение, в котором римляне, ввиду значительного численного превосходства, без труда победили бы отрезанный от своих легковооруженный отряд врагов, если бы не подоспела когорта испанцев, посланная назад Ганнибалом именно для этой цели. Она была более привычна к горам, более способна передвигаться между скалами и утесами, отличалась как большей быстротою телодвижений, так и большей легкостью вооружения; поэтому сам род битвы помогал ей увернуться от врага – привыкшего сражаться на равнине, правильным строем и обремененного тяжелым оружием. Таким образом, разошедшись после этого далеко не равного боя, они направились в свои лагери, испанцы почти все невредимые, а римляне – потеряв нескольких своих воинов.

Фабий также двинулся и, перейдя через горы, расположился выше Аллиф на возвышенном и укрепленном месте; тогда Ганнибал, делая вид, будто он через область самнитов направляется в Рим, возвратился в область пелигнов, производя опустошения. Фабий шел горами посредине между войском врагов и Римом, не отставая, но и не вступая в сражение. Из области пелигнов Ганнибал повернул и, направляясь обратно в Апулию, пришел в Гереоний, город, покинутый жителями, испугавшимися, потому что часть стен его обрушилась; диктатор укрепился лагерем в Ларинской области. Отсюда он был отозван в Рим для совершения жертвоприношений; уходя, он не только приказывал, но советовал и даже почти умолял начальника конницы больше полагаться на благоразумие, чем на счастье, и более подражать ему как полководцу, чем Семпронию и Фламинию; пусть он не думает, что ничего не сделано, если почти в течение целого лета были расстраиваемы планы неприятеля; врачи также иногда приносят более пользы спокойствием, чем движением и деятельностью; немаловажное дело перестать терпеть поражения от врага, столько раз побеждавшего, отдохнуть от беспрерывных поражений. После этих тщетных предостережений начальнику конницы диктатор отправился в Рим.

19. В начале того лета, когда происходили эти события, началась война также и в Испании на суше и на море. Газдрубал прибавил 10 кораблей к тому числу, которое он получил от брата снаряженными и готовыми; флот в 40 кораблей он передает Гимилькону и отправляется, таким образом, из Нового Карфагена; в то время как корабли остаются вблизи материка, он ведет войско по берегу, готовый сразиться со всякого рода вражеским войском, какое бы ни попалось ему навстречу. Гней Сципион, услыхав, что враг двинулся с зимних квартир, сначала держался такого же плана действий[756]756
  …сначала держался такого же плана действий… – Т. е. так же, как и Газдрубал, готов был сразиться с первым встретившимся войском карфагенян.


[Закрыть]; но потом, не осмеливаясь сразиться на суше вследствие распространившейся молвы о новых вспомогательных силах врага, он посадил на суда отборных воинов и с флотом в 35 кораблей поспешил ему навстречу.

На другой день, по выходе из Тарракона, он прибыл на рейд, находившийся на расстоянии десяти тысяч шагов от устья реки Ибер. Посланные оттуда вперед два массилийских сторожевых корабля донесли, что пунийский флот стоит в устье реки, а на берегу расположен их лагерь. Поэтому, снявшись с якорей, Сципион устремляется на врагов, чтобы застигнуть их врасплох и неожиданно навести на всех их панический страх. В Испании есть много башен, расположенных на возвышенных местах; ими пользуются как наблюдательными и оборонительными пунктами против разбойников. Когда оттуда замечены были корабли врагов, Газдрубалу дали сигнал. Тревога произошла прежде в лагере на суше, чем около моря и близ судов. Еще не слышно было ни ударов весел, ни другого шума от кораблей, а предгорья скрывали флот, как вдруг посланные Газдрубалом один за другим всадники приказывают бродившим по берегу и отдыхавшим в своих палатках воинам и меньше всего ожидавшим в тот день врага или сражения садиться на корабли и поспешно браться за оружие – римский флот находится уже недалеко от гавани. Такие приказания отдавали разосланные повсюду всадники; вскоре явился и сам Газдрубал со всем войском, и все наполнилось разнообразным смятением, так как одновременно спешили на корабли гребцы и воины, похожие скорее на убегающих с суши, чем на идущих в сражение. Едва все взошли на корабли, как одни, отвязав канаты, спешат к якорям и медлят около них, а другие, во избежание задержки, перерезывают якорные канаты и, вследствие чрезвычайной поспешности приготовления воинов, мешают морякам исполнить свои обязанности, а суетливость моряков мешает воинам вооружиться и приготовиться к бою. А римляне не только уже приближались, но даже расположили корабли в боевой порядок; таким образом, пунийцы приведены были в замешательство не столько врагом и сражением, сколько собственным беспорядком и, скорее сделав попытку, чем действительно начав сражение, обратили свой флот в бегство. И так как суда шли широким строем и по нескольку вместе, то они не могли войти в русло реки; поэтому карфагеняне повсюду гнали их к морскому берегу; попав – кто на мель, кто на самый берег, они – частью вооруженные, частью безоружные – бежали к своему войску, выстроившемуся по берегу; все-таки при первой стычке 2 пунийских корабля было захвачено, а 4 потоплено.

20. Хотя суша была в руках неприятеля и хотя римляне видели вооруженный отряд их, растянувшийся вдоль всего берега, однако немедленно стали преследовать приведенный в замешательство неприятельский флот; привязав к кормам все те корабли, которые не проломали носа, наткнувшись на берег, и не сели килем на мель, увели их в море и из 40 захватили около 25; но не это было самым блестящим результатом той победы, а то, что римляне благодаря одному незначительному сражению овладели всем морем, прилегавшим к той области. Итак, доехав на кораблях до Онусы, они высадились с кораблей на берег, взяли силою и разграбили город, а оттуда направились в Карфаген; опустошив все окрестные поля, они, наконец, подожгли и строения, примыкавшие по стене и воротам. Отсюда римский флот, обремененный уже добычей, прибыл к Лонгунтике, где Газдрубалом было собрано большое количество ковыля для корабельного дела; взяв его столько, сколько нужно было, все остальное римляне сожгли. И флот римский проплыл не только вдоль берега материка, но переправился далее на остров Эбус[757]757
  …на остров Эбус. – Эбус (ныне Ибица) – финикийское название большего из Питиусских островов у восточного побережья Испании.


[Закрыть]. Там римляне в течение двух дней напрасно употребляли величайшие усилия, чтобы взять штурмом город, столицу того острова, но когда поняли, что надежды никакой нет и что напрасно тратится время, они обратились к опустошению области, разграбили и сожгли несколько деревень, и, когда возвратились на корабли, захватив больше добычи, чем с материка, к Сципиону явились послы с Балеарских островов просить мира. Оттуда флот поворотил назад и возвратился в провинцию, лежащую по сю сторону Ибера[758]758
  …лежащую по сю сторону Ибера… – Тит Ливий имеет в виду позднейшее деление Испании на «лежащую по сю сторону» и «лежащую по ту сторону Ибера».


[Закрыть], куда сошлись послы от всех народов, живущих около Ибера, и также от многих жителей отдаленных частей Испании. Народов, которые дали заложников, приняли подданство и признали власть римлян, было более ста двадцати. Поэтому Сципион, вполне полагаясь и на свои сухопутные силы, двинулся вперед до Кастулонских гор. Газдрубал удалился в Лузитанию поближе к берегам Океана.

21. После этого казалась, что остальная часть лета пройдет спокойно, и так было бы, если бы это зависело только от врагов пунийцев; но, помимо того, что характер самих испанских народов беспокойный и жадный до переворотов, Мандоний и бывший раньше царьком илергетов Индибилис, после удаления римлян от гор к приморской области, возмутив своих земляков, явились опустошать мирную страну, принадлежавшую римским союзникам. Против них Сципион послал военного трибуна с легковооруженными вспомогательными войсками, и они, после незначительного сражения, разбили всю эту шайку мятежников, одних из них убили, некоторых взяли в плен, а большую часть лишили оружия. Однако этот переполох принудил Газдрубала вернуться с пути к Океану, по сю сторону Ибера, для защиты союзников. Пунийский лагерь находился в области илергавонов, а римский – у Нового Флота[759]759
  …у Нового Флота… – Это место находилось, видимо, между Илердой и Тарраконом.


[Закрыть], как вдруг неожиданное известие принудило направить войну в другую сторону. Кельтиберы, отправившие еще раньше к римлянам старейшин своей области в качестве послов и давшие заложников, берутся за оружие вследствие полученного от Сципиона известия и с сильным войском вторгаются в провинцию карфагенян. Три города они взяли штурмом; затем дважды доблестно сразились с самим Газдрубалом, убили до 15 000 врагов и взяли в плен 4000 и множество воинских знамен.

22. Таково было положение дел в Испании, когда в эту провинцию прибыл Публий Сципион; продлив ему консульскую власть, сенат послал его туда с 30 военными кораблями, 8000 воинов и с большим запасом провианта. Этот флот, казавшийся издали громадным вследствие вереницы грузовых судов, к большой радости граждан и союзников, из открытого моря бросил якорь в Тарраконской гавани. Высадив там воинов, Сципион отправился в путь, соединился с братом, и затем они стали вести войну с общего согласия и по общему плану. И так как карфагеняне были заняты войною с кельтиберами, то они немедленно переправляются через Ибер и, не видя ни одного врага, устремляются в Сагунт, потому что там, по слухам, содержались в крепости, под охраной незначительного гарнизона, переданные Ганнибалом заложники почти из всей Испании; этот единственный залог удерживал все народы Испании от союза с римлянами, хотя они были склонны к нему: они боялись, что их вина в отпадении будет искуплена кровью детей.

Но один муж при помощи разумного, но вероломного плана освободил Испанию от этого обязательства. В Сагунте жил благородный испанец Абелукс, раньше бывший верным пунийцем, а потом, когда счастье изменило им, тоже им изменивший, – таким бывает в большинстве случаев характер варваров. Впрочем, будучи того мнения, что если перебежчик, переходя к врагам, не совершает важной измены, то он является только ничтожным и обесславленным человеком, он думал о том, как бы возможно больше принести пользы своим новым союзникам. Поэтому, обозрев все, что судьба могла предоставить в его распоряжение, Абелукс обратил особенное внимание на передачу заложников, полагая, что одно это чрезвычайно расположит старейшин Испании к дружбе с римлянами. Но так как он хорошо знал, что находящаяся при заложниках стража без приказания начальника ее Бостара ничего не сделает, то он принялся за самого Бостара. Бостар стоял лагерем вне города на самом берегу для того, чтобы отрезать с той стороны доступ римлянам. Там Абелукс, отведя Бостара в сторону, сообщает ему, как будто он сам ничего не знает, в каком положении дело: до настоящего дня, говорил он, страх сдерживал желания испанцев, так как римляне находились далеко; теперь же стоит по сю сторону Ибера римский лагерь – надежная крепость и убежище для желающих переворота, поэтому людей, которых не сдерживает страх, необходимо привязать благодеянием и расположением. Когда Бостар с удивлением спрашивал, какой это такой дар мог бы внезапно привести к таким важным последствиям, то Абелукс сказал: «Отпусти заложников по общинам: это будет приятно, в частности, для родителей, имя которых пользуется весьма большим влиянием среди их общин, и вообще для народов; каждый желает, чтобы ему доверяли, и оказанное доверие обязывает к верности. Труд доставить заложников по домам я сам беру на себя, чтобы и делом помочь выполнению моего плана и придать, по возможности, больше приятности предприятию, которое приятно и само по себе». Как только Абелукс убедил этого человека, не обладавшего хитрым умом, как остальные пунийцы, – он ночью тайно отправился к сторожевым постам врагов; встретив там несколько испанцев из вспомогательных отрядов, он приведен был ими к Сципиону, объяснил ему, с чем пришел, и, обменявшись честным словом, назначил место и время для передачи заложников, а затем возвратился в Сагунт. Следующий день он провел с Бостаром, принимая от него приказания для выполнения поручения. Отпущенный Бостаром и решив отправиться ночью, чтобы обмануть вражескую стражу, он разбудил тех, которые караулили детей, выступил в условленный с врагами час и, как бы ничего не зная, привел детей в засаду, приготовленную его же коварством. Они были доставлены в римский лагерь; все прочее относительно возвращения заложников, как было условлено с Бостаром, было исполнено тем же порядком, как если бы дело велось от имени карфагенян; при тожестве всех условий, благодарность по отношению к римлянам была гораздо больше, чем та, которую они питали бы по отношению к карфагенянам; ведь можно было думать, что карфагенян, показавших себя жестокими и высокомерными при удаче, смягчили неудача и страх; а римляне, неизвестные раньше, при первом приходе начали с милости и щедрости, да и Абелукс, будучи мужем благоразумным, по-видимому, не напрасно переменил союзников; поэтому с величайшим единодушием все стремились к отпадению; и они тотчас взялись бы за оружие, если бы не настала зима, которая заставила как римлян, так равно и карфагенян удалиться в крытые помещения.

23. Такие события происходили в Испании во второе лето Пунической войны, между тем как в Италии благоразумная медлительность Фабия произвела некоторый перерыв в поражениях, наносимых римлянам. Но насколько эта осторожность Фабия сильно беспокила Ганнибала (так как он видел, что римляне выбрали наконец главнокомандующим такое лицо, которое ведет войну не наудачу, но разумно), настолько она же внушала презрение как вооруженным, так равно и мирным гражданам, особенно после того, как, в отсутствие диктатора, вследствие легкомыслия начальника конницы дано было сражение, правильнее сказать, с радостным, чем со счастливым исходом. Два обстоятельства еще более усилили ненависть к диктатору, одно – возникшее вследствие коварства и хитрости Ганнибала: когда перебежчики показали ему усадьбу диктатора, он приказал все окрестности сровнять с землей, а только на усадьбе диктатора воздержаться от меча, огня и всякого насилия, так что это могло казаться наградой за какое-то тайное соглашение; второе обстоятельство – поступок самого Фабия, сначала, может быть, возбуждавший сомнение, так как он не обождал утверждения сената, а в конце концов послуживший ему, несомненно, к величайшей славе его. При обмене пленных между вождями римским и пунийским состоялось соглашение, как и в Первую Пуническую войну, чтобы та сторона, которая больше получит, чем даст, представила за воина два с половиной фунта серебра. Так как римский вождь получил пленных на 247 человек более, чем пунийский, а между тем сенат, мнение которого не было предварительно спрошено, медлил отпуском следовавшей за них суммы, хотя вопрос об этом неоднократно поднимался, – то диктатор, отправив в Рим сына Квинта, продал свою усадьбу, не тронутую врагом, и исполнил на собственный счет обещание, данное им от имени государства.

Ганнибал находился в лагере перед стенами Гереония, который он взял и сжег, оставив значительное число построек, чтобы пользоваться ими как житницами. Оттуда он посылал две трети своего войска для заготовления провианта, а с третьей частью, состоявшей из легковооруженных, сам оставался в лагере, как для прикрытия его, так и для наблюдения, чтобы с какой-нибудь стороны не произошло нападения на фуражиров.

24. Римское войско в то время находилось в Ларинской области; во главе его стоял начальник конницы Минуций, так как диктатор, как было сказано раньше, отправился в Рим. Впрочем, лагерь, который раньше находился на высокой горе и на безопасном месте, уже переведен был на равнину; Минуций, сообразно со своим характером, стал замышлять более смелые планы, чтобы произвести нападение или на рассеявшихся фуражиров, или на сам лагерь, так как он был оставлен с незначительным гарнизоном. Да и от Ганнибала не скрылось, что с переменой вождя переменится и способ ведения войны и что враги поведут дело скорее с большей смелостью, чем с большей осмотрительностью. Между тем он сам – чему менее всего можно было бы поверить, ввиду особенной близости врага – отпустил для заготовки провианта треть воинов, удержав две трети в лагере. Затем сам лагерь он перенес ближе к врагу почти на две мили от Гереония на холм, видимый для врага, с целью показать ему, что он очень заботится о защите фуражиров, на случай если бы они подвергались какому-нибудь нападению; еще ближе к неприятелю Ганнибал увидел холм, возвышавшийся над самым лагерем римлян; для занятия этой возвышенности тайно ночью были посланы нумидийцы, и они взяли ее, потому что, пойди они открыто днем, – враг несомненно предупредил бы их, воспользовавшись кратчайшей дорогой. Презирая многочисленность тех, которые заняли это место, римляне на другой день прогнали их и сами перенесли туда свой лагерь. Тогда, конечно, валы находились на незначительном расстоянии друг от друга, да и это пространство почти все было занято римским войском; одновременно с этим из задних ворот римского лагеря, чтобы не видно было из лагеря Ганнибала, была выслана конница с легковооруженным отрядом на фуражиров, обратила их в бегство и произвела избиение рассеявшихся неприятелей на значительном пространстве. И Ганнибал не осмелился сразиться, потому что при такой малочисленности он с трудом мог защитить лагерь, если бы его стали осаждать; тогда он начал вести войну по способу Фабия – часть войска отсутствовала, так как уже ощущался недостаток в съестных припасах, – а именно: оставался на одном месте и медлил, да и воинов своих возвратил в прежний лагерь, который находился перед стенами Гереония. Некоторые историки передают, что произошло и регулярное сражение, и оба войска сошлись друг с другом; при первом столкновении пунийцы были поражены и прогнаны до самого лагеря; оттуда они внезапно сделали вылазку и навели ужас на римлян, но затем, вследствие вмешательства самнита Децимия Нумерия, сражение было возобновлено. Он по происхождению и богатству был первым лицом не только в Бовиане, откуда был родом, но и во всем Самнии; когда по приказанию диктатора он вел в лагерь 8000 пехоты и 500 всадников и показался в тылу Ганнибала, то оба войска приняли это за новое подкрепление, идущее с Квинтом Фабием из Рима. Ганнибал, опасаясь еще какой-нибудь засады, отступил со своими, а римляне преследовали его и при помощи самнита овладели в тот день двумя укреплениями; врагов пало 6000, а римлян чуть более 5000; хотя урон был почти одинаков, однако в Рим пришло известие о блистательной победе вместе с еще более хвастливым письмом начальника конницы.