Текст книги "История Рима от основания Города"

13. Когда Магон ответил, что он этого не знает, Ганнон сказал: «Нет ничего легче узнать об этом: посылали ли римляне послов к Ганнибалу с предложением мира? Или дошел ли до вас слух, что в Риме вообще упоминали о мире?» Когда же Магон ответил, что и этого не знает, то Ганнон продолжал: «Таким образом, война у нас в том же невыясненном виде, в каком она была в день перехода Ганнибала в Италию! Еще живо большинство из нас, которые помнят, как изменчиво было счастье в Первую Пуническую войну; кажется, наше положение на суше и на море никогда не было более благоприятным, чем оно было до консульства Гая Лутация и Авла Постумия, в консульство же Лутация и Постумия мы были совершенно разбиты при Эгатских островах. Если и теперь счастье наше несколько изменится – да не обратят боги этих моих слов в дурное предзнаменование! – то надеетесь ли вы, в случае нашего поражения, на мир, которого теперь, когда мы побеждаем, нам никто не предлагает? Если кто-нибудь впоследствии спросит о мире, все равно, следует ли его предложить врагам или принять от них, то я знаю, что сказать; если вы поднимаете вопрос о требованиях Магона, то я того мнения, что не следует посылать помощь, если они победители; если же они напрасно обманывают нас призрачной надеждой, то тем менее следует оказывать им помощь». Речь Ганнона произвела впечатление на весьма немногих: ибо, с одной стороны, вследствие соперничества его с барками, ему не вполне доверяли, а с другой стороны, упоенные в тот момент радостью не желали слышать ничего такого, что могло бы умалить ее, и были того мнения, что если пожелать употребить еще некоторое усилие, то война вскоре окончится. Поэтому огромным большинством сделано было следующее сенатское постановление: отправить Ганнибалу для подкрепления 4000 нумидийцев, 40 слонов и <…>[783]783
  ..<…>… – Числа нет в рукописях Ливия.


[Закрыть] талантов серебра. Вместе с Магоном послан был вперед в Испанию диктатор, чтобы нанять 20 000 пехотинцев и 4000 всадников для пополнения находившихся в Испании и Италии войск.

14. Впрочем, все эти распоряжения карфагеняне исполняли лениво и медленно, как это обыкновенно бывает при счастье; напротив того, римляне, помимо врожденного им рвения, не могли медлить вследствие своего опасного положения. Действительно, и консул выполнил все, что ему следовало сделать, и диктатор Марк Юний Пера, совершив жертвоприношения и спросив по обычаю у народа позволения сесть на коня, не считая двух городских легионов, набранных консулами в начале года, рабов и когорт, набранных в Пиценской и Галльской областях, обратился к крайнему средству дошедшего почти до отчаяния государства, когда приходится жертвовать честью для выгоды: он издал эдикт, что прикажет всех, находящихся в заключении за уголовные преступления и долги, освободить от наказания и уплаты денежной пени, если они поступят в войска. Шесть тысяч таких людей он вооружил галльскими доспехами, доставленными в Рим во время триумфального шествия Гая Фламиния. Таким образом, диктатор отправился из города с 25 000 вооруженных. Когда Ганнибал, заняв Капую, во второй раз напрасно попытался склонить неаполитанцев на свою сторону, то возбуждая в них надежды, то грозя им, он перевел войско в Ноланскую область, не думая сразу обойтись с ее жителями как с врагами, так как не отчаивался в их добровольной сдаче, но в то же время имея в виду, в случае, если они не оправдают его надежды, прибегнуть ко всяким ужасам и угрозам. Сенаторы, и в особенности знатнейшие из них, упорно оставались верными римскому союзу, народ же, по обыкновению, чрезвычайно склонен был к переворотам и потому всецело предан Ганнибалу: он думал о предстоящем опустошении полей и множестве угрожающих ему страданий и несправедливостей, которые ему придется испытать при осаде. Были и зачинщики отпадения. Таким образом, когда сенаторами овладел страх, что если они выскажут открыто свой взгляд, то не будут в состоянии оказать сопротивление возбужденной толпе, они сделали вид, что согласны с мнением ее, и тем отсрочили зло. Они заявили, что готовы перейти на сторону Ганнибала, но окончательно-де не решили, на каких условиях заключить этот новый дружественный союз. Выиграв таким образом время, сенаторы немедленно отправили послов к римскому претору Марцеллу Клавдию, который находился с войском в Казилине, и уведомили его об опасном положении Нолы: область-де уже в руках Ганнибала и пунийцев, и та же участь постигнет город, если не будет оказана помощь. Чрезвычайно поспешное отпадение сенат-де предотвратил тем, что заявил народу о готовности своей отложиться, когда ему будет угодно. Марцелл похвалил ноланцев и приказал им таким же притворством протянуть дело до его прихода, а тем временем держать в секрете переговоры с ним и всякую надежду на римскую помощь. Сам он направился из Казилина в Кайятию, перешел реку Волтурн и прибыл через области Сатикуланскую и Требианскую, повыше Свессулы, по горам в Нолу. 15. Вскоре после прибытия римского претора Ганнибал выступил из Ноланской области и спустился к морю, весьма недалеко от Неаполя, желая завладеть приморским городом, куда бы могли беспрепятственно входить корабли из Африки. Однако, узнав, что Неаполь занят римским префектом Марком Юнием Силаном, которого призвали сами неаполитанцы, он отказался и от Неаполя, как от Нолы, и направился в Нуцерию. Обложив город на некоторое время осадой, Ганнибал то штурмовал его, то старался склонить плебеев или знать города на свою сторону, но тщетно и наконец голодом принудил город сдаться под условием, чтобы жители вышли безоружными в одной одежде. Затем, так как он с самого начала желал казаться милостивым ко всем италийцам, кроме римлян, то предложил награды и почетные должности всем тем, которые останутся и будут на службе у него. Но никто не соблазнился этими обещаниями: все разбежались по городам Кампании, преимущественно в Нолу и Неаполь, куда их влекли гостеприимные отношения или же заносил случай. Около тридцати сенаторов, и как раз самых знатных, прибыли в Капую, но не были приняты за то, что заперли ворота перед Ганнибалом, и направились в Кумы. Добыча в Нуцерии предоставлена была воинам: город был разграблен и сожжен. Марцелл держался в Ноле не столько благодаря уверенности в своем гарнизоне, сколько благодаря расположению к нему знати. Опасение возбуждали плебеи, и особенно Бантий, которого участие в попытке к отпадению и страх перед римским претором подстрекали то предать отечество, то, в случае неудачи в этом, стать перебежчиком. Был он юноша горячий и среди союзников того времени чуть ли не знатнейший всадник. Полуживым нашли его при Каннах в груде трупов. Радушно вылечив его и даже одарив, Ганнибал отпустил его на родину. В благодарность за это благодеяние он хотел ноланскую общину вполне подчинить Ганнибалу, и претор видел, как его тревожила и беспокоила забота произвести переворот. Так как его приходилось или удержать от этого наказанием, или привлечь на свою сторону благодеянием, то претор предпочел снискать себе такого смелого и энергичного союзника, а не отнять только его у врага. Поэтому он призвал его к себе и обратился к нему с такою ласковой речью: «Между твоими соотечественниками у тебя много завистников; это легко заключить из того, что ни один ноланский гражданин не указал мне, сколько у тебя славных военных подвигов. Но кто служит в римском войске, храбрость того не может остаться в неизвестности. Многие, служившие с тобою, рассказывают мне, что ты за человек, каким опасностям и сколько раз подвергался ты за спасение и честь римского народа, и как в битве при Каннах ты перестал сражаться только тогда, когда, истекая кровью, завален был тяжестью падавших на тебя людей, лошадей и оружия. Поэтому хвала тебе за твою доблесть! У меня ты получишь всякий почет и награду и, чем чаще ты будешь со мной, тем более будешь убеждаться, что это доставляет тебе честь и выгоду». Юноша обрадовался этим обещаниям, а Марцелл дал ему в подарок прекрасного коня и приказал квестору отсчитать ему пятьсот бигатов[784]784
  …пятьсот бигатов… – Бигат – динарий с изображением колесницы о двух лошадях. Эта серебряная монета появилась в годы Пунических войн.


[Закрыть], а ликторам – допускать его к нему, когда ему будет угодно.

16. Такою обходительностью Марцелл так расположил к себе пылкого юношу, что с этого времени ни один союзник не защищал римское дело так отважно и верно, когда Ганнибал стоял у ворот – он вернулся назад из Нуцерии в Нолу, – и ноланские плебеи снова задумывали отложиться. При приближении неприятелей Марцелл удалился в город, не потому, что боялся за лагерь, но чтобы не дать случай предать город, чего с нетерпением ожидали весьма многие. Затем с обеих сторон начали строиться войска: римские перед стенами Нолы, а пунийские перед своим лагерем. С этого времени между городом и лагерем завязывались незначительные сражения с переменным счастьем, так как вожди не желали останавливать воинов, если они не в большом числе и без определенного плана вызывали врага на бой, но и не желали давать сигнала к решительному бою. В то время как войска выступали таким образом уже ежедневно одно против другого, знатные ноланцы довели до сведения Марцелла, что плебеи и пунийцы по ночам ведут между собою переговоры и решили, когда римское войско, выйдя из ворот, будет находиться вне города, разграбить обоз и ручной багаж его, затем запереть ворота и занять стены, чтобы, получив возможность располагать собой и городом, принять пунийцев вместо римлян. Узнав об этом, Марцелл похвалил сенаторов Нолы и решил, прежде чем возникнет какое-нибудь волнение в городе, попытать счастье в сражении. Разделив войско на три части, он выстроил его у трех ворот, обращенных к неприятелю; обозу он приказал следовать сзади, а обозным слугам, маркитантам и слабосильным воинам нести колья[785]785
  …а обозным слугам, маркитантам и слабосильным воинам нести колья. – На случай, если он будет отрезан от города и ему придется устроить лагерь.


[Закрыть]. У средних ворот он поставил отборных воинов легионов и римских всадников, а у двух других ворот рекрутов, легковооруженных и союзнических всадников. Ноланцам было запрещено приближаться к стенам и воротам; назначенное для резерва войско оставлено было для защиты обоза, чтобы предупредить нападение на него в то время, когда легионы будут заняты сражением. Выстроившись таким образом, римляне стояли внутри ворот. Ганнибал держал войско большую часть дня под знаменами в строю, как он это делал в течение нескольких дней; сначала он удивлялся, что римское войско не выходит из ворот, что на стенах нет ни одного вооруженного. Затем, полагая, что переговоры его с ноланскими плебеями выданы и что римляне от страха бездействуют, он отослал часть воинов назад в лагерь, приказав им поскорее вынести в переднюю линию все снаряды для осады города, так как был вполне уверен, что плебеи поднимут в городе бунт, если он нападет на римлян, когда они будут в нерешительности. В то время как все торопились на свои места в первые ряды и войско подвигалось к стенам города, Марцелл вдруг, открыв ворота, приказал дать сигнал к сражению и сначала пехотинцам, а затем всадникам с криком сделать возможно сильный натиск на врага. Немало смущения и замешательства произвел он в центре карфагенского войска, как вдруг из обоих соседних ворот на фланги врагов ударили легаты Публий Валерий Флакк и Гай Аврелий. К тому же маркитанты, обозные и прочая толпа, приставленная для защиты обоза, подняли такой крик, что неожиданно произвели на пунийцев впечатление большого войска, между тем как они презирали римлян главным образом ввиду их малочисленности. Я не смею утверждать того, что сообщают некоторые писатели, именно, что неприятелей пало 2800, а римлян не более 500. Но была ли победа так велика или меньше, во всяком случае, в этот день совершен был великий и, пожалуй, величайший подвиг в этой войне: ибо не понести поражения от Ганнибала было в то время для победителей труднее, нежели потом победить его.

17. Когда Ганнибал потерял надежду овладеть Нолой и возвратился в Ацерры, Марцелл приказал тотчас запереть ворота, поставил стражу, чтобы никто не вышел из города, и провел на площади расследование обо всех тех, кто вел тайные переговоры с неприятелем. Более 70 человек, оказавшихся виновными, он приказал казнить и имущество их объявил собственностью римского народа. Передав управление городом сенату, Марцелл вышел со всем войском и расположился лагерем выше Свессулы. Сначала Ганнибал пытался склонить жителей Ацерр к добровольной сдаче, но, видя их непреклонность, стал готовиться к осаде и штурму города. Впрочем жители Ацерр были мужественны, но имели мало войска; при виде возводимых вокруг города окопов они отчаялись в возможности защитить его и, прежде чем враги оцепили их стены непрерывном валом, бежали среди ночной тишины через промежутки между укреплениями, по местам, где не было стражи. Разбредшись по дорогам и бездорожным местам, куда кого привело определенное намерение или ошибка, они прибыли в города Кампании, которые, как им было точно известно, не изменили римлянам. Разграбив и спалив Ацерры, Ганнибал получил известие, что Казилин призвал римского диктатора и легионы, а потому повел войско к Казилину, чтобы близость неприятельского лагеря не вызвала паники и в Капуе. В Казилине было в это время 500 пренестинцев с небольшим числом римлян и латинов, которых привели туда слухи о каннском поражении. Так как набор в Пренесте не был закончен к определенному сроку, то они вышли из дому несколько позже и прибыли в Казилин до получения известия о несчастном сражении; когда же к ним стали присоединяться другие римляне и союзники и таким образом из Казилина двинулось довольно большое войско, то известие о каннском сражении заставило их повернуть обратно в Казилин. Тут они провели несколько дней, причем возбуждали подозрение в кампанцах, но и сами их боялись, так как должны были беречься от засад с их стороны и в свою очередь сами строили им засады; узнав же почти наверно, что дело клонится к отпадению Капуи и к вступлению туда Ганнибала, они ночью перебили горожан и заняли часть города по сю сторону реки Волтурн – этой рекой город разделяется на две части. Таков был римский гарнизон в Казилине. К нему присоединилась перузинская когорта в 460 человек, собравшихся в Казилин несколько дней тому назад, вследствие того же известия, под влиянием которого прибыли и пренестинцы. Вооруженных было достаточно для обороны такого незначительного города, защищенного с одной стороны рекою, а ввиду недостатка хлеба людей было, по-видимому, даже слишком много.

18. Когда Ганнибал находился уже недалеко от Казилина, он послал вперед гетулов[786]786
  …послал вперед гетулов… – Гетулы – кочевой народ берберского происхождения в северо-западной Африке.


[Закрыть] с их начальником Исалком и приказал им сперва, если представится возможность повести переговоры, ласковыми речами склонять жителей к тому, чтобы они отворили ворота и приняли гарнизон; если же они будут упорствовать, то употребить силу и посмотреть, нельзя ли напасть на город с какой-нибудь стороны. Как только они подступили к стенам, то им показалось, что город покинут, так как в нем царила тишина; полагая, что жители от страха очистили город, варвар принялся ломать ворота и сокрушать запоры, как вдруг они открылись и оттуда со страшным шумом бросились две когорты, выстроенные внутри города именно для этой цели, и произвели избиение неприятелей. Когда таким образом отражены были первые ряды врагов, послан был Магарбал с большим числом отборного войска, но и он также не мог выдержать натиска римлян. Наконец Ганнибал, разбив лагерь перед самыми стенами, принялся штурмовать маленький город и незначительный гарнизон со всеми войсками и всеми средствами. Но в то время как он вызывающим образом подступал к городу, окружив его со всех сторон кольцом, он лишился нескольких воинов, и притом самых храбрых, которые были убиты со стены и башен. Однажды, когда и горожане сами попытались сделать вылазку, он выставил против них ряд слонов[787]787
  …он выставил против них ряд слонов… – Тит Ливий не упомянул о том, что Ганнибал получил новых слонов из Африки, так как после сражения при Требии у него остался только один слон.


[Закрыть] и чуть было не отрезал их от города; в большом замешательстве он погнал их обратно в город, причем, сообразно с таким небольшим гарнизоном, убито было довольно большое число. Убито было бы еще больше, если бы ночь не прервала сражения. На следующий день все воины воспламенились желанием штурмовать город, особенно когда выставили золотой стенной венок, и сам полководец упрекал завоевателей Сагунта в ленивой осаде укрепления, лежащего на ровной местности, напоминая каждому в отдельности и всем вместе о Каннах, Тразименском озере и Требии. После этого стали подвигать винеи и делать подкопы. Но против разнообразных попыток врагов оказалось достаточно силы и искусства: союзники римлян воздвигли против навесов оборонительные укрепления, неприятельские подкопы уничтожали поперечными канавами; принимали меры против явных и тайных начинаний врагов, пока, между прочим, чувство стыда не отклонило Ганнибала от его предприятия; но чтобы не подумали, что он совсем отказался от своего намерения, он укрепил лагерь, оставил в нем достаточный гарнизон и отправился на зимние квартиры в Капую. Там большую часть зимы он продержал в крытых помещениях свое войско, которое, благодаря частым случайностям и продолжительному походу, закалено было против всех человеческих невзгод и, не испытав удобств, не привыкло к ним. И вот людей, которых не сокрушили никакие страдания, погубили излишние удобства и неумеренные удовольствия, и тем в большей мере, чем с большей жадностью они с непривычки бросились на них. Именно – сон, вино, пиры, разврат, бани и праздность, в силу привычки со дня на день все более и более прельщавшая их, так обессилили их физически и нравственно, что впоследствии их более поддерживали прошлые победы, чем наличные силы, и люди, опытные в военном деле, считали это со стороны полководца большим промахом, чем то, что, после сражения при Каннах, он не повел тотчас войска на Рим, ибо бездействие того времени, как могло казаться, только отсрочило победу, а настоящая ошибка лишила сил, чтобы побеждать. Таким образом, клянусь Геркулесом, Ганнибал нигде и ни в чем не мог удержать прежней дисциплины, точно он вывел из Капуи другое войско: бóльшая часть воинов увлеклась любовницами и возвратилась в Капую, и, как только их стали держать опять в палатках и пришлось выносить переходы и прочие военные невзгоды, у них, как у новобранцев, не хватило ни телесных сил, ни душевной бодрости. Затем во время летнего похода бóльшая часть воинов, не испросив отпуска, покидала знамена, и для дезертиров не было другого пристанища, как в Капуе.

19. Но когда зима стала мягче, он вывел войско из зимних квартир и возвратился в Казилин, где, хотя прекратили штурм, но постоянной осадой довели город и гарнизон до крайней нужды. Над римским лагерем начальствовал Тиберий Семпроний, так как диктатор отправился в Рим для повторения ауспиций. Марцеллу, который также желал оказать помощь осажденным, мешали, с одной стороны, разлив Волтурна, а с другой – просьбы жителей Нолы и Ацерр, которые опасались кампанцев, в случае отступления римского гарнизона. Гракх, находившийся только вблизи Казилина, но бездействовавший вследствие запрещения диктатора предпринимать что бы то ни было в его отсутствие, не трогался с места, хотя из Казилина доходили сообщения, которые могли превозмочь всякое терпение, так как было известно, что некоторые, не будучи в силах переносить голод, бросались со стен, а другие становились на стены, подставляя обнаженную грудь под метательные копья. Гракх с болью в сердце терпел такое положение и потому, что вследствие запрещения диктатора не смел завязывать сражение – что сразиться придется, если он захочет открыто доставить осажденным хлеб, это он видел, – и потому, что не надеялся на возможность доставить им хлеб тайно; поэтому он велел собрать с окрестных полей пшеницу, наполнить ею много бочек и дал знать в Казилин городскому управлению, чтобы жители перехватывали бочки, которые принесет им течение. В следующую ночь, когда все напряженно смотрели на реку в надежде на помощь, обещанную римским вестником, приплыли бочки, пущенные серединой реки: хлеб был разделен поровну между всеми. То же повторилось на второй и на третий день: ночью пускали бочки и ночью же они приплывали; так обманывали римляне неприятельскую стражу. Спустя некоторое время, вследствие постоянных дождей, усилилось против обыкновенного течение реки, косым направлением которого бочки прибило к берегу, охраняемому неприятелями. Тут они завязли в росшем у берега ивняке и были замечены врагами; доложили об этом Ганнибалу и стали зорче следить, чтобы римляне ничего не посылали тайно по Волтурну в город. Но из римского лагеря высыпали орехи, которые серединой реки неслись к Казилину и там были перехватываемы плетенками. Наконец голод принял такие крайние размеры, что горожане пробовали жевать ремни и снятую со щитов кожу, размягченные в кипятке, не воздерживались и от крыс и других животных и вырывали всякую зелень и корни в самых низменных местах у городского вала. Так как неприятели перепахали за стеной все поле, покрытое травою, то жители города набросали туда семена реп; так что Ганнибал воскликнул: «Неужели мне суждено сидеть у Казилина до тех пор, пока не вырастет репа?» И вот Ганнибал, который прежде не хотел слушать ни о каких условиях, теперь наконец позволил начать с собою переговоры о выкупе свободных граждан. Условленная выкупная плата за человека была семь унций[788]788
  …семь унций… – Унция (как мера веса) – ¹/12 фунта: у римлян = 27,29 г. – Примеч. ред.


[Закрыть] золота. Заручившись клятвенным уверением Ганнибала, жители сдались. До выплаты всего количества золота их держали в оковах, а затем, вполне согласно с обещанием, отпустили. Такая участь их более вероятна, чем известие, что они были убиты всадниками, посланными против них в то время, когда они уходили из Казилина. Большая часть их были пренестинцы. Из 570 человек, состоявших в гарнизоне, погибло от меча и голода менее половины, прочие благополучно вернулись в Пренесту со своим претором Марком Аницием, бывшим раньше писцом. Доказательством сказанного служила поставленная ему на площади в Пренесте статуя в панцире, в тоге, с покрытой головой и три статуи богов с подписью на медной плите: «Марк Аниций соорудил это по обету за спасение воинов, состоявших в казилинском гаризоне». Та же надпись находилась под тремя изображениями богов, поставленными в храме Фортуны.

20. Город Казилин был возвращен кампанцам и укреплен гарнизоном в 700 человек из войска Ганнибала для того, чтобы, по удалении пунийцев, римляне не осадили его. Римский сенат назначил пренестинским воинам двойное жалованье и освободил их на пять лет от военной службы. От предложенных же за храбрость прав гражданства они отказались[789]789
  От предложенных же за храбрость прав гражданства они отказались. – Принимать права гражданства не принуждали; свободный город Пренеста имел свои законы, и потому упомянутые здесь пренестинцы предпочли остаться гражданами своего города; в противном случае им пришлось бы сделаться римскими гражданами.


[Закрыть]. Известия об участи перузинцев более смутны, так как они не удостоверены никаким их памятником и никаким постановлением со стороны римлян. В то же самое время петелийцев, единственный народ в Бруттии, остававшийся верным римской дружбе, осаждали не только карфагеняне, бывшие в этой стране, но и прочие бруттийцы за то, что они отделились от своих. Так как петелийцы не в силах были отстранить такой беды, то отправили в Рим послов просить помощи. Когда им предложено было самим позаботиться о себе, они в преддверии курии с плачем жаловались на свою участь. Их слезные просьбы вызвали в сенаторах и в народе чрезвычайное сострадание. На вторичный вопрос претора Марка Эмилия сенаторы, всесторонне обсудив силы государства, вынуждены были признаться, что они уже не могут оказать никакой помощи отдаленным союзникам, и предложили им возвратиться домой и, хотя они до последнего момента оставались верными римскому союзу, на будущее время, сообразно с настоящим положением, самим заботиться о себе. Когда послы возвратились с таким ответом, сенаторами их вдруг овладела такая печаль и такой ужас, что одни предлагали бежать куда кто может и покинуть город, а другие, ввиду измены старинных союзников, – присоединиться к прочим бруттийцам и при их посредстве сдаться Ганнибалу. Однако верх одержали те, которые полагали не принимать никаких решений второпях и наудачу, но обсудить этот вопрос вторично. На следующий день знатнейшие сенаторы рассмотрели дело спокойнее и настояли на том, чтобы собрать все с полей и укрепить город и стены.

21. Почти в то же время присланы были в Рим письма из Сицилии и Сардинии. Прежде прочитано было в сенате письмо пропретора Тита Отацилия из Сицилии, в котором сообщалось, что претор Публий Фурий с флотом прибыл из Африки в Лилибей, что сам претор тяжело ранен и жизнь его в крайней опасности; воины и моряки не получают в срок ни жалованья, ни хлеба[790]790
  …воины и моряки не получают в срок ни жалованья, ни хлеба… – Жалование выдавалось в конце года или по полугодиям, а провизия – помесячно.


[Закрыть], и неоткуда взять его; что он, Отацилий, убедительно советует как можно скорее выслать то и другое и, если сенату угодно, прислать заместителя ему из новых преторов. Почти то же сообщал о жаловании и о хлебе из Сардинии пропретор Авл Корнелий Маммула. Обоим дан был ответ, что прислать им нечего, и предложено самим позаботиться о флоте и войске. Тит Отацилий послал к Гиерону, единственному благодетелю римского народа, послов и получил от него необходимую сумму денег на жалованье и хлеба на шесть месяцев. Корнелию в Сардинии благосклонно оказали помощь союзные государства. И в Риме, также вследствие недостатка в деньгах, по предложению народного трибуна Марка Минуция назначены были триумвиры, заведующие денежными делами[791]791
  …заведующие денежными делами… – Вследствие недостатка денег у частных лиц был учрежден банк, где можно было под поручительство получить ссуду. Вообще же банк у римлян был учреждением временным и открывался при исключительных обстоятельствах.


[Закрыть]: Луций Эмилий Пап, бывший консулом и цензором, Марк Атилий Регул, бывший два раза консулом, и Луций Скрибоний Либон, бывший тогда народным трибуном. Избраны были также дуумвиры Марк и Гай Атилии, которые освятили храм Согласия, обещанный претором Луцием Манлием. Наконец, избраны были три понтифика – Квинт Цецилий Метелл, Квинт Фабий Максим и Квинт Фульвий Флакк, вместо умершего Публия Скантия и павших в сражении при Каннах консула Луция Эмилия Павла и Квинта Элия Пета.

22. Когда отцы, насколько это было в человеческих силах, пополнили все прочие пробелы, образовавшиеся вследствие постоянных поражений, то обратили наконец внимание и на себя, на опустевшую курию и небольшое число собирающихся на государственные совещания. Ведь со времени цензорства Луция Эмилия и Гая Фламиния не производилось выборов в сенат, несмотря на то что несчастные сражения, а сверх того и несчастные случаи с отдельными лицами в течение пяти лет погубили такое большое число сенаторов. Так как диктатор после потери Казилина уже отправился к войску, то претор Марк Эмилий по требованию всех сенаторов сделал об этом доклад; и тогда Спурий Карвилий сказал длинную речь, в которой жаловался не только на недостаток сенаторов, но и на малочисленность граждан, которых можно было бы выбрать в отцы[792]792
  …жаловался не только на недостаток сенаторов, но и на малочисленность граждан, которых можно было бы выбрать в отцы. – Во времена царей в сенаторы выбирали из патрициев, со времен Сервия Туллия и первых консулов – и из всадников.


[Закрыть]. Далее он настоятельно советовал, с целью пополнить сенат и установить более тесное единение латинского племени с римским, дать по выбору римских отцов права гражданства двум сенаторам из каждого латинского народа и выбрать их в сенаторы на место умерших. Сенаторы выслушали это предложение с таким же неудовольствием, как некогда требование самих латинов, во всей курии слышны были негодующие голоса, особенно голос Тита Манлия, заявившего, что и теперь еще есть человек[793]793
  …есть человек… – Тит Манлий имеет в виду себя.


[Закрыть] того рода, из которого происходил консул, грозивший некогда на Капитолии убить собственноручно латина, которого увидит в курии. Тут Квинт Фабий Максим заявил, что никогда еще в сенате не поднимали ни одного вопроса более некстати, чем в настоящее время, когда при таком напряженном состоянии и колебании союзников затрагивают то, что еще более может их взволновать. Поэтому эту безрассудную речь одного человека следует уничтожить всеобщим молчанием, и если в курии поднимали когда-либо какой-нибудь тайный, священный вопрос, о котором следовало молчать, то прежде всего следует этот вопрос скрыть, утаить, забыть и считать не возбужденным. Таким образом упоминание об этом вопросе было подавлено. Было решено назначить диктатора, старейшего из бывших некогда цензорами и оставшихся еще в живых, для составления списка сената и приказано пригласить консула Гая Теренция для назначения диктатора. Консул оставил гарнизон в Апулии, быстро возвратился в Рим и, по обычаю, в следующую же ночь, на основании сенатского постановления, назначил Марка Фабия Бутеона диктатором на шесть месяцев без начальника конницы.

23. Когда диктатор в сопровождении ликторов взошел на кафедру, то заявил, что не одобряет ни выбора двух диктаторов, чего прежде никогда не бывало; ни выбора диктатора без начальника конницы; ни передачи цензорской власти одному лицу, и притом одному и тому же во второй раз; ни предоставления власти на шесть месяцев диктатору, если он не выбран для ведения войны. Неограниченную власть диктатора, вызванную случаем и затруднительным положением государства, он ограничит; он не исключит из сената никого из тех, которых выбрали в сенаторы цензоры Гай Фламиний и Луций Эмилий, но прикажет только переписать их имена в другие списки и прочитать их, чтобы один человек не судил и не решал вопроса о добром имени и нравственности сенатора; выбор сенаторов на место умерших он произведет так, что предпочтение явно будет отдано сословию перед сословием, а не человеку перед человеком. По прочтении списков прежних сенаторов он избрал на место умерших сенаторов прежде всего тех, которые после цензорства Луция Эмилия и Гая Фламиния занимали курульную должность и еще не были выбраны в сенат, в том порядке, в каком каждый был выбран на эту должность; затем тех, которые были эдилами, народными трибунами и квесторами, наконец из не занимавших таких должностей тех, у которых дома на стенах висели снятые с неприятеля доспехи или которые имели гражданский венок. Выбрав таким образом сто семьдесят семь человек в сенаторы при чрезвычайном одобрении присутствующих, он тотчас же сложил с себя должность и сошел с кафедры в качестве простого гражданина, приказав ликторам удалиться. Он замешался в толпу людей, занятых своими частными делами, и нарочно проводил там время, не желая дать повода народу оставить форум для того, чтобы сопровождать его домой. Несмотря на такую проволочку, участие граждан к нему не охладело, и большая толпа сопровождала его домой. В следующую ночь консул отправился обратно к своему войску, не уведомив о том сенат, чтобы его не удерживали в городе для созыва комиций.

24. На следующий день сенат, спрошенный претором Марком Помпонием, решил написать диктатору, чтобы он вместе с начальником конницы и претором Марком Марцеллом прибыл в Рим для выбора консулов, если считает это полезным для блага государства; имелось в виду, чтобы сенаторы могли лично от них узнать, в каком положении государство, и соответственно этому принять меры. Все на зов явились, оставив легатов для командования легионами. Диктатор говорил о себе мало, и притом скромно, приписывая бóльшую часть славы начальнику конницы Тиберию Семпронию Гракху, и назначил комиции, на которых избраны были в консулы управлявший тогда провинцией Галлией Луций Постумий (заочно в третий раз) и Тиберий Семпроний Гракх, бывший тогда начальником конницы и курульным эдилом. Затем в преторы избраны были Марк Валерий Левин (во второй раз), Аппий Клавдий Пульхр, Квинт Фульвий Флакк, Квинт Муций Сцевола. После выборов диктатор возвратился на зимние квартиры в Теан к войску, оставив в Риме начальника конницы, с тем, чтобы он, так как он должен был по истечении нескольких дней вступить в должность, спросил мнение отцов о наборе и о снаряжении войск на следующий год.