Текст книги "История Рима от основания Города"

Деций кричит воинам, спрашивая их, куда бегут они или на что надеются при этом бегстве; он становится на дороге бегущих, зовет назад рассеявшихся; затем, не будучи в состоянии никакими силами удержать оторопевших воинов, Деций, призывая имя отца своего Публия Деция, сказал: «К чему мне далее откладывать то, что предопределено судьбою нашей фамилии? Таков удел рода нашего, чтобы мы служили искупительною жертвою для устранения всеобщей опасности! Вот я принесу вместе с собою в жертву Земле и богам-манам легионы неприятелей». После этих слов он велел понтифику Марку Ливию, которому, выходя на битву, запретил отходить от себя, говорить ему слова, повторяя которые он должен был обречь себя и легионы врагов на смерть за войско римского народа квиритов. Затем, обреченный на смерть теми же молитвами и в том же одеянии, как раньше отец его, Публий Деций, велевший обречь себя на смерть у Везера во время войны с латинами[657]657
  …во время войны с латинами… – См. VIII, 9.


[Закрыть], Деций после обычных молений присовокупил, что ему предшествуют ужас и бегство, убийство и кровопролитие, гнев богов небесных и подземных. Смертельными проклятиями поразит он знамена, стрелы и оружие неприятелей, и одно и то же место станет местом гибели и для него, и для галлов с самнитами! С такими клятвами на себя и врагов Деций, пришпорив коня, поскакал в ту сторону, где видел густые ряды галлов, бросился на подставленные копья и был убит.

29. После этого битва, казалось, стала непосильной для человека. Потеряв вождя, что в другое время обыкновенно возбуждает ужас, римляне прекратили бегство и желали сызнова начать битву; галлы же, и в особенности толпа, окружавшая тело консула, как бы лишившись рассудка, бесцельно, на авось метали свои стрелы; некоторые же пришли в оцепенение и забыли и о сражении, и о бегстве. А с другой стороны понтифик Ливий, которому Деций передал ликторов и велел быть за претора, громко кричал, что римляне победили, отделавшись смертью консула, а галлы и самниты – достояние Матери Земли и богов-манов; что Деций зовет и насильно влечет к себе войско, обреченное вместе с ним на смерть; что у врагов все исполнено безумия и страха. Затем в то время, как римляне снова начинали битву, к ним подошли еще с подкреплением из арьергарда Луций Корнелий Сципион и Гай Марций, посланные по приказание консула Квинта Фабия на помощь товарищу. Здесь услыхали они о судьбе Публия Деция, и это чрезвычайно возбудило их отважиться ради государства на все. Так как галлы стояли густыми рядами, сомкнув перед собою щиты, и рукопашная битва казалась трудной, то по приказанию легатов воины собрали валявшиеся там и сям на земле меж двумя войсками дротики и бросили их в неприятельскую «черепаху». Хотя бóльшая часть дротиков вонзилась в щиты и только немногие – в самое тело, однако фаланга была опрокинута, так что большинство, не будучи ранеными, а только как громом пораженные, попадали на землю. Таковы были превратности судьбы на левом фланге римлян.

На правом фланге Фабий сначала, как сказано выше, целый день медлил, а затем, когда уже и крик врагов, и их натиск, и пущенные ими стрелы не имели, по-видимому, прежней силы, он велел начальникам конницы вести отряды ее в обход к тому флангу, где стояли самниты, чтобы по данному сигналу ударить на них как можно сильнее наискось; своим же он приказал понемногу наступать и оттеснять неприятеля. Увидев, что враги не сопротивляются и, без сомнения, устали, Фабий, собрав все резервы, которые приберег на это время, быстро двинул легионы и подал сигнал всадникам к нападению на неприятеля. Не выдержали самниты натиска и, оставив в сражении своих товарищей, мимо самого войска галлов врассыпную неслись к лагерю, а галлы, образовав «черепаху», стояли плотно сомкнутыми рядами. Тогда Фабий, услыхав о смерти своего товарища, приказал вспомогательному отряду кампанцев, состоявшему почти из 500 всадников, выйти из сражения и, объехав галльское войско, ударить на него с тыла; потом принципам третьего легиона велел следовать за кампанцами и, нападая на неприятельское войско там, где увидят его пришедшим в беспорядок от натиска конницы, рубить испуганных врагов. А сам, дав Юпитеру Победоносцу обет воздвигнуть храм и посвятить неприятельские доспехи, двинулся к лагерю самнитов, куда спешила вся масса оробевших врагов. Под самым валом некоторые из неприятелей, отрезанные от толпы своих товарищей, вследствие того, что ворота не пропускали такой массы людей, попытались вступить в битву. Здесь пал главнокомандующий самнитов Геллий Эгнаций. Затем самнитов загнали внутрь вала и после небольшого сражения лагерь был взят и галлы окружены с тыла. В этот день убито было 25 000 неприятелей, а в плен взято 8000. И римлянам победа не обошлась без потерь, так как и у войска Публия Деция было убито 7000, а из войска Фабия 1700 человек. Разослав воинов отыскать тело своего товарища, Фабий собрал в кучу взятые у неприятелей доспехи и сжег их в честь Юпитера Победоносца. В этот день не могли отыскать тела консула, так как оно было завалено нагроможденными на него телами галлов. На следующий день его нашли и отнесли в лагерь; воины при этом заливались слезами. Затем Фабий отложил в сторону заботу обо всем другом и устроил торжественные похороны своему товарищу, воздав ему всевозможные почести и осыпав его заслуженными похвалами.

30. И в Этрурии в те же самые дни у пропретора Гнея Фульвия дела шли превосходно: он не только причинил неприятелю страшный вред опустошением его полей, но и, кроме того, дал славное сражение, причем было убито более 3000 перузийцев и клузийцев и взято до 20 военных знамен.

Когда самнитское войско бежало через землю пелигнов, они окружили его, и из пяти тысяч человек около тысячи было убито.

Велика слава того дня, когда произошла битва на территории города Сентина, даже и в том случае, если станем держаться истины. Но некоторые своими преувеличениями превзошли меру вероятия: они пишут, что в войске неприятелей было 600 000 пехоты, 46 000 всадников и 1000 двухколесных повозок, считая в этом числе, конечно, умбров и этрусков, ибо и эти, по их словам, принимали участие в сражении. Мало того, чтобы увеличить также и римские войска, они присоединяют к консулам в роли проконсула полководца Луция Волумния, а к легионам консулов – войско этого последнего. В большей части летописей эта победа приписывается двум консулам, а Волумний между тем вел войну в Самнии. Он загнал самнитское войско на Тифернскую гору и, не устрашась неблагоприятной местности, разбил его и обратил в бегство.

Квинт Фабий, оставив войско Деция для охраны Этрурии, увел свои легионы к городу Риму и получил триумф за победу над галлами, этрусками и самнитами. Во время его триумфального шествия с ними шли воины. В грубых солдатских песнях прославляли они столько же победу Квинта Фабия, сколько и славную кончину Публия Деция; вспоминали родителя этого последнего; признавали равными его подвиги и подвиги сына по значению их для государства, и лично для них. Воинам роздали из добычи по восемьдесят два асса, по дорожному плащу и тунике, награда за военную службу по тому времени отнюдь недурная!

31. Несмотря на такие обстоятельства, мира все еще не было ни в земле самнитов, ни в Этрурии. Дело в том, что и перузийцы своими подстрекательствами вновь подняли войну после того, как консул увел войско, и самниты спускались для грабежа в области Весции и Формий, с одной стороны, и в область Эзернии и в местности вдоль реки Волтурн – с другой. Против них был послан претор Аппий Клавдий с войском Деция. В возобновившей войну Этрурии Фабий убил еще 4500 перузийцев и взял в плен до 1740 человек. Пленники были выкуплены за триста десять ассов каждый, а вся остальная добыча была предоставлена воинам. Легионы самнитов, преследуемые частью претором Аппием Клавдием, частью проконсулом Луцием Волумнием, собрались на Стеллатском поле. Здесь остановились и все самниты, и разбили общий лагерь Аппий с Волумнием. Бой был весьма ожесточенный, так как, с одной стороны, чувство гнева подстрекало против тех, которые так часто поднимали мятежи, а с другой – бились, полагая в этом свою последнюю надежду. Итак, со стороны самнитов убито было 16 300 человек, а в плен взято 2700; из римского же войска пало 2700 человек.

Счастливый в отношении военных дел, год этот был тяжелым вследствие моровой язвы и тревожным ввиду появления чудесных знамений. Так, было получено известие о том, что во многих местах шел земляной дождь, а в войске Аппия Клавдия весьма многие были убиты молнией. Поэтому обратились к Сивиллиным книгам. В этом году сын консула Квинт Фабий Гургит подверг денежному штрафу нескольких матрон, осужденных перед народом за безнравственное поведение, и на эти штрафные деньги велел построить храм Венеры[658]658
  …храм Венеры… – Храм Венеры Милостивой рядом с Большим цирком, строительство началось в 295 году до н. э., был первым храмом этой богини в Риме. – Примеч. ред.


[Закрыть], что возле цирка.

Еще и теперь не покончили мы с самнитскими войнами, о которых повествуем беспрерывно уже в четвертой книге и которые тянутся сорок шесть лет, со времени консульства Марка Валерия и Авла Корнелия [343 г.], впервые начавших войну с Самнием. И чтобы не говорить теперь ни о поражениях, понесенных обоими народами в течение стольких лет, ни о трудах, которые переносили они, которые, однако, не могли сломить сурового их духа, я напомню только, что в минувшем году самниты разбиты были четырьмя римскими армиями и четырьмя полководцами: в области города Сентина, в земле пелигнов, у Тиферна и в Стеллатском округе, и сами по себе со своими собственными легионами, и вместе с чужими; что они потеряли славнейшего вождя своего народа; что они видели своих товарищей по войне – этрусков, умбров и галлов, в том же самом положении, в каком находились сами, и хотя уже не могли держаться ни собственными силами, ни силами посторонними, однако не прекращали войны: так мало надоедала им даже и неудачная защита свободы, и они предпочитали быть побежденными, чем отказаться от попытки победить! Кому же из описывающих или читающих об этих войнах может надоесть продолжительность их, когда она не утомила людей, ведших их?!

32. Вслед за Квинтом Фабием и Публием Децием консулами были Луций Постумий Мегелл и Марк Атилий Регул [294 г.]. Ведение войны с Самнием поручили им обоим, ввиду слухов о том, что враги набрали три армии, из которых одна вторично отправляется в Этрурию, другая снова принимается за опустошение Кампании, а третья готовится для охраны границ. Нездоровье удержало Постумия в Риме, Атилий же выступил немедленно, чтобы застать врагов – так было угодно отцам – в Самнии, пока они не вышли из него. Как бы по уговору, римляне встретились с врагами в таком месте, что и сами не имели возможности опустошать самнитскую землю, и самнитам мешали перейти отсюда в мирные страны и в пределы союзников римского народа. Когда оба лагеря соединились, самниты – такую отвагу породило крайнее отчаяние! – решились на то, на что едва осмеливались римляне, бывшие столько раз победителями, а именно: напасть на римский лагерь; и хотя такое смелое предприятие не увенчалось успехом, однако не осталось и совершенно без результата. До позднего часа дня стоял такой густой туман, что не давал возможности пользоваться дневным светом, так как нельзя было не только видеть впереди, за валом, но, даже и близко сойдясь, разглядеть друг друга. Полагаясь на это, как бы на убежище для засады, самниты, лишь только забрезжил свет, к тому же еще омрачаемый туманом, подошли к стоявшему в воротах и лениво отправлявшему караулы сторожевому римскому посту. Застигнутые врасплох часовые не имели достаточно ни мужества, ни сил, чтобы оказать сопротивление. Нападение было произведено с задней стороны лагеря, через задние ворота. Таким образом была взята палатка квестора, и в ней убит квестор Луций Опимий Панса. После этого раздался призыв к оружию.

33. Пробужденный шумом, консул велит двум когортам союзников, Луканской и Суэсской, которые случайно находились ближе всех, охранять преторий[659]659
  …охранять преторий… – Преторий – палатка полководца.


[Закрыть], а манипулы легионов ведет главной улицей. Едва приготовив как следует оружие, воины строятся в ряды и скорее узнают неприятелей по их крику, чем видят их. Нельзя также было определить и того, как велико число врагов. Сначала, будучи не уверены в своем положении, римляне отступают и пропускают врагов внутрь, в середину лагеря. Затем, когда консул громким голосом стал спрашивать их, не хотят ли они, будучи прогнаны за вал, штурмовать потом свой собственный лагерь, они, подняв крик, сначала оказывают энергичное сопротивление врагам, затем наступают, оттесняют неприятелей и, когда те отступили, объятые таким же ужасом, как и в начале преследования, прогоняют их за ворота и вал. Далее идти и преследовать неприятелей они не решились, так как мрак заставлял опасаться скрытой где-нибудь поблизости засады; удовольствовавшись тем, что выручили свой лагерь, римляне отступили за вал, убив почти три сотни неприятелей. Со стороны римлян погибло 730 человек форпостовых воинов, стражей и тех, что были захвачены около квесторской палатки.

Удавшееся отважное предприятие придало духу самнитам: они не позволяли римлянам не только двинуться далее, но даже и добывать провиант на их полях. Фуражиры ходили за провиантом назад, в мирную область Соры. Слух об этом, еще более тревожный, чем было на самом деле, дошел до Рима и понудил консула Луция Постумия, едва оправившегося от болезни, выступить из города. Но прежде чем выйти, он предписал воинам собраться в Сору, а сам освятил храм Победы[660]660
  …храм Победы… – Храм Победы находился на Палатине. По-видимому, и прежде на этом месте располагалось древнее святилище. – Примеч. ред.


[Закрыть], который, в бытность свою курульным эдилом, приказал выстроить на штрафные деньги. После этого он отправился к войску и из-под Соры двинулся в Самний, к лагерю своего товарища. После того как самниты отступили, не надеясь на возможность сопротивления двум армиям, консулы отсюда разошлись в разные стороны опустошать поля и осаждать города.

34. Постумий, приступив к осаде Милионии, сначала пытался взять ее открытой силой и штурмом; затем, мало успевая в этом, он овладел наконец ею при помощи осадных машин и виней, подведенных к стенам. Здесь, уже по взятии города, во всех частях его от четвертого и почти до восьмого часа происходил бой, результат которого долгое время оставался сомнительным. Наконец римляне овладели городом. Самнитов было убито 3200, а в плен помимо прочей добычи взято 4700 человек.

После этого легионы были отведены к Феритру, откуда горожане тихонько ночью вышли через задние ворота со всем своим имуществом, которое можно было унести и увести. Итак, тотчас по прибытии, консул подошел сначала к стенам таким стройным маршем и в таком боевом порядке, как будто бы предстояло такое же сражение, как и под Милионией. Затем, увидев, что в городе мертвая тишина и что ни на стенах, ни на башнях нет ни оружия, ни людей, он стал удерживать воинов, жаждавших напасть на покинутые стены, опасаясь того, как бы они не сделались по своей неосторожности жертвою какого-нибудь тайного коварства. Он велит двум отрядам союзников латинского племени объехать кругом стен и все разузнать. Всадники видят на одной и той же стороне, невдалеке одни от других двое ворот, растворенных настежь, и по дороге из них – следы ночного бегства неприятелей. Затем мало-помалу подъезжают они к воротам и видят, что город безопасно можно пройти напрямик. Они доносят консулу, что город покинут, как это видно по несомненному безлюдью и по свежим следам бегства, а также по множеству вещей, оставленных там и сям во время ночной суматохи. Услыхав об этом, консул ведет войско в обход к той части города, которую осмотрели всадники. Остановившись с войском неподалеку от ворот, он велит пяти всадникам войти в город и, пройдя немного вперед, троим остаться на месте, если они признают это безопасным для себя, а двоим – сообщить ему, что узнают. Когда посланные вернулись и сообщили, что они доходили до такого места, откуда видно было во все стороны, и повсюду замечали тишину и безлюдье, консул тотчас повел когорты налегке в город, а остальным приказал укрепить между тем лагерь. Разломав двери и войдя в дома, воины нашли немногих стариков или больных и такие вещи, которые были оставлены потому, что их трудно было унести. Все они были разграблены. От пленных узнали, что по общему совету жители нескольких окрестных городов решили бежать; что их граждане выступили в первую стражу; и в других городах, вероятно, окажется такое же безлюдье. Слова пленников подтвердились. Консул овладел покинутыми городами.

35. У другого консула, Марка Атилия, война была отнюдь не так легка. Когда он вел легионы к Луцерии, которую, по дошедшим до него слухам, осаждали самниты, на границе ее территории встретился ему неприятель. Тут ожесточение уравняло силы обеих сторон. Битва происходила с переменным счастьем и осталась нерешенной; однако более печальной по своему результату была она для римлян, как потому, что они не привыкли быть побежденными, так и потому, что, удаляясь с поля битвы, они сильнее, чем во время самого сражения, осознали, насколько больше было на их стороне раненых и убитых. Поэтому в лагере произошла такая паника, что если бы она явилась во время самой битвы, то пришлось бы потерпеть страшное поражение. Даже и теперь ночь прошла в тревоге: римляне полагали, что самниты или тотчас же нападут на лагерь, или же придется схватиться с победителями на рассвете.

У врагов было меньше потерь, но мужества не больше. Как только рассвело, они захотели уйти без боя; но для бегства существовала одна только дорога, да и та шла мимо неприятелей. Когда они двинулись по ней, римлянам представилось, что они идут прямо на атаку их лагеря. Консул приказывает воинам взять оружие и следовать за ним за вал, а легатам, трибунам и начальникам союзных войск велит, что каждый должен делать. Все уверяют, что они-то исполнят все, но что воины пали духом. «Вся ночь, – говорили они, – прошла без сна среди стонов раненых и умирающих! Если бы неприятель явился к лагерю до рассвета, то произошла бы такая паника, что воины бежали бы; в настоящую же минуту чувство стыда удерживает их от бегства, но вообще они имеют вид побежденных!» Услыхав это, консул счел нужным сам обойти и ободрить воинов. Подходя к тем, которые медлили взяться за оружие, он бранил их. «К чему медлите, – говорил он им, – и уклоняетесь? Если вы не выйдете из лагеря, то неприятель придет в лагерь, и если не хотите сражаться перед валом, то вам придется сражаться перед вашими палатками! Для того, кто вооружен и сражается, победа сомнительна, а для того, кто обнаженный и без оружия ждет врага, удел – смерть или рабство!» На эту его брань и упреки воины отвечали, что они изнурены вчерашней битвой, что у них не осталось ни капли крови, ни сил, а врагов видна еще большая масса, чем было накануне.

Между тем неприятельское войско приближалось, и римляне уже на более близком расстоянии яснее различали предметы; они уверяли, что самниты несут с собою колья и, без сомнения, окружат лагерь палисадом. Тогда консул стал громко кричать, что потерпеть такой позор и бесславие от самого трусливого неприятеля поистине возмутительно. «Неужели, – говорил он, – мы будем, в довершение всего, еще и окружены в нашем лагере, чтобы лучше позорно умереть от голода, чем, если это необходимо, с доблестью от оружия? Да помогут нам боги, чтобы это было к лучшему! Делайте то, что каждый считает достойным себя! Консул Марк Атилий, если никто другой не последует за ним, и один пойдет на врагов и скорее падет среди знамен самнитских, чем увидит, что римский лагерь обносят палисадом!» Легаты, трибуны, все отряды конницы и центурионы первых рядов одобрили речь консула. Тогда воины, побежденные чувством стыда, лениво берутся за оружие, лениво выходят из лагеря. Длинным и несплошным строем, печальные и почти побежденные идут они на врагов, имевших не более их надежды и мужества. Итак, лишь только самниты завидели римские знамена, как от их авангарда и до арьергарда пронесся крик, что римляне – а этого именно они и боялись – вышли преградить им путь. «Отсюда, – кричали они, – нет никакой дороги даже для бегства: необходимо или пасть здесь, или, положив врагов на месте, уйти по их телам!»

36. Побросав на середину поклажу и вооружившись, они строятся, каждый в своем ряду, в боевой порядок. Уже между двумя войсками оставался небольшой промежуток; они стояли, выжидая, пока противник первый поднимет крик и начнет наступление. Ни те, ни другие не решались на битву. Они разошлись бы в разные стороны целыми и невредимыми, если бы не боялись того, что противник нападет на отступающего. При робком и недружном крике сама собою началась вялая битва между людьми, которые уклонялись от нее и сражались поневоле. Никто не двигался с места. Тогда римский консул, чтобы оживить дело, выслал из строя несколько отрядов конницы. Большая часть всадников попадала с лошадей, другие пришли в замешательство. Тут и из самнитского войска кинулись вперед убивать упавших, и римляне поспешили на выручку своих. После этого битва несколько оживилась; впрочем, самниты кинулись вперед с гораздо большей энергией и в гораздо большем числе, чем римляне; к тому же растерявшиеся всадники сами смяли испуганными лошадьми пришедшие к ним на помощь отряды. Начавшееся отсюда бегство принудило отступить и все римское войско. Уже самниты поражали в спины бегущих, когда консул, проскакав на коне вперед к лагерным воротам и поставив здесь караул из всадников с приказанием считать врагом всякого, кто бы ни подошел к валу, будь то римлянин или самнит, остановил своих, в беспорядке спешивших в лагерь, следующей грозной речью: «Куда идете вы, воины? И здесь найдете вы вооруженных мужей! Пока жив ваш консул, вы войдете в лагерь не иначе как победителями! Итак, выбирайте, с кем предпочитаете сражаться, – с согражданами или с врагами?»

В то время как консул говорил это, всадники с копьями наготове окружили пехоту и заставили ее возвратиться на поле битвы. Консулу помогла не только храбрость, но и случай. Дело в том, что самниты не преследовали римлян по пятам, и у них было место, где повернуть знамена и оборотить войско от лагеря в сторону неприятелей. Тогда они стали уговаривать друг друга возобновить битву. Вырвав знамена у знаменосцев, центурионы шли с ними на неприятелей, ставя на вид своим воинам то обстоятельство, что враги идут в небольшом числе, в беспорядке и нестройными рядами. Между тем консул, поднимая к небу руки, громким голосом во всеуслышание давал обет воздвигнуть храм Юпитеру Статору, если римское войско прекратит бегство и, возобновив сражение, разобьет и победит легионы самнитов. Все – и вожди, и воины, и пехота, и конница – употребляли общие усилия к тому, чтобы возобновить сражение. Казалось, даже божественная воля вступилась за римский народ – так легко дела приняли благоприятный для них оборот; враги были отражены от лагеря и вскоре затем прогнаны назад к тому месту, где началась битва. Здесь, встретив препятствие в лежавшей перед ними куче поклажи, которая была свалена на средину, они остановились и затем, чтобы предохранить свое имущество от расхищения, оцепили его вооруженными воинами. Тогда пехота стала теснить их с фронта, а с тыла заехали всадники. Очутившись таким образом в средине, они были перебиты и взяты в плен. Число пленных было 7800 человек, и всех их заставили обнаженными пройти под ярмом; убитых же оказалось, по донесениям, около 4800 человек. Не радостна была победа и для римлян: когда консул стал пересчитывать потери, понесенные в течение двух дней, то число погибших воинов было определено в 7800 человек.

Между тем как в Апулии происходили эти события, самниты с другим своим войском пытались занять римскую колонию Интерамну, расположенную по Латинской дороге. Города они не взяли, а поля опустошили. Гоня отсюда в числе прочей добычи, состоявшей из людей и скота, также и пленных колонистов, они наткнулись на победоносного консула, возвращавшегося из-под Луцерии, и не только лишились добычи, но и сами были разбиты, вследствие того, что шли длинным, беспорядочным строем и были обременены поклажею. Вызвав эдиктом в Интерамну для распознавания и получения обратно своих вещей их владельцев, консул оставил здесь войско и отправился в Рим для созыва комиций. Когда он стал хлопотать о назначении ему триумфа, то получил отказ, с одной стороны, потому, что потерял столько тысяч воинов, а с другой – потому, что без договора заставил пленных пройти под ярмом[661]661
  …без договора заставил пленных пройти под ярмом. – Имеется в виду договор, который консул обязан был заключить с неприятелями, и где, в числе прочих условий добровольной сдачи, нужно было указать также и то, что враги должны пройти под ярмом. Такой договор, например, заключили консулы при Кавдии; см. IX, 5.


[Закрыть].

37. Другой консул, Постумий, ввиду того что в земле самнитов не было поводов к войне, перевел войско в Этрурию и сначала опустошил территорию города Вольсиний, а затем, когда вольсинийцы вышли на защиту своих границ, сразился с ними неподалеку от стен их города, 2800 этрусков было убито, остальных спасла близость города. Войско было переведено в окрестность Рузеллы. Здесь не только поля были опустошены, но взят приступом и сам город. Более 2000 человек было взято в плен и около 2000 убито вокруг стен. Впрочем, в этом году не настолько славна и значительна была в Этрурии война, сколько мир, приобретенный ею: три могущественнейших города, стоявших во главе Этрурии, – Вольсиний, Перузия и Арретий – просили мира и, выхлопотав у консула позволение отправить в Рим послов, под условием доставить для римских воинов одежду и провиант добились перемирия на сорок лет. Немедленно на каждый город наложена была пеня в пятьсот тысяч ассов.

За эти-то свои подвиги консул просил сенат назначить ему триумф, не столько в надежде получить его, сколько потому, что это было в обычае. Видя, что в триумфе одни отказывают ему из-за того, что он слишком поздно выступил из города, другие – потому, что он без приказания сената перешел из Самния в Этрурию – частью его недруги, частью друзья его товарища, желавшие утешить таким образом этого последнего в полученном им при подобном же случае отказе, – он сказал: «Не до такой степени, сенаторы, буду я помнить о вашем значении, чтобы забыть о том, что я консул! По праву той же власти, в силу которой я вел войны, теперь я буду праздновать свой триумф, счастливо окончив их, покорив Самний и Этрурию, одержав победу и добившись мира». С этими словами консул покинул сенат. Затем возник спор между народными трибунами: одни говорили, что будут протестовать против триумфа, примера которому до сих пор еще не было, а другие говорили, что станут поддерживать триумфатора против своих сотоварищей. Дело это обсуждалось в народном собрании. Будучи приглашен туда, Постумий говорил, что консулы Марк Гораций и Луций Валерий[662]662
  …консулы Марк Гораций и Луций Валерий… – В 449 году до н. э. См. III, 63.


[Закрыть], а недавно Гай Марций Рутул[663]663
  …недавно Гай Марций Рутул… – В 356 году до н. э. См. VII, 17.


[Закрыть], отец того самого, который в то время был цензором, праздновали триумф не по распоряжению сената, а по приказанию народа; он и сам внес бы предложение об этом в народное собрание, если бы не знал, что народные трибуны, рабы патрициев, воспротивятся этому законопроекту! Воля и благорасположение сочувствующего ему народа заменяют и будут заменять для него всякие приказания! На следующий же день при содействии трех народных трибунов консул, несмотря на протест семи трибунов и вопреки общему мнению сената, отпраздновал свой триумф, и народ провел этот день в торжествах.

Рассказы о событиях и этого года не согласованы между собою: Клавдий сообщает, что Постумий, взяв в Самнии несколько городов, в Апулии был разбит, обращен в бегство и, раненый, принужден был бежать с немногими воинами в Луцерию; в Этрурии же, по его словам, действовал Атилий; он-то и получил триумф. А Фабий пишет, что в Самнии и под Луцерией вели войну оба консула, что отсюда войско было переведено – но кем из консулов, не прибавляет – в Этрурию, и что под Луцерией убито было с той и другой стороны много воинов; что в этой-то битве и был дан обет построить храм Юпитеру Статору, подобно тому, как раньше дал такой же обет Ромул. Но существовал только освященный участок, то есть место, назначенное для храма[664]664
  Но существовал только освященный участок, то есть место, назначенное для храма. – Сервий говорил, что места, выбранные авгурами для храмов, назывались «заклятыми» и были неприкосновенны. На таком месте и был построен этот храм.


[Закрыть]. Впрочем, так как государство дважды повинно было исполнить один и тот же обет[665]665
  …государство дважды повинно было исполнить один и тот же обет… – В лице царя Ромула и консула Марка Атилия.


[Закрыть], то в этом наконец году чувство совести заставило сенат приказать все-таки построить храм.

38. В следующем году [293 г.] был и знаменитый консул, а именно Луций Папирий Курсор, известный столько же благодаря славе отца, сколько и своей собственной, была и война великая, и победа такая, какой никто еще до сего времени не одерживал над самнитами, кроме Луция Папирия, отца консула.

Случайно самниты приготовились к войне так же старательно, как прежде, и заготовили оружие, блиставшее всевозможным великолепием. Мало того, они призвали еще и богов себе на помощь, приведя своих воинов к присяге по одному древнему обряду, как бы посвятив их в таинство[666]666
  …приведя своих воинов к присяге по одному древнему обряду, как бы посвятив их в таинство. – Имеются в виду так называемые mуsteria, т. е. таинственные культы. Древние верили, что посвящением в эти таинства приобретаются внутренняя святость и сила, побеждающая бедствия человеческой жизни. В данном месте таинственный обряд приведения к присяге сопоставлен с этими mysteria.


[Закрыть]. Во всем Самнии был произведен набор по новому закону, гласившему, что кто из молодых людей не явится по указу полководцев или уйдет без их приказания, голова того посвящается Юпитеру. Затем всему войску велено было прибыть в Аквилонию. Собралось до 40 000 воинов – все силы, какие были у Самния. Здесь, почти в середине лагеря, было место, огороженное плетеными щитами и покрытое холстом. Оно занимало приблизительно 200 футов и было во все стороны одинакового размера. Тут по указаниям, прочитанным из старой, писанной на холсте книги жрецом, каким-то Овием Пакцием, человеком преклонных лет, была принесена жертва; он уверял, что заимствует это священнодействие из древнего богослужения самнитов, которое некогда было в употреблении у их предков, в то именно время, когда они тайно задумали отнять у этрусков Капую. По окончании жертвоприношения главнокомандующий через своего курьера отдавал приказ приглашать наиболее знаменитых по своему происхождению и подвигам воинов. Их вводили поодиночке. Кроме прочих приготовлений к жертвоприношению, рассчитанных на то, чтобы исполнить сердца религиозным трепетом, посередине закрытого со всех сторон места воздвигнуты были алтари, а кругом лежали убитые жертвенные животные и стояли центурионы с обнаженными мечами. Воина, походившего скорее на жертву, чем на участника священнодействия, подводили к алтарям и под присягою обязывали не рассказывать того, что он увидит или услышит здесь. Затем его заставляли клясться словами страшного заклятия, где он предавал смерти себя самого, свою семью и род в том случае, если не пойдет в ту битву, куда поведут его вожди, или если он сам убежит с поля битвы, или, видя кого-нибудь бегущим, тотчас же не убьет его. Сначала некоторые отказались произнести такую клятву и были убиты около алтарей, а затем, лежа между кучами жертвенных животных, служили для других примером, предостерегавшим от отказа. Когда знатнейшие из самнитов были связаны такой клятвой, главнокомандующий поименно выбрал из них десять человек и приказал им выбирать от себя других, пока число их не дойдет до 16 000. Этот легион был назван «холстяным» – по крыше того огороженного места, где были посвящены знатные люди. Чтобы отличить их от прочих, им было дано великолепно украшенное орудие и шлемы с султанами. В остальном войске было немногим более 20 000 человек; по наружному своему виду, военной славе и блеску вооружения оно нисколько не уступало холстяному легиону. Такое число людей, представлявших собою все, что было сильного, расположилось под Аквилонией.