Текст книги "История Рима от основания Города"

6. Впрочем, Персей лишился расположения всех, поступив так в отношении единственного друга, который был испытан в стольких несчастиях и был предан им за то, что сам не предал Персея. Все, думая только о себе, стали переходить к римлянам, а когда Персей остался почти один, то это побудило его подумать о бегстве. Он призвал к себе критянина Ороанда, которому знакомы были берега Фракии, так как он торговал в той местности, и просил, чтобы он отвез его на лодке к Котису. На одном из мысов Самофракии есть гавань Деметрий; там стояла лодка; около захода солнца снесли туда все нужные припасы; отнесли и деньги, сколько можно было унести тайно. Сам царь в полночь с тремя соучастниками бегства прошел задними дверями в сад, прилегавший к спальне, а оттуда, с большим трудом перебравшись через ограду, достиг моря. Ороанд, дождавшись, пока были принесены деньги, с наступлением сумерек снялся с якоря и направился по морю к Криту. Не найдя судна в гавани, Персей проблуждал довольно долго по берегу и, наконец, боясь приближающегося уже восхода солнца, не посмел возвратиться в дом, где был гостем, и укрылся сбоку храма, в темном углу.

У македонян царскими отроками назывались дети из знати, выбранные для прислуживания царю. Эта толпа отроков, следуя за убегавшим царем, и тогда не покидала его, пока по приказанию Гнея Октавия не было объявлено через глашатая, что если царские отроки и другие македоняне, находящиеся на Самофракии, перейдут на сторону римлян, то останутся неприкосновенными и свободными и сохранят все свое имущество, как то, которое находится при них, так и то, что оставили в Македонии. Услыхав это, все стали переходить и являлись записываться к военному трибуну Гаю Постумию; фессалоникиец Ион передал Октавию даже малолетних детей царских, и с царем никого не осталось, кроме старшего сына Филиппа. Тогда Персей и сам отдался Октавию вместе с сыном, обвиняя судьбу и богов, в храме которых он находился, в том, что они не отозвались на его просьбу о помощи. По приказанию Октавия Персея посадили на преторский корабль, туда же снесли уцелевшие сокровища; и флот немедленно направился в Амфиполь. Оттуда Октавий отослал царя в лагерь к консулу, предварительно отправив письмо к Павлу с известием о том, что Персей изъявил покорность и что его ведут.

7. Получив известие о том, что Персей сдался, и считая это второй победой, как оно и было на самом деле, Павел принес жертвы; созвав затем военный совет и прочитав письмо претора, он послал Квинта Элия Туберона навстречу царю, а прочим, собравшимся в большом числе, приказал оставаться в претории. Никогда еще не собиралось ни на какое зрелище такой большой толпы. На памяти отцов был взят в плен и приведен в римский лагерь царь Сифак. Но помимо того, что и собственную славу Сифака, и славу его народа нельзя сравнивать со славой Персея, Сифак в то время был придачей к Пунической войне точно так же, как и Гентий к Македонской; Персей же был главным лицом войны, и его выдвигала не только слава отца его, деда и других царей, от которых он непосредственно происходил, но среди предков его блистали Филипп и Александр Великий, доставившие македонянам высшее могущество над кругом земным.

Одетый в траурное платье, Персей вступил в лагерь, никем не сопровождаемый из своих, так как всякий товарищ по бедствию делал бы его положение еще более жалким. Царь не мог двигаться вперед вследствие толпы сбежавшихся зрителей, пока консул не послал ликторов, которые, заставив толпу посторониться, проложили Персею путь к претории. Консул встал и, приказав остальным сидеть, выступил немного вперед навстречу входившему царю, подал ему правую руку, поднял его, когда он хотел броситься к его ногам, и, не позволив ему коснуться своих колен, ввел его в палату и пригласил сесть напротив тех, которые были созваны на совет.

8. Первый вопрос был, какая несправедливость заставила его с таким ожесточением предпринять против римлян войну, ставящую его самого и его государство в критическое положение. Так как Персей, опустив взоры в землю, долго молча плакал, в то время как все ожидали его ответа, консул снова спросил: «Если бы ты получил царскую власть в юношеском возрасте, то я не так бы удивлялся тому, что ты не знаешь, какой могущественный и враг и друг римский народ; теперь же, после того как ты принимал участие и в войне, которую вел с нами твой отец, и затем помнишь тот мир, условия которого мы с величайшей добросовестностью соблюдали в отношении к нему, что за цель была у тебя предпочесть миру войну с теми, силу которых ты испытывал на войне и честность во время мира?» Так как ни на вопросы, ни на обвинения Персей не отвечал, консул сказал: «Однако, как бы это ни случилось, в силу ли ошибки, свойственной людям, случайно ли или по необходимости, – не падай духом: снисходительность римского народа, доказанная в несчастии многих царей и народов, дает тебе не только надежду на спасение, но почти полную уверенность в нем».

Так сказал он по-гречески Персею; а затем, обращаясь к своим, прибавил по-латыни: «Вы видите блестящий пример непостоянства человеческой судьбы. Вам, юноши, я прежде всего говорю это. Поэтому в счастье не следует ни с кем обходиться гордо и жестоко и не следует доверять настоящему благополучию, так как неизвестно, что принесет наступающий вечер. Только тот заслужит названия мужа, кого и счастье не увлекает, и несчастье не сокрушает».

Распустив собрание, консул поручил заботу об охране царя Квинту Элию. В этот день Персей получил приглашение к консулу и вообще ему были оказаны все иные почести, какие только доступны были в таком его положении. Затем римское войско распущено было на зимовку.

9. Бóльшая часть войск расположилась в Амфиполе, остальная же в ближайших городах.

Таков был конец войны между римлянами и Персеем, тянувшейся беспрерывно в продолжение четырех лет, и в то же время конец царства, которое славилось в большей части Европы и во всей Азии. Персей считался двадцатым царем после Карана[1252]1252
  Персей считался двадцатым царем после Карана… – Каран – мифический основатель Македонского царства. – Примеч. ред.


[Закрыть], первого царя македонского, и начал царствовать в консульство Квинта Фульвия и Луция Манлия [179 г.]; царем назвал его сенат в консульство Марка Юния и Авла Манлия [178 г.]; царствовал он одинадцать лет. Племя македонян было слишком малоизвестно до Филиппа, сына Аминты. Хотя затем благодаря Филиппу оно стало возрастать, но ограничивалось все-таки пределами Европы, охватив всю Грецию, часть Фракии и Иллирии. После этого владычество македонян распространилось в Азию, и Александр за тринадцать лет своего царствования сначала покорил все те почти неизмеримые пространства, где была Персидская держава; затем он прошел владения арабов и Индию, где Красное море омывает крайние пределы земли. В то время царство и слава македонян были величайшими на земле. Распавшись по смерти Александра на много государств, из которых каждое старалось присвоить власть себе, Македония с растерзанными силами просуществовала со времени высшей своей славы и до самого падения сто пятьдесят лет.

10. Когда слух о победе римлян проник в Азию, Антенор, стоявший с легкой эскадрой у Фан, переправился оттуда в Кассандрию. Гай Попилий, находившийся у острова Делоса для защиты судов, шедших в Македонию, услыхав, что война в Македонии окончена и неприятельские корабли оставили свои посты, отпустил тоже азиатские корабли и продолжал путь в Египет для выполнения принятой им на себя миссии, желая встретиться с Антиохом ранее, чем тот подойдет к стенам Александрии. Когда послы, проезжая вдоль берегов Азии, прибыли в Лоримы, гавань, находящуюся от Родоса в расстоянии немного более двадцати миль, как раз напротив самого города, встретив их (уже и сюда дошел слух о победе римлян), просили заехать на Родос, говоря, что для доброй славы и безопасности государства важно лично узнать все, что произошло на Родосе и что там делается; и таким образом они принесут в Рим результаты своих собственных наблюдений, а не пустые слухи. Послы долго отказывались, но родосцы добились того, что они немного замедлили плавание для блага союзного города и по прибытии на Родос, уступая просьбам тех же лиц, явились в народное собрание. Их приход скорее увеличил, чем уменьшил страх граждан; ибо Попилий повторил тут все, что кто-либо в отдельности и весь народ в ту войну сделал или сказал неприязненного, и, будучи человеком сурового нрава, он увеличивал резкость своих слов угрюмым выражением лица и тоном обвинителя, так что, несмотря на отсутствие всякого основания для вражды римлян с ними, родосцы, видя суровость одного римского сенатора, могли вывести заключение относительно того, как к ним относится весь сенат.

Умереннее была речь Га я Децимия, по словам которого во всем том, о чем упомянул Попилий, виноват не народ, но немногие подстрекатели черни. Обладая продажным языком, эти люди составляли декреты, полные лести по отношению к царю, и отправили посольства, в которых родосцы должны столько же раскаиваться, сколько стыдиться их. Если народ будет благоразумен, то все это падет на головы виновников.

Речь Децимия выслушали с большим сочувствием не столько потому, что большинство народа он освобождал от обвинения, сколько потому, что обращал его на настоящих виновников. Итак, когда старейшины родосские отвечали римлянам, заслужили одобрение не те, которые старались во что бы то ни стало опровергнуть обвинение Попилия, а те, которые соглашались с Децимием в том, что для искупления вины следует выдать зачинщиков. Поэтому немедленно состоялось постановление – осудить на смерть всех, которые будут уличены в том, что сказали или сделали что-нибудь в интересах Персея против римлян. Ко времени прибытия римлян некоторые виновные удалились из города, другие сами лишили себя жизни. Римские послы, пробыв в Родосе не более пяти дней, отправились в Александрию. И тем не менее на Родосе ревностно был произведен суд на основании постановления, состоявшегося в присутствии римских послов. Такую настойчивость в исполнении решения вызвала столько же кротость Децимия, сколько суровость Попилия.

11. В это время Антиох отступил от Александрии после тщетных попыток овладеть стенами. Покорив остальной Египет, он оставил в Мемфисе Птолемея Старшего, которому будто бы при помощи своих войск старался вернуть царство, и увел войска в Сирию, чтобы затем напасть на победителя. Зная о таком намерении Антиоха и надеясь снова водвориться в Александрии при содействии сестры и с согласия приближенных младшего брата, пока тот еще находится под влиянием страха осады, Птолемей не переставал посылать сначала к сестре, потом к брату и его друзьям, пока не заключил с ними мира. Антиох навлек на себя подозрение тем, что, передав Птолемею остальной Египет, оставил сильный гарнизон в Пелузии. Было очевидно, что он удерживает ключ от Египта для того, чтобы снова, когда пожелает, ввести туда свое войско; междоусобная война с братом будет иметь тот исход, что победитель, утомленный борьбой, уже не в состоянии будет равняться с Антиохом. Все эти благоразумные наблюдения старшего Птолемея были сочувственно приняты младшим братом и всеми окружавшими его, весьма большое содействие оказала и сестра не только советами, но и мольбами. Итак, по заключении мира, с общего согласия старший Птолемей снова вступил в Александрию, не встретив сопротивления даже в толпе, которая во время войны ощущала недостаток во всем не только в продолжение осады, но и после того как враги удалились от стен, так как не было никакого подвоза из Египта.

Антиоху следовало бы радоваться, если бы он вводил войско в Египет для восстановления Птолемея, – этот благовидный предлог он выставлял всем государствам Азии и Греции как во время принятия послов, так и в рассылаемых письмах; но он так оскорбился, что гораздо усерднее и враждебнее стал готовиться к войне с двумя братьями, чем прежде с одним. Немедленно он отправил флот к Кипру; сам же, в начале весны направляясь в Египет, прибыл с войском в Келесирию. Когда у города Риноколура послы Птолемея выражали Антиоху благодарность за то, что при помощи его Птолемей получил опять отцовский престол, и просили защитить этот его дар и лучше сказать, чего он желает, чем, сделавшись врагом из союзника, действовать силой оружия, Антиох ответил, что он уведет флот и войско при том только условии, если ему будут уступлены весь Кипр, Пелузий и земля, которая находится около Пелузийского устья Нила. И он назначил срок, к которому ему должен быть дан ответ относительно предложенных условий.

12. Срок, назначенный для перемирия, прошел; в то время как начальники морских сил Антиоха плыли по устью Нила к Пелузию, сам он, идя по Аравийской пустыне и будучи принят жителями Мемфиса и прочими египтянами, частью по собственному желанию, а частью из страха, направился небольшими переходами к Александрии. Когда он перешел реку у Элевсина – это место находится в четырех милях от Александрии, – ему встретились римские послы. После того как царь приветствовал прибывших и протянул правую руку Попилию, тот вручил ему дощечку с написанным на ней постановлением сената и приказал прежде всего прочесть его. Прочитав его, Антиох сказал, что он со своими приближенными обсудит, как поступить; тогда Попилий, человек вообще суровый в обращении, очертил палкой, которую держал в руках, вокруг царя круг и сказал: «Прежде чем выйти из этого круга, дай ответ, который бы я мог передать сенату». Пораженный таким суровым приказанием, Антиох после непродолжительного колебания сказал: «Я исполню то, что требует сенат». Тогда только Попилий протянул правую руку царю как союзнику и другу.

Затем, когда по истечении дня Антиох удалился из Египта, римские послы, скрепив еще и своим влиянием согласие между братьями, едва только примирившимися, отплыли на остров Кипр и оттуда отослали флот Антиоха, который уже победил в сражении египетские суда. Это посольство приобрело славу среди народов, так как без сомнения Египет был отнят у Антиоха, уже завладевшего им, и отцовское наследство возвращено роду Птолемея.

Насколько один из консулов этого года прославился благодаря блистательной победе, настолько другой остался в неизвестности, так как не имел случая выказать свою деятельность. Уже с самого начала, назначив легионам день для сбора, консул вошел в храм, не совершив предварительно гаданий. Когда об этом было доложено авгурам, они решили, что день назначен неправильно. Отправившись в Галлию, консул расположился лагерем около Макрского поля[1253]1253
  …около Макрского поля… – Т. е. «Тощих полей». См. примеч. к стр. 1369. – Примеч. ред.


[Закрыть] у гор Сицимины и Папина, где затем провел зиму вместе с союзниками латинского племени; а римские легионы остались в Риме, так как день для сбора войск был назначен неправильно.

Преторы, за исключением Гая Папирия Карбона, которому досталась Сардиния, отправились в провинции. Сенат постановил, чтобы тот же самый Папирий заведывал судопроизводством в Риме между гражданами и иноземцами, что по жребию также досталось ему[1254]1254
  Сенат постановил, чтобы тот же самый Папирий заведывал судопроизводством в Риме между гражданами и иноземцами, что по жребию также досталось ему. – В последних словах кроется ошибка, так как они непонятны.


[Закрыть].

13. И Попилий, и отправленное к Антиоху посольство возвратились в Рим. Попилий доложил, что пререкания между царями устранены и войско уведено из Египта в Сирию. Затем пришли послы от самих царей. Послы Антиоха заявляли, что царь признал мир, за который высказался сенат, дороже всякой победы и повиновался приказанию римских послов совершенно так же, как бы повелению богов. Затем они поздравили с победой, которой царь содействовал бы всеми силами, если бы получил на то приказание.

Послы Птолемея принесли общую благодарность от имени царя и Клеопатры, говоря, что царственная чета, пославшая их, считает себя обязанной гораздо больше сенату и римскому народу, чем своим родителям и бессмертным богам, так как римляне освободили ее от весьма тяжелой осады и возвратили ей почти потерянное отцовское царство.

Сенат ответил, что Антиох поступил вполне правильно, послушавшись послов, и это приятно сенату и римскому народу. Царственной чете Египта, Птолемею и Клеопатре, ответили, что сенат очень рад, если благодаря ему случилось что-либо приятное и полезное для них, и постарается доказать им, что при покровительстве римского народа всегда заключается самая крепкая защита их царской власти. Претору Гаю Папирию было поручено позаботиться об отсылке даров послам, согласно установившемуся обычаю. Затем было получено из Македонии письмо, удвоившее радость победы, с сообщением, что царь Персей сдался консулу. Отпустив этих послов, сенат выслушал спор послов Пизы и Лýны: пизанцы жаловались на то, что их гонят с земли римские колонисты, а жители Лýны утверждали, что та земля, о которой идет речь, отведена им триумвирами. Сенат послал пять мужей: Квинта Фабия Бутеона, Публия Корнелия Бласиона, Тита Семпрония Муску, Луция Невия Бальба и Гая Апулея Сатурнина расследовать и разрешить вопрос о границах.

Прибыло общее посольство от Евмена и его братьев, Аттала и Афинея, поздравить с победой; и Масгабу, сына царя Масиниссы, высадившегося в Путеолах, встретил квестор Луций Манлий, посланный с деньгами, для того чтобы доставить его в Рим на общественный счет. Масгабе немедленно по прибытии дана была аудиенция в сенате. Этот юноша говорил так, что приятное по существу своему сделал еще более приятным своей речью. Он упомянул, сколько за эти четыре года его отец отослал в Македонию пехоты, конницы, слонов и хлеба. Но отца смущали два обстоятельства: во-первых, сенат через послов просил у него, а не приказывал доставить все нужное для войны, во-вторых, за хлеб ему присланы деньги. Масинисса помнит, что царство свое он и приобрел при помощи народа римского, и усилил, и расширил; довольствуясь фактическим пользованием властью, он сознает, что право распоряжаться царством как собственностью остается за теми, которые дали ему это царство; итак, римлянам было бы справедливее брать у него, а не просить и не покупать то, что производит земля, данная ими. Масинисса довольствуется и будет доволен тем, что будет излишком для римлян. Когда он отправился с этими поручениями от отца, его нагнали всадники с известием о победе над Македонией и приказали принести поздравление сенату и объявить, что это событие до того обрадовало Масиниссу, что он желал бы сам прибыть в Рим принести жертву Юпитеру Всеблагому Всемогущему на Капитолий и воздать ему благодарение. Царь просит у сената, если только это не обременительно, разрешить ему это.

14. Царскому сыну ответили, что отец его Масинисса поступает так, как следует поступать человеку благодарному и хорошему, желающему придать услуге высокую цену и видеть в ней честь для себя. И римский народ во время Пунической войны нашел в нем твердую и верную поддержку, и Мисинисса, благодаря расположению римского народа, получил царство. Сквитавшись таким образом, он и после, в следовавших одна за другой войнах с тремя царями, оказывал римлянам всевозможные услуги. И не удивительно, что радуется победе римского народа тот царь, который связал свою личную судьбу и судьбу своего царства с римскими интересами. Пусть он воздаст у себя дома благодарение богам за победу; в Риме же вместо него исполнит это сын его; да и поздравлений довольно принес он от своего имени и от имени отца. Сенат полагает, что самому Масиниссе не стоит покидать свое царство и удаляться из Африки – это было бы невыгодо и для него лично, и для римского народа.

На просьбу Масгабы, чтобы Ганнон, сын Гамилькара, был вытребован в заложники на место <…> ответили, что сенат считает несправедливым требовать у карфагенян заложников по усмотрению Масиниссы. Согласно постановлению сената, квестору приказано было купить для царского сына подарков на сумму на сто фунтов серебра, сопровождать его до Путеол, доставлять ему полное содержание за время пребывания его в Италии и нанять два корабля для переправы в Африку его самого и спутников его. Всем лицам, составлявшим свиту, как свободным, так и рабам, даны были одежды.

Спустя немного времени было получено письмо о втором сыне Масиниссы, Мисагене, что он отпущен Луцием Павлом со своей конницей в Африку после победы над Персеем, но что во время плавания флот его рассеян бурей в Адриатическом море и он, больной, занесен с тремя кораблями к Брундизию. С такими же дарами, какие в Риме даны были его брату, отправили к нему в Брундизий квестора Луция Стертиния, которому приказано озаботиться, чтобы дом <…>[1255]1255
  …которому приказано озаботиться, чтобы дом <…>. – В рукописи недостает листа; конец главы, судя по тексту Валерия Максима, заключал приблизительно следующее: «… отправил квестора, чтобы он озаботился доставить юноше гостеприимство и все необходимое для восстановления здоровья; покрывая расходы по содержанию его самого и свиты, квестор должен был позаботиться о кораблях для удобной и безопасной переправы в Африку Мисагена со спутниками. Всадникам сенат повелел выдать по фунту серебра и по 500 сестерциев». Далее речь была о выборе называемых ниже (16 гл.) должностных лиц и о разногласии, возникшем между цензорами Тиберием Семпронием Гракхом и Гаем Клавдием Пульхром по вопросу об исключении из триб вольноотпущенников.


[Закрыть].

15. Вольноотпущенники, за исключением, однако, тех, у кого был сын более пяти лет от роду, и тех, кто имел поместье или поместья стоимостью более 30 000 сестерциев, распределены были в четырех городских трибах. Из них первым цензоры повелели явиться для переписи в те же трибы, где они являлись в прошедшее пятилетие; вторым было предоставлено право пройти перепись <…>[1256]1256
  …вторым было предоставлено право пройти перепись <…>. – В нашем тексте, вероятно, пропуск; приблизительно ожидается такая мысль: «вторым предоставлено было право пройти перепись в сельских трибах, так как, владея сельскими поместьями, они прежде проходили перепись там».


[Закрыть]. Так как такого рода постановление сохраняло прежнюю силу, то Клавдий стал доказывать, что цензор без разрешения народа не может лишать права подачи голоса ни одного гражданина, не говоря уже о целом сословии. Если он и может исключить из трибы – а это не что иное, как право велеть переменить трибу, – то он в силу этого не может удалить из всех тридцати пяти триб, то есть отнять права гражданства и свободы, другими словами, не определять, где гражданин подлежит переписи, а совсем лишать прав. Этот вопрос составлял тогда предмет их спора. В конце концов пришли к такому решению, чтобы из четырех городских триб избрать по жребию публично в храме Свободы одну, в которую включить всех, бывших рабами. Жребий пал на Эсквилинскую трибу. Тиберий Гракх объявил, что в ней должны подвергаться переписи все вольноотпущенники. Это обстоятельство сильно возвысило цензоров во мнении сенаторов: выражена была благодарность и Семпронию за то, что он был настойчив в благом начинании, и Клавдию за то, что он в этом деле не препятствовал.

Эти цензоры, сравнительно со своими предшественниками, большее число лиц удалили из сената и большему числу приказали продать коней. Оба цензора исключили из трибы и перевели в разряд эрариев одних и тех же лиц, и замечание, наложенное на кого-либо одним из цензоров, не снималось другим. Когда цензоры просили, чтобы, как это делалось обыкновенно, им продлена была власть на полтора года для осмотра прочности произведенного ремонта и приема новых построек, которые они отдавали с подряда, трибун Гней Тремеллий воспротивился этому, сердясь на то, что он не был избран в сенат.

В том же году Гай Цицерей освятил храм Монеты на горе Альбанской, спустя пять лет после того, как дал обет построить его. Во фламины Марса посвящен был в этом году Луций Постумий Альбин.

16. Когда консулы Квинт Элий и Марк Юний [167 г.] докладывали о провинциях, отцы постановили снова образовать две провинции из Испании, которая в течение Македонской войны составляла одну провинцию; Македония и Иллирия должны были остаться во власти тех же Луция Павла и Луция Аниция до тех пор, пока они, согласно мнению уполномоченных, не приведут в порядок дел, расстроенных войной, и не организуют нового управления вместо павшей монархии. Консулам назначены были Пиза и Галлия с двумя легионами по 5000 пехоты и по 400 всадников в каждой. Жребии преторов были таковы: Квинту Кассию досталась городская претура, Манию Ювентию Тальне – судопроизводство между иноземцами, Тиберию Клавдию Нерону – Сицилия, Гнею Фульвию – Ближняя Испания, Гаю Лицинию Нерве – Дальняя Испания, Авлу Манлию Торквату – Сардиния; последний не мог отправиться в провинции, так как был задержан сенатским постановлением для расследования уголовных дел.

Затем спрошено было мнение сената относительно знамений, о которых получены были известия. Молния ударила в храм пенатов в Велии, в двое ворот и часть стены в городе Минервии. В Анагнии шел земляной дождь и в Ланувии был виден на небе факел; римский гражданин Марк Валерий сообщил, что в Калатии на общественном поле из его очага текла кровь в продолжение трех дней и двух ночей. Главным образом по поводу этого последнего обстоятельства повелено было децемвирам навести справку в Книгах, и они назначили совершить всенародное однодневное молебствие и принести на форуме в жертву богам пятьдесят коз. По случаю же других знамений на другой день происходило молебствие у всех лож богов, принесены были в жертву крупные жертвенные животные, и совершено очищение города.

Затем по вопросу об оказании почестей бессмертным богам состоялось такое решение: так как побежденные враги, цари Персей и Гентий, вместе с Македонией и Иллирией находятся теперь во власти римского народа, то преторы Квинт Кассий и Маний Ювентий должны озаботиться принести такие дары, какие были принесены ко всем ложам богов за победу над царем Антиохом в консульство Аппия Клавдия и Марка Семпрония[1257]1257
  …принести такие дары, какие были принесены ко всем ложам богов за победу над царем Антиохом в консульство Аппия Клавдия и Марка Семпрония. – В 185 году до н. э. У Ливия не рассказано об этом.


[Закрыть].

17. После того сенат избрал уполномоченных – десять в Македонию и пять в Иллирию, – согласно с советами которых главнокомандующие Луций Павел и Луций Аниций должны были привести в порядок дела. В Македонию первыми были назначены Авл Постумий Луск, Гай Клавдий, оба бывшие цензоры, Квинт Фабий Лабеон, Квинт Марций Филипп; Гаю Лицинию Крассу, товарищу Павла по консульству, власть была продлена, и он управлял в это время провинцией Галлией. К этим бывшим консулам были присоединены Гней Домиций Агенобарб, Сервий Корнелий Сулла, Луций Юний, Тит Нумизий Тарквинийский, Авл Теренций Варрон. В Иллирию были назначены бывший консул Публий Элий Лиг, Гай Цицерей и Гней Бебий Тамфил (последний был претором в предшествовавшем году, а Цицерей – много лет ранее[1258]1258
  …а Цицерей – много лет ранее… – Пять лет назад (в 173 году до н. э.).


[Закрыть]), Публий Теренций Тусцивикан и Публий Манилий.

Затем консулы бросили жребий, так как сенат требовал, чтобы они как можно скорее или согласились между собою, или бросили жребий относительно провинций ввиду того, что одному из них следовало заменить в Галлии Гая Лициния, который был назначен уполномоченным. Марку Юнию досталась Пиза (решено было, чтобы он, прежде отъезда в провинцию, ввел в сенат посольства, собравшиеся со всех сторон в Рим для поздравления), Квинту Эмилию – Галлия.

Впрочем, хотя в качестве уполномоченных и посылались такого рода мужи, что главнокомандующие – можно было надеяться – по их совету в своих решениях не допустят ничего несогласного с милосердием и достоинством римского народа, тем не менее и в сенате общий план действий подвергся обсуждению для того, чтобы уполномоченные могли отнести из дому к главнокомандующим предначертания относительно всех пунктов.

18. Прежде всего было решено оставить свободными жителей Македонии и Иллирии: пусть все народы видят, что оружие римского народа приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощенным. Пусть народы, которые пользуются свободой, будут уверены в вечной ее безопасности под покровительством римлян, а народы, живущие под властью царей, пусть знают, что повелители их, из уважения к римскому народу, в настоящее время к ним снисходительнее и справедливее, и если когда-нибудь цари их станут воевать с римлянами, то последствием этой войны будет для римлян победа, а для них свобода. Решено было уничтожить значительную пошлину с македонских рудников и отдачу на откуп сельских угодий. Считали невозможным обойтись в этом случае без откупщика; а там, где он является, или общественное право становится пустым звуком, или совсем уничтожается свобода союзников. Даже сами македоняне не могут пользоваться этими доходными статьями: где начальствующим явится возможность поживиться, там никогда не будет недостатка в поводах к раздорам и борьбе. Общее собрание народа не пригодно вследствие опасения, чтобы негодный льстец черни не превратил в гибельное своеволие свободу, данную некогда в пределах здравой умеренности. Решено было разделить Македонию на четыре области, с тем чтобы каждая имела свое собственное собрание и платила римскому народу половину дани, какую обыкновенно платила царям. Подобные же инструкции даны были и в Иллирию. Остальное было представлено главнокомандующим и уполномоченным, которые, при рассмотрении дел на месте, должны прийти к более определенным мерам.

19. Между многими посольствами от царей, племен и народов всеобщее внимание привлек к себе больше всех Аттал, брат царя Евмена. Он был принят теми, которые вместе с ним участвовали в войне, настолько же благосклонно, как если бы прибыл сам царь Евмен. Пришел Аттал в Рим под двумя благовидными предлогами: во-первых, поздравить с победой, что было весьма уместно, так как он сам содействовал этой победе; во-вторых, пожаловаться на возмущение галлов и понесенное от них поражение, которое подвергло его царство опасности. Была у него и тайная надежда на почести и награды от сената, чего, не нарушая родственных отношений, ему было трудно добиться. И между римлянами нашлись некоторые люди, которые давали ему дурные советы и, подавая ему надежды, развивали в нем честолюбие; по словам их, в Риме такое мнение сложилось об Аттале и Евмене, что первый римлянам верный друг, а второй и римлянам, и Персею ненадежный союзник, а потому трудно определить, легче ли ему, Атталу, получить от сената то, что он будет просить для себя, или то, что будет просить против брата: до того все склонны и угодить Атталу, и отказать Евмену. Аттал, как показало дело, принадлежал к числу таких людей, которые, раз явилась надежда на что-нибудь, неудержимо стремятся к этому, если бы благоразумное влияние одного из друзей не наложило как бы узды на душу его, способную возгордиться при удаче. С ним был врач Стратий, посланный обеспокоенным Евменом именно на этот случай, в качестве наблюдателя за поступками брата и надежного советника в случае, если он заметит какие-либо признаки измены. Стратий прибыл, когда Аттал уже наслушался внушений и образ мыслей его колебался, но он своими приличными случаю речами поправил почти испорченное дело: он говорил, что различные государства усилились различными способами; их молодое царство не опирается ни на какое древнее могущество и держится согласием братьев, так как один носит имя царя и отличительный признак этого достоинства на голове, а царствуют все братья. Кто же не считает царем Аттала, непосредственно следующего за братом по годам? И это не потому только, что видит его в такой силе, но и потому, что Атталу предстоит несомненно в близком будущем царствовать, так как Евмен слаб и дряхл[1259]1259
  …так как Евмен слаб и дряхл… – Евмену тогда было почти 60 лет, умер он восемь лет спустя.


[Закрыть], а детей у него нет (он еще не признавал прав того сына, который царствовал впоследствии[1260]1260
  …того сына, который царствовал впоследствии… – Наследником Евмен оставил упомянутого здесь сына (тоже Аттала), а опекуном – брата.


[Закрыть]). Какая же надобность употреблять насилие для достижения того, что и само по себе скоро перейдет к нему в руки? Прибавилась и новая неприятность царству – возмущение галлов, против которых и при согласии и единодушии царей с трудом можно бороться; если же к внешней войне присоединится домашнее несогласие, то устоять нет возможности. И Аттал добьется только того, что Евмен умрет не царем, а сам он потеряет надежду получить царство в ближайшем будущем. Если бы сохранить для брата царство и отнять его доставляло славу, то все же больше чести в первом, так как такой образ действий соединен с братской любовью. Но так как на самом деле отнять царство у брата возмутительно и весьма близко к отцеубийству, то остается ли еще какое-либо сомнение, чтобы размышлять? Итак, собирается ли он домогаться части царства или хочет отнять все царство? Если – части, то оба брата будут слабы вследствие разделения сил и будут подвергаться всякого рода оскорблениям и унижениям; если же Аттал хочет добиваться обладания целым царством, то прикажет ли он, чтобы старший брат его жил частным человеком, или чтобы, будучи в таких уже летах и такого слабого здоровья, скитался изгнанником, или, наконец, умер? Не говоря уже о мифических рассказах о судьбе нечестивых братьев, прекрасный пример представляет судьба Персея: похитив корону с помощью братоубийства, он сложил ее в самофракийском храме, упав к ногам врага-победителя, как будто бы боги лично потребовали кары за преступление. Даже и те, которые подстрекают Аттала не из расположения к нему, но из ненависти к Евмену, похвалят его братскую любовь и твердость, если он до конца останется верным брату.