Текст книги "История Рима от основания Города"

13. Во время пребывания Ганнибала у Авернского озера к нему прибыли из Тарента пять знатных юношей, которые были взяты в плен частью при Тразименском озере, частью при Каннах и отпущены Пунийцем по домам с таким же дружелюбием, с каким он обыкновенно относился ко всем римским союзникам. Они доложили ему, что, помня его благодеяние, они склонили большую часть тарентинской молодежи предпочесть дружественный союз с ним союзу с римлянами и, по поручению своих, просят его подойти с войском ближе к Таренту. Если-де из Тарента увидят его знамена, его лагерь, то город немедленно сдастся ему, ибо плебеи в руках молодежи, в руках же плебеев вся тарентинская община. Ганнибал похвалил их, надавал им кучу обещаний, приказал вернуться домой, чтобы ускорить выполнение их плана, и сказал, что сам явится вовремя. Питая такие надежды, тарентинцы были отпущены, самого же Ганнибала охватило страстное желание завладеть Тарентом. Он знал, что этот город не только богат и славен, но и лежит у моря и весьма кстати обращен в сторону Македонии: он предвидел, что если царь Филипп переправится в Италию, то будет стараться занять эту гавань, так как Брундизий находится в руках римлян.

Совершив жертвоприношение, для которого он прибыл сюда, и опустошив во время своего пребывания там окрестности Кум до Мизенского мыса[828]828
  …до Мизенского мыса… – За Мизенским мысом, возвышающимся на 92 м над уровнем моря (здесь, по легенде, похоронен Мизен – трубач Энея), открывается Неаполитанский залив.


[Закрыть], он вдруг повернул свое войско в Путеолы, чтобы там захватить врасплох римский гарнизон. Последний состоял из 6000 человек; место же было укреплено не только природой. Три дня провел там Пуниец: он нападал на гарнизон со всех сторон, но вследствие полной безуспешности отправился опустошать окрестности Неаполя – скорее под влиянием гнева, чем в надежде овладеть городом. Прибытие его в соседнюю область произвело волнение среди ноланских плебеев, которые уже давно были не расположены к римлянам и враждебно настроены против своего сената. Поэтому к Ганнибалу явились послы призвать его, решительно обещая выдать ему город.

Вызванный знатью, консул Марцелл предупредил их намерение. В один день прибыл он из Кал в Свессулу, хотя и встретил задержку при переправе через реку Волтурн. В следующую ночь он отправил оттуда в Нолу для защиты сената 6000 пехотинцев и 500 всадников. И насколько консул быстро принял все меры, чтобы предупредить Ганнибала в занятии Нолы, настолько Ганнибал медлил, так как, дважды уже потерпев неудачу в прежних своих попытках, не вполне доверял ноланцам.

14. Одновременно прибыл консул Квинт Фабий для осады Казилина, который был занят пунийским гарнизоном, и к Беневенту подступили, точно по уговору, с одной стороны из Бруттия Ганнон с большим отрядом пехоты и конницы, с другой – Тиберий Гракх от Луцерии. Последний вошел сначала в город, но затем, услыхав, что Ганнон расположился лагерем у реки Калор на расстоянии около трех тысяч шагов от города и оттуда опустошает поля, вышел также из города и разбил свой лагерь на расстоянии почти тысячи шагов от врага. Тут он созвал воинов на собрание. Легионы его состояли большею частью из добровольцев, которые уже второй год предпочитали молча заслуживать свободу[829]829
  Легионы его состояли большею частью из добровольцев, которые уже второй год предпочитали молча заслуживать свободу… – До гражданских войн военная служба давала права свободного гражданина; рабов, исключенных из центурий, не принимали на военную службу.


[Закрыть], чем открыто требовать ее. Однако при выходе из зимних квартир он слышал, как они на пути вполголоса спрашивали один у другого, придется ли им когда-либо служить свободными, и написал сенату не столько об их желании, сколько об их заслугах, а именно, что они до последнего времени служили ему верно и храбро и что им только и не хватает свободы для того, чтобы быть воинами в полном смысле слова. В этом отношении ему было разрешено действовать так, как он находит полезным для государства. Поэтому, прежде чем вступить в бой с неприятелем, Гракх заявляет воинам, что настало для них время получить давно желанную свободу. На следующий день он намерен сразиться с врагом на ровном, открытом поле, где можно показать настоящую храбрость, нисколько не опасаясь засад. Кто доставит голову врага, того он немедленно объявит свободным; кто оставит строй, тот будет наказан, как раб[830]830
  …наказан, как раб… – Рабов распинали на кресте.


[Закрыть]: участь всякого зависит от него самого. Не только он обещает им свободу, но и консул Марк Марцелл и весь сенат, который, на вопрос об их освобождении, дал необходимое для этого полномочие. После этого он прочитал письмо консула и сенатское постановление. При этом поднялся крик всеобщего одобрения: воины требовали сражения и настойчиво просили немедленно дать сигнал. Назначив сражение на следующий день, Гракх распустил собрание. Воины обрадовались, особенно те, которым предстояла свобода как награда за однодневную услугу, и провели остальную часть дня в чистке и снаряжении оружия.

15. На следующий день, когда раздались сигналы, добровольцы явились прежде всех к палатке вождя готовыми и вооруженными. Когда взошло солнце, Гракх вывел войско в сражение. Враги также не замедлили вступить в бой. У них было 17 000 пехотинцев, большею частью бруттийцы и луканцы, и 1200 всадников, в том числе немного италийцев, остальные почти все нумидийцы и мавры. Бой был горяч и продолжителен. В течение четырех часов победа не склонялась ни в ту ни в другую сторону. Более всего мешало римлянам то обстоятельство, что головы врагов были назначены платою за свободу. Всякий, отважно убивший врага, прежде всего тратил время на то, чтобы отрубить ему голову, что было не легко сделать среди суматохи и шума. Затем, так как правые руки были заняты тем, что держали головы убитых врагов, то все храбрейшие воины перестали быть бойцами и сражаться предоставлено было робким и боязливым. Как только военные трибуны доложили Гракху, что воины более не ранят тех врагов, которые стоят на ногах, а крошат павших, и что в правых руках воинов, вместо мечей, человеческие головы, то он приказал немедленно скомандовать бросить головы и ударить на врага, так как они-де достаточно доказали свою храбрость и отличились, а таким отважным воинам свобода несомненно будет дарована. Затем сражение возобновилось, и против врага выслана была также и конница. Но нумидийцы встретили нападение отважно: конный бой был так же горяч, как и пеший, и исход его был опять сомнителен. Так как оба вождя издевались над войсками друг друга – римский над бруттийцами и луканцами, которые были столько раз побеждаемы и поражаемы их предками, а пунийский называл римских воинов рабами из рабочего дома, то Гракх объявил, наконец, что они могут надеяться на свободу только в том случае, если в этот день разобьют врага наголову.

16. Особенно последние слова до такой степени воспламенили воинов, что они точно вдруг переродились и с новым криком устремились на врага. Сила их натиска была так велика, что выдержать его долее оказалось невозможным. Прежде всего пришли в смятение передовые воины пунийцев, затем стоявшие под знаменами, и наконец оттеснен был весь строй; вскоре они окончательно повернули тыл и убегая устремились в лагерь в таком страхе и замешательстве, что даже в воротах и на валу никто не оказал сопротивления. Римляне, преследуя врага по пятам и очутившись внутри неприятельского вала, снова завязали сражение. Здесь, в тесном месте, чем труднее было сражаться, тем ужаснее была резня. Этому помогли пленные, которые во время замешательства схватили мечи, соединились, напали на пунийцев с тылу и помешали им бежать. Поэтому из такого большого войска спаслось с самим вождем менее 2000 человек, да и то большею частью конные; все прочие были убиты или взяты в плен. Было захвачено также 38 знамен. На стороне победителей пало до 2000 человек. Вся добыча, за исключением пленных, предоставлена была воинам; изъят был также скот, который хозяева признают в течение тридцати дней.

Когда воины вернулись с богатой добычей в лагерь, около 4000 добровольцев, сражавшихся слишком вяло и не проникнувших одновременно с другими в лагерь, боясь наказания, заняли холм недалеко от лагеря. На следующий день их свели оттуда военные трибуны: они явились в лагерь в тот момент, когда Гракх созвал воинов на собрание. Одарив здесь воинскими дарами сначала старых воинов, сообразно с храбростью и заслугами каждого в сражении, проконсул заявил: «Что касается добровольцев, то в этот день я предпочитаю всех, достойных и недостойных, наградить, чем кого-нибудь наказать. Да послужит сие на благо, счастье и благополучие государству и вам, повелеваю всем вам быть свободными». Когда при этих словах вождя раздался крик необыкновенной радости и воины, то обнимая и поздравляя друг друга, то поднимая руки к небу, желали римскому народу и самому Гракху всяких благ, Гракх сказал: «Прежде чем уравнять всех вас в правах свободы, я не желал никого из вас отметить, или как храброго, или как малодушного воина: а теперь, когда государство исполнило свое обещание, я, чтобы не исчезла разница между храбростью и малодушием, прикажу донести мне имена тех, которые, помня о том, что они уклонились от битвы, недавно отделились от других и, вызвав каждого, заставлю его поклясться, что во время всей службы, если ему не помешает болезнь, он будет принимать пищу и питье стоя[831]831
  …он будет принимать пищу и питье стоя. – Обыкновенно только завтракали стоя, а за обедом располагались с удобством.


[Закрыть]. К такому наказанию вы отнесетесь безропотно, если примете во внимание, что снисходительнее нельзя было наказать вас за малодушие». Затем он дал сигнал к выступлению, и воины, несшие и гнавшие перед собою добычу, шутя и балагуря, с таким весельем вернулись в Беневент, что можно было думать, будто они возвращались с пира в торжественный для всех день, а не с поля битвы. Жители Беневента толпами вышли навстречу воинам, обнимали, поздравляли их и приглашали к себе в гости. У всех в передних комнатах домов[832]832
  …в передних комнатах домов… – В зале, так называемом аtrium; через открытые двери можно было видеть, что происходило внутри.


[Закрыть] было приготовлено угощение: приглашая воинов к себе, жители просили у Гракха на то разрешения. Гракх дозволил, но с условием, чтобы все пировали на улицах. Все выставили свое угощенье перед дверьми домов. Добровольцы пировали в шапках[833]833
  …пировали в шапках… – Шапка (колпак) – знак достижения прав гражданства.


[Закрыть] или с белыми шерстяными повязками на голове, одни возлежа, другие стоя; последние одновременно прислуживали и угощались. Торжество этого дня Гракх счел столь важным, что, по возвращении в Рим, приказал написать картину, изображающую его в храме Свободы, который озаботился выстроить отец его на штрафные деньги на Авентинском холме и посвятил богине.

17. Пока это происходило под Беневентом, Ганнибал, опустошив Неаполитанскую область, двинулся к Ноле. Заметив его приближение, консул призвал пропретора Помпония с тем войском, которое стояло лагерем выше Свессулы, и приготовился встретить врага и немедленно сразиться. В тиши ночи через ворота, наиболее удаленные от неприятеля, он выслал Гая Клавдия Нерона с отборной конницей и приказал ему незаметно обойти врага, постепенно следовать за ним по выходе его из лагеря и, когда заметит, что сражение началось, напасть с тыла. Неизвестно, по незнанию ли дороги или по недостатку времени Нерон не мог исполнить приказания консула, но, хотя сражение произошло в его отсутствие, однако перевес несомненно остался на стороне римлян; тем не менее, так как конница не явилась вовремя, то задуманный план был расстроен: не смея преследовать отступавших, Марцелл дал сигнал к отступлению, хотя его воины побеждали; за всем тем, по слухам, в этот день пало врагов более 2000, римлян менее 400. Около захода солнца вернулся Нерон, промучив напрасно в течение дня и ночи коней и всадников и даже не видев врага. За это консул жестоко упрекал его, говоря, что он помешал отомстить врагу за каннское поражение. На следующий день римляне выступили в боевом строю, а пунийцы остались в лагере и уже этим молча признали себя побежденными. На третий день Ганнибал, отказавшись от надежды завладеть Нолой, так как все его попытки были неудачны, в тиши ночи направился в Тарент, где он с большой уверенностью мог рассчитывать на измену.

18. Так же деятельно, как велась война, шло внутреннее управление государством. Цензоры, которым вследствие бедности казны не приходилось отдавать подряды на постройку новых зданий, обратили свое внимание на наблюдение за нравственностью граждан и на исправление пороков, зародившихся в эту войну, подобно язвам, которые зарождаются в организмах, одержимых продолжительными болезнями. Они привлекли к ответственности прежде всего тех, которые будто бы после поражения при Каннах надумали покинуть Италию. Глава их, Марк Цецилий Метелл, был как раз в то время квестором. Как он, так и прочие участники в этом преступлении должны были держать ответ, но так как они не смогли оправдаться, цензоры объявили, что все их разговоры и речь направлены были против государства, чтобы таким образом составить заговор, имевший целью оставление Италии. Затем были призваны слишком хитрые толкователи своего клятвенного обязательства, именно те пленные, которые, вернувшись незаметно с дороги в лагерь Ганнибала, считали, что исполнили свою клятву – вернуться обратно. И те и другие были лишены государственных коней[834]834
  …были лишены государственных коней… – С отнятием коня было связано исключение из всаднического сословия: имевшие собственных коней не подвергались этому наказанию.


[Закрыть]; сверх того, все они были удалены из триб и сделаны эрариями. Но деятельность цензоров не ограничилась исправлением только сената и всаднического сословия: они извлекли из списков лиц, годных к службе, имена всех тех, которые не служили в течение четырех лет, не имея на это законного основания[835]835
  …не имея на это законного основания… – Выслуга не освобождала способных к службе от нее; действительным поводом к освобождению от службы признавалось занятие другого рода должности или болезнь.


[Закрыть] и не по болезни. И этих более 2000 человек было отнесено к числу эрариев и все они были удалены из триб. К такому строгому цензорскому наказанию присоединилось еще суровое сенатское постановление: все, заслужившие осуждение цензоров, должны были служить в пехоте и быть отправлены в Сицилию к остаткам каннского войска, а для этих воинов служба могла окончиться только с изгнанием врага из Италии.

Так как цензоры, вследствие оскудения казны, не сдавали уже подрядов на поддержание священных зданий, на поставку лошадей[836]836
  …на поставку лошадей… – Имеются в виду лошади для колесниц (квадриг), в которых возили во время игр изображения богов.


[Закрыть] для игр и подобные дела, то к ним обратилось большое число людей, бравших на себя такие подряды, с просьбой действовать и сдавать подряды, точно в казне есть деньги: никто-де до окончания войны не станет требовать от казны уплаты. Затем явились хозяева тех, которые были отпущены на свободу Тиберием Семпронием при Беневенте, и заявили, что они вызваны триумвирами для получения платы за рабов[837]837
  … вызваны триумвирами для получения платы за рабов… – См. XXIII, 21.


[Закрыть], но что до окончания войны они ее не примут. В то время господствовала готовность плебеев помочь истощенной казне; они стали вносить в казну сперва сиротские, а потом и вдовьи деньги, так как вкладчики считали отдачу денег под гарантию государства самым безопасным и верным способом сохранения капитала. Поэтому всякий раз, когда для сирот и вдов покупали или вообще приобретали что-нибудь, то квестор записывал у себя. Такая щедрость народа перешла из города и в лагерь, так что ни всадник, ни центурион не брали жалованья, и всякого, кто брал, называли наемником.

19. Консул Квинт Фабий стоял лагерем вблизи Казилина, занятого гарнизоном в 2000 кампанцев и 700 воинов Ганнибала. Начальником этого гарнизона был Статий Метий, отправленный сюда Гнеем Магием, родом из Ателлы, который был в тот год главой[838]838
  …был в тот год главой… – Собств. mеddix tutiсus. См. примеч. к стр. 607.


[Закрыть] и вооружил без различия рабов и плебеев, чтобы напасть на римский лагерь, когда консул будет занят осадою Казилина. Все это было известно Фабию. Ввиду этого он дал знать своему товарищу в Нолу, что на время осады Казилина ему необходимо другое войско, чтобы противопоставить его кампанцам, и поэтому или пусть он сам прибудет, оставив достаточный гарнизон в Ноле, или, если нельзя оставить Нолу и есть еще какая-нибудь опасность со стороны Ганнибала, он пригласит проконсула Тиберия Гракха из Беневента. Вследствие такого известия Марцелл оставил в Ноле гарнизон в 2000 человек и прибыл с прочим войском в Казилин. С его прибытием начавшие уже было волноваться кампанцы присмирели. Таким образом оба консула приступили к осаде Казилина. Так как римские воины, подступавшие неосторожно к стенам, получали здесь много ран и осада шла не совсем успешно, то Фабий предложил оставить это маловажное предприятие, которое, однако, было так же затруднительно, как и важно, и отступить отсюда, так как предстояли более серьезные дела. Марцелл же был того мнения, что за многие дела великие вожди совсем не должны браться, но, раз взявшись, должны доводить дело до конца, так как репутация имеет важное значение в ту и другую сторону, и настоял на том, чтобы, не окончив дела, не отступать от города. После этого стали придвигать винеи, производить всякого рода работы и строить военные машины[839]839
  …производить всякого рода работы и строить военные машины. – Строили валы, прорывали канавы. Военные машины – башни, тараны и пр.


[Закрыть]. Тогда кампанцы начали просить Фабия дозволить им свободно и безопасно уйти в Капую; немногие уже вышли из города, но Марцелл занял ворота, в которые они выходили, и римляне начали рубить всех без различия сначала у ворот, а затем, ворвавшись в город, и там. До 50 кампанцев, убежавших раньше из города и спасшихся к Фабию, прибыли под его защитой в Капую. Пока вели переговоры о сдаче и осажденные просили пощады, римляне воспользовались случаем и взяли Казилин. Пленные – камцанцы и воины Ганнибала – были отправлены в Рим и заключены в темницу. Масса горожан отдана была соседним народам под надзор.

20. В то время как войско после благополучного исхода дела двинулось из-под Казилина, Гракх набрал несколько когорт в Лукании и отправил их под командой начальника союзников грабить поля врагов. Когда они разбрелись на большом пространстве, Ганнон напал на них, причинил им не меньший урон, чем получил сам при Беневенте, и немедленно ушел в Бруттий, чтобы его не настиг Гракх. Из двух консулов – Марцелл вернулся в Нолу, откуда он вышел, а Фабий направился грабить поля в Самний и силою оружия возвращать отпавшие города. Особенно жестоко был опустошен Кавдинский округ: на далекое пространство были выжжены поля, угнана добыча – скот и люди, взяты штурмом города Компультерия, Телезия, Компса; Фугифулы и Орбитаний взяты у луканцев; после осады завоеваны Бланда и апулийский город Эки. В этих городах взято было в плен или убито 25 000 врагов и захвачено 370 перебежчиков, которые были отправлены консулом в Рим, все высечены розгами в Комиции и сброшены со скалы[840]840
  …сброшены со скалы. – Тарпейская скала – высокий отвесный обрыв Капитолийского холма (с юго-восточной стороны), с которого (до середины I в. н. э.) сбрасывали преступников.


[Закрыть]. Все это исполнил Фабий в несколько дней. Марцелл остался в Ноле вследствие болезни и должен был отказаться от военных действий. Претор Квинт Фабий, местом деятельности которого были окрестности Луцерии, взял в это время штурмом город Акуку и укрепился лагерем у Арданей.

Во время таких действий римлян в разных местах Ганнибал явился в Тарент и произвел на всем своем пути страшные опустошения; только в Тарентинской области шествие его приняло мирный характер. Тут он ничего не разорял и нигде не сходил с дороги, и было очевидно, что это делается не потому, чтобы воины были дисциплинированы или вождь умерен, а с целью расположить к себе тарентинцев. Впрочем, когда он подошел к самым стенам города и при первом появлении его войска там не произошло никакого движения, как он того ожидал, то он расположился лагерем почти в тысяче шагов от города. За три дня до появления Ганнибала перед стенами Тарента туда был отправлен пропретором Марком Валерием, начальником флота при Брундизии, Марк Ливий. Энергично набрав там молодежь, расположив ее на постах у всех ворот и кругом на стенах, где это было необходимо, он бодрствовал день и ночь и не давал никакой возможности ни врагам, ни ненадежным союзникам сделать какую-нибудь попытку к нападению. Поэтому Ганнибал, проведя там напрасно несколько дней, так как никто из являвшихся к нему при Авернском озере с приглашением ни сам не приходил и не присылал ни вестника, ни письма, – осознал, что необдуманно поверил тщетным обещаниям тарентинцев, и двинулся оттуда; но и тут он не тронул тарентинской страны; ибо, хотя его мнимая снисходительность до сих пор и не принесла ему никакой пользы, все-таки он не терял надежды поколебать их верность. По приходе в Салапию он приказал свезти хлеб из окрестностей Метапонта и Гераклеи, так как лето уже прошло, и ему понравилось это место для зимних квартир. После этого разосланы были нумидийцы и мавры в Салентинскую область и ближайшие апулийские лесистые хребты для грабежа; оттуда они вывезли немного всякой добычи, но угнали особенно много табунов лошадей; из них до 4000 разделили между всадниками для того, чтобы их объездить.

21. Так как в Сицилии разгоралась далеко не маловажная война и со смертью тирана не изменилось положение дел и настроение умов сиракузцев, а напротив, явились более рьяные вожди движения, то римляне решили поручить эту провинцию одному из консулов, Марку Марцеллу. Тотчас же после убиения Гиеронима прежде всего подняли бунт леонтинские воины: слышны были свирепые возгласы их, что следует отомстить за смерть царя смертью заговорщиков. Затем приятные для слуха, часто повторяемые заговорщиками слова «восстановленная свобода», надежда на щедрую выдачу воинам жалованья из царской казны и на службу под начальством лучших вождей, а с другой стороны, рассказы о гнусных преступлениях тирана и еще более отвратительной его похотливости до того изменили настроение умов воинов, что они дозволили оставить непогребенным тело царя, недавно столь горячо оплакиваемого.

В то время как прочие заговорщики остались в Леонтинах, для того чтобы удержать за собой войско, Феодот и Сосис поспешили как можно скорее на царских конях в Сиракузы, чтобы застать врасплох приверженцев царя, нисколько не подозревавших обо всем случившемся. Но их предупредили не только слухи, с которыми в подобных случаях ничто не может сравниться по скорости, но и вестник из царских слуг; благодаря этому Адранодор занял гарнизонами Остров[841]841
  …занял гарнизонами Остров… – Сиракузы состояли из пяти городов, из которых каждый был укреплен отдельной стеной: а) остров Ортигия (нынешние Сиракузы), соединенный перешейком с другой частью города, Ахрадиной; на перешейке находилась крепость; б) Ахрадина, главная часть города, отделенная крепкой стеной от в) Тихи: так называлась часть города от храма богини судьбы (τόχη), г) Неаполя и д) Эпипол. Главные ворота города с северной части острова, со стороны Леонтин, назывались Гексапил.


[Закрыть], крепость и другие возможные и удобные места. Феодот и Сосис въехали через Гексапил[842]842
  …въехали через Гексапил… – Гексапил (греч. «Шестивратье») – северные (или северо-западные) ворота Сиракуз, ведшие к Леонтинам и Мегаре Гиблейской.


[Закрыть] в город после заката солнца, когда уже было темно, показывая при этом окровавленное одеяние царя и его головной убор, проехали Тиху[843]843
  …проехали Тиху… – Тиха, названная по храму Тихе, или Тюхе (для римлян – Фортуны), возникла, видимо, в V веке до н. э. как предместье Ахрадины (см. сл. примеч.), примыкавшее к северо-западной части стены последней.


[Закрыть], призывая народ к свободе и оружию и приглашая собраться в Ахрадине[844]844
  …собраться в Ахрадине. – Ахрадина – центральный район Сиракуз (возникший сначала как «материковое» предместье острова), по Плутарху, «самая укрепленная, самая прекрасная и самая большая» часть города. Здесь была главная городская площадь.


[Закрыть]. Часть народа выбежала на улицу, другая стояла у входов в дома, третья смотрела с крыш и в окна и спрашивала, в чем дело. Везде были видны огни, над городом носился смешанный шум. Вооруженные собирались в открытых местах, невооруженные снимали в храме Юпитера Олимпийского[845]845
  …в храме Юпитера Олимпийского… – Это храм Зевса Олимпийского на рыночной площади, построенный Гиероном.


[Закрыть] галльское и иллирийское оружие, подаренное Гиерону римским народом и повешенное им в храме, моля при этом Юпитера дать им милостиво и благосклонно священное оружие, так как они вооружаются за отечество, за храмы богов и за свободу. Эта толпа также присоединилась к тем постам, которые были расставлены старейшинами отдельных частей города. На Острове Адранодор защитил гарнизоном, между прочим, государственные житницы: это место, окруженное стеною из квадратных плит и укрепленное наподобие крепости, заняла молодежь, которая и была предназначена для охраны этого пункта; дали знать в Ахрадину, что амбары и хлеб находятся во власти сената.

22. На рассвете все сиракузцы, вооруженные и невооруженные, собрались в Ахрадину к курии. Здесь, стоя пред алтарем Согласия, находившимся в этом месте, один из старейшин, по имени Полиэн, сказал народу речь в духе свободы и умеренности: сиракузцы, испытавшие на себе ужас и низость рабства, раздражены против знакомого им зла, но о бедствиях, какие влекут за собою гражданские раздоры, они больше слышали от своих отцов, чем испытали сами. Похвально, что граждане с готовностью взялись за оружие, но они заслужат еще большей похвалы, если употребят его в дело только в случае крайней необходимости. В настоящее время следует отправить послов к Адранодору и предложить ему – подчиниться сенату и народу, отворить ворота Острова и сдать укрепления. Если он, под предлогом, что защищает царство другого, сам хочет сделаться царем, то, по мнению его же, Полиэна, следует отстаивать свободу от Адранодора еще упорнее, чем от Гиеронима. После этой речи отправлены были послы к Адранодору.

Затем началось заседание сената, который, как в царствование Гиерона, оставался общественным советом, но который после его смерти до этого дня ни разу не созывали и ни о чем не спрашивали. Когда послы прибыли к Адранодору, то на него, конечно, произвело впечатление единогласное желание граждан, равно как и занятие других частей города и особенно измена и отпадение укрепленнейшей части Острова. Но жена Адранодора Дамарата, дочь Гиерона, еще полная царской гордыни и женского тщеславия, отозвала мужа от послов и напомнила ему слова, часто произносимые тираном Дионисием: «Власть дóлжно оставить тогда, когда потащат за ноги, а не тогда, когда сидишь на коне». В любое мгновение легко отказаться от обладания великим счастьем, но приобрести и добиться его трудно и тяжело. Она советовала выпросить у послов срок на размышление и этим временем воспользоваться для того, чтобы призвать леонтинских воинов; если пообещать им денег из царской казны, то все будет в его власти. Адранодор вполне не отверг женского совета, но и не сразу принял его: полагал, что более верный путь добиться в будущем могущества – сделать в настоящее время уступку обстоятельствам. Поэтому он приказал послам объявить, что подчинится сенату и народу.

На следующий день на рассвете Адранодор велел открыть ворота Острова и явился на площадь Ахрадины. Там он стал у алтаря Согласия, с которого накануне держал речь Полиэн, и начал прежде всего извиняться в своей медлительности. Он говорил, что держал ворота на запоре не потому, что отделял свои интересы от общественных, но потому, что раз мечи обнажены, он не знал, чем кончатся убийства: удовольствуются ли граждане убийством тирана, чего достаточно для того, чтобы доставить им свободу, или за чужую вину будут убиты все те, которые были связаны с царским двором узами родства, свойства или какими-нибудь служебными отношениями. Но, заметив, что освободители хотят поддержать освобожденное отечество и что все стоят за общее благо, он не поколебался вверить им себя и возвратить отечеству все то, что поручено было его охране, так как доверителя его погубило его собственное неистовство. Затем, обратившись к убийцам царя, Феодоту и Сосису, и назвав их по имени, он сказал: «Вы совершили достопамятное дело, но, верьте мне, слава ваша начата, но еще не завершена. Если вы не позаботитесь о мире и согласии, то придется очень опасаться, что достигнутая государством свобода погубит и его».

23. Окончив речь, Адранодор положил к ногам собрания ключи от ворот и царской казны. Таким образом, в этот день граждане разошлись весьма довольными и вместе с женами и детьми молились во всех храмах богов. На следующий же день состоялись комиции для выбора преторов. В числе первых избран был Адранодор; прочие были большею частью убийцы царя; двое – Сопатр и Диномен – были избраны даже заочно. Последние, услыхав о том, что произошло в Сиракузах, приказали отвезти царскую казну, находившуюся в Леонтинах, в Сиракузы и передать ее квесторам, выбранным для этой именно цели. Также и та казна, которая находилась на Острове, перенесена была в Ахрадину. Часть стены, отделявшая Остров от остальной части города чрезвычайно сильными укреплениями, с общего согласия была разрушена. Равным образом и все прочие мероприятия соответствовали этому стремлению умов к свободе. Когда получено было известие о смерти тирана (Гиппократ, желая скрыть ее, даже убил вестника), Гиппократ и Эпикид были оставлены своими воинами и возвратились в Сиракузы, так как при тогдашних обстоятельствах это казалось им наиболее безопасным. Для того чтобы во время своего пребывания в Сиракузах не быть заподозренными в желании найти удобный случай для переворота, они обратились сначала к преторам, а затем при их посредстве добились аудиенции у сената. Здесь они заявили, что посланы Ганнибалом к Гиерониму, как его другу и союзнику, и что повиновались приказанию того, в чье распоряжение отдал их главнокомандующий; при этом они высказали свое желание вернуться к Ганнибалу, но, так как по всей Сицилии ходили римляне и путь был не безопасен, то они просили дать им какую-нибудь охрану, которая бы доставила их в Локры; этой-де малой услугой они приобретут великую благодарность Ганнибала. Сенат легко согласился на их просьбу, ибо желал удалить царских вождей, которые были опытны в военном деле и вместе с тем бедны и смелы. Несмотря на то, однако, сиракузцы не так старательно спешили выполнить свое желание, как следовало. Между тем молодые люди, сами по себе опытные служаки и привыкшие иметь дело с воинами, распространяли обвинения против сената и аристократии, как между сиракузскими воинами и перебежчиками, большею частью римскими моряками, так и между самой черни из плебеев. Они говорили, что тайные замыслы и интриги аристократии направлены к тому, чтобы, под предлогом возобновления дружественного союза с римлянами, предать Сиракузы в их власть и чтобы затем их партия и немногие виновники возобновления союза сделались неограниченными повелителями.

24. Со дня на день стекалось в Сиракузы все большее число людей, которые охотно слушали такие речи и верили им и подавали надежду не только Эпикиду, но и Адранодору произвести в государстве переворот. Последний уступил наконец требованиям своей жены, которая твердила ему, что теперь время захватить власть, пока в государстве полный беспорядок, так как свобода еще внове и не приняла определенной формы, пока под рукой воины, содержащиеся на царские деньги, и пока присланные Ганнибалом и ознакомившиеся с воинами вожди могут помочь его предприятию.

Адранодор согласился действовать заодно с Фемистом, который женат был на дочери Гелона, и спустя несколько дней неосторожно открыл свой план одному трагическому актеру, по имени Аристону, которому обыкновенно доверял и другие тайны. Этот актер был благородного происхождения и обладал приличным состоянием; его искусство не бросало на него никакой тени, так как у греков подобное занятие не считается постыдным.

Вот этот-то Аристон, ставя верность отечеству выше дружбы, донес преторам о заговоре. Последние, узнав на основании достоверных показаний о действительности заговора, посоветовались со старейшинами и с их согласия поставили у дверей курии вооруженный отряд. Когда Фемист и Адранодор вошли в курию, их умертвили. Это дело, представлявшееся тем более страшным, что прочие сенаторы[846]846
  …прочие сенаторы… – Кроме преторов и старейшин сената.


[Закрыть] не знали причины его, произвело в сенате смятение; поэтому преторы, восстановив наконец тишину, ввели доносчика. Этот рассказал все по порядку: что начало заговора относится ко времени выхода замуж дочери Гелона Гармонии за Фемиста; что африканские и испанские вспомогательные войска приготовлены были, чтобы перебить преторов и именитых лиц, а имущество их обещано было убийцам в награду; что отряд наемников, привыкший к распоряжениям Адранодора, уже был готов, чтобы снова занять Остров. Затем он рассказал им подробно, что кому из заговорщиков поручено, и ясно раскрыл сенату, какими военными силами и средствами располагали они. Тут сенат увидел, что Фемист и Адранодор убиты так же заслуженно, как Гиероним, но перед курией слышен был крик разношерстной толпы, не знавшей, в чем дело. Посылая неистовые угрозы, она так напугалась, когда увидела в преддверии курии трупы заговорщиков, что молча последовала на собрание за благоразумной частью плебеев. Держать речь к народу сенат и преторы поручили Сопатру.