Текст книги "История Рима от основания Города"

20. Эти слова сильно подействовали на ум Аттала. Итак, когда его ввели в сенат, он поздравил с победой, указал, какие были заслуги его и его брата в этой войне, и рассказал об отпадении галлов, которое случилось недавно и причинило сильное беспокойство, прося римлян отправить к ним послов, чтобы они своим влиянием заставили их положить оружие. Сообщив все это в интересах своего государства, он просил себе Энос и Маронею. Итак, Аттал вышел из курии, обманув ожидание тех, которые полагали, что он, обвинив брата, будет просить раздела царства. Редко до сих пор кто-либо из царей или из частных лиц был выслушиваем с такой благосклонностью и с таким всеобщим одобрением! Его осыпали всевозможными почестями и дарами, когда он был в Риме, и с почестями проводили при отъезде.

Среди многих посольств из Азии и Греции наибольшее внимание граждан обратили на себя послы родосцев. Сначала они появились в белом платье, как приличествовало лицам, пришедшим с поздравлением (ведь надень они на себя траурное платье, могло показаться, что они оплакивают участь Персея); когда послы стояли на площади, консул Марк Юний спросил отцов, угодно ли дать родосцам кров, продовольствие и аудиенцию; сенат постановил, что в отношении к ним не следует соблюдать прав гостеприимства. Когда консул вышел из курии, тогда родосцы просили аудиенции у сената, объясняя, что они пришли принести поздравление с победой и оправдаться от обвинений, взводимых на их государство; но он объявил, что римляне обыкновенно оказывают ласковый и предупредительный прием и дают аудиенцию в сенате союзникам и друзьям, родосцы же в истекшую войну не заслужили того, чтобы считать их в числе друзей и союзников; выслушав это, послы все пали ниц, умоляя консула и всех присутствующих не допускать, чтобы новые несправедливые обвинения более повредили родосцам, чем принесли пользы прежние их заслуги, свидетелями которых были они сами. Немедленно надев траурные одежды, они стали обходить дома знатнейших лиц, слезно умоляя не произносить обвинительного приговора раньше точного расследования их дела.

21. Претор Маний Ювентий Тальна, на обязанности которого лежало судопроизводство между гражданами и иноземцами, возбуждал народ против родосцев и обнародовал предложение объявить им войну и выбрать одного из должностных лиц этого года, чтобы послать его вместе с флотом на войну: он надеялся, что этим лицом будет он сам. Этому предложению противились народные трибуны Марк Антоний и Марк Помпоний. Но и претор начал это дело, подавая дурной пример. Не спросив сената, не уведомив консулов, руководствуясь личным только своим мнением, он вошел с предложением к народу, желает ли и повелевает ли он объявить родосцам войну; между тем прежде всегда предварительно спрашивали сената о войне, и затем, с утверждения отцов, делалось предложение народу. Необычным образом действовали и народные трибуны: исстари заведено было, чтобы никто не протестовал против издания закона, прежде чем частным лицам не была дана возможность говорить за и против него; вследствие этого очень часто случалось, что народные трибуны, не заявлявшие о своем желании протестовать, ознакомившись с недостатками закона из речей не сочувствующих ему, выступали с протестом, и пришедшие с целью протестовать, убежденные доводами сторонников законопроекта, отказывались от своего решения. На этот раз претор и трибуны состязались друг с другом делать все не вовремя: трибуны, преждевременно протестуя, осуждали поспешность претора, но сами подражали ей <…>[1261]1261
  …трибуны, преждевременно протестуя, осуждали поспешность претора, но сами подражали ей <…>. – Далее потерян лист, где рассказано, чем кончился спор претора с трибунами, а затем приведено выступление родосца Астимеда; начало речи его тоже не сохранилось.


[Закрыть].

22. «<…> До сих пор еще не выяснено, виноваты ли мы, а наказание, позор всякого рода мы уже терпим. Прежде, после победы над карфагенянами, после поражения Филиппа и Антиоха, прибыв в Рим, мы шли из помещения, устроенного на счет вашего государства, поздравлять вас, сенаторы, в курию, из курии на Капитолий, неся дары вашим богам; теперь из грязного постоялого двора, насилу и за деньги найдя пристанище, как враги, получив приказание оставаться вне города, в этих траурных одеждах вступаем в сенат мы – родосцы, которым недавно вы подарили провинции Ликию и Карию и которых осыпали самыми щедрыми наградами и почестями. Как мы слышим, вы повелеваете, чтобы македоняне и иллирийцы, бывшие до войны с вами рабами, были свободны (мы никому не завидуем; напротив, узнаем в этом милосердие римского народа); неужели же родосцев, которые только не принимали никакого участия в этой войне, вы из союзников хотите сделать врагами? Конечно, вы те самые римляне, которые хвалитесь, что войны ваши потому счастливы, что справедливы, и гордитесь не столько исходом их, тем, что вы побеждаете, сколько началом их, тем, что не без причины беретесь за оружие. Карфагеняне вооружили против себя римлян нападением на Мессану в Сицилии, а Филипп – осадой Афин, стремлением поработить Грецию и оказанием помощи деньгами и войском Ганнибалу. Антиох, явившись добровольно на приглашение врагов ваших, этолийцев, сам переправился с флотом из Азии в Грецию; завладев Деметриадой, Халкидой и Фермопильским ущельем, он пытался отнять у вас верховную власть. Войну вашу с Персеем вызвало нападение на ваших союзников, убийство царьков и старейшин племен и народов.

А наше бедствие, если нам суждено погибнуть, какой будет иметь предлог? Я еще не отделяю вину всего нашего государства от вины Полиарата и Динона, наших сограждан, и тех, которых мы привели с собой с целью выдать вам. Если бы мы, все родосцы, в одинаковой степени были виноваты, то в чем же заключается вина наша в этой войне? Мы сочувствовали интересам Персея, и как в войнах с Антиохом и Филиппом мы стояли за вас против царей, так теперь за царя против вас. Спросите Гая Ливия и Луция Эмилия Регилла, которые были начальниками ваших флотов в Азии, как мы обыкновенно помогаем нашим союзникам и какое деятельное участие принимаем в войне. Ни разу ваши суда не вступали в битву без нас; наш флот сражался в первый раз у Самоса, в другой раз в Памфилии против главнокомандующего Ганнибала. Эта победа тем славнее для нас, что, потеряв в неудачном сражении при Самосе значительную часть кораблей и цвет молодежи, мы, не испугавшись даже такого поражения, снова смело вышли навстречу царскому флоту, направляющемуся из Сирии. Об этом я упомянул не с тем, чтобы хвалиться (не таково наше положение теперь), но для того, чтобы напомнить, как обыкновенно родосцы помогают союзникам. 23. После победы над Филиппом и Антиохом мы получили от вас очень щедрые награды. Если бы счастье, выпавшее на вашу долю по милости богов и вследствие вашей храбрости, было на стороне Персея и если бы мы явились в Македонию к победоносному царю просить награды, что стали бы мы говорить? Помогли ли мы ему деньгами или хлебом? Сухопутными или морскими силами? Какое укрепление заняли мы? Где мы сражались – под предводительством его полководцев или сами по себе? Что мы ответили бы, спроси он, где находились на его позициях наши воины, где наши корабли? Быть может, нам пришлось бы оправдываться перед ним, победителем, так же, как теперь перед вами. Ибо, посылая послов о мире туда и сюда, мы достигли того, что ни те ни другие не расположены к нам; а одна сторона даже обвиняет нас; отсюда грозит нам опасность. Впрочем, Персей мог бы справедливо упрекнуть нас в том, в чем вы, сенаторы, не можете, а именно – что мы в начале войны отправляли послов пообещать вам все необходимое для войны, говоря, что флот, оружие, молодежь наша будут готовы на все, как и в прежние войны. Вы помешали исполнить это, так как, по какой бы то ни было причине, пренебрегли тогда нашим содействием. Итак, мы ни в чем не поступили как враги и не изменили обязанностям добрых союзников, но, встретив с вашей стороны препятствие, не могли исполнить их. “Итак, что же? – спросите. – Значит, в вашем государстве, родосцы, не было ни сделано, ни сказано ничего такого, чего бы вы не хотели и чем по справедливости мог бы оскорбиться народ римский?” Тут я не стану уже защищать того, что сделано, – не до такой степени я безумен! – но хочу отделить дело государства от вины частных лиц. Нет ни одного государства, в котором бы не было иногда бесчестных граждан и не было всегда невежественной толпы. Я слышал, что даже у вас были такие люди, которые действовали, льстя массе, что однажды плебеи ушли от вас и управление государством не было в вашей власти. Если это могло случиться в таком благоустроенном государстве, то может ли кто удивляться тому, что у нас нашлись такие люди, которые, добиваясь расположения царя, старались совратить своими советами нашу чернь? Впрочем, все их усилия привели только к тому, что ослабили наше рвение к исполнению обязанностей. Я не обойду молчанием того, что составляет самую тяжкую вину нашего государства в эту войну. В одно и то же время мы отправили послов для переговоров о мире и к вам, и к Персею. Этот несчастный план, как мы услыхали впоследствии, сделал в высшей степени глупым безумный оратор, который, как известно, говорил таким тоном, каким мог говорить Гай Попилий, римский уполномоченный, посланный вами для прекращения войны между царями Антиохом и Птолемеем. Следует назвать это надменностью или глупостью – во всяком случае оно было допущено как по отношению к вам, так и по отношению к Персею. Каковы нравы у отдельных людей, таковы они и у государств; и народы – одни раздражительны, другие отважны, некоторые робки, иные более склонны к вину, к любовным наслаждениям. Афиняне, как гласит молва, скоры и свыше сил смелы в предприятиях; лакедемоняне же медленны и с трудом решаются на то, в чем уверены. Не могу отрицать того, что вся Азия производит умы тщеславные и речь земляков наших напыщенна вследствие убеждения, что мы стоим выше наших соседей; и этим мы обязаны не столько своим силам, сколько вашим почестям и вашему мнению о нас. Применительно к обстоятельствам того времени достаточно было наказано первое наше посольство, когда вы отпустили его с таким печальным ответом. Если мало позора мы понесли тогда, то теперешнее посольство, такое жалкое и умоляющее, во всяком случае могло быть достаточным искуплением за посольство даже гораздо более дерзкое, чем то, которое было отправлено на самом деле. Гордость, проявляющуюся, главным образом, в речах, злые люди ненавидят, благоразумные осмеивают, в особенности если гордятся нижестоящие в отношении поставленных выше, но никто никогда не считал ее достойной смертной казни. Конечно, надо было опасаться того, что родосцы станут презирать римлян. Некоторые люди выражаются дерзко даже о богах, но мы не слышали, чтобы кто-либо за это был поражен молнией!

24. Итак, в чем же остается нам оправдываться, если с нашей стороны не было никакого неприязненного действия, а дерзкие слова посла, оскорбив слух ваш, не заслужили того, чтобы из-за них губить город? Я слышу, сенаторы, вы, рассуждая между собою, определяете, так сказать, пеню за наши тайные желания: одни из вас думают, что мы сочувствовали царю и предпочитали, чтобы он победил, а потому нас дóлжно преследовать войной; другие полагают, что хотя мы и желали этого, но все же за это нас наказывать войной не следует: нет ни одного государства, в котором было бы установлено обычаем и законом осуждать на казнь того, кто желает погибели врага, если сам он ничего не сделал для осуществления этого. Мы благодарим тех, которые освобождают нас от наказания, а не от обвинения; мы сами себе определяем такой закон: если мы все желали того, в чем нас обвиняют, то мы не делаем разницы между желанием и исполнением; пусть все мы подвергнемся ответственности; если одни из наших старейшин были расположены к вам, а другие к царю, то я не требую, чтобы, из уважения к нам, вашим сторонникам, вы пощадили приверженцев царя; об одном умоляю, не губите нас из-за них. Вы не более вооружены против них, чем само государство, и, зная это, большая часть их или бежали, или сами лишили себя жизни, а других осудили мы, и они будут в вашей власти, сенаторы! Мы же, остальные родосцы, если не заслужили в эту войну никакой благодарности, то не заслужили и наказания. Пусть запас наших прежних заслуг пополнит то, чего мы не исполнили теперь из наших обязанностей. В течение последних лет вы вели войны с тремя царями. Пусть наше бездействие в одной войне не повредит нам больше того, чем принесло пользы участие в двух войнах на вашей стороне. Посчитайте, как три приговора судей, наши действия в войнах ваших с Филиппом, Антиохом и Персеем: два нас оправдывают, один сомнителен и, положим, более важен; если бы судили нас цари, то они осудили бы нас; но, сенаторы, судите вы, существовать ли Родосу на земле или разрушить его до основания. Ведь не о войне вы судите, отцы, объявить которую вы можете, но вести не имеете возможности, потому что никто из родосцев не поднимет против вас оружия. Если вы будете неумолимы в вашем гневе, то мы просим у вас времени, необходимого для сообщения домой результатов этого злосчастного посольства. Сколько есть свободных родосских мужчин и женщин, все мы со всеми богатствами сядем на суда и, оставив общественных и домашних пенатов, прибудем в Рим; положив все золото и серебро, общественное и частное, на площади, в преддверии вашей курии, мы отдадим в вашу власть тела наши, наших жен и детей и вынесем здесь все, что бы нам ни пришлось терпеть; пусть город наш разграбят и сожгут вдали от глаз наших. Римляне могут думать, что родосцы их враги; но мы имеем и свое собственное, хотя скромное, суждение о себе: мы никогда не будем считать себя вашими врагами и не сделаем ничего против вас, даже если подвергнемся всевозможным бедствиям».

25. После этой речи все родосцы снова упали на землю, протягивая с мольбой масличные ветви; наконец их подняли, и они вышли из курии. Затем стали спрашивать мнение каждого сенатора. Наиболее враждебно настроены были против родосцев те, которые вели войну в Македонии, будучи консулами, преторами или легатами. Более всего делу родосцев помог Марк Порций Катон, который, отличаясь суровым нравом, в данном случае показал себя милостивым и снисходительным сенатором. Я не хочу изображать этого красноречивого мужа, приводя содержание его речи: она записана и помещена в пятой книге «Начал». Родосцам был дан такой ответ, что они врагами не делались, но и союзниками не оставались.

Во главе посольства стояли Филократ и Астимед. Решено было, чтобы часть посольства с Филократом во главе отнесла на Родос ответ о результатах посольства, а часть с Астимедом осталась в Риме следить за тем, что здесь происходит, и извещать об этом своих. В настоящее время сенат распорядился, чтобы македоняне вывели своих начальников к назначенному сроку из Ликии и Карии. Это само по себе печальное известие было передано на Родос и вызвало там радость, так как миновало опасение большого зла: боялись войны. Поэтому родосцы немедленно решили сделать венок, стоимостью в 20 000 золотых; с этим поручением был послан начальник флота Феодот. Они желали просить союза с римлянами, но так, чтобы не было об этом никакого постановления народа и никакого письменного поручения, потому что после неудачи отказ принес бы им больший позор. Было предоставлено право начальнику флота самостоятельно вести об этом переговоры, без формального полномочия народа. Ведь в течение стольких лет родосцы были в дружбе с римлянами, но не связывали себя никаким союзным договором только потому, чтобы не отнимать у царей надежды на их помощь в случае нужды и не лишать самих себя случая воспользоваться плодами их благосклонности и счастья. А теперь признано было необходимым в любом случае просить союза с римлянами не для того, чтобы таким путем доставить себе безопасность от других – они никого не боялись, кроме римлян, – но чтобы для самих римлян быть менее подозрительными.

Примерно в то же время от родосцев отложились кавнийцы, а жители Милассы овладели городами евромской области. Родосцы не до такой степени пали духом, чтобы не понимать, что они будут заперты в пределах небольшого и неплодородного острова, который ни в каком случае не может прокормить народонаселение такого многолюдного государства, если римляне отнимут у них Ликию и Карию, а прочие их владения или отложатся и освободятся, или будут заняты соседями. Поэтому, послав поспешно юношей, родосцы принудили покориться их власти и кавнийцев, хотя те и пригласили к себе на помощь войска из Кибиры, и победили в сражении у Ортозии жителей Милассы и Алабанды, которые тоже пришли с соединенными силами, чтобы отнять область евромцев.

26. В то время пока это происходило на Родосе, в Македонии, в Риме, Луций Аниций в Иллирии, подчинив своей власти, как было уже раньше сказано, царя Гентия, в бывшей столице царства Скодре поместил гарнизон под начальством Габиния, а Гаю Лицинию поручил удобно расположенные города Ризон и Ольциний. Поставив этих лиц начальниками в Иллирии, с остальным войском он отправился в Эпир. Тут первым сдалась ему Фанота, причем все жители вышли навстречу со знаками покорности[1262]1262
  …со знаками покорности. – Имеются в виду «инфулы» – налобные повязки из белой или красной шерсти, надеваемые жрецами, а также молящими о защите или о мире. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Оставив здесь гарнизон, Луций Аниций перешел отсюда в Молоссиду; заняв все города этой области, кроме Пассарона, Текмона, Филаки и Горрея, он сначала пошел с войском к Пассарону. Старейшинами этого города были Антиной и Феодот, известные преданностью Персею и ненавистью к римлянам; они же были виновниками отпадения от римлян всего племени. Сознавая собственную вину и не видя никакой надежды на прощение, Антиной и Феодот, чтобы погибнуть под развалинами отечества, заперли ворота и убеждали толпу предпочесть смерть рабству. Никто не смел сказать слова против таких сильных людей. Наконец, некто Феодот, молодой человек тоже знатного рода, стал говорить, так как страх перед римлянами взял вверх над страхом перед своими начальниками: «Что за безумство увлекает вас, когда вы припутываете целый город к делу двух виноватых! Я часто слышал о людях, которые пожертвовали жизнью за отечество; а это первые, которые находят справедливым, чтобы отечество погибло из-за них. Не лучше ли нам отворить ворота и подчиниться власти, которую признал весь круг земной?»

Так как большинство народа соглашалось с этими словами, то Антиной и Феодот бросились на ближайший неприятельский пост и там были убиты, подставляя свое тело под удары врагов. Город сдался римлянам. Вследствие подобного же упорства со стороны Кефала, начальника города Текмона, ворота были заперты, но римляне, убив Кефала, завладели городом. Не выдержали осады ни Филака, ни Горрей. Умиротворив Эпир и распределив войска на зимовку в удобных городах, Луций Аниций по возвращении в Иллирию вызвал старейшин из всей провинции и устроил собрание в Скодре, куда прибыли пять уполномоченных из Рима. Там, согласно с мнением совета, он с трибунала провозгласил, что сенат и римский народ повелевают иллирийцам быть свободными; что он уведет гарнизоны из всех городов и крепостей. Не только будут свободными, но и не будут платить податей жители Иссы и Тавлантии, а из дассаретиев – пирусты, жители Ризона и Ольциния, так как все они перешли на сторону римлян, когда Гентий был еще в силе. Освобождаются от податей также даорсы, потому что, покинув Каравантия, они с оружием перешли на сторону римлян. Пошлина в половинном размере против той, которая уплачивалась царю, наложена была на жителей города Скодры, на дассаренцев, селепитанцев и прочих иллирийцев. Затем он разделил Иллирию на три части: первой он сделал ту, о которой сказано выше[1263]1263
  …первой он сделал ту, о которой сказано выше… – Выше ничего об этом не сказано; быть может, надо изменить текст так: «первой он сделал т у, которая называется Иссой».


[Закрыть]; вторую составили все лабеаты; третью – жители Агравона, Ризона, Ольциния и их соседи. Устроив таким образом Иллирию, сам Луций Аниций возвратился на зимовку в Пассарон, что в Эпире.

27. Пока это происходило в Иллирии, Павел, еще до прихода десяти уполномоченных, послал сына Квинта Максима, возвратившегося уже из Рима, разорить города Эгиний и Агассы. Агассы – за то, что жители, сдав города консулу Марцию и добровольно выпросив союз с римлянами, снова перешли на сторону Персея. Жители города Эгиния совершили новое преступление[1264]1264
  …совершили новое преступление… – Вероятно, имеется в виду случай, рассказанный в XLIV, 46.


[Закрыть]: не доверяя слуху о победе римлян, они неприязненно обошлись с несколькими воинами, вошедшими в их город. Луций Постумий был послан Павлом разграбить также и город энейцев, так как жители его дольше соседей не слагали оружия.

Была уже почти осень; Павел решил в начале этого времени года объехать Грецию и осмотреть то, что, сделавшись известным по слухам, при ближайшем знакомстве оказывается не особенно важным. Оставив в лагере начальником Гая Сульпиция Галла, он с небольшой свитой, имея при себе сына Сципиона и Афинея, брата царя Евмена, направился через Фессалию в Дельфы, к знаменитому оракулу. Здесь победитель, совершив жертвоприношение Аполлону и увидев, что колонны, начатые в преддверии храма и предназначавшиеся для помещения на них статуй Персея, пустуют, назначил их для своих статуй.

В Лебадее Павел также посетил храм Юпитера Трофония[1265]1265
  В Лебадее Павел также посетил храм Юпитера Трофония. – Лебадея – город в Беотии. Была знаменита храмом-пещерой с оракулом Трофония – мифического героя, связываемого различными сказаниями то с Аполлоном, то с подземными божествами, то с Зевсом; со временем его имя превратилось в культовое прозвание Зевса.


[Закрыть]. Там он осмотрел отверстие пещеры, которым спускаются желающие воспользоваться оракулом, чтобы вопросить богов. После жертвоприношения Юпитеру и Герцинне[1266]1266
  После жертвоприношения Юпитеру и Герцинне… – С пещерой Трофония связан культ Герцинны (Геркины), божества местной реки и горячих источников.


[Закрыть], храм которых там находится, он спустился в Халкиду посмотреть пролив Еврип и громадный остров Эвбею, соединенный с материком посредством моста. Из Халкиды Павел переправился в Авлиду, находящуюся в трех милях оттуда, – пристань, прославившуюся стоянкой здесь некогда тысячи судов Агомемнонова флота, – и к храму Дианы, откуда этот царь царей отправился к Трое с кораблями, принеся дочь свою в жертву богам. Оттуда Павел прибыл в Ороп, город Аттики, где древнего прорицателя[1267]1267
  …древнего прорицателя… – Древний прорицатель – Амфиарай, аргосский царь, участник похода Семерых против Фив, предсказывавший близкую гибель войска, с которым шел.


[Закрыть] чтут за бога и где находится старинный храм в прелестной местности, окруженной источниками и ручьями. Затем он посетил Афины, город, тоже известный старинной славой, но представлял многое, достойное осмотра: акрополь, гавань, стены, соединяющие Пирей с городом, док, памятники великих полководцев, изображения богов и людей, отличающиеся и достоинством материала, и художественным выполнением.

28. Принеся в городе жертву Миневре, покровительнице акрополя, Павел отправился в Коринф, куда и прибыл на другой день. В то время, еще до разрушения, город был прекрасен; стоило посмотреть также его акрополь и Истм: акрополь внутри стен поднимался на громадную высоту и изобиловал родниками, Истм разделял узким перешейком два моря, прилегающие к нему – одно с запада, другое с востока. Отсюда Павел посетил знаменитые города Сикион и Аргос, затем – город Эпидавр, который не мог равняться с предыдущими по богатству, но славился знаменитым храмом Эскулапа; храм находился в пяти милях от города; в то время он был богат приношениями, которые больные посвящали в дар богу как плату за целебные лекарства, теперь лишь – остатками от приношений. После того он посетил Лакедемон, достопримечательный не великолепными сооружениями, но строгими порядками и учреждениями, а оттуда через Мегалополь достиг Олимпии. Здесь он признал все заслуживающим внимания, но особенно был поражен, видя Юпитера, как бы лицом к лицу. Поэтому Павел распорядился приготовить необыкновенное жертвоприношение, нисколько не менее того, которое он совершил бы на Капитолии.

Так Павел обошел всю Грецию, нисколько не пускаясь в расследование того, кто какого был образа мыслей в частной или общественной жизни во время войны с Персеем, чтобы опасениями не потревожить умов союзников; возвращаясь в Деметриаду, он встретил дорогой толпу этолийцев, одетых в траурные одежды. Когда Павел с удивлением спрашивал, что это значит, ему донесли, что пятьсот пятьдесят старейшин умерщвлены Ликиском и Тисиппом, после того как сенат был окружен римскими воинами, присланными начальником гарнизона Авлом Бебием; других они отправили в ссылку и завладели имуществом убитых и изгнанных. Приказав обвиняемым явиться в Амфиполь, сам Эмилий Павел, встретившись с Гнеем Октавием в Деметриаде и получив известие, что десять уполномоченных переправились уже через море, оставил все другие дела и отправился к ним в Аполлонию. Когда сюда вышел ему навстречу из Амфиполя со слабой охраной Персей (расстояние было в один день пути), то с ним самим Павел обошелся ласково, но по прибытии в лагерь у Амфиполя, говорят, в резких выражениях порицал Гая Сульпиция; во-первых, за то, что он позволил Персею скитаться по провинции так далеко от себя, а во-вторых, за то, что Сульпиций потворствовал воинам, позволив им снимать черепицы со стен города для своих зимних жилищ; при этом он приказал отнести черепицы на место и поправить поврежденные места. Персея со старшим сыном Филиппом он передал Авлу Постумию и отправил под стражу, а дочь Персея с младшим сыном вызвал в Амфиполь с Самофракии и окружил их всеми знаками внимания.

29. Когда наступил день, в который Павел приказал прибыть в Амфиполь десяти старейшинам от каждого города и доставить сюда все находившиеся где-либо грамоты и царские деньги, он воссел на трибунале вместе с десятью уполномоченными, а вся толпа македонян стояла вокруг. Хотя они привыкли к царской власти, но эта новая власть представлялась им чем-то грозным: трибунал, доступ к нему после того, как расчистили путь, глашатай, служитель – все это было так непривычно для глаз и слуха и могло навести страх и на союзников, не говоря уже о побежденных врагах. Водворив через глашатая молчание, Павел провозгласил по-латыни, что постановил сенат и он сам, на основании мнения совета; а претор Гней Октавий, тоже присутствовавший здесь, повторял это в переводе на греческий язык.

Прежде всего поведано было македонянам быть свободными, владеть теми же городами и землями, пользоваться своими законами, избирать ежегодно должностных лиц; уплачивать римскому народу дань в половинном размере против той, какую платили царям. Затем, Македония разделяется на четыре округа: один, и притом первый округ составит все пространство между реками Стримон и Несс; сюда же будут присоединены деревни, укрепления и города по ту сторону Несса к востоку, где были владения Персея (кроме Эноса, Маронеи и Абдер), а по ту сторону Стримона на запад – вся Бисалтика вместе с Гераклеей, именуемой Синтикой. Второй округ составят земли, которые на востоке ограничивает река Стримон, за исключением Синтики и страны бисалтов, а на запад река Аксий с присоединением пеонов, живущих к востоку, возле Аксия. В третий округ вошли земли, омываемые реками Аксий с востока и Пеней с запада; с севера границу составляет гора Бора; к этому же округу была присоединена часть Пеонии, простирающаяся от запада по реке Аксий (туда же отошли Эдесса и Берея). Четвертый округ лежал по ту сторону горы Бора, прилегая одной стороной к Иллирии, а другой к Эпиру. Столичными городами этих округов, где должны были происходить собрания, Павел назначил в первом округе Амфиполь, во втором – Фессалонику, в третьем – Пеллу, в четвертом – Пелагонию. Он распорядился, чтобы в этих городах происходили народные собрания каждого округа, чтобы сюда собирали деньги и тут избирали должностных лиц.

Затем он объявил о запрещении всем вступать в брак, а также в торговые сделки между собою относительно полей и строений вне пределов своего округа. Добывание золота и серебра также было воспрещено, а железа и меди разрешено. На сборщиков податей наложена была половина той суммы, которую они уплачивали царю. Запрещено было пользоваться ввозной солью. Когда дарданы просили уступить им Пеонию на том основании, что она принадлежала им раньше и что она примыкает к их пределам, он заявил, что все, находившиеся под властью Персея, получают свободу. Отказавшись уступить Пеонию, Павел предоставил дарданам право покупать соль, повелев третьему округу доставлять соль в Стобы, в Пеонии, за положенную цену. Материал для постройки судов жители не должны были рубить сами и не должны были позволять этого посторонним. Округам, находящимся в соседстве с варварами – а такими были все, кроме третьего, – он дозволил на границах с чужими землями иметь вооруженные отряды.

30. Все эти сообщения, сделанные в первый день собрания, произвели различное впечатление. Дарование сверх ожидания свободы и уменьшение ежегодной дани возбудили радость; запрещение же торговых связей между округами, казалось, насильственно разрывает Македонию, все равно как если бы растерзать живое существо на части, хотя они нуждаются одна в другой. Так мало сами македоняне знали, насколько велика Македония, как удобно она делится, и притом так, что каждая часть может обойтись без другой. В первом округе живет весьма храбрый народ бисалты (они населяют местность по ту сторону реки Несс и по обоим берегам Стримона), здесь есть много своеобразных плодов и металлов; тут же находится удобный по местоположению Амфиполь, который, стоя на дороге, препятствует всякому доступу в Македонию с востока. Во втором округе весьма населенные города Фессалоника и Кассандрия, кроме того, богатая и плодородная область Паллена; удобства морского сообщения доставляют этому округу пристани у Тороны и горы Афон, у Энеи и Аканфа: одни удобно обращены к Фессалии и Эвбее, другие к Геллеспонту. Третий округ заключает в себе знаменитые города Эдессу, Берею, Пеллу и воинственное племя веттиев; живут тут также в большем числе галлы и иллирийцы, неутомимые земледельцы. Четвертый округ населяют эордеи, линкесты и пелагоны, сюда же присоединена Атинтания, Тимфеида и Элимиотида. Вся эта страна холодна, неудобна для обработки и сурова; характер жителей тоже соответствует свойствам страны: на грубость их нравов влияет еще и соседство варваров, с которыми они то ведут войны, то живут в мире, но при этом заимствуют у них обычаи. Итак, раздел Македонии на части и отделение интересов каждого округа показали, сколь велика она в целом.

31. Определив положение Македонии, Павел объявил, что он издаст и законы, а затем были вызваны этолийцы. При этом следствии обращалось больше внимания на то, кто стоял на стороне римлян, кто на стороне царя, чем на то, кто обидел и кто обижен. Убийцы освобождены были от наказания; а для отправленных в изгнание оно признано настолько же справедливым, как и смерть для убитых. Осужден был один Авл Бебий за то, что предоставил римских воинов к услугам убийц.

Такой исход дела, затеянного этолийцами, развил среди всех племен и народов Греции, сторонников римлян, излишнее высокомерие и униженно поверг к ногам их тех, кого хоть сколько-нибудь коснулось подозрение в расположении к царю. Три рода старейшин было в городах Греции; два из них, то льстя власти римлян, то заискивая у царей, устраивали свое личное могущество путем угнетения государств; средняя партия, не разделяя взглядов ни тех ни других, защищала свободу и законы. Чем сильнее было сочувствие сограждан к этой последней партии, тем меньше расположены были к ним чужеземные народы. В ту пору зазнавшиеся, благодаря счастью римлян, сторонники их партии одни только были должностными лицами и одни только несли обязанности послов. Явившись в большем числе из Пелопоннеса, Беотии и от других народных собраний Греции, они нашептали в уши десятерым уполномоченным, что не только те, которые по легкомыслию хвастались открыто своими близкими дружественными сношениями с Персеем, но гораздо больше других лиц втайне сочувствовало Персею; под видом защиты свободы они настраивали всё в народных собраниях против римлян; и народы Греции только в том случае останутся верными, если подавлен будет дух партии и прочно утвердится авторитет тех, которые имеют в виду только власть римлян.