Текст книги "История Рима от основания Города"

39. Консулы отправились из Рима – сначала Спурий Карвилий, которому назначены были старые легионы, оставленные Марком Атилием, прошлогодним консулом, в области города Интерамны. Двинувшись с ними в Самний, Карвилий, пока враги заняты были исполнением суеверных обрядов и вырабатывали секретные планы, взял у самнитов штурмом город Амитерн. Здесь убито было почта 2800 человек, а в плен взято 4270. Папирий же, набрав, согласно решению, новое войско, завоевал город Дуронию. Он взял в плен меньшее число людей, нежели его товарищ, но убил гораздо больше. В том и другом месте была захвачена богатая добыча. Затем консулы обошли весь Самний и особенно сильно опустошили территорию города Атины. После этого Карвилий подошел к Коминию, а Папирий к Аквилонии, где были главные силы самнитов. Здесь в течение некоторого времени хотя и не прекращали военные действия совершенно, однако горячих битв не вели. День проходил в том, что, если враги были спокойны, их задирали, а если они оказывали сопротивление, перед ними отступали, словом, скорее грозили битвой, чем вступали в нее. Так как военные действия начинались и снова прекращались, то и результат всех, даже незначительных столкновений отсрочивался со дня на день. Во всех предприятиях участвовали и другой римский лагерь, находившийся на расстоянии двадцати миль, и отсутствующий товарищ Папирия Карвилий своими советами: по мере увеличения опасности он обращал больше внимания на Аквилонию, чем на осаждаемый им Коминий.

Луций Папирий, будучи уже во всех отношениях достаточно готовым к сражению, посылает к своему товарищу гонца с известием о том, что на следующий день он намерен, если позволят гадания, сразиться с неприятелем: нужно-де и ему, насколько возможно, сильнее штурмовать Коминий, чтобы самниты не имели никакого отдыха и не могли отправить в Аквилонию подкреплений. Употребив день на дорогу, посланный возвратился ночью и сообщил, что товарищ консула одобряет это решение. Отправив гонца, Папирий тотчас же созвал воинов на сходку. Он много рассуждал об общем характере войны и о тогдашнем вооружении неприятелей, блестящая внешность которого представлялась скорее бесполезной, чем имеющей влияние на исход битвы. Ранят ведь не султанами, а римский дротик пройдет и сквозь разрисованные и позолоченные щиты! Там, где действуют оружием, обагряется кровью и войско, сияющее белизною своих туник. Некогда отец его наголову разбил самнитское войско[667]667
  Некогда отец его наголову разбил самнитское войско… – В 310 году до н. э. См. IX, 40.


[Закрыть], залитое золотом и серебром, и это золото и серебро принесло больше чести в качестве добычи победоносному врагу, нежели им самим в смысле оружия. Его имени и роду суждено, быть может, противостоять в звании вождя самнитам в момент наибольших их усилий и получать от них добычу, которая может служить отличным украшением даже общественных мест! За римлян бессмертные боги, ибо самниты столько раз просили союза и столько раз нарушали его! Затем, если возможно какое-нибудь предположение, касающееся образа мыслей богов, то они никогда и ни к какому войску не относились более враждебно, чем к этому: совершив нечестивое жертвоприношение, оно обагрило себя кровью животных, смешанной с человеческой кровью, и вдвойне предало себя божественному гневу, опасаясь, с одной стороны, богов – свидетелей заключенных с римлянами союзных договоров, а с другой – клятвы, данной в присяге, направленной против этих союзных договоров. Дав клятву против воли, оно ненавидит присягу и в одно и то же время трепещет перед богами, перед согражданами и перед врагами!

40. После этой речи, заключавшей в себе сведения, добытые из показаний перебежчиков, и сказанной им перед лицом воинов, которые уже сами по себе находились в раздраженном состоянии духа, они, полные надежды на богов и вместе с тем на людей, единодушным криком требуют битвы. Они недовольны тем, что бой отложен до следующего дня; им ненавистно замедление на целый день и ночь. В третью стражу, уже получив от товарища ответ, Папирий тихо встает и посылает пуллария произвести гадания. В лагере не было ни одного человека, который бы не желал битвы: самые высшие и самые низшие с одинаковым нетерпением ожидали ее; вождь наблюдал жажду битвы в воинах, а воины – в вожде. Эта общая жажда битвы овладела даже теми, которые были при гаданиях: так, несмотря на то что цыплята не ели, пулларий осмелился дать ложное показание относительно гаданий и объявил консулу, что куры клевали корм с такою жадностью, что он падал из их клювов на землю. Обрадованный консул объявил, что предзнаменования благоприятны, что дело начнется под руководством богов, и дал сигнал к битве. Как раз в то время, когда он выходил уже на бой, перебежчик сообщил ему, что 20 самнитских когорт, из которых каждая состояла приблизительно из 400 человек, отправились в Коминий. Чтобы его товарищ не остался в неведении насчет этого, он тотчас же посылает к нему гонца, а сам, отведя заранее каждому из резервов свое место и назначив им начальников, велит еще скорее нести знамена вперед. Командование правым флангом поручил он Луцию Волумнию, а левым – Луцию Сципиону; начальство же над конницей вверил другим легатам, Гаю Цедицию и Титу Требонию; Спурию же Навтию велит снять с мулов вьючные седла и поспешно вести их в обход вместе с тремя вспомогательными когортами на видневшийся холм, а затем, во время самого сражения, показаться с ними, подняв как можно больше пыли.

В то время как главнокомандующий был занят этими делами, между пуллариями возник спор по поводу гадания того дня. Услыхав о нем и считая это обстоятельство заслуживающим внимания, римские всадники сообщили племяннику консула, Спурию Папирию, что насчет гаданий возникло сомнение. Молодой человек, который родился еще до появления учения, презрительно относящегося к богам, чтобы не сообщить чего-нибудь недостоверного, исследовал это дело и уведомил о нем консула. Консул отвечал ему: «Хвала тебе за твои добрые качества и аккуратность! Впрочем, если присутствующий при гаданиях сообщает какие-нибудь ложные сведения, то он навлекает этим вину на самого себя! Мне же было сообщено, что куры жадно хватали корм – благоприятное для римского народа и войска предзнаменование!» После этого он приказал центурионам поставить пуллариев в первом ряду. Двигают вперед знамена и самниты; за знаменами следует войско с таким красивым оружием, что оно даже для врагов предоставляло великолепное зрелище. Прежде чем поднялся крик и началась схватка, пулларий, пораженный случайно брошенным копьем, пал перед знаменами. Когда об этом сообщили консулу, он сказал: «В битве боги! Виновник наказан!» В то время как консул говорил это, впереди его громко прокричал ворон. Обрадованный этим предзнаменованием, консул стал уверять, что боги никогда еще не принимали более явного участия в человеческих делах, и приказал дать сигнал и поднять крик.

41. Начался ужасный бой, но при этом душевное настроение сражающихся было далеко не одинаково: римлян, жаждавших неприятельской крови, влекли в бой чувство гнева, надежда и пламенное желание сразиться; большинство же самнитов необходимость и религиозные опасения заставляли скорее против воли обороняться, чем нападать. Привыкнув в течение уже стольких лет терпеть поражения, они не выдержали бы первого крика и натиска римлян, если бы иной, более сильный страх, запавший в их душу, не удерживал от бегства. Перед их глазами стояла вся обстановка того тайного священнодействия: вооруженные жрецы, груды тел человеческих, перемешанных с телами животных, алтари, орошенные законной и незаконной кровью[668]668
  …орошенные законной и незаконной кровью… – Т. е. кровью животных и людей.


[Закрыть], страшная клятва и те, вызывающие ужас, слова заклятия, которыми предавались проклятью семья и род. Связанные этими оковами, не допускавшими бегства, они стояли, боясь не столько врагов, сколько своих сограждан, а римляне, наступая с обоих флангов и с центра армии, рубили их, объятых страхом пред богами и людьми. Самниты, как люди, которых лишь страх удерживал от бегства, сопротивлялись слабо.

Уже резня дошла почти до знамен, как вдруг сбоку показалась пыль, поднятая как бы движением громадной армии. То был Спурий Навтий (по словам других – Октавий Меций) во главе вспомогательных когорт. Они поднимали больше пыли, чем можно было ожидать, имея в виду число их: сидя на мулах, погонщики тащили по земле ветви, покрытые листьями. Впереди в полумраке мелькали орудия и знамена, а поднимавшаяся за ними еще выше густая пыль заставляла думать, что за войском идет конница. Обманулись не только самниты, но даже римляне; к тому же и консул поддержал это заблуждение: находясь в первых рядах, он кричал, так что слова его долетали даже до врагов, что Коминий взят и победоносный товарищ здесь. Пусть всеми силами воины стараются победить, пока слава не сделалась достоянием другого войска! Так говорил он, сидя на коне. Затем велел трибунам и центурионам очистить дорогу для конницы, Требония же и Цедиция он еще раньше лично предупредил о том, чтобы они, как только увидят его потрясающим поднятое вверх копье, как можно сильнее пришпорили лошадей на врагов. Все исполняется немедленно, так как было приготовлено заранее: расширяются промежутки между рядами, вылетает конница, держа копья наготове, мчится в середину неприятельского войска и, где ни ударит, разрывает ряды его. Волумний и Сципион идут за нею, побивая ошеломленных врагов. Теперь сила богов и людей была уже побеждена: рассеиваются холстяные когорты; бегут и те, которые давали присягу, и те, которые не давали ее; никого уже не боятся они, кроме врагов.

Пехота, пережившая битву, была загнана в лагерь или в Аквилонию; конница и знать бежали в Бовиан. Конницу преследует конница, пехоту – пехота, фланги же направляются в разные стороны: правый – к самнитскому лагерю, левый – к городу. Волумний овладел лагерем значительно раньше; а Сципион встретил у города большее сопротивление не потому, чтобы у побежденных было больше мужества, но потому, что стены более задерживали воинов, нежели вал: с них осажденные прогоняли врагов камнями. Полагая, что осада укрепленного города затянется в случае, если дело не будет окончено в первые минуты страха, прежде чем враги соберутся с духом, Сципион спрашивает своих воинов, неужели они равнодушно перенесут то обстоятельство, что другой фланг овладел лагерем, а их, победителей, гонят от ворот города. При всеобщих громогласных возражениях он сам, подняв над головою щит, первым идет к воротам. За ним идут другие; образовав «черепаху», они врываются в город и, прогнав самнитов, овладевают стеною по обеим сторонам ворот. Проникнуть внутрь города они не осмелились, так как их было очень немного.

42. Сначала консул не знал этого и думал отозвать войско назад, так как солнце было уже на закате и наступавшая ночь делала все опасным и подозрительным даже для победителей. Проехав далее, он направо от себя видит взятый лагерь, налево – слышит в городе шум, в котором крик сражающихся смешан с воплями ужаса. Как раз в то именно время происходило сражение у ворот. Затем, подъехав ближе и видя своих на стенах, он понял, что рассуждать уже больше не о чем, так как безрассудная смелость немногочисленного отряда доставила ему удобный случай совершить великое дело, и приказал кликнуть отозванные войска и напасть на город. Вступив в ближайшую часть его, они, ввиду приближения ночи, спокойно расположились у самых стен. Ночью враги покинули город. В тот день под Аквилонией убито было 20 340 самнитов, а в плен взято 3870 человек; военных знамен захвачено 97. Между прочим, существует рассказ и о том, что едва ли хоть один полководец казался более веселым во время битвы, или по складу своего характера, или вследствие уверенности в успехе. В силу той же твердости характера гадание сомнительного свойства не могло отклонить его от сражения, и в самую критическую минуту, когда обыкновенно дают обеты бессмертным богам воздвигнуть храмы, он дал обет пожертвовать Юпитеру Победоносцу в том случае, если разобьет легионы врагов, чашу подслащенного вина перед тем, как сам станет пить крепкое вино. Обет этот пришелся по сердцу богам, и гадания приняли благоприятный оборот.

43. Так же счастливо шли дела и другого консула под Коминием. Придвинув на рассвете свои войска к стенам, он обложил город со всех сторон и, чтобы не произошло какой-либо вылазки, поставил перед воротами сильные вспомогательные отряды. Уже он подавал сигнал к битве, когда получил от товарища тревожное известие о приближении 20 когорт; это удержало его от нападения и заставило отозвать часть войска, уже построенную в боевой порядок и готовую броситься в атаку. Он приказал легату Децию Бруту Сцеве двинуться с первым легионом, десятью вспомогательными когортами и с конницей навстречу идущему на помощь неприятелям отряду. На каком бы месте он ни повстречался с ним, пусть загородит ему дорогу, задержит его и, если обстоятельства потребуют, пусть даже вступит с ним в рукопашный бой, лишь бы только не дать этому войску возможности подойти к Коминию. Сам же приказал нести со всех сторон к стенам города лестницы и под прикрытием «черепахи» подошел к воротам. В одно и то же время отбивали ворота и со всех сторон производили нападение на стены. Самниты, пока не видели на своих стенах неприятельских воинов, имели довольно мужества, чтобы удерживать врагов от приближения к городу; когда же пришлось сражаться уже не на расстоянии и не метательными снарядами, а лицом к лицу, и римляне, с трудом взобравшись с равнины на стены и одолев местность, которой боялись больше, чем врагов, без особенных усилий и на одинаковой высоте бились с уступавшим им по силе неприятелем, – тогда они покинули башни и стены, сбились все на площади и в последний раз попытали боевое счастье. После этого до 11 400 человек бросили оружие и сдались консулу. Убито было около 4880.

Так шло дело под Коминием и Аквилонией. Затем посередине между этими двумя городами, где ждали третьего сражения, неприятелей не оказалось: они были отозваны своими, когда находились от Коминия в семи тысячах шагов, и не участвовали ни в том, ни в другом сражении. Почти в начале сумерек, когда они уже увидали лагерь и Аквилонию, их остановил крик, долетавший одновременно с двух сторон; а затем показавшееся в стороне лагеря, который был подожжен римлянами, широкое пламя не позволило им идти далее, так как служило очень верным признаком поражения. Не приняв мер предосторожности, там и сям легли они в доспехах на этом самом месте и всю ночь провели в беспокойстве, ожидая и боясь рассвета. С рассветом они не знали, в какую сторону направить путь, и, вдруг объятые ужасом, кинулись бежать: их заметили всадники, которые, преследуя самнитов, вышедших ночью из города, увидали толпу, не защищенную валом и не оберегаемую часовыми. Толпу эту заметили и со стен Аквилонии, и уже когорты легионов также стали преследовать ее. Впрочем, пехота не могла догнать беглецов, всадники же убили около 280 человек из арьергарда. В страхе они оставили много оружия и 18 знамен, прочее же войско невредимо, насколько возможно было после такой суматохи, добралось до Бовиана.

44. Радость каждого из римских войск в отдельности увеличивалась от успехов другого. Оба консула, уступая один желанию другого, отдали завоеванные города на разграбление воинам и затем, когда жилища были опустошены, подожгли их. В один и тот же день сгорели Аквилония и Коминий, и консулы при взаимных поздравлениях легионов, а также и сами обмениваясь приветствиями, соединили свои лагери. В присутствии обоих войск и Карвилий похвалил и наградил своих воинов, каждого по его заслугам, и Папирий, сражавшийся в разных местах – в открытом поле, около лагеря и возле города, наградил браслетами и золотыми венками Спурия Навтия, племянника своего Спурия Папирия, четырех центурионов из манипул гастатов: Навтия – за его экспедицию, которой он напугал врагов так, как могло бы сделать большое войско, юношу Папирия – за услуги, оказанные им вместе с всадниками, как в сражении, так и в ту ночь, когда он помешал бегству самнитов, тайно ушедших из Аквилонии; центурионов и воинов – за то, что они первые овладели воротами и стенами Аквилонии, всех же всадников – за их отменные услуги во многих местах наградил он серебряными рожками[669]669
  …серебряными рожками… – Рогообразное украшение на шлеме.


[Закрыть] и браслетами.

Затем, так как наступило уже время увести из Самния оба войска или, по крайней мере, одно, то состоялся совет; признано было за лучшее, что чем более надломлены были силы самнитов, тем упорней и с большей жестокостью докончить войну; при этом стремились к тому, чтобы следующим консулам можно было передать Самний окончательно усмиренным.

Но, так как не было уже ни одного неприятельского войска, которое бы представлялось способным вступить в открытый бой, то оставался один способ ведения войны, а именно – штурм городов: разрушая их, можно было обогатить воинов добычей и вконец истребить неприятелей, сражающихся за алтари и очаги. Итак, послав к сенату и народу римскому письма о своих деяниях, консулы повели легионы в разные стороны – Папирий к Сепину, а Карвилий – на осаду Велии.

45. Письма консулов, как в курии, так и в народном собрании выслушаны были с величайшею радостью, и то горячее участие, которое принимали частные лица в четырехдневном молебствии, свидетельствовало об общем веселье. Победа эта не только была важной для римского народа, но еще и пришлась весьма кстати, ибо как раз в это самое время получено было известие, что этруски снова взялись за оружие. Рождался вопрос о том, как можно было бы, случись в Самнии какое-нибудь несчастье, справиться с Этрурией, которая ввиду того, что оба консула и все силы римлян обращены были на Самний, ободренная заговором самнитов, сочла этот недосуг римского народа за удобный случай к возобновлению войны.

Послы союзников, будучи введены претором Марком Атилием в сенат, жаловались, что соседние с ними этруски жгут и опустошают их поля за то, что они не хотят отложиться от римского народа, и умоляли сенат защитить их от насилия и обид, причиняемых общим их неприятелем. Послам ответили, что сенат позаботится о том, чтобы союзники не раскаивались в своей верности: в непродолжительном-де времени этрусков постигнет та же участь, как и самнитов! Впрочем, решение дела относительно Этрурии затянулось бы долее, если бы не пришло известие, что и фалиски, много лет состоявшие в дружбе с римлянами, также соединили свое оружие с оружием этрусков. Близость этого народа побудила отцов озаботиться скорейшим постановлением решения об отправлении фециалов с требованием удовлетворения. Так как в нем было отказано, то с утверждения отцов и по приказанию народа объявлена была фалискам война, и консулам велено бросить жребий, кому из них перейти с войском из Самния в Этрурию.

Карвилий взял уже у самнитов Велию, Палумбин и Геркуланум; Велией овладел он в течение немногих дней, а Палумбином – в тот же день, как подошел к его стенам; у Геркуланума же произошло даже и открытое сражение, но Карвиний не имел в нем решительного успеха, а урон, понесенный им, был более значителен, чем у неприятелей. Затем, расположившись лагерем, он заключил врагов внутри стен; город был атакован и взят. В этих трех городах было взято в плен и убито до 10 000 человек, причем пленников было немногим более, чем убитых. При разделе между консулами театра военных действий Карвинию досталась по жребию Этрурия, как именно и хотелось воинам, которые уже не могли переносить сильного холода в Самнии.

Под Сепином большая масса врагов оказала сопротивление Папирию. Происходили частые регулярные битвы, нередко случались стычки во время переходов и около самого города, чтобы отбить вылазки неприятелей. И это была не осада, а настоящая война, так как самниты не только сами защищались за стенами, но и самые стены обороняли оружием и людьми. Наконец, сражениями Папирий заставил неприятелей выдержать правильную осаду и, обложив город, взял его штурмом при помощи осадных машин. Итак, когда город был взят, то под влиянием гнева больше убивали, чем брали в плен: убито было 7400, а в плен взято менее 3000 человек. Добыча, которая была весьма значительна, так как самниты снесли имущество в немногочисленные города свои, уступлена была воинам.

46. Снег покрыл уже все, и оставаться без крова было невозможно; поэтому консул увел войско из Самния. Когда он входил в Рим, ему с общего согласия был предложен триумф. Он праздновал триумф, оставаясь при исполнении своей должности, и триумф этот с точки зрения того времени был замечателен. Проходили пехотинцы и проезжали всадники, украшенные военными наградами; было видно много «гражданских» венков, «валовых» [670]670
  …«валовых»… – Такой венок давался тому, кто первым восходил на неприятельский вал.


[Закрыть] и «стенных». Привлекала взоры взятая у самнитов добыча: ее сравнивали по блеску и красоте с тою, которую взял отец Папирия и которая была знакома всем, так как украшала собою много публичных мест; вели несколько знатных пленников, прославившихся своими личными подвигами и подвигами отцов своих; провозили 2 533 000 ассов по весу (деньги эти, как говорили, были выручены от продажи пленников) и 1830 фунтов серебра, взятого из городов. Всю медь и серебро положили на хранение в казначейство, воинам же из добычи не дали ничего. Это обстоятельство увеличило в среде плебеев ненависть, ибо на них наложили еще подать на уплату жалованья воинам, тогда как, если бы не гнаться за славой и не вносить в казначейство взятые у неприятеля деньги, то из добычи можно было бы и раздать воинам награду, и заплатить им жалованье. Консул освятил храм Квирина. Ни у кого из древних писателей я не нахожу известия о том, что обет построить этот храм дал он во время самого сражения; да он, клянусь Геркулесом, и не мог бы в такое короткое время окончить постройку; обет построить храм дал его отец в бытность свою диктатором, сын же, будучи консулом, освятил этот храм и украсил отнятыми у врагов доспехами. Последних было так много, что ими не только был украшен храм и форум, но их раздавали еще союзникам и пограничным колонистам для украшения храмов и общественных мест. После триумфа консул повел свое войско на зимовку в Весцийскую область, так как страну эту тревожили самниты.

Между тем в Этрурии консул Карвилий приступил сначала к осаде Троила. Отпустив 470 самых богатых граждан, выговоривших себе, под условием уплаты огромной суммы денег, позволение уйти отсюда, он прочих жителей и сам город взял приступом. Затем он завоевал пять крепостей, занимавших укрепленные позиции. Здесь убито было 2400 неприятелей, а в плен взято менее 2000. Также и фалискам, просившим мира, он даровал перемирие на один год, выговорив у них 100 000 ассов по весу и жалованье воинам за этот год. После этого он удалился праздновать триумф; хотя, как триумф за победу над самнитами, он и уступал в славе триумфу его товарища, тем не менее он сравнялся с ним благодаря тому, что сюда прибавилась еще война с этрусками. 380 000 ассов по весу Карвилий внес в казначейство, остальными же деньгами распорядился так: на деньги, вырученные от продажи добычи, он сдал подряд на постройку храма Фуртуны, что возле храма этой богини, освященного царем Сервием Туллием; из добычи же роздал: воинам по 102 асса, центурионам и всадникам – вдвое больше; все принимали этот дар с еще большею благодарностью, ввиду скупости товарища Карвилия. В симпатиях, которыми пользовался консул, нашел себе защиту перед народом легат его Луций Постумий, будучи привлечен к суду народным трибуном Марком Скантием, он, как гласила молва, избежал народного суда благодаря тому, что состоял в должности легата[671]671
  …избежал народного суда благодаря тому, что состоял в должности легата. – Легатов, как и других высших чиновников, можно было привлекать к суду только по окончании годичного срока их службы.


[Закрыть]. Таким образом, обвинение его могло служить скорее темой для рассуждения, чем быть доведено до конца.

47. Так как год [292 г.] уже истек, то в должность вступили новые народные трибуны; но ввиду того, что они были ненадлежаще избраны, на их место по истечении пяти дней выбраны были другие. В этом году была принесена очистительная жертва цензорами Публием Корнелием Арвиной и Гаем Марцием Рутулом. В цензорские списки внесено было 262 321 человек. Со времени избрания первых цензоров это были двадцать шестые цензоры, а очистительная жертва с того времени – двадцатая. В том же году впервые смотрели Римские игры в венках, полученных за военные подвиги, и тогда же в первый раз даны были победителям, по заимствованному из Греции обычаю, пальмовые ветви. В том же году курульные эдилы, устроители этих игр, осудив нескольких гуртовщиков, вымостили булыжниками дорогу от храма Марса к Бовиллам[672]672
  …к Бовиллам. – Бовиллы – городок в Лации при Аппиевой дороге.


[Закрыть].

Авл Папирий председательствовал в комициях для выбора консулов и избрал консулами Квинта Фабия Гургита, сына Максима, и Деция Юния Брута Сцеву. Сам Папирий сделан был претором.

Много было в этом году радостных событий, но и они едва могли доставить утешение в одном бедствии – моровой язве, опустошавшей город и деревни. Бедствие становилось уже похожим на чудовищное предзнаменование, и потому обратились к Сивиллиным книгам, какой конец пошлют боги этому несчастью и какое средство укажут против него. В книгах отыскали, что надо пригласить из Эпидавра в Рим Эскулапа[673]673
  …надо пригласить из Эпидавра в Рим Эскулапа. – Эпидавр, город в Арголиде, был одним из главных мест почитания Эскулапа (Асклепия), бога врачевания. В храмах Эскулапа держали змей как одно из средств врачевания. Одну-то из этих змей, а в ее образе, как верили тогда, и самого Эскулапа, и нужно было перевезти в Рим. Текст книг XI–XX не сохранился.


[Закрыть]. Но в этом году, так как консулы заняты были войною, ничего не было предпринято по этому делу, а только состоялось однодневное молебствие в честь Эскулапа.